Репетиторша (гет)

Я уже третий час читала о причастных оборотах, дополнениях, вводных словах, придаточных предложениях и прочем-прочем-прочем, но смысл прочитанного постепенно начинал ускользать от меня.

— Черт бы побрал все это! — устало опустилась я на диван и закрыла глаза, чтобы хоть немного собраться с мыслями.

Мне начало казаться, что, пролистай я ещё одну книгу, мой мозг навсегда откажется работать, поэтому, закинув в сумку пару учебников и тетрадь со своими стихами, на всякий случай, я посчитала, что вполне подготовилась к первому занятию, и, довольная, отправилась в кухню, где застала бледную моль.

Она варила макароны… наверное…

Когда я увидела пену, щедро льющуюся из кастрюли, первым моим порывом было броситься к плите и вылить в раковину всю то безобразие, что бурлило на огне.

— Зачем ты… — начала я, но Женька, не видевшая, как я зашла в кухню, метнулась вперед — прямо к огню.

Я инстинктивно бросилась к ней, открыла кран и плеснула водой на загоревшийся фартук. Внутри меня нарастала растерянность из-за этой… этого… недоразумения, всхлипывающего и трущего ладонями мокрые от слез щеки. Девочка села на корточки и разрыдалась. Она испуганно озиралась по сторонам, словно боялась, что я сейчас накажу её. Бледное лицо, мокрое от пролитых слез, дрожащие губы, — все это вызывало во мне невольный отклик: я жалела девочку. И презирала себя за это.

Моль часто-часто моргала, из-за чего слезы лились по щекам обильнее, и я уже начала чувствовать себя виноватой. Немного. Самую малость. Однако это чертовски раздражало!

Девчонка дрожала так сильно, будто её морозило. Наверное, для неё тоже большой неожиданностью, что фартук загорелся.

Но все равно, глядя сейчас на Женьку, я безумно злилась: ну как… скажите, как можно было за одну минуту настолько испортить мне и так незадавшееся настроение?!

Скрипя зубами, я пошла в свою спальню и, когда вернулась на кухню, увидела бледную моль сидящей на коленях на грязном полу. Она закрывала руками глаза и была похожа на ребенка. Мое сердце екнуло и пропустило удар, но раздражение взяло верх над моей жалостью, и я рявкнула:

— Эй!

Моль испуганно ойкнула и, вытерев слезы, поглядела на меня своими большими умоляющими глазами. Я не знала, что ей сказать, поэтому сухо отчеканила: «Надеюсь, с тобой все нормально…» — и предложила платок, за которым, собственно, и ходила в свою спальню.

Девчонка прекратила всхлипывать и торопливо протянула руку, чтобы взять этот клочок ткани. Мы обе вздрогнули, когда наши руки соприкоснулись. Но я быстро отдернула ладонь, фыркнула и смирилась с тем, что осталась без позднего завтрака.

* * *

В 17.45 я мялась около семьдесят третьей квартиры, не решаясь нажать на звонок. Внутри меня все протестовало и в тоже время кричало от восторга. Открывающаяся перспектива стать репетитором не могла меня не радовать, ведь я всегда получала удовольствие, когда помогала детям знакомых нашей семьи.

«Почему бы и нет? Ты вполне справишься!» — уверяла я себя. Но самовнушение почему-то не действовало.

Живот скрутило от страха, сердце подозрительно заныло, однако я трясущейся рукой нажала на кнопку звонка, повторяя про себя заученное: «Здравствуйте, меня зовут…».

С минуту никто не отвечал, а когда дверь открылась, я потеряла на миг дар речи: передо мной стояло… стоял парень… вроде бы… Я сглотнула ком, вставший в горле, несколько раз моргнула, но картинка осталась прежней: одетый в женскую блузку, заправленную в брюки, поднятые выше талии, с собранными в небольшой хвостик грязными волосами неопределенного цвета, с дурацкими очками на носу и жуткой улыбкой предстал передо мной хозяин квартиры.

Я, стараясь не выдать своего изумления, промямлила заготовленную речь и после короткого приветствия зашла в прихожую. Обстановка меня очень даже порадовала — приятная атмосфера тепла и уюта, вазочки, цветочки, шторки везде… — все это говорило о том, что в доме хозяйничает женщина, которой нравится видеть красоту вокруг себя. Однако… почему же тогда её сын (боже, я до сих пор не могла смотреть на него без содрогания) выглядит так… ужасно?

Мы вошли в комнату моего ученика. Как я и ожидала, там царил полный порядок — даже книги в шкафу стояли в алфавитном порядке. Огромное окно было обрамлено шикарными гардинами теплого коричневого цвета, на их фоне светло-бежевые гобеленовые обои смотрелись почти белыми. А кристально чистый тюль, вкупе с необъятностью окна, только усиливал ощущение нереальности освещения комнаты.

Я даже зажмурилась, когда переступила порог, но, привыкнув к такому сверхосвещению, обратила внимание на массивный шкаф, абсолютно не вписывающийся в общую обстановку. Немного приглядевшись, я вдруг с отстранением заметила, что в комнате слишком много противоречащих друг другу вещей. Современный диван, на котором покоился старинный плед, принадлежавший, наверное, ещё олеговой прабабушке, шикарный комод с выглядывающим из него ремнем от брюк, часы, явно эксклюзивные, с прилепленной на них наклейкой супермена… — все это просто сбивало меня с толку.

«Куда я попала…» — проносилось в моей голове, однако отступать было некуда, поэтому, широко улыбнувшись, я обратилась к парню, о котором ничего не знала кроме имени:

— Олег?! — полувопросительно, полувосклицательно сказала я. Он кивнул, подтверждая, что внимательно меня слушает. — Во-первых, скажи мне, в каком классе ты учишься?

Парень удивился и широко раскрыл глаза. Я сделала шаг назад, потому что, отраженные в линзах очков, его глаза показались мне огромными.

— В одиннадцатом, — мы оба замолчали, а потом парень прибавил, — теперь в одиннадцатом.

Я нахмурилась, припоминая, что говорила мне мать о своей заведующей, однако на ум шли разговоры, совсем не касающиеся отпрыска маминой начальницы.

— Хорошо, — пробормотала я, внутренне зная, что ничего хорошего здесь нет, — тогда давай разберемся, что именно ты хочешь, чтобы я тебе объяснила?

Парень смерил меня странным взглядом, а потом, словно опомнившись, ответил:

— Сочинения. Научи меня писать их.

Голос у очкарика был приятный, — глубокий и обволакивающий, но как только я смотрела на обладателя этого дивного голоса, охота вообще когда-либо разговаривать с ним у меня отпадала.

Мы сели за стол, причем я постаралась отодвинуться от Олега так далеко, насколько это было возможно. Но он, казалось, был этому только рад и принялся рассказывать, в чем заключается проблема с сочинением. Из всего перечисленного им я поняла только одно,— фантазия у этого горе-ботаника была явно не на высоком уровне.

— Давай сначала напишем диктант? — спокойно спросила я его, и Олег быстро согласился.

Текст я взяла не тяжелый, но со смыслом, — про первую любовь. Грамотность моего ученика поразила меня: он сделал всего две ошибки, и только там, где часто встречались предложения с закрученными деепричастными оборотами.

Похвалив Олега, я посмотрела на него уже по-другому. Даже его отталкивающая внешность не казалась мне теперь такой уж удручающей. В конце концов, я была вполне довольна своим учеником.

Пока не попросила его написать сочинение-рассуждение по мотивам диктанта.

С каким-то нездоровым азартом принялся парень писать на тонкой тетрадочке строчку за строчкой, но когда я прочла его рассуждения, то даже немного смутилась: слишком уж негативным и предвзятым было мнение Олега по поводу первой любви. Если не вдаваться в подробности, то его записи словно кричали: «Любви нет, и я в нее не поверю». Я положила тетрадь около себя, потом внимательно посмотрела на очкарика, однако тот сидел, выпрямившись по струнке, и с интересом наблюдал за моими действиями.

Я не знала, как начать, но, собравшись, тихо сказала:

— Почему ты не веришь в любовь? — смутившись его пытливого взгляда, я постаралась, как можно уверенней продолжить. — Ведь любовь это не только слово, написанное на бумаге. Это взрыв эмоций, водопад чувств, — я понимала, что, возможно, говорю пафосно, но я чувствовала на себе все тот же странный взгляд Олега, поэтому пламенно говорила дальше, — это что-то новое, хотя порой, возможно, это новое приходит со слезами…

Я прервала себя и вручила ученику его сочинение. Взгляд Олега, наполненный непонятным чувством, не отпускал меня, — он, казалось, заставлял немедленно замолчать.

Мои ладони вспотели, а в горле уже в который раз встал ком.

— Я оставлю тебе ещё один текст, а ты напишешь к следующему занятию по нему сочинение, договорились? — я взмолилась небесам, чтобы Олег не задавал лишних вопросов, потому что я и так чувствовала себя не в своей тарелке.

— Да, — покорно согласился он, и я облегченно вздохнула.

У нас оставалась четверть часа на то, чтобы проверить, насколько умен мой ученик. Он усердно выполнял все задания, которые я давала, соглашался, когда я исправляла его ошибки, но почему-то ощущение, что мне не доверяют, не проходило.

Ближе к концу занятия зазвонил мой сотовый. Проклиная про себя свою забывчивость, — надо было выключить его прямо перед тем, как выходить из дома, — я посмотрела на дисплей, — Степа.

Извинившись перед Олегом, я выскользнула за дверь и ответила на входящий звонок.

— Я не хотел тебя обидеть, — услышала я ровный голос своего парня, — как ты?

Единственное, что мне хотелось ему ответить, — так это «мне не нужно твое сочувствие!». Хоть я уже успела привыкнуть к мягкому характеру Степы, порой его жалость выводила меня из себя. Я ненавидела, когда меня жалеют.

— Все хорошо! — рявкнула я в трубку, не желая идти к примирению, и парень тяжело вздохнул.

— Я к тебе заеду сегодня, ты не против? — спросил он, а когда я уже собралась ответить «не против», Степа добавил: — Заодно познакомишь меня с Женей…

Я не дала ему договорить, повысила голос, забывая, где нахожусь, и крикнула:

— Хватит! Не желаю этого слышать! — наверное, я была слишком зла, чтобы обращать внимание на такие пустяки, как попытки Степочки сгладить свою неточность, — Я не хочу тебя видеть! Ни сегодня, ни завтра, никогда!! — мне уже было плевать на лепет парня о том, что он меня любит и старается понять, о том, что он совсем не то имел в виду…

Я со спокойной совестью нажала на отбой и выключила телефон.

— Катись к чертовой матери со своей любовью! — тихо сказала я, испепеляя взглядом телефон, будто это он был виноват во всех моих злоключениях.

— И этот человек минуту назад рассказывал мне сказки о том, как это здорово — любить… — я вздрогнула, когда услышала за своей спиной этот насмешливый голос.

Повернувшись лицом к Олегу, я столкнулась с ним почти нос к носу, потому что он стоял в поразительной близости от меня. Я даже успела разглядеть отвратительный прыщ на его подбородке, пока не отпрыгнула в сторону.

— Любить и прощать — это совершенно разные понятия, — отрезала я и смерила своего собеседника презрительным взглядом, — а подслушивать чужие разговоры — это признак дурного тона!

— Разговаривать по телефону в рабочее время тоже нехорошо, — парировал он, и я подавилась своей гневной тирадой, — К тому же, ты слишком громко говорила, мне даже не пришлось подслушивать… — весело отозвался очкарик, когда я уже не знала, что и ответить. Вместо этого я нахмурилась и попыталась войти в комнату, но Олег загородил проход и широко улыбался.

— Могу я забрать свою сумку? — вежливо поинтересовалась я, еле сдерживая негодование. Черт побери, я вовсе не хотела играть в его детские игры.

— Конечно… — он сделал шаг в сторону и пропустил меня в свою спальню, после чего закрыл дверь.

— Что это значит? — опасливо покосилась я на Олега, сложившего руки на груди и подпирающего спиной дверь.

— Давай забудем этот инцидент с сотовым? — пробормотал он, явно смущенный. — Я забуду, что ты отвечала по телефону во время наших занятий, ты забудешь, что я подслушал твой личный разговор… идет? — его улыбка стала ещё шире, и я обессилено опустилась на стул.

Мне до боли хотелось бежать отсюда, на душе скребли кошки, а в голове проносилось столько мыслей, что впору разрыдаться, но я, глубоко вздохнув, попыталась взять себя в руки и решить, стоит ли мне и дальше заниматься репетиторством.

— Ладно, — после недолгих колебаний и споров с самой собой, тихо сказала я Олегу, и он спокойно подошел ко мне. А потом, наклонившись к моему уху, что-то прошептал, но я ничего не поняла, так как была настолько ошарашена этой его внезапной близостью, что даже подскочила на месте. Чтобы избежать двусмысленности ситуации, я дернулась в сторону, чем вызвала у своего ученика недоумение. Но мне было все равно: я нервно поправила прическу, замечая, как подрагивают пальцы, и облизала пересохшие губы.

Как ни крути, мне не нравился Олег! Было в нем что-то такое, что вселяло в мое сердце тревогу и… недоверие. От таких мальчиков-очкариков всегда моно было ждать какой-нибудь подлости, — и я очень хорошо это понимала.

— Давай на сегодня закончим занятие? — пробубнила я, понимая, что ещё минута в этом доме, и я взорвусь от противоречивых эмоций.

— Как скажешь… — туманно ответил мне Олег и потянулся к своему заднему карману.

Я встала, собрала в сумку учебники и вдруг наткнулась взглядом на сочинение очкарика. Очень хорошо сейчас понимала я фразу: «…а любовь, словно игра с ветром, как ни крути, ты его все равно не поймаешь, зато он тебя проймет от макушки до пяток». Я сейчас чувствовала себя опустошенной и побитой, потому что, казалось, жизнь отвернулась от меня.

Я машинально пошла в сторону двери, прошагала по коридору. Только на выходе Олег догнал меня и начал что-то говорить.

— Что? — переспросила я, глядя на него.

Мы были почти одинакового роста, — это меня очень забавляло, ведь я сама была невысокой — метр пятьдесят шесть.

— Деньги, — коротко пояснил он и протянул их мне.

— Когда следующее занятие? — тихо спросил он.

Я сжала в руке бумажки и посмотрела на Олега. Он равнодушно встретил мой взгляд и повторил вопрос.

— В субботу, — также тихо ответила я и, отвернувшись, натянула на ноги босоножки.

* * *

Дома меня ждал неожиданный сюрприз, — открыв ключами дверь, я оказалась свидетельницей очень милой сценки: Степа щекотал радостно повизгивающую Женьку.

— Прекрасно, — процедила я и отправилась в свою комнату, одновременно жгуче ненавидя этих двоих и завидуя их… веселью, потому что самой мне хотелось расплакаться или закатить ещё один скандал.

Тихо прикрыв за собой дверь, я услышала тяжелые шаги Степы, а потом и его голос за ней:

— Наташ, давай поговорим? — Степочка вопрошал проникновенно, надо отдать ему должное, но я не хотела сейчас видеть его лицо, не хотела вспоминать о том, как он развлекался сейчас с бледной молью.

— Разве тебе не весело в гостях? — съязвила я. Даже смешно как-то получалось: разговаривать через дверь. — Только что мне не казалось, что ты жаждешь меня видеть.

Я знала, что веду себя как капризный ребенок, что такое поведение ненормально для двадцатилетней девушки, но мое природное упрямство в который раз сыграло со мной злую шутку.

— Иди… продолжай нянчиться с этой… этой… бледной молью! — крикнула я и получила молчание в ответ.

А когда я открыла дверь своей спальни, то увидела, как мама о чем-то разговаривает с моим парнем.

— …она впервые за все то время, когда мы привезли её из деревни, улыбнулась… не мог бы ты навещать нас и…

Мне хотелось закрыть уши руками.

«Что, черт побери, происходит? Почему родители думают только о счастье «сестры»? А как же я? Как же их родной ребенок? Неужели им стало безразлично, что чувствую я?» — внутри меня разразилась настоящая буря, — и я не знала, как усмирить взбунтовавшиеся вдруг эмоции. Мое железное терпение никогда меня не подводило, но и ему когда-то приходит конец. Поэтому я со всей силы ударила кулаком по стене, вызвав неодобрение мамы, которая повернулась-таки лицом ко мне, и удивление своего парня, тоже вдруг обратившего на меня внимание.

Однако Степа проигнорировал мое отвратительное настроение и сочувственно сказал моей маме:

— Конечно, теть Свет. Я обязательно приду завтра и попытаюсь поговорить с Женькой…

Слова Степочки были как удар под дых, столь же неожиданными и болезненными.

— Я больше не хочу тебя видеть, — произнесла я каменным голосом. Язык, казалось, онемел. Полными слез глазами смотрела я, как парень поворачивается ко мне, а потом я, ощущая тошноту, прошептала. — Я хочу с тобой расстаться.

Мне и самой было больно от этих слов, но я ждала… ждала, что он попытается отговорить меня, но… Степа только сжал губы.

Мама переводила взгляд то на меня, то на моего, теперь уже бывшего, парня. Она старалась как-то сгладить острые углы ситуации, но… Степа коротко произнес:

— Как хочешь.

И я подумала, что так паскудно мне никогда не будет. Я больше не сдерживала слез, — они водопадом катились по щекам, я до боли сжимала руки, впиваясь в них своими ногтями, но мне все так же сильно хотелось закричать: «НЕТ!! НЕ ХОЧУ!! ВЕРНИ МЕНЯ!!»— но я молча смотрела на то, как Степа уходит из нашей квартиры.

Уходит, чтобы опять вернуться, но уже не ко мне…

— Теть Свет, я зайду завтра к Женьке, хорошо?

Когда он вышел на площадку, я с чувством бросила матери:

— Ненавижу вас! Ненавижу эту вашу бледную моль! Ненавижу!