Между двух миров (гет)

Гарри и Рон сидели в столовой Аврората и мирно уплетали ланч за обе щеки. Несмотря на постоянные тренировки и работу бок о бок, им редко приходилось обедать вместе. В лучшем случае они ели втроем с Гермионой, если Рону удавалось вытянуть её перекусить посреди рабочего дня. Как правило, для неё не существовало обеденного перерыва — работа прежде всего!

— Ну как, дружище? Вы продержались уже три месяца, — Гарри вопросительно поднял одну бровь, — как семейная жизнь?

— Классно, — коротко ответил Рон, откусывая бутерброд.

— Я почему-то так и думал, — Гарри подмигнул, — как тебе Гермиона в новой роли?

— Она просто офигенная, — откровенно ответил Рон, закатив глаза, не собираясь углубляться в детали.

— Как она тебя терпит, с таким-то лексиконом, — Гарри усмехнулся, не переставая жевать курицу.

— Я знаю и другие слова, но они не для твоих ушей! — Рон хитро улыбнулся. Его распирало от радости с тех пор, как они с Гермионой стали вместе жить в их съёмной квартирке с романтическим названием «Ирис». — Она обалденная, Гарри, и темпераментная — ты не представляешь!

— Я не представляю? — Гарри чуть не поперхнулся, — да по сравнению с твоей сестрой торнадо и ураган — легкий ветерок.

Рон рассмеялся.

— Это точно! Как ты её терпишь?

Гарри пожал плечами.

Как раз в этом месте их беседы Гермиона с полным подносом еды остановилась у них за спиной. Она обрадовалась, увидев свою любимую компанию, и уже собиралась их громко окликнуть, но услышала обрывок беседы и остановилась.

— Джинни — это то, что я искал. А вы с Гермионой, как я заметил, стали совсем мало ссориться, — Гарри продолжал активно жевать. — Вы перестали бесить друг друга или научились ладить?

— Ты же знаешь Гермиону, — фыркнул Рон, — чтобы не ругаться, приходится терпеть её нытьё и умные советы. Каждый день я выслушиваю, как надо правильно поступить, как я должен поступить, как на моём месте поступила бы она, потом я делаю всё не так и выслушиваю упреки и советы, что надо сделать в следующий раз.

— За последние восемь лет ничего не изменилось! — ухмыльнулся Гарри.

Гермиона замерла, как вкопанная, посреди прохода, но её задел подносом с едой спешащий коллега. Рон и Гарри оглянулись, девушка изобразила радостную улыбку и подошла к их столику. Друзья слишком хорошо знали Гермиону, чтобы поверить её невозмутимому виду. Она наверняка слышала их беседу! Рон вскочил, чтобы пододвинуть невесте стул — такого раньше за ним не водилось — и чмокнул в щёку.

— Солнышко, ты же сказала, что будешь ужасно занята в обед, — сказал он.

— Планы изменились. Вы не рады?

— Не говори ерунды, — Рон сел на место и принялся гипнотизировать тарелку. За столом повисла тишина, во время которой Рон и Гарри несколько раз переглянулись. Гермиона резкими движениями перемешала салат, заглянула в поднос Рона и сказала:

— Рон, нельзя есть вместе гамбургер и картошку — ты должен брать больше зелени и фруктов! И я бы на твоем месте не брала и пудинг, и пирожное — кому нужны толстые авроры? — закончив тираду, она сердито прищурилась, и отправила в рот кусок огурца.

Рон скривился, но ничего не ответил. Гарри поспешил на помощь другу.

— Гермиона, ты услышала не ту часть нашей беседы.

— А была еще та часть?

— Да, та, где Рон сказал, что ты классная и офигенная.

— Я сказал обалденная, — поправил друга Рон, поднимая на Гермиону глаза.

— Нет, ты сказал — офигенная!

— Ну, да, такие комплименты в его стиле, — она положила вилку и встретила взгляд жениха. — Рон, тебя никто не заставляет ничего терпеть, у тебя всегда есть свобода выбора.

— Я знаю, Гермиона, прости, — виновато пробормотал он, но Гермиона продолжила атаку на Гарри.

— Неужели все восемь лет я была брюзгой и занудой? Странно слышать это от такого подкаблучника, как ты, Гарри! — она отодвинула поднос.

— Нехорошо подслушивать чужие беседы, — неуверенно возмутился Рон, — мало ли что мы можем ляпнуть друг другу в чисто мужском разговоре?

— Могу себе представить, что было в «офигенной и обалденной» части. Может, во всех деталях то, что ты вчера сделал со мной на кухонном столе? — её глаза метали молнии.

Рон быстро покрылся красными пятнами, а Гарри поперхнулся и еле выдавил:

— Не надо подробностей!

Гермиона быстро справилась с салатом, допила чай, встала из-за стола, не доев булочку, и со словами «до вечера, дорогой!» выпорхнула из столовой, оставив друзей сидеть с кривыми лицами.

— Какие у тебя планы на вечер, Гарри? — с видом мученика спросил Рон. Ему не хотелось думать про возвращение домой и беседу с Гермионой с глазу на глаз.

— Другие, — отрезал Поттер, словно прочёл мысли друга, и добавил: — Ты тоже считаешь, что я подкаблучник?

— Конечно, нет, — убедительно соврал Рон.

— Чёрт, иногда мне кажется, что у Гермионы не язык, а жало.

— Да, ей не надо много говорить, чтобы ударить в больное место! — сказал Рон, поднимаясь и левитируя поднос с посудой на кухню.

— Приятного вечера и хороших выходных, дружище, — мрачно сказал Гарри, прежде чем они с Роном разошлись по своим рабочим кабинетам.

Рон до позднего вечера наводил порядок в комнате для авроров, разбирал накопившиеся бумаги и жёг свечу, даже когда из отдела ушёл последний аврор. Он ненавидел бумажную работу, но давно подзапустил отчеты, и теперь пытался разложить их по дням. Обычно Рон торопился домой, вылетая пулей из кабинета, запихивая бумажки в стол — особенно в пятницу, но сегодня почему-то у него не было настроения отправляться в Ирис. Ему не хотелось ругаться с Гермионой, ещё больше не хотелось оправдываться — особенно, когда он полагал, что сказал Гарри истинную правду.

Он был счастлив с Гермионой, но она была не совершенство. Рон давно смирился с её недостатками, потому что они для него не имели большого значения, и знал, что ей приходится терпеть его грубые шутки, разбросанные вещи, приступы лени и ревности и много всего другого, из чего состоял Рон Уизли. Возможно, он никогда не высказал бы ей это в лицо, но её педантичность, аккуратность, вежливые манеры на людях и дома иногда его злили. Он давно не чувствовал себя глупым неуверенным школьником, которого надо воспитывать и отчитывать за оставленные грязные тарелки, помятую одежду и нецензурную брань. Он такой, какой есть, и она хорошо знала его, когда согласилась жить вместе с ним; Рона никак не устраивало то, что им пытаются помыкать. Конечно, он тоже любил порядок в квартире и старался поддерживать его гораздо больше, чем когда-то в Норе. Его усилия казались Рону достаточными, но Гермиона так не считала. Она не замечала, что он стал складывать вещи вечером в шкаф, а не бросать кучей на пол, что он убирал и мыл за собой посуду и раз в неделю покорно делал уборку с помощью магических заклинаний. Она привыкла к порядку и чистоте, и его старания оставались незамеченными.

И всё-таки Рону было стыдно, что он обидел свою любимую. На душе скребли кошки из-за одного вылетевшего слова — «терпеть». Рон был так безоговорочно счастлив с ней, что это описание никак не подходило для их совместного проживания. Он был согласен сносить её мелкие недостатки, потому что она дарила ему столько тепла и радости!

Быстро свалив в кучу оставшиеся отчеты, Рон помчался в сторону лифтов. Ему на мгновенье показалось, что он придет домой и не застанет там ни её самой, ни её вещей, и понял, что готов извиняться до бесконечности, только бы она не вздумала уйти. А она может! Рон ускорил шаг. Гермиона не любила никому навязываться — тем более, своему парню. При этой мысли засосало под ложечкой.

* * *

Выскочив из камина, Рон напрягся, услышав полную тишину, но потом вздохнул с облегчением: Гермиона стояла возле плиты, помахивая палочкой над каким-то блюдом. Он аккуратно стряхнул летучий порох с одежды и каминную сажу с ботинок, прежде чем ступить на чистый ковёр. Гермиона не обернулась, но Рон не отчаивался: раз она не сбежала в порыве гнева, то теперь, немного остыв, уже не будет так уж сердиться. Может, покричит немного, или, наоборот, не будет разговаривать пару часов. Они еще ни разу не легли в постель, не помирившись, и Рон не собирался нарушать эту традицию.

Он повесил мантию на нужный крючок и молча подошел к ней, медленно обхватывая сзади. Она продолжала колдовать над кастрюлей, в которой варился фасолевый суп с томатом. Рон принюхался — он очень любил этот суп, который входил в короткий перечень того, что Гермиона умела хорошо готовить. Суп выглядел аппетитно, и Рон сказал, поцеловав её в макушку:

— Пахнет вкусно!

Это относилось не только к супу, но и к ней самой, потому что запах её пушистых волос сводил его с ума.

— Почти готово, — тихо сказала она, — садись за стол.

Рон не разомкнул объятий. Её голос был совсем не сердитый, а какой-то грустный, и он наклонился, чтобы поцеловать её в шею. Гермиона вздрогнула и проворчала:

— Я сейчас уроню кастрюлю, и мы останемся без ужина.

Пожалуйста, сядь за стол.

Рон послушно уселся, глядя на её напряженную спину. Что-то не так, подумал он, готовый к потоку упреков или сердитому молчанию. Чего он не ожидал, так это того, что её плечи затрясутся, и она начнет поспешно вытирать лицо, пытаясь скрыть слезы. Рон тут же подскочил, отставил кастрюлю с супом в сторону и быстро развернул Гермиону к себе, вглядываясь в её несчастное лицо. Гермиона хотела что-то сказать, но не решалась, и они какое-то время так и стояли: она — с обреченно опущенными руками, он — нервно сжимая её плечи. Наконец, Гермиона смело подняла глаза и спросила:

— Ты хочешь, чтобы я ушла?

Сказать, что он удивился — ничего не сказать! Рон просто задохнулся от возмущения.

— Ты что, с ума сошла? Я … боюсь этого больше всего на свете!

— Правда?

— Как тебе только такое пришло в голову? После того, что было вчера на этом самом столе…

Она попыталась сдержать улыбку.

— Я знаю, что тебе нравится заниматься со мной любовью, но этого мало для счастливой семейной жизни.

— Нравится? — он усмехнулся, — мне нравится бекон, квиддич и лето, и платье твоё красное на бретельках. А заниматься с тобой любовью — это … у меня нет слов.

— Офигительно и обалденно? — робко предложила она.

— И даже больше! — Рон просиял, видя, что её настроение изменилось.

— Я знаю, что у меня ужасный характер, — проворчала она, утыкаясь носом ему в плечо, — мне всё нужно сделать правильно и вовремя, всё разложить по полочкам — я такая, что поделаешь. Но я постараюсь измениться.

— Начнешь опаздывать и делать глупости?

Она кивнула ему в плечо.

— Не надо, прошу тебя! А что тогда буду делать я? Оставь что-нибудь для меня, Гермиона! — взмолился он, посмеиваясь. — В мире не могут царить только глупость и хаос — кто-то должен вносить в него порядок.

— Ты не вносишь хаос, Рон, и ты не глупый. Ты очень умный и хороший. Самый лучший, я знаю!

Он легонько дернул её за лохматый хвостик, чувствуя, что она сейчас снова расплачется.

— Я умею быть хорошим, когда меня накормят, — недовольно пробубнил Рон и отстранил её немного, чтобы вытереть ей глаза. — Я есть хочу.

— Ой! Я ему душу изливаю, а он… — её голос потеплел, — ладно, быстро за стол!

— Не могу, потому что, скажу я тебе, за стол нельзя садиться, не помыв руки — это знает каждая порядочная волшебница!

Гермиона прыснула.

Они с удовольствием поужинали, забыв о размолвке, подробно обсуждая рабочие дела. Только поздно вечером, засыпая в объятиях Рона, она сказала:

— Перед Гарри неудобно — он, наверно, обиделся из-за «подкаблучника», — Гермиона вздохнула.

Рон усмехнулся, думая, что Джинни действительно крутит своим женихом, как хочет.

— Нельзя обижаться на правду! — тихо сказал он.