Тропа Безмолвия (гет)

Гермиону разбудили пронзительные крики миссис Уизли и громогласная ругань мистера Уизли: ночью, пока всё семейство спало, сбежали лошади. Наспех приведя в порядок волосы и надев чепец, Гермиона высунула голову из фургона. Еще не рассвело, но в серых туманных сумерках она смогла разглядеть очертания осиротелых фургонов без лошадей: лошади — все до единой — исчезли.

Пропажа лошадей повергла переселенцев в отчаяние. Подстрекаемые старшим Малфоем, люди окружили проводника: когда Гермиона подошла к толпе, Люпину уже успели скрутить руки за спиной; по его разбитому лицу текла кровь. Люциус Малфой, уперев свою трость в грудь Люпину, выкрикивал:

— Конокрад! Индейский прихвостень! Это ты помог своим дружкам-краснокожим ограбить нас?! — он оглянулся, ища поддержки у толпы.

— Верно, верно, только индейцы могли свести лошадей так, что никто даже не проснулся! — поддержал его мистер Уизли.

Ему вторила миссис Уизли:

— Попался, голубчик! А еще джентльменом прикидывался! Только меня не обманешь — я сразу сказала мисс Герми: «От этого молодца добра не жди!».

— Да что тут говорить! Вздернуть его, вздернуть! — закричали в толпе.

Собравшись с силами, Гермиона протолкалась к мистеру Уизли, который уже прилаживал веревку на шее проводника.

— Дядюшка Артур, остановитесь! — она сердито вцепилась в руки мистера Уизли. — Что за нелепая затея! Во-первых, как вы собираетесь вешать мистера Люпина? В ущелье нет ни одного дерева! А во-вторых, если бы на нас напали индейцы, они бы не ограничились лошадьми. Несомненно, они ограбили бы и фургоны, и нас самих, да еще и сняли бы наши скальпы!

Мистер Уизли в замешательстве почесал рыжую макушку.

— А ведь мисс Герми дело говорит, — громко сказал он, обращаясь к остальным «судьям». — По всему выходит, это не индейцы, раз скальпы-то у нас на месте. А кто ж тогда?

— Послушайте! Ночью я видела, как лошади взбесились и бросились вон из ущелья, будто что-то напугало их, — проговорила Гермиона. — Это… были не люди.

— Может, это были койоты? — предположили в толпе.

— Да, говорят, койотов в этих местах чертова прорва, — согласился мистер Уизли. — Зря мы завалились спать всем скопом, надо было кого-нибудь поставить лошадей стеречь. Ты уж, парень, не обижайся, — он снял с Люпина веревку, — погорячились мы. А всё из-за вас, мистер, — и он потряс перед лицом Люциуса его же веревкой.

Миссис Уизли с готовностью поддержала мужа: она вышла вперед, подбоченилась и звонко выкрикнула, с насмешкой глядя на Малфоя:

— Сами за своим добром следите, мистер, мы вам тут не слуги! Ишь, раскомандовался: кого вешать, кого не вешать! Неграми своими командуйте, а не свободными людьми!

В толпе захохотали. Оскорбленный Люциус резко развернулся и стал пробираться через толпу к своему фургону; ему вслед неслось улюлюканье. Бледный от злости, Малфой налетел на слугу, сбив его с ног своей тростью:

— Я научу тебя, как упускать хозяйских лошадей!

Тощий негр, прикрывая голову руками, жалобно заверещал:

— Не бейте, не бейте, масса Люциус! Добби — домашний негр, Добби не привык ходить за скотиной…

— Ах, ты не привык, черная обезьяна?! Так я тебя проучу! — и Люциус принялся избивать тростью взвизгивающего от каждого удара слугу.

Тем временем сердобольная миссис Уизли стирала кровь с лица Люпина своим замызганным фартуком, охая, причитая и посылая проклятия в адрес «всяких там богатых господ, которые знай только мытарят простой люд». Толпа начала расходиться; рядом с Люпином остались только мистер Уизли и пастор, не потерявший ни одной лошади (потому как их у него не было), но, по своему обыкновению, принявший самое живое участие в расправе над проводником. Теперь он с подозрительностью всматривался в лицо Люпина.

— Я узнал его! — выкрикнул он совершенно внезапно — да так, что миссис Уизли вздрогнула и даже перекрестилась (что случалось с ней нечасто). Пастор повторил: — Я наконец-то узнал его! Это он со своими приятелями-дикарями напал на меня в лесу, когда я в пасторском рвении направлялся проповедовать Слово Божие в языческих племенах! Неслыханно! — он в обвиняющем жесте направил на Люпина костистый палец. — Они дерзнули подвесить Божьего человека вниз головой на дереве! — переселенцы опять сгрудились вокруг пастора и Люпина, предвкушая новое зрелище. Пастор продолжал, патетически возвысив голос: — Они потешались надо мной, лишив меня облачения! Хотели выставить меня на посмешище перед моей будущей паствой! Меня спасла заблудшая, но добрая душа — эта кроткая голубка, чье языческое имя я не хотел бы сейчас произносить…

— Я уверена, мистер Люпин не мог так поступить, — вмешалась Гермиона. Она пошатнулась от слабости, и Люпин подхватил ее под руку.

— Клянусь вам, мисс Грейнджер, я бы никогда не сделал подобного! — горячо заверил он. — Я даже пытался отговорить Быстрого Оленя, но он меня не послушал. И, надо признать, у индейцев был резон: пастор очень уж докучал им своими проповедями…

Мистер Уизли хохотнул.

— Вот умора! И что же вы, отче, так и болтались на дереве в эдаком непотребном виде? — он панибратски пихнул пастора локтем в бок. — Ну и шельмецы эти дикари! Хотя, ей-богу, иной раз какой-нибудь святоша до того допечет, что руки чешутся медом его обмазать да на муравейник посадить.

Все так и покатились со смеху. Мистер Уизли, довольный своим успехом у публики, решил взять бразды правления в свои руки. Он хлопнул себя по бокам и возвестил:

— Ну, посмеялись, и будет. Пора и в дорогу! Берите пожитки и пошли пешком до форта. Да не хватайте всё подряд, а возьмите только самое нужное. А как до форта дойдем, жен да детишек там оставим, можно с лошадьми обратно вернуться и весь скарб забрать.

Люди одобрительно загудели. Вскоре, нагруженные узлами, они уже брели в тумане, который со вчерашнего дня стал еще гуще. Так и не рассвело — казалось, ночь не кончалась. Туман поднялся настолько, что Гермиона, сколько бы ни силилась, не могла разглядеть ни стен ущелья, ни полосы неба между ними. Она шла, опираясь на руку Люпина, но даже с его помощью каждый шаг давался ей с трудом. Гермиона опускала взгляд и не видела своих ног — всё заволакивал туман, а когда она поднимала голову, то различала вокруг только темные размытые очертания человеческих фигур, проплывающих в тумане, словно призраки. Гул стоял в ушах; Гермионе чудилось, что она слышит тишину, поглощающую все звуки, — тишину, исходящую от стен ущелья вместе с холодом и ползущую вместе с туманом: эта тишина словно шла по следу людей, посмевших проникнуть в ее владения, как охотник идет по следу зверя — бесшумно, неотвратимо… Гермиона покачнулась от головокружения.

— Мисс Грейнджер, — обеспокоенно позвал Люпин. — Как вы себя чувствуете? Хотите остановиться?

— Да, — прошептала Гермиона. — Пожалуй, да, мистер Люпин… Я думаю, будет разумнее немного отдохнуть.

Люпин помог ей отойти в сторону, к стене ущелья, и, расстелив на земле свое пончо, усадил на него Гермиону. Мимо шли люди — медленно, как будто туман сковывал их движения, — и Гермиона смотрела, как они проходят — серые тени в тумане. Казалось, они не замечают ничего вокруг; иногда кто-нибудь из них поворачивал голову, но, скользнув по Гермионе и Люпину равнодушным невидящим взглядом, даже не замедлял шаг, продолжая брести сквозь туман.

— Опять эти двое, — пробормотала Гермиона. — Стоят вон там… Просто стоят…

— «Двое», мисс Грейнджер?

Гермиона, не ответив, только покачала головой. Она следила за силуэтами путников, понуро бредущих мимо, — туман делал их безликими; снова и снова они появлялись из серой мглы и исчезали в ней, и тишина поглощала звук их шагов.

— Их слишком много, — вдруг произнесла Гермиона. — Глядите… Их слишком много.

Люпин с тревогой заглянул ей в лицо.

— У вас сильный жар, мисс Грейнджер, вы бредите, — сказал он.

— Нет, — Гермиона, опираясь на плечо Люпина, выпрямилась и указала в туман. — Нет, послушайте. Сколько времени мы сидим здесь? Все наши спутники уже давно прошли бы мимо. А они всё идут и идут… бесконечно, — Гермиона помолчала. — Знаете, мистер Люпин… — проговорила она наконец, — порой мне кажется, что нам не следовало входить сюда. И мы уже никогда отсюда не выйдем…

— Это просто болезнь, она подточила ваши силы, — сказал Люпин мягко. — Я уверен, скоро мы покинем Тропу Безмолвия. Путь через ущелье занимает не больше одного дня…

— Да, — Гермиона прикрыла уставшие глаза. — Да, но день так и не настал. Всё время ночь… и туман не рассеивается. Помните, вы сказали… тогда, давно, у входа в ущелье… что я поступила отважно. Я и правда хотела быть отважной… Но где проходит грань между отвагой и безрассудством? Как увидеть ее, если всё в тумане?.. Я читала, что есть места, где ветер создает… — Гермиона нахмурилась, припоминая слово, как будто лишь это имело сейчас значение, — звуковую аномалию. Люди, попадая туда, сходят с ума и умирают. И тишина в таких местах — не настоящая тишина: она полнится звуками… голосами… — Гермиона резко замолчала и потерла глаза. — Наверное, у меня действительно горячка, мистер Люпин. По моим расчетам, мы уже прошли бо?льшую часть пути и скоро выйдем из ущелья… если я не ошибаюсь. Я не хочу верить, что ошибаюсь… — Гермиона, обессилев, опустила голову на плечо Люпина.

Тот мягко ответил ей:

— Конечно, мы обязательно скоро выйдем отсюда, мисс Грейнджер. Сейчас вы отдохнете, и мы пойдем дальше. Вы сможете, вы необыкновенная девушка, — сказал Люпин убежденно, — я таких никогда не встречал. Хотя… — он улыбнулся украдкой, — должен вам признаться, я встречал не так уж и много девушек. Особенно таких, как вы, мисс Грейнджер… Гермиона… — Люпин хотел было коснуться ее пышных волос, но так и не решился. — Конечно, индейские девушки тоже красивы, — продолжил он поспешно, чтобы скрыть собственное смущение, — особенно одна, Бегущая Лань. Если бы вы с ней познакомились, я уверен, вы бы непременно подружились. Она такая же добрая и сердечная, как вы. Недавно она стала женой моего друга… его зовут Быстрый Олень, — Люпин помолчал. — Вы знаете, у индейцев красивые имена, я бы даже сказал, поэтичные. Меня они зовут Лунным Волком… Но у вас тоже очень красивое имя. «Гермиона»… Я такого еще никогда не слыхал, — он поколебался немного и, собравшись с духом, продолжил: — А мое полное имя Ремус Люпин; конечно, не особо красивое, но я был бы счастлив, если бы какая-нибудь хорошая девушка согласилась стать миссис Ремус Люпин. Я… простой охотник, живу в лесу, в скромной хижине не больше маркитантской палатки, но… но если эта девушка захочет разделить со мной тяготы простой жизни среди девственных лесов, то, клянусь, она никогда ни о чем не пожалеет… И если вы такая девушка, мисс Грейнджер, то Лунный Волк будет охотиться только для вас. Я знаю, вы честная и искренняя… и я надеюсь, что ваша симпатия ко мне — это не пустое кокетство… Ведь так, мисс Грейнджер?.. Гермиона?.. — заглянув ей в лицо, обрамленное каштановыми кудрями, Люпин увидел, что она крепко уснула. Тогда он осторожно приобнял Гермиону за плечи и приготовился стеречь ее сон, но вскоре и сам провалился в тяжелую дрему.

* * *

Гермиона не знала, сколько времени она пробыла в забытьи. Ей казалось, что прошло всего несколько мгновений — или целая вечность? — но туман, к ее изумлению и радости, рассеивался, обнажая опустевшее ущелье. В голове промелькнуло, что все путники исчезли, как накануне исчезли лошади, но она решительно отмела эту нелепую мысль. С помощью Люпина Гермиона поднялась на ноги, и они вышли на тропу.

Тусклый рассвет смешал все краски в одну серую: серые стены ущелья поднимались к светло-серому небу, серая тропа вилась меж серых скал, а позади виднелись грязно-белые фургоны.

— Мне казалось, мы шли целый день, — удивилась Гермиона, — а выходит, мы отошли совсем недалеко.

— Похоже, туман сыграл с нами шутку, — отозвался Люпин.

Они снова двинулись вперед сквозь клочья тумана, оседающие на земле и стенах ущелья. В воздухе по-прежнему пахло сыростью, но дышать стало куда легче. Узкая полоска неба светлела, и слабый, едва пробивающийся в ущелье свет осеннего солнца показался Гермионе необычайно ярким — впервые в жизни она искренне порадовалась тому, что видит землю под ногами.

С каждым ее шагом сумерки делались всё прозрачнее. С замирающим сердцем Гермиона наблюдала за тем, как холодная тень, лежащая на тропе, бледнеет, сменяясь тусклым светом, проникающим в ущелье из-за выступа в скале. Сама того не замечая, Гермиона пошла быстрее. Обогнув выступ, они оказались перед выходом из ущелья: здесь полосами тянулся дневной свет, обливая гладкие, будто отполированные стены ущелья, и каменные стены отражали этот свет. У Гермионы опять закружилась голова; перед глазами поплыли зеленые пятна. Пошатнувшись от внезапно накатившей слабости, она крепче схватилась за Люпина. Словно издалека до нее донесся его обеспокоенный возглас; ноги Гермионы подкосились, в глазах потемнело, и она провалилась в беспамятство.

Очнулась Гермиона так же неожиданно: она сделала судорожный вдох и резко открыла глаза. Стояла ночь, ущелье застилал туман; Гермиона всё еще крепко держала Люпина за руку. То тут, то там разгорались костры. Тишина поглощала все звуки. Белели фургоны; лошади испуганно жались друг к другу; в тумане сновали человеческие фигуры. Вот одна из фигур, неуловимо знакомая, остановилась и стала вглядываться во мглу внимательно и тревожно. Почувствовав на себе этот взгляд, Гермиона вдруг вспомнила, как сама она вот так же, заблудившись в тумане, вглядывалась в две тени, неподвижно стоявшие у стены ущелья… И тогда Гермиона поняла — поняла необычайно ясно: они никогда не выходили из ущелья, они никогда отсюда не выйдут.