Репетиторша (гет)

В автобусе было душно. Меня укачало сразу, как только мы выехали за территорию лагеря, но настроение от этого отнюдь не ухудшилось. Тот факт, что лагерная смена закончилась и сегодня я окажусь дома — встречусь с родителями, любимым парнем и полежу в горячей ванне — очень приятно согревал мое сердце.

Так пролетели полчаса. И только выходя из автобуса, я ощутила, насколько устала от тяжелой дороги, — дело в том, что ещё с детства меня изматывали длительные утренние поездки. По привычке, оглянувшись назад, я с удовольствием отметила, что с красными от слёз глазами ко мне бросились две девочки из отряда, где я не далее, как вчера была вожатой.

— Натусь!

Мне и самой было странно обнимать их сейчас, понимая, что теперь пришла пора передать детишек в руки родителей.

— Натусь, мы будем скучать! А мы, правда, ещё встретимся?

Я обняла девчонок покрепче, и теперь сама, растроганная, едва не плача, уверяла, что не раз увижусь с ними.

Признаться, я даже не думала, что так привяжусь к своим подопечным, когда заглянула два месяца назад в профком университета с просьбой отправить меня вожатой в лагерь. Однако сейчас, наблюдая за тем, как дети разбредаются в разные стороны, ищут глазами родителей, я невольно вздохнула.

\"Натусендра, ты становишься похожей на наседку!\" — поздравила я себя и попыталась отмахнуться от невесёлых размышлений на эту тему.

— Эй! Медвежонок!

Повернув голову, я услышала неподалёку такой родной и обожаемый мною голос.

— Стёпочка! — рванулась я в объятья парня, который был выше меня на две головы. — Я так скучала!

Я поцеловала его в чисто выбритую щёку и вдохнула аромат одеколона, который подарила ему на день рождения.

— Скучала… — пробормотал Стёпа неразборчиво. — …тогда почему не разрешала мне приехать навестить тебя?

Я отстранилась для того, чтобы лучше рассмотреть его. Он ничуть не изменился: те же светлые волосы, короткая стрижка, те же крепкие руки, обнимающие меня изо всех сил, та же очаровательная приветливая улыбка, даже серые глаза смеются всё так же.

— Ты же знаешь, — чем дольше расставание, тем горячее встреча! — отшутилась я и потащила его в сторону автобусной остановки. По пути меня еще несколько раз останавливали детишки, готовые поехать вместе со мной куда угодно, но уже через час мы со Степочкой стояли около дверей моего подъезда. Он мялся на пороге, видимо не зная, отпустить мою руку и позволить мне упорхнуть домой, или притянуть к себе и поцеловать. Я решила эту дилемму за него, потянулась к нему и нежно чмокнула в губы. Парень улыбнулся и покорно отпустил мою руку, когда я попыталась освободиться от его пальцев.

— Увидимся. Я позвоню! — пробормотала я и ещё раз крепко обняла его.

Как только двери лифта захлопнулись за мной, я ощутила смутную тревогу, но постаралась её перебороть, так как суеверной не была никогда. Однако сердце отчего-то колотилось все громче в моей груди, а руки холодели. Да я и сама проклинала себя за эту минуту слабости. Ведь ничего же не могло случиться за этот короткий месяц, что меня не было, верно?

Я открыла дверь своими ключами, не надеясь застать родителей дома, так как они должны были быть на работе. Но я ошиблась. Мама с папой встречали меня у порога, вот только их лица портили натянутые улыбки.

Мой задор куда-то исчез, сердце глухо стукнуло и оборвалось, а голову снова заполнили тревожные мысли. Я поставила чемоданы на пол и, стараясь не поддаваться панике, обратилась к маме:

— Что-то случилось? — я подошла к ней, крепко обняла, прижалась щекой к её щеке и тихо-тихо прошептала, как сильно её люблю.

Мама погладила меня по голове, но движение её руки почему-то показались мне нервным.

Я подняла голову вверх, чтобы заглянуть ей в глаза, но мама отводила взгляд в сторону, будто боялась, что я прочитаю в нем что-то, что прочитать не должна.

— Мамуль? — спросила я, проводя ладонями по её напряженным плечам.

Она улыбнулась мне какой-то вымученной улыбкой и тут же умоляюще посмотрела на папу, заставив меня внутренне содрогнуться: что же такого могло произойти, если родители так боялись мне об этом рассказать?

Отец поднял руки к вискам, видимо, унимая тем самым свою головную боль, и с сожалением посмотрел на меня.

— Кто-нибудь скажет мне наконец, что тут происходит? — я оторвалась от мамы и теперь горящими глазами пожирала родителей.

Печальная, бледная мама, с кругами под глазами, комкала в дрожащих пальцах тонкий пестрый летный халатик. Вид её, измученный и расстроенный внушал мне страх и непонимание. Но ещё больше я заволновалась, когда взглянула на папу: его суровое лицо осунулось, губы сжались в тонкую линию — так бывало только когда он о чем-то серьезно задумывался, — все это настолько взволновало меня, что я заметила, как застучали мои зубы.

Атмосфера накалялась ещё и благодаря тому, что родители молчали…

«Ну, родные мои! Почему вы так холодны?» — хотелось крикнуть мне, но я подавилась своим криком, когда увидела, как из-за спины отца выглядывает девочка с белыми косичками и испуганным взглядом. Ей, наверное, только недавно исполнилось двенадцать, — во всяком случае, — я решила так из-за того, что девчонка была невысокого роста. Веснушки на носу, огромные голубые глаза, наполненные слезами, и пересохшие, искусанные губы, — вот на что я обратила свое внимание.

А потом малышка несмело шагнула вперед, — мне навстречу, и я с раздражением отметила, что она, пожалуй, слишком худа.

Я смерила незнакомку оценивающим взглядом, а потом, превозмогая себя, я подошла к ней. Я указала на неё пальцем и, повернувшись к застывшим неподалеку от нас родителям, спросила:

— Кто это?

С минуту тишина в комнате стояла такая, что я начала от этой тишины задыхаться. А потом отец тяжело вздохнул и приблизился к нам:

— Теперь это твоя сестра, — произнес он приглушенно и положил свою огромную ладонь мне на плечо, призывая хоть немного успокоиться.

Мне захотелось закрыть уши руками. Мне захотелось убежать из этой комнаты к чертовой матери. Мне захотелось… проснуться наконец!! И попасть в тот мир, где я была единственным ребенком в семье. Попасть в МОЙ мир, а не в эту искаженную действительность, где родители опасливо косились на меня и держали за руку эту Бледную моль, которая едва не рыдала от страха.

— Ты шутишь? — спросила я, уверенная в том, что просто не так расслышала.

Но мама вмешалась в разговор и разрушила все мои надежны на счастливое будущее:

— Мы… удочерили Женю, — её тихий голос прозвучал в навалившейся тишине словно раскат грома.

И я изумленно моргнула, забыв про то, что нужно дышать.

Казалось, время на часах застыло. Казалось, родители перестали быть моими родителями и превратились в двух каменных истуканов, которые не умеют ни чувствовать, ни говорить. Иначе, как объяснить тот факт, что мама с папой смотрели только на «Женю» и полностью игнорировали меня?

Я прекратила неверяще коситься на родителей и впилась взглядом в Бледную моль. Столько ненависти, наверное, было в моем взгляде, что девочка сжалась и всхлипнула. По её веснушчатым щекам побежали огромные слезинки… Но мне от этого стало только противно.

— Женя, — мама, опасливо поглядывая на меня, схватила бледную моль за руку, и мне показалось, что я сейчас не выдержу и вырву из цепких маленьких пальчиков мамину ладонь, — … это твоя сестра — Наташа…— мама умоляюще посмотрела на меня, будто призывая к тому, чтобы я помогла ей уладить ситуацию. Но черта с два я стала бы помогать! Это, в конце концов, не моя проблема! Я видела эту… эту… маленькую дрянь в первый раз. И я не собиралась признавать её своей сестрой.

— Ну, чего ты? Не плачь… — уговаривала, между тем, мама бледную моль, но та, уткнувшись носом маме в грудь, продолжала свое показательное представление.

Я сглотнула противный ком обиды, вставший в горле.

Если родители хотели испытать мое терпение, то они шли в правильном направлении, ибо, стоило мне только посмотреть на Женю, как руки сами собой сжимались в кулаки. Я готова была в любую минуту завопить, кинуться к ней и вытолкать из своего дома, чтобы только всё стало как раньше.

Я мгновенно возненавидела этот затравленный взгляд и неуверенную улыбку \"сестры\", и я отнюдь не собиралась кидаться успокаивать её только для того, чтобы угодить родителям. Мне, в конце концов, было уже двадцать лет! Я имела право знать о том, что они собираются удочерить кого-либо! Не обязательно было делать это втайне от меня!

— Что, черт побери, это значит? — отталкивая протянутую ладонь, осведомилась я у отца, который сжимал губы и переглядывался с матерью.

— Помнишь тетю Олю? — осторожно спросил меня отец. Я утвердительно кивнула, припоминая что видела эту женщину пару раз, когда мы ездили к бабушке в деревню. Кажется, она приходилась нам какой-то родственницей…

— Несколько месяцев назад мы узнали, что Ольга и её муж разбились на машине, — папа покосился на Женю, которая круглыми от страха глазами смотрела куда-то вперед, словно надеялась там увидеть что-то, кроме двери в ванную, — а Женя… В общем, мы удочерили её и…

Я вздрогнула, будто меня ударили, и непонимающе уставилась на отца. Словив на себе мой тяжелый взгляд, он осёкся и замолчал.

В голове моей все перемешалось, — и боль, и злость, и страх, — но в одном я была уверена: никакой сестры мне не надо!

Всю свою жизнь я купалась в родительском внимании и получала то, что хочу. А теперь? Передо мной стоит какая-то девчонка, которой достанется все это просто потому, что её удочерили!

Почему? Почему именно моя семья, мой дом, моя жизнь?!

И не важно, что она сама этого, может быть, не хотела! От этого мне легче отнюдь не становилось. Я была просто в бешенстве, глядя на то, как хлопает ресницами бледная моль. Однако больше всего меня раздражало то, как родители пытаются оградить эту нахалку от моего гнева, поочередно наклоняясь к ней и успокаивая.

— Всё хорошо… Не волнуйся… Всё уже хорошо... Всё обязательно будет хорошо… — говорила мама, гладя самозванку по белой голове.

И тут мое терпение лопнуло:

— Нет! Ничего теперь не будет хорошо! Я не собираюсь звать эту… эту…

Я тыкала пальцев в девчонку и кричала так, что у меня самой заложило уши:

— Я не буду называть её сестрой!

Подняв с пола чемодан, я зашла в свою комнату, но увиденное там только подогрело мой гнев.

С минуту я таращилась на кучи игрушек, разбросанных по моей спальне, потом на включенный компьютер, потом на аккуратно заправленную постель, на которой лежало НЕ МОЕ платье.

— Мы подумали, что вы подружитесь, если будете жить в одной комнате.

Я услышала неуверенный голос мамы за своей спиной, но отошла от неё подальше, так как с каждой секундой злость во мне закипала, как лава в жерле вулкана. Последней каплей стало появление на пороге комнаты самой Жени.

Не помня себя, я бросала на пол игрушки. В порыве ярости я уже не замечала, как меня пытается остановить отец, как бледная моль испуганно рыдает, как мать что-то мне кричит. Единственное, что я видела — это темноту перед глазами. Сердце рвалось на куски от обиды и накопившегося негодования.

Я вышвырнула за дверь все её вещи, я кричала, что не желаю видеть эту бледную моль в нашем доме, я ставила условие \"либо она, либо я\", но родители только молча слушали все мои требования. Они вообще казались мне сейчас недостижимыми, далекими и… чужими, потому что смогли променять меня на какую-то… Женю.

— Знаешь что? — выражение лица мамы было непреклонным. — С меня довольно. Я устала наблюдать твой эгоизм.

Я выронила из рук очередную игрушку и уставилась на маму, будто она была не моей мамой, а инопланетянином.

Нет… моя мама не стала бы говорить со мной таким тоном, не стала бы с таким разочарованием в глазах смотреть на меня, моя мама никогда не позволила бы себе сказать что-то настолько обидное… моя мама… она… она всегда ЛЮБИЛА МЕНЯ. А эта женщина лишь пыталась заставить меня разозлиться или почувствовать себя ещё хуже. Этой женщине было плевать на то, каково мне сейчас любоваться картиной, где Бледная моль была кукловодом, а мои родители — марионетками в её маленьких цепких пальчиках...

Ком в горле не проходил. Он увеличивался, увеличивался, пока мне не стало казаться, что я задыхаюсь.

— Найди себе работу, — спокойно продолжил за маму отец, и после его слов я почувствовала, насколько вымотал меня сегодняшний день.

Я вспомнила, что недавно мечтала о горячей ванне и усмехнулась, — как жалки были мои потребности. Сейчас, глядя с тоской на семейное фото, я бы отдала полжизни за то, чтобы все произошедшее сегодня оказалось сном.

Мне было плевать на то, что сотовый не переставая звонит, плевать на шум в коридоре и тихий разговор родителей, сетующих на мое воспитание, — только слезы горечи лились и лились по моим щекам. И, как бы я не старалась, остановить их я не могла, — эти слезы, будто наперекор мне самой, вытягивали из души все то накопившееся, что мучило не давало покоя. Я тихо рыдала в своей комнате за закрытой дверью, а бледная моль помогала отцу убраться в коридоре. На душе стало ещё отвратительнее.

Пятью минутами позже трель неумолкающего телефона казалась нестерпимой, поэтому я со злостью ответила.

— Что? — рявкнула я в трубку и услышала в ответ ровный голос Степы.

— Ты в порядке? — участливо спросил он, и я немного успокоилась. В конце концов, Степочке всегда удавалось немного привести в порядок мои мысли.

— Мы можем встретиться через час в «Белой розе»? — нетерпеливо проговорила я, то и дело посматривая на себя в зеркало. И, вроде бы, симпатичная: длинные прямые волосы, зачесанные в хвост, аккуратный носик, вздернутый вверх, пухлые губки, правильные черты лица, — тогда отчего же сегодня я не ощущала к себе того захватывающего чувства гордости, как это бывало обычно, стоило мне только мельком глянуть на свое отражение? Сегодня мой зеркальный двойник хмурился и едва не выл от отчаяния. Однако мое природное очарование никуда не исчезло: стоило только немного улыбнуться, и из зеркала на меня смотрела уже почти прежняя Наташка… Конечно, круги под глазами и краснота щек немного портили мой имидж всегда безупречной Снежной Королевы, но ведь Степа же не разлюбит меня, если хоть раз увидит такой. Верно?

— Хорошо… — неуверенно пробормотал он, но мне вполне было этого достаточно. Я коротко попрощалась, пообещав, что приду вовремя, после чего со спокойной душой отправилась в ванну, едва не задев дверью «Женечку».

Прохладный душ заставил меня сначала вздрогнуть, а потом довольно улыбнуться,— вода уносила с собой мою печаль, но вот обиду — жгучую, безграничную — унести она не могла, потому что эта обида терзала мое сердце.

Бросив мочалку в сторону, я встала на колени в ванной. Голова чертовски кружилась, во рту пересохло, к горлу подступила тошнота, — казалось, боль пронзает каждое нервное окончание, не оставляя надежды на скорое выздоровление. Я обхватила голову руками и постаралась успокоиться. Еще три года назад, когда сдавала вступительные экзамены в институт, я получила рекомендацию врача поменьше нервничать, иначе головные боли могут перерасти в мигрень. А, как я уже успела убедиться, от мигрени таблетки мне не помогали.

— Черт! — я ударила кулаком по мокрой стене и ощутила легкое покалывание в руке.

На шатающихся ногах я вылезала из ванны, боясь сделать лишнее движение. Перед глазами все плыло, мысли разбегались в разные стороны, стоило только о чем-то подумать. Я испугалась такого состояния, — никогда в своей жизни я не испытывала ничего подобного.

На негнущихся ногах я доплелась до своей комнаты и села в кресло, поджав под себя ноги. Я начала раскачиваться из стороны в сторону, помня о том, что это частенько помогало мне прийти в себя. Но, вопреки моим ожиданиям, головная боль лишь усилилась от резких движений, а тошнить меня стало ещё сильнее.

— Черт! — пробормотала я, закрывая руками глаза. — Ну почему это происходит со мной? — мне хотелось спрятаться от всего мира, забыть о том, что моя жизнь ломается, забыть о бледной моли, о том, что родители теперь абсолютно игнорируют меня, забыть о том, что я теперь «вторая»…

Но, словно издеваясь надо мной, мама громко крикнула:

— Женечка, пойдем кушать!

И противный голос «Женечки», от которого мигрень усилилась, ответил:

— Уже иду…

Вместе с болью я ощутила волну негодования, — такую сильную, что казалось, ещё секунда, и она превратится в ураган и сметет на своем пути и бледную моль, шаги которой я слышала в коридоре, и маму, слащаво подбадривающую новую «дочку»…

Раньше я никогда не замечала за собой собственнических инстинктов, но сейчас, когда родители не обращали на меня никакого внимания, мне хотелось доказать, что я единственная, что я незаменимая… Но… факт оставался фактом: я, скрючившись от боли, стонала в своей комнате, а бледная моль веселилась на кухне с мамой.

— Только ты меня понимаешь, Мишель… — я изо всех сил обняла розового плюшевого медведя, пряча свое лицо в его «мехе». Сколько же моих истерик он навидался… Бедный зверь!!

Я улыбнулась помимо воли и чмокнула игрушку в холодную пуговку носа.

Медведь был подарком от Степы…

Вспомнив о своем парне, я заставила себя встать на ноги.

Кое-как собравшись, я вытащила из шкафа сумку и отправилась на свидание.

Степа ждал меня в кафе. Он всегда отличался пунктуальностью. Собственно, по этой причине мы и познакомились: я ждала своего кавалера, который опаздывал вот уже на десять минут, злилась и была несколько груба, когда какой-то парень спросил у меня, как пройти на улицу Зегеля. Я отвернулась в другую сторону и сделала вид, что не слышала вопроса, но парень был слишком настойчив в своем желании узнать дорогу. Так прошло еще десять минут, за которые успела узнать, что незнакомца зовут Степаном, что он приехал в гости к сестре и никак не может сориентироваться в незнакомом микрорайоне. Плюнув на неудавшееся свидание, немного расстроенная, я проводила Степу до дома, где живет его сестра. Дом оказался совсем рядом с моим. А после этой встречи Степочка стал наведываться к сестре чаще…

Я улыбнулась, вспомнив о нашем знакомстве, и подошла к столику.

— Неважно выглядишь, — поприветствовал меня Степа, вскакивая со стула. Он сочувственно посмотрел мне в глаза, а потом усадил рядом с собой.

Я нахмурилась, решая, рассказать ему о последних новостях или нет.

— Есть из-за чего расстроиться… — туманно пробормотала я и уловила беспокойство во взгляде парня.

— И что это значит? — поинтересовался он, глядя на меня в упор.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как поведать ему об удочерении.

— Знаешь, — после долгой паузы после начал Степа, — а ты на самом деле поступила как эгоистка.

Он выпрямился на стуле, сверкнул глазами и схватил меня за руку.

— Ты хоть подумала, каково той девочке? Ведь она только что оправилась от смерти родителей. Ты должна была проявить к ней хоть каплю понимания, ведь она не виновата в том, что твои родители взяли её…

Я вырвала руку из его пальцев, вновь всколыхнувшееся во мне чувство ущемленного самолюбия сыграло со мной злую шутку — и я, бросив в сторону своего парня \"да пошел ты со своими нравоучениями!\", вышла из кафе.

В этом мире все ополчились против меня. Да какое мне было дело до удочеренной девчонки, когда родители просто растоптали мою любовь к ним? Какая к черту разница, где раньше жила эта бледная моль и как протекала её жизнь, когда мои родители просто взяли и выкинули меня из сердца, заменив фальшивкой — какой-то бледной молью, на которую даже смотреть и то было противно?

Я шла по улице, сжимая пальцы в кулаки. Во мне все клокотало от злости, обиды и сожаления. На кой черт я распиналась перед Степой? Все равно он никогда бы не понял мою боль!

Я не заметила, как столкнулась с каким-то прохожим. Удар был таким сильным, что, подвернув ногу, я едва не упала на асфальт, однако, удержав равновесие, я взглянула в лицо парню, который меня толкнул. Про таких обычно говорят \"весь из себя крутой\". Мне даже тошно стало, когда он бросил в мою сторону \"смотри куда идешь, дура\". В любой другой день я бы промолчала и пошла дальше своей дорогой, но не сегодня. Я остановила его, схватив за плечо.

— Думаешь, самый умный? — риторически спросила я его, — Ты чуть не сбил меня с ног. Или это я виновата, что у тебя ноги растут не из того места?

Парень обомлел от моих слов. Он наверняка не ожидал, что я ринусь выяснять отношения, тем более что любопытные прохожие уже стали оборачиваться на нас.

— Послушай! — рявкнул он, увидев решимость в моих глазах, — Мне некогда тратить свое время на таких, как ты…

Я не очень-то запомнила его лицо, — заметила только темные очки, которые едва не падали с носа, и дурацкую прическу. «Ещё бы косу заплел…» — подумалось мне, когда я увидела, что волосы парня зализаны в хвост. Но, даже несмотря на то, что я испытывала к парню только отвращение, я не могла не признать, что он «умеет себя подать», ибо он выглядел весьма недурно и со своими загеленными волосами.

— Интересно, кто позволил тебе оскорблять меня, маленький засранец! — прошипела я, заметив, как его губы растягиваются в едкой улыбочке.

— И это говорит девчонка, которая не достает мне до плеча… — хохотнул парень и презрительно сбросил с себя мою руку.

Да он просто смеялся надо мной! Как такое могло произойти?! Моя гордость была задета, а парень, развернувшись, собрался уже уходить, но, вдруг повернув голову ко мне, бросил на прощанье:

— Будь внимательней, малышка, иначе тебя вообще могут не заметить… — он сказал это так презрительно и брезгливо, что я почувствовала себя униженной и грязной. В который раз за день слезы навернулись на глаза.

— Эй! — крикнула я вдогонку незнакомцу, — ты ещё ответишь за это!

Но он, не обратив ровным счётом никакого внимания на мои угрозы, довольно быстро затерялся в толпе.

День прошел из ряда вон плохо.

* * *

А день начался еще хуже. Мало того, что я проснулась с ужасной головной болью, так надо мной еще склонялась чья-то фигура. Спросонья, первое, что пришло мне в голову — так это дернуть непрошенного визитера на себя, чтобы разглядеть его лицо.

Вошедшим оказалась бледная моль. И настроение мое испортилось окончательно.

— Какого черта тебе здесь надо? — отталкивая её от себя, рявкнула я.

Кажется, \"сестра\" ударилась бедром об диван, потому как услышала ее болезненный стон, но внутренне даже порадовавшись, я села на кровати и уставилась на незваную гостью.

— Я… я… — лепетала она бессвязно. И под конец мне надоело это блеянье затравленного козленка.

— Ты можешь нормально объяснить, чего ты хочешь? — грозно спросила я.

— Вот… — бледная моль протянула мне листок бумаги, но я смотрела на её порезанные пальцы.

— Где ты успела пораниться? — удивленно поинтересовалась я, однако девчонка побледнела и сделала шаг к двери, будто боялась, что я её сейчас ударю.

— Я разбила твои… духи… и… порезалась стеклом, когда собирала осколки… — тихо сказала она, и я закрыла глаза, чтобы справиться с накатившей на меня ненавистью к этому никчемному созданию.

— Ясно. — Я вырвала из её пальцев листок и неверяще поглядела на него.

\"Сегодня в 18.00 улица Горького, дом 8, квартира 73. Ты же хотела быть репетитором по русскому языку? Мальчика зовут Олег. Он сын нашей заведующей, так что будь вежливой.

Мама.\"

Мир стал казаться мне каким-то искаженным, нереальным. Так значит, родители не шутили, когда говорили мне найти работу? А как же университет? Или мое образование уже никого не волнует?

Я бросила лист на пол и посмотрела на часы — 13.00.

Да, мама работала в садике — это был давно мне известный факт — да, у её заведующей был сын, но… если посмотреть на саму заведующую… как я смогу управиться с её отпрыском? Вряд ли мамаша внушила ему хотя бы грамм уважения к людям, судя по тому, как она сама относилась к своим работникам.

Тяжело вздохнув, проклиная свою ответственность и сознательность, я все-таки решилась пойти на первое занятие в 18.00.

Я уже третий час читала о причастных оборотах, дополнениях, вводных словах, придаточных предложениях и прочем-прочем-прочем, но смысл прочитанного постепенно начинал ускользать от меня.

— Черт бы побрал все это! — устало опустилась я на диван и закрыла глаза, чтобы хоть немного собраться с мыслями.

Мне начало казаться, что, пролистай я ещё одну книгу, мой мозг навсегда откажется работать, поэтому, закинув в сумку пару учебников и тетрадь со своими стихами, на всякий случай, я посчитала, что вполне подготовилась к первому занятию, и, довольная, отправилась в кухню, где застала бледную моль.

Она варила макароны… наверное…

Когда я увидела пену, щедро льющуюся из кастрюли, первым моим порывом было броситься к плите и вылить в раковину всю то безобразие, что бурлило на огне.

— Зачем ты… — начала я, но Женька, не видевшая, как я зашла в кухню, метнулась вперед — прямо к огню.

Я инстинктивно бросилась к ней, открыла кран и плеснула водой на загоревшийся фартук. Внутри меня нарастала растерянность из-за этой… этого… недоразумения, всхлипывающего и трущего ладонями мокрые от слез щеки. Девочка села на корточки и разрыдалась. Она испуганно озиралась по сторонам, словно боялась, что я сейчас накажу её. Бледное лицо, мокрое от пролитых слез, дрожащие губы, — все это вызывало во мне невольный отклик: я жалела девочку. И презирала себя за это.

Моль часто-часто моргала, из-за чего слезы лились по щекам обильнее, и я уже начала чувствовать себя виноватой. Немного. Самую малость. Однако это чертовски раздражало!

Девчонка дрожала так сильно, будто её морозило. Наверное, для неё тоже большой неожиданностью, что фартук загорелся.

Но все равно, глядя сейчас на Женьку, я безумно злилась: ну как… скажите, как можно было за одну минуту настолько испортить мне и так незадавшееся настроение?!

Скрипя зубами, я пошла в свою спальню и, когда вернулась на кухню, увидела бледную моль сидящей на коленях на грязном полу. Она закрывала руками глаза и была похожа на ребенка. Мое сердце екнуло и пропустило удар, но раздражение взяло верх над моей жалостью, и я рявкнула:

— Эй!

Моль испуганно ойкнула и, вытерев слезы, поглядела на меня своими большими умоляющими глазами. Я не знала, что ей сказать, поэтому сухо отчеканила: «Надеюсь, с тобой все нормально…» — и предложила платок, за которым, собственно, и ходила в свою спальню.

Девчонка прекратила всхлипывать и торопливо протянула руку, чтобы взять этот клочок ткани. Мы обе вздрогнули, когда наши руки соприкоснулись. Но я быстро отдернула ладонь, фыркнула и смирилась с тем, что осталась без позднего завтрака.

* * *

В 17.45 я мялась около семьдесят третьей квартиры, не решаясь нажать на звонок. Внутри меня все протестовало и в тоже время кричало от восторга. Открывающаяся перспектива стать репетитором не могла меня не радовать, ведь я всегда получала удовольствие, когда помогала детям знакомых нашей семьи.

«Почему бы и нет? Ты вполне справишься!» — уверяла я себя. Но самовнушение почему-то не действовало.

Живот скрутило от страха, сердце подозрительно заныло, однако я трясущейся рукой нажала на кнопку звонка, повторяя про себя заученное: «Здравствуйте, меня зовут…».

С минуту никто не отвечал, а когда дверь открылась, я потеряла на миг дар речи: передо мной стояло… стоял парень… вроде бы… Я сглотнула ком, вставший в горле, несколько раз моргнула, но картинка осталась прежней: одетый в женскую блузку, заправленную в брюки, поднятые выше талии, с собранными в небольшой хвостик грязными волосами неопределенного цвета, с дурацкими очками на носу и жуткой улыбкой предстал передо мной хозяин квартиры.

Я, стараясь не выдать своего изумления, промямлила заготовленную речь и после короткого приветствия зашла в прихожую. Обстановка меня очень даже порадовала — приятная атмосфера тепла и уюта, вазочки, цветочки, шторки везде… — все это говорило о том, что в доме хозяйничает женщина, которой нравится видеть красоту вокруг себя. Однако… почему же тогда её сын (боже, я до сих пор не могла смотреть на него без содрогания) выглядит так… ужасно?

Мы вошли в комнату моего ученика. Как я и ожидала, там царил полный порядок — даже книги в шкафу стояли в алфавитном порядке. Огромное окно было обрамлено шикарными гардинами теплого коричневого цвета, на их фоне светло-бежевые гобеленовые обои смотрелись почти белыми. А кристально чистый тюль, вкупе с необъятностью окна, только усиливал ощущение нереальности освещения комнаты.

Я даже зажмурилась, когда переступила порог, но, привыкнув к такому сверхосвещению, обратила внимание на массивный шкаф, абсолютно не вписывающийся в общую обстановку. Немного приглядевшись, я вдруг с отстранением заметила, что в комнате слишком много противоречащих друг другу вещей. Современный диван, на котором покоился старинный плед, принадлежавший, наверное, ещё олеговой прабабушке, шикарный комод с выглядывающим из него ремнем от брюк, часы, явно эксклюзивные, с прилепленной на них наклейкой супермена… — все это просто сбивало меня с толку.

«Куда я попала…» — проносилось в моей голове, однако отступать было некуда, поэтому, широко улыбнувшись, я обратилась к парню, о котором ничего не знала кроме имени:

— Олег?! — полувопросительно, полувосклицательно сказала я. Он кивнул, подтверждая, что внимательно меня слушает. — Во-первых, скажи мне, в каком классе ты учишься?

Парень удивился и широко раскрыл глаза. Я сделала шаг назад, потому что, отраженные в линзах очков, его глаза показались мне огромными.

— В одиннадцатом, — мы оба замолчали, а потом парень прибавил, — теперь в одиннадцатом.

Я нахмурилась, припоминая, что говорила мне мать о своей заведующей, однако на ум шли разговоры, совсем не касающиеся отпрыска маминой начальницы.

— Хорошо, — пробормотала я, внутренне зная, что ничего хорошего здесь нет, — тогда давай разберемся, что именно ты хочешь, чтобы я тебе объяснила?

Парень смерил меня странным взглядом, а потом, словно опомнившись, ответил:

— Сочинения. Научи меня писать их.

Голос у очкарика был приятный, — глубокий и обволакивающий, но как только я смотрела на обладателя этого дивного голоса, охота вообще когда-либо разговаривать с ним у меня отпадала.

Мы сели за стол, причем я постаралась отодвинуться от Олега так далеко, насколько это было возможно. Но он, казалось, был этому только рад и принялся рассказывать, в чем заключается проблема с сочинением. Из всего перечисленного им я поняла только одно,— фантазия у этого горе-ботаника была явно не на высоком уровне.

— Давай сначала напишем диктант? — спокойно спросила я его, и Олег быстро согласился.

Текст я взяла не тяжелый, но со смыслом, — про первую любовь. Грамотность моего ученика поразила меня: он сделал всего две ошибки, и только там, где часто встречались предложения с закрученными деепричастными оборотами.

Похвалив Олега, я посмотрела на него уже по-другому. Даже его отталкивающая внешность не казалась мне теперь такой уж удручающей. В конце концов, я была вполне довольна своим учеником.

Пока не попросила его написать сочинение-рассуждение по мотивам диктанта.

С каким-то нездоровым азартом принялся парень писать на тонкой тетрадочке строчку за строчкой, но когда я прочла его рассуждения, то даже немного смутилась: слишком уж негативным и предвзятым было мнение Олега по поводу первой любви. Если не вдаваться в подробности, то его записи словно кричали: «Любви нет, и я в нее не поверю». Я положила тетрадь около себя, потом внимательно посмотрела на очкарика, однако тот сидел, выпрямившись по струнке, и с интересом наблюдал за моими действиями.

Я не знала, как начать, но, собравшись, тихо сказала:

— Почему ты не веришь в любовь? — смутившись его пытливого взгляда, я постаралась, как можно уверенней продолжить. — Ведь любовь это не только слово, написанное на бумаге. Это взрыв эмоций, водопад чувств, — я понимала, что, возможно, говорю пафосно, но я чувствовала на себе все тот же странный взгляд Олега, поэтому пламенно говорила дальше, — это что-то новое, хотя порой, возможно, это новое приходит со слезами…

Я прервала себя и вручила ученику его сочинение. Взгляд Олега, наполненный непонятным чувством, не отпускал меня, — он, казалось, заставлял немедленно замолчать.

Мои ладони вспотели, а в горле уже в который раз встал ком.

— Я оставлю тебе ещё один текст, а ты напишешь к следующему занятию по нему сочинение, договорились? — я взмолилась небесам, чтобы Олег не задавал лишних вопросов, потому что я и так чувствовала себя не в своей тарелке.

— Да, — покорно согласился он, и я облегченно вздохнула.

У нас оставалась четверть часа на то, чтобы проверить, насколько умен мой ученик. Он усердно выполнял все задания, которые я давала, соглашался, когда я исправляла его ошибки, но почему-то ощущение, что мне не доверяют, не проходило.

Ближе к концу занятия зазвонил мой сотовый. Проклиная про себя свою забывчивость, — надо было выключить его прямо перед тем, как выходить из дома, — я посмотрела на дисплей, — Степа.

Извинившись перед Олегом, я выскользнула за дверь и ответила на входящий звонок.

— Я не хотел тебя обидеть, — услышала я ровный голос своего парня, — как ты?

Единственное, что мне хотелось ему ответить, — так это «мне не нужно твое сочувствие!». Хоть я уже успела привыкнуть к мягкому характеру Степы, порой его жалость выводила меня из себя. Я ненавидела, когда меня жалеют.

— Все хорошо! — рявкнула я в трубку, не желая идти к примирению, и парень тяжело вздохнул.

— Я к тебе заеду сегодня, ты не против? — спросил он, а когда я уже собралась ответить «не против», Степа добавил: — Заодно познакомишь меня с Женей…

Я не дала ему договорить, повысила голос, забывая, где нахожусь, и крикнула:

— Хватит! Не желаю этого слышать! — наверное, я была слишком зла, чтобы обращать внимание на такие пустяки, как попытки Степочки сгладить свою неточность, — Я не хочу тебя видеть! Ни сегодня, ни завтра, никогда!! — мне уже было плевать на лепет парня о том, что он меня любит и старается понять, о том, что он совсем не то имел в виду…

Я со спокойной совестью нажала на отбой и выключила телефон.

— Катись к чертовой матери со своей любовью! — тихо сказала я, испепеляя взглядом телефон, будто это он был виноват во всех моих злоключениях.

— И этот человек минуту назад рассказывал мне сказки о том, как это здорово — любить… — я вздрогнула, когда услышала за своей спиной этот насмешливый голос.

Повернувшись лицом к Олегу, я столкнулась с ним почти нос к носу, потому что он стоял в поразительной близости от меня. Я даже успела разглядеть отвратительный прыщ на его подбородке, пока не отпрыгнула в сторону.

— Любить и прощать — это совершенно разные понятия, — отрезала я и смерила своего собеседника презрительным взглядом, — а подслушивать чужие разговоры — это признак дурного тона!

— Разговаривать по телефону в рабочее время тоже нехорошо, — парировал он, и я подавилась своей гневной тирадой, — К тому же, ты слишком громко говорила, мне даже не пришлось подслушивать… — весело отозвался очкарик, когда я уже не знала, что и ответить. Вместо этого я нахмурилась и попыталась войти в комнату, но Олег загородил проход и широко улыбался.

— Могу я забрать свою сумку? — вежливо поинтересовалась я, еле сдерживая негодование. Черт побери, я вовсе не хотела играть в его детские игры.

— Конечно… — он сделал шаг в сторону и пропустил меня в свою спальню, после чего закрыл дверь.

— Что это значит? — опасливо покосилась я на Олега, сложившего руки на груди и подпирающего спиной дверь.

— Давай забудем этот инцидент с сотовым? — пробормотал он, явно смущенный. — Я забуду, что ты отвечала по телефону во время наших занятий, ты забудешь, что я подслушал твой личный разговор… идет? — его улыбка стала ещё шире, и я обессилено опустилась на стул.

Мне до боли хотелось бежать отсюда, на душе скребли кошки, а в голове проносилось столько мыслей, что впору разрыдаться, но я, глубоко вздохнув, попыталась взять себя в руки и решить, стоит ли мне и дальше заниматься репетиторством.

— Ладно, — после недолгих колебаний и споров с самой собой, тихо сказала я Олегу, и он спокойно подошел ко мне. А потом, наклонившись к моему уху, что-то прошептал, но я ничего не поняла, так как была настолько ошарашена этой его внезапной близостью, что даже подскочила на месте. Чтобы избежать двусмысленности ситуации, я дернулась в сторону, чем вызвала у своего ученика недоумение. Но мне было все равно: я нервно поправила прическу, замечая, как подрагивают пальцы, и облизала пересохшие губы.

Как ни крути, мне не нравился Олег! Было в нем что-то такое, что вселяло в мое сердце тревогу и… недоверие. От таких мальчиков-очкариков всегда моно было ждать какой-нибудь подлости, — и я очень хорошо это понимала.

— Давай на сегодня закончим занятие? — пробубнила я, понимая, что ещё минута в этом доме, и я взорвусь от противоречивых эмоций.

— Как скажешь… — туманно ответил мне Олег и потянулся к своему заднему карману.

Я встала, собрала в сумку учебники и вдруг наткнулась взглядом на сочинение очкарика. Очень хорошо сейчас понимала я фразу: «…а любовь, словно игра с ветром, как ни крути, ты его все равно не поймаешь, зато он тебя проймет от макушки до пяток». Я сейчас чувствовала себя опустошенной и побитой, потому что, казалось, жизнь отвернулась от меня.

Я машинально пошла в сторону двери, прошагала по коридору. Только на выходе Олег догнал меня и начал что-то говорить.

— Что? — переспросила я, глядя на него.

Мы были почти одинакового роста, — это меня очень забавляло, ведь я сама была невысокой — метр пятьдесят шесть.

— Деньги, — коротко пояснил он и протянул их мне.

— Когда следующее занятие? — тихо спросил он.

Я сжала в руке бумажки и посмотрела на Олега. Он равнодушно встретил мой взгляд и повторил вопрос.

— В субботу, — также тихо ответила я и, отвернувшись, натянула на ноги босоножки.

* * *

Дома меня ждал неожиданный сюрприз, — открыв ключами дверь, я оказалась свидетельницей очень милой сценки: Степа щекотал радостно повизгивающую Женьку.

— Прекрасно, — процедила я и отправилась в свою комнату, одновременно жгуче ненавидя этих двоих и завидуя их… веселью, потому что самой мне хотелось расплакаться или закатить ещё один скандал.

Тихо прикрыв за собой дверь, я услышала тяжелые шаги Степы, а потом и его голос за ней:

— Наташ, давай поговорим? — Степочка вопрошал проникновенно, надо отдать ему должное, но я не хотела сейчас видеть его лицо, не хотела вспоминать о том, как он развлекался сейчас с бледной молью.

— Разве тебе не весело в гостях? — съязвила я. Даже смешно как-то получалось: разговаривать через дверь. — Только что мне не казалось, что ты жаждешь меня видеть.

Я знала, что веду себя как капризный ребенок, что такое поведение ненормально для двадцатилетней девушки, но мое природное упрямство в который раз сыграло со мной злую шутку.

— Иди… продолжай нянчиться с этой… этой… бледной молью! — крикнула я и получила молчание в ответ.

А когда я открыла дверь своей спальни, то увидела, как мама о чем-то разговаривает с моим парнем.

— …она впервые за все то время, когда мы привезли её из деревни, улыбнулась… не мог бы ты навещать нас и…

Мне хотелось закрыть уши руками.

«Что, черт побери, происходит? Почему родители думают только о счастье «сестры»? А как же я? Как же их родной ребенок? Неужели им стало безразлично, что чувствую я?» — внутри меня разразилась настоящая буря, — и я не знала, как усмирить взбунтовавшиеся вдруг эмоции. Мое железное терпение никогда меня не подводило, но и ему когда-то приходит конец. Поэтому я со всей силы ударила кулаком по стене, вызвав неодобрение мамы, которая повернулась-таки лицом ко мне, и удивление своего парня, тоже вдруг обратившего на меня внимание.

Однако Степа проигнорировал мое отвратительное настроение и сочувственно сказал моей маме:

— Конечно, теть Свет. Я обязательно приду завтра и попытаюсь поговорить с Женькой…

Слова Степочки были как удар под дых, столь же неожиданными и болезненными.

— Я больше не хочу тебя видеть, — произнесла я каменным голосом. Язык, казалось, онемел. Полными слез глазами смотрела я, как парень поворачивается ко мне, а потом я, ощущая тошноту, прошептала. — Я хочу с тобой расстаться.

Мне и самой было больно от этих слов, но я ждала… ждала, что он попытается отговорить меня, но… Степа только сжал губы.

Мама переводила взгляд то на меня, то на моего, теперь уже бывшего, парня. Она старалась как-то сгладить острые углы ситуации, но… Степа коротко произнес:

— Как хочешь.

И я подумала, что так паскудно мне никогда не будет. Я больше не сдерживала слез, — они водопадом катились по щекам, я до боли сжимала руки, впиваясь в них своими ногтями, но мне все так же сильно хотелось закричать: «НЕТ!! НЕ ХОЧУ!! ВЕРНИ МЕНЯ!!»— но я молча смотрела на то, как Степа уходит из нашей квартиры.

Уходит, чтобы опять вернуться, но уже не ко мне…

— Теть Свет, я зайду завтра к Женьке, хорошо?

Когда он вышел на площадку, я с чувством бросила матери:

— Ненавижу вас! Ненавижу эту вашу бледную моль! Ненавижу!

Мой мир рушился. С каждой минутой я ощущала, как стремительно меняется жизнь, — и эти изменения пугали меня. Глядя сейчас в закрытое окно, я с горечью осознавала, что по-старому, по-доброму, по-хорошему ко мне относиться уже не будут, потому что родители до зубной дрожи опекают Бледную моль, а мой парень с легкостью распрощался со мной. До конца не поверив в разрыв, я все ещё глупо ждала звонка от Степы, сжимая телефон в левой руке, но сотовый молчал.

На улице стенал дождь, а я в своей комнате еле сдерживала слезы.

Стянув с себя легкую блузку, я вдруг вспомнила о деньгах, которые мне вручил Олег. Открыв сумку, я достала из кошелька смятые бумажки и уставилась на них в надежде, что они подскажут мне, что делать. Естественно, ответа на свои вопросы я не получила, зато, сверля глазами злополучные купюры, я придумала, как провести остаток вечера.

Через час я уже натягивала на себя обтягивающую юбку и столь же обтягивающий топ. Прекрасно. Зеркало тоже было довольно полученным результатом, только мое отражение немного хандрило, — очень заметные красные круги под глазами выделялись на фоне бледного лица, и даже косметика не могла этого скрыть, — только мне было все равно, как выглядит мой зеркальный двойник, потому что я собралась развеять свою грусть в новомодном клубе «Мегаполис».

Единственным, что меня смущало, был тот факт, что я ни разу не была на дискотеках. Но, послав к черту здравый смысл, вяло подсказывающий мне, что сегодня лучше остаться дома, я с гордо поднятой головой вышла из своей спальни и едва не ударила дверью Бледную моль.

Если честно, я готова была придушить её, — руки сами сжались в кулаки, в горле встал противный ком раздражения и злости, но я стоически проглотила его и, презрительно поглядев на свою «сестру», прошлась по коридору. И, конечно же, столкнулась с мамой, которая грубо поинтересовалась, куда это я собралась на ночь глядя. Но мне было все равно, что она кричит сейчас и уверяет, будто я пожалею, если ступлю за порог, мне было все равно, когда она схватила меня за плечо и попыталась развернуть к себе. Слезы снова начали наворачиваться на глаза, — я истерически искала в сумке платок, чтобы косметика не потекла окончательно. Из последних сил я молчала, хотя желание завизжать, стукнуть кулаком об стену было таким сильным, что я едва не воплотила его в жизнь.

— У тебя теперь другая дочь! — тихо сказала я, успокаивая себя. — Вот и пекись об ЕЁ воспитании! — мои губы дрожали, — я чувствовала это с каждым словом сильнее.

Мои ноги окаменели, а руки начали холодеть, но я все ещё стояла в коридоре и смотрела, как покрасневшая от гнева, тяжело дышащая мама пытается загородить спиной выход.

Я терпеливо подождала минуту и отодвинула её в сторону.

Босоножки со стразами были на мне, юбка соответствовала свободному стилю, прическа немного растрепалась, однако я готова была отправиться на дискотеку хоть в эту секунду, поэтому спокойно — насколько это было вообще возможно — вышла, громко хлопнула дверью и, достав сотовый, набрала номер такси.

За те несчастные пятнадцать минут, пока я его ждала, я умело поправила макияж и к тому моменту, когда шофер открыл передо мной дверь серебристой иномарки, выглядела вполне нормально.

Назвав адрес «Мегаполиса», я все ещё сомневалась, стоит ли туда идти, но, как только огни этого заведения замаячили впереди, я закусила губу и решилась хоть один раз оторваться по полной.

Как только я вошла в зал, музыка оглушила меня, — я увидела около сцены девчонок-зажигалок, веселящих толпу, и удивленно моргнула: ТАК танцевать я бы никогда не решилась. Но сегодня я готова была на все, чтобы забыть прошедший день. И если для этого мне придется точно так же задирать ноги, я сделаю и это.

Моих праведных порывов хватило всего на одну песню. После того, как очередной парень предложил мне подняться с ним в вип-комнату, мое терпение лопнуло, — в итоге я громко послала его. Благо, парень оказался сдержанным и не стал отвечать на мою грубость, — просто развернулся и ушел.

Вместо того чтобы получать удовольствие от вечера, я чувствовала себя из ряда вон плохо. И никакие танцы не могли смягчить того приторного ощущения неприязни к самой себе, которое я сейчас испытывала.

К барной стойке я подходила в отвратительном расположении духа. От громкой музыки разболелась голова, а от разноперых нарядов рябило в глазах. Вся эта идея с «Мегаполисом» прекратила казаться мне такой уж хорошей, однако после первого бокала мартини в голове образовалась приятная пустота, переживания отступили на второй план, а обиды сменились мелким недопониманием. Я улыбнулась бармену и заказала вторую порцию. При том условии, что я никогда не пила алкоголь, я казалась себе весьма смелой, коли с такой скоростью опустошала бокалы. Эта странная гордость прямо-таки толкала меня на то, чтобы не прекращать пить.

— Эй! — услышала я рядом с собой мужской голос, который хотела проигнорировать, но его обладатель принялся трясти меня за плечо, — то самое, на котором мама уже успела поставить внушительный синяк.

— Что тебе? — я была зла на этого придурка, но, увидев его, немного смутилась.

— Потанцуем? — парень наклонился ко мне и теперь нахально смотрел мне в глаза. Он все ещё крепко сжимал мое плечо, но я вдруг почувствовала, как его пальцы начинают нежно поглаживать мою кожу. Прикосновение стало почти приятным.

Я удивленно уставилась на незнакомца, который столь вероломно нарушил мой шаткий миг спокойствия, и почти пожелала этому нахалу провалиться в ад.

Однако глаза парня призывно горели, а его голос, внушающий, что я не пожалею, если пойду на танцпол, окутывал меня чувственностью. Заворожено смотрела я на парня, под конец, совсем обнаглевшего и положившего вторую руку мне на талию, вынуждая тем самым встать с табурета.

Наверное, виной моему минутному помешательству стал алкоголь, иначе как объяснить, что я, возненавидевшая сегодня все мужское население, согласилась потанцевать с каким-то парнем?

И, надо отдать ему должное, красивым парнем: чего стоили только огромные ресницы и манящий взгляд, а его ядовитая усмешка, пошлая и многообещающая, покорила меня. Наверное, в глубине души мне нравились такие неправильные парни, от которых не знаешь, чего ждать.

Незнакомец был слишком уверен в себе, — об этом говорил его внешний вид: даже осанка, казалось, кричала о том, как он себя ценит. Незнакомец был, пожалуй, чересчур насмешлив: мне, черт побери, не нравилось, как он жутковато улыбался, показывая своим взглядом, насколько все это, — танец, музыка, партнерша, — ему неново. Он был слишком «бэд-бой», поэтому я купилась на его вызывающе-притягательный шарм.

Руки этого «плохиша» обнимали меня так крепко, что я растерялась, его ироничная полуулыбка-полуоскал была такой… вульгарной и мягкой одновременно, что я поразилась, его полные губы были так близко, что я не могла отвести от них своих горящих глаз, а его уверенные движения были так кстати в танце, что я удивлялась, как можно до такой степени наслаждаться обычным «медляком».

Я не знала, как зовут парня, — он вообще молчал. Если не считать того момента, когда он пригласил меня на танец, я больше не слышала его голос, хотя, надо отдать ему должное, голос был тягучим и сексуальным.

— Как… — не услышав себя, я прижалась к партнеру еще ближе и закричала ему в ухо: — Как тебя зовут?

Он хохотнул, отстранился от меня и продолжал, как ни в чем не бывало, танцевать. Но меня не устраивало быть для него лишь незнакомкой, — я хотела знать имя парня, который мне так понравился. Однако, если он рассчитывал только на легкий флирт, я была с этим в корне не согласна. Но, когда парень положил ладонь мне на грудь, я почувствовала тошноту.

Сбросив его руку, я развернулась и вновь отправилась к бару, ещё более огорченная и оскорбленная. В конце концов, я не терпела такого с собой обращения, будто с девочкой на час. И, хоть мой сегодняшний наряд мог ввести многих в заблуждение, я никогда не позволяла себе ничего лишнего в общении с парнями, наоборот, — друзья моего парня… бывшего парня называли меня «Снежной королевой». Сколько бы я не пыталась отделаться от этого прозвища, оно прилипло ко мне так крепко, что вскоре меня стали называть только так и никак иначе.

Воспоминание о Степе только укрепило мою злость. Я махнула рукой и попыталась позвать бармена, но кто-то дернул меня за запястье так сильно, что я сползла со стула.

— Думаешь, можешь бросить меня на виду у всех? — услышала я тот самый сексуальный голос, который хотела услышать пару минут назад. Но сейчас, когда в голове все начисто перемешалось, и негодование одержало верх над лёгким дурманом алкоголя и странным равнодушием ко всему, я готова была высказать своему недавнему знакомому все нелицеприятное, что накопилось.

— Думаешь, я так сильно запала на тебя, что согласна на все? — таким же, как у него, вызывающим тоном заорала я и развернулась к нему.

Только сейчас, когда он не наклонялся ко мне, я поняла нашу разницу в росте: я доставала ему до плеча, — и от этого чувствовала себя ещё хуже.

Парень удивленно моргнул. Видимо, он привык, что девушки вешаются на него, готовые выполнять любые просьбы. Неожиданно во мне проснулось жгучее желание ударить его, отомстить за всех тех девчонок, которых он уже успел бросить и которых он бросит в будущем.

Вырвав свою руку из его пальцев, я выпрямилась во весь рост и гордо подняла голову. Парень с прежним изумлением смотрел на меня, но я больше не поддавалась красоте его темных глаз, не любовалась понравившимся мне недавно личиком и не обращала внимания на имидж «бэд-боя», — напротив, мне отчего-то стало противно находиться здесь, — в этом прокуренном клубе рядом с такими типами, которые ценят размер бюста, а не мозгов.

— Катись отсюда! — рявкнула я, уверенная, что он просто развернется и уйдет, но парня буквально перекосило от злости, — он снова схватил меня за руку, а потом дернул на себя.

— Что ты о себе возомнила? — он прошептал это мне в ухо, — и от его тона мне стало не по себе. — Ты, только что, не трахалась недавно на танцполе, а теперь строишь из себя целку? — он больно сжал пальцы, и я вздрогнула.

Хорошо, что парень в полутьме «Мегаполиса» не мог видеть, как мои щеки покрылись румянцем. В который раз я прокляла свою дурную особенность краснеть, когда это совсем неуместно.

— Пусти! — я попыталась вырваться, но безуспешно.

Феерия выпитого алкоголя наконец отошла на второй план, — ситуация прекратила казаться мне такой безобидной, какой представлялась раньше. Я начала соображать, как избавиться от надоевшего кавалера, который явно пребывал сейчас в гневе. Его угрожающий вид напугал меня, но, закусив губу, я нервно дергалась, пытаясь освободиться.

— Прекрати истерику! — парень практически выкрутил мне руку, а потом вдруг улыбнулся, обнял меня и совсем другим голосом сказал:

— Давай лучше знакомиться. — Я даже не успела ничего ответить, как он вновь усадил меня на стул и заказал выпивку. — Меня зовут Боец! — он протянул мне бокал, наполненный прозрачной жидкостью, и добавил: — А как насчет тебя?

— Снежная королева! — представилась я, и мы вместе с моим новым знакомым расхохотались.

— Тебе идет! — поздравил он меня, а потом вдруг выхватил бокал из моих пальцев и поставил его на стойку.

Я растерялась, не понимая, чего он от меня хочет, а потом Боец сделал глоток из своего бокала и нагнулся ко мне. Я даже отпрянула, когда он прижался губами к моим губам, но парень так сильно прижал мою голову к своей, что мои жалкие порывы избежать его поцелуя были бессмысленны. А когда я открыла рот, чтобы возмутиться, то почувствовала на языке теплую жидкость и поперхнулась — водка.

А потом поцелуй из целомудренного перерос в страстный, горячий, непредсказуемый. Я и сама не заметила, как начала отвечать на него, — просто в какой-то момент мне захотелось расслабиться, отдаться хоть раз на волю своим чувствам, — а сердце подсказывало мне целоваться с этим парнем до умопомрачения, потому что остальные мысли из головы вылетали, оно подсказывало мне положить руки ему на плечи, притянуть к себе поближе, погладить его по волосам, прикусить его губу…

И все, — детские игры закончились. Потому что в следующий момент я ощутила, что Боец начинает стягивать с меня топ.

— Эй! — я тут же опомнилась и отскочила от него, опрокинув стул.

В голове зашумело, а перед глазами помутилось, — впервые в своей жизни мне НРАВИЛОСЬ с кем-то целоваться, но это был не повод позволять незнакомому парню раздевать меня.

Боец тяжело дышал, его зрачки расширились, а руки снова тянулись ко мне.

А потом я почувствовала легкое головокружение, тошноту, — мир разлетелся на осколки, и я погрузилась в темноту.

Я открыла глаза и сразу их закрыла: мир на мгновенье превратился в белое пятно, а затем расплылся и потускнел. Я несколько раз моргнула, пытаясь прийти в себя, и сделала вторую попытку осмотреться. Но мне тут же захотелось потерять сознание снова, ибо я чувствовала себя ужасно: головная боль не отпускала ни на секунду, тошнота казалась нестерпимой, а странная легкость в теле была какой-то неприятной, плюс ко всему, меня здорово морозило. Никогда в жизни я не чувствовала себя столь отвратительно: в голове вертелось столько вопросов… а ответы ускользали от меня, словно нарочно пытались заставить меня поволноваться. Страх холодными паутинками сковывал мои обострившиеся до предела чувства, — казалось, еще минута такого напряжения, и я начну сходить с ума от неизвестности. Даже воздух будто зазвенел от тишины, которая окутывала меня все больше и больше.

Я настороженно посмотрела вниз, — туда, где одеяло сбилось к ногам и окутало их, словно кокон. И даже перестала дышать, — впервые в жизни я не знала, где нахожусь, потому что я ещё ни разу не ночевала вне дома.

Я подняла взгляд вверх: комната казалась маленькой, приторно-розовой… и единственное, что можно было бы назвать в этом отвратном помещении ценным, — это огромная кровать, на которой я, собственно, и лежала.

— С добрым утром… — услышала я рядом с собой незнакомый голос и обернулась… чтобы увидеть перед собой полуголого парня. Он с интересом следил за моей реакцией и ехидно усмехался.

Стоило мне только мельком взглянуть на его голую грудь, как я смущенно покраснела, — видеть обнаженного мужчину для меня было тоже в новинку. Взгляд сам тянулся разглядеть незнакомца получше, но я одернула себя и потупилась, не зная, куда деться от смущения.

Но я все-таки не удержалась и покосилась на незнакомца, которого очень забавляла моя стеснительность. Парень, видимо, получал удовольствие от сложившейся ситуации и спокойно стоял рядом с кроватью. То, что в комнате есть кто-то ещё, стало для меня настоящим потрясением, поэтому, наткнувшись на незнакомца взглядом второй раз, я рванулась в противоположную от него сторону, чувствуя, как он пристально смотрит на мою голую спину.

Однако я забыла, что одеяло обездвижило меня, и, дернувшись, едва не свалилась под ноги развеселившемуся парню. Он уже не сдерживал своего смеха и вдоволь потешался, наблюдая за моими тщетными потугами сесть на кровати с гордым видом, кутаясь при этом до самых бровей в злосчастное одеяло.

— Что ты делаешь? — хрипло спросил он, указывая на мою «одежду», и чуть позже сел на край кровати, едва не касаясь плечом моего плеча.

Я почувствовала, что мне становится жарко.

Наверное, мой смущенный вид несколько удивил его, ибо парень стал с особой внимательностью рассматривать меня: сначала заглянул в глаза, потом перевел взгляд на шею, пальцы, которыми я изо всех сил сжимала одеяло, а затем незнакомец как-то нерешительно поинтересовался:

— Тебе не кажется, что поздновато краснеть?

Я ощутила себя маленькой и беззащитной. Румянец помимо воли залил щеки, я ещё крепче вцепилась руками в одеяло, с опаской поглядывая на… знакомого(?) парня.

— Я не… — я хотела сказать: «…и не собиралась краснеть», но, почувствовав, что горят даже уши, промолчала, предоставляя возможность говорить кареглазому бед-бою.

— Ты классно смотришься даже когда смущаешься… — заверил он меня, в то время как сам постоянно пялился на мою грудь.

Даже сквозь кучу ткани я ощущала на себе его пристальный, долгий взгляд, от которого было одновременно и неприятно и… холодно.

Я опустила глаза вниз, немного отстранив от себя одеяло, и покраснела ещё больше, — оказалось, что белья на мне не было.

Я побледнела, ощущая себя потерянной и обиженной: я абсолютно не помнила, какого дьявола вчера произошло. Стыдно себе признаться, — но я не помнила даже имени человека, который сейчас оценивающим взглядом ласкал мое тело.

Едва не рыдая от злости и отчаяния, я поинтересовалась:

— Что мы тут делаем?

Парень, казалось, нисколько не удивился моему вопросу и наклонился, чтобы поцеловать меня в губы. Машинально я подняла ладонь и влепила ему пощечину. Парень замер в нескольких сантиметрах от меня, тяжело дыша и ругаясь сквозь зубы. А потом он сделал резкое движение вперед и придавил меня к кровати своим телом.

Одеяло сползло с моих плеч, и я ощутила кожей, как крепко ко мне прижался незнакомец. Не сумев сдержать тихого вздоха, я широко распахнула глаза и попыталась отстраниться.

— Объяснить тебе, что мы делали всю ночь… в этом номере гостиницы? — прошептал парень мне в шею, а потом лизнул её, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. — Мы здесь занимались сексом… — он почувствовал, как я напряглась, и быстро продолжил: — Хочешь, повторим?

Я оттолкнула нахала от себя и, совершенно забывая про то, что обнажена, села на постели. В голове поплыли смутные образы вчерашнего вечера. Я даже припомнила, что парня зовут Боец… вот только что было после нашего с ним знакомства… — совершенно вылетело из головы.

— Черт! — я сжала ладонями виски, потому что головная боль усилилась. Соображать стало почти невыносимо. Мысли разбегались, не оставляя мне никакой надежды на восстановление в памяти событий минувшего дня. И этот факт практически выбил меня из колеи: паника холодными волнами начала окутывать меня от кончиков пальцев до макушки, я истерически соображала, что же теперь делать… Жизнь подкинула ещё один сюрприз… и я не знала, как с ним теперь разбираться: отложить в долгий ящик для дальнейшего рассмотрения или начинать выяснять все прямо сейчас.

Как человек прямой, я первым делом обратилась к Бойцу:

— Могу я надеяться… что… — слова давались мне нелегко, потому что я вообще впервые говорила с кем-то на такую… щекотливую тему: — …что последствий не будет? — я посмотрела на него умоляющим взглядом, зная, что от этого ответа многое зависит.

Я и так совершила большую ошибку, переспав с незнакомым человеком, но… я не хотела оказаться молодой мамой или, того хуже, подхватить СПИД. Осознав, во что могла ввязаться, я судорожно вздохнула и ощутила, как холодеет сердце.

Боец скривился, презрительно глядя на меня, а потом коротко сказал «нет». Я облегченно выдохнула, сама удивившись тому, что сдерживала дыхание до тех пор, пока ждала ответа.

— Слава Богу! — почти крикнула я, прекрасно зная, что парню, который сейчас возлегал на кровати в опасной близости от меня, был неприятен мой возглас. Боец явно сдерживался, чтобы не ударить меня: его глаза налились яростью, мускул на лице дрогнул, а руки сжались в кулаки.

Ну что ж… мне было жаль его мужскую гордость, но на кону стояло слишком многое, поэтому я открыто радовалась тому, что ответ парня был отрицательным.

От души немного отлегло. Сомнения, конечно, остались, но отчего-то я верила Бойцу, — вряд ли он стал бы врать с таким серьезным видом.

Парень ещё несколько минут молча смотрел на меня, а потом резко встал, прошелся по комнате остановился рядом со мной и почти грубо схватил за локоть, заставив меня вскочить с кровати.

— Одевайся, — бросил он в мою сторону, а затем, отпустив мою руку, нагнулся, поднял с пола рубашку и натянул её на себя, — я вызвал тебе такси.

Преодолевая неловкость, я начала быстро собираться. Дрожащие пальцы не хотели вдевать пуговицы в петельки, горло сдавливали спазмы, а реальность с каждой секундой казалась мне все отвратительней.

А когда я взяла в руки юбку, мне вообще захотелось заплакать: на ней красовалось огромное красное пятно.

Мир поплыл перед глазами, и я ощутила на щеках холод слез. Не в силах перебороть рыдания, я выронила из рук злосчастную юбку и, закрыв ладонями глаза, присела на корточки. Боец, обративший, наконец, на меня внимание, рванулся ко мне и наклонился. Он кинул уставший взгляд на мою юбку, тяжело вздохнул, а потом рявкнул:

— Хватит выть! Ты сама виновата в том, что испачкала её!

Я так удивилась, что на миг успокоилась, но, заметив в глазах Бойца отвращение, вновь всхлипнула: даже тот, кто переспал со мной, сделал это, только потому что ему нужен был секс… секс с кем угодно.

Парень с секунду шокированно пялился на меня, а потом ударил кулаком об пол.

— Не понимаю этих девчонок… — пробормотал он невнятно, после чего почти выбежал из комнаты.

Мне на миг стало так страшно оставаться одной, что я заплакала ещё громче.

Бойца не было минут пять, а когда он вернулся, в руках парня я заметила то ли шорты, то ли юбку… Боец сделал шаг вперед и наиграно весело улыбнулся.

— Вот, — вручил он мне находку, — надень! Только не реви!

Он вновь наклонился, вытер остатки слез с моего лица ладонью и заботливо поинтересовался, как я. Боец не отрывал страстного взгляда от моих губ, мокрых и соленых. Но от его нежности мне стало только хуже: мало того, что я провела ночь с этим человеком, так я ещё и не помнила, каким он был любовником: таким же нежным, как сейчас, когда трогал подушечкой большого пальца мои губы, или грубым, как несколько минут назад…

Мой «первый раз» будто прошел мимо меня…

Видимо, мое лицо отразило столько страдания, что Боец притянул меня поближе, — и впервые в жизни я разрыдалась в присутствии постороннего человека.

Я вспомнила о появлении Жени в моей жизни, вспомнила все свои обиды, вспомнила Степу… и прошедший вечер…

Наверное, Бойцу неудобно было стоять, согнувшись в три погибели, поэтому он сел на кровать и усадил меня себе на колени. Я уткнулась носом в его плечо, обняла изо всех сил и вдруг почувствовала, что мне стало гораздо легче: с каждой слезинкой, капающей на его рубашку, я все больше избавлялась от того смятения чувств, которое поселилось в моей душе и не давало покоя. Поэтому я была благодарна своему новому знакомому. Но вместе с тем испытывала к нему недоверие.

Я редко показывала свои чувства. Порой даже родители не знали, что у меня на сердце, — я всегда старалась усмирять свои эмоции, так как стеснялась своего бурного темперамента. Слишком много раз меня упрекали моим взрывным характером, — вот и пришлось закрыться в свою скорлупу… стать «Снежной Королевой».

— Ну…— прошептал Боец, поглаживая меня по волосам. И я была благодарна ему за эти невесомые прикосновения, но все же злилась: я не переносила жалости. — Ну? Чего ты? Все хорошо… — тем временем успокаивал меня Боец, и я заставила себя прекратить истерику.

— Прости, — хрипло произнесла я, поднимая голову, — слишком много всего навалилось…

Я не собиралась объясняться, да и он не ждал того, что я вдруг выверну для него душу, — парень без особого интереса выслушал мои извинения и помог мне натянуть шорты. Его помощь оказалась очень кстати, потому что мои руки тряслись, а кончики пальцев вообще ничего не чувствовали.

Когда с одеванием было покончено, парень посмотрел на мое красное лицо, и огорченно покачал головой.

Наступила неловкая пауза, в течение которой я не знала, что сказать. Но этого не потребовалось.

Видя мои внутренние противоречия, Боец упростил для меня задачу: вытолкнул из комнаты и провел по длинному коридору к лестнице, после чего вручил деньги на такси:

— Дальше сама… — ответил он на мой непонимающий взгляд и крепко обнял.

Мы не прощались, но я чувствовала себя неловко, — ситуация казалась очень странной. Во всяком случае, для меня. Не каждый день я напивалась до поросячьего визга, просыпалась в постели с незнакомцем, а потом плакалась ему в жилетку.

Однако я не имела ничего против, когда Боец, отстранившись, пошел обратно в комнату, ни разу не оглянувшись.

* * *

Домой я приехала ближе к полудню, потопталась на пороге, не решаясь войти, а потом все же достала из сумки ключи.

Мне совсем не хотелось, чтобы родители видели меня такой: с размазанной по щекам тушью, с красными от слез глазами и… в чужой одежде.

— Черррт! — руки тряслись так сильно, что я не могла попасть ключом в замочную скважину. А когда я открыла дверь, у порога увидела маму, бледную, взволнованную и… рассерженную.

Я закрыла глаза, собираясь с мыслями: должна же я была хоть что-то сказать в свое оправдание? Но этого не потребовалось, — мама быстро подошла ко мне и, не говоря ни слова, влепила пощечину.

Впервые в жизни меня ударили. И понимание этого отдалось болью в моем сердце.

Я автоматически прижала руку к щеке. Слезы вновь брызнули из глаз. Как в тумане я увидела, как мама отворачивается и тяжело вздыхает, потирая ладонь, которой стукнула меня. Отец был на работе, а бледную моль я не видела. Но, возможно, это и к лучшему. Незачем было устраивать сцену.

— Прекрати вести себя как ребенок! — тихо сказала мама. — Тебе двадцать лет, ты должна быть примером для младшей сестры, — проговорив это, она поморщилась. — Почему ты делаешь все возможное, чтобы мы с отцом волновались за тебя?

Я молчала, потому что боялась, что, открой я рот, оттуда вырвутся только невнятные рыдания. Мне было так стыдно перед мамой и так гадко на душе, что я опустила голову.

— Прости… так получилось… — прошептала я и приготовилась выслушать обвинения или даже упреки, но мама неожиданно подошла ко мне и обняла.

— То, что мы удочерили Женю, не значит, что мы перестали любить тебя… — с чувством сказала она, и я недоверчиво поглядела на неё.

— Тебе сложно, — продолжила мама, — мы с папой понимаем. Ты росла избалованным ребенком… — мама потрепала меня по волосам. — Но теперь у тебя есть сестренка. И, поверь, это совсем не плохо. Просто постарайся понять её.

Мама ещё долго обнимала меня, но мне хотелось завыть от отчаяния или возмущенно закричать: «К черту Женю! Я должна быть для вас единственной!». Но я сдержалась, — выскользнула из её объятий и поплелась в свою комнату.

В зеркале я увидела очень грустную девушку, готовую в очередной раз разрыдаться.

* * *

Неделя пронеслась так быстро, что я не успела даже почувствовать её.

Очередной понедельник начался с повторения мной правил орфографии, пунктуации и стилистики. Однако планы на вечернее репетиторство сорвались, так как с работы позвонила расстроенная мама и сказала, что вернуться домой к двум часам она не успеет и что мне придется идти в школу, чтобы подать документы Бледной моли.

Я, естественно, возмутилась, упрекнула родителей в том, что они не отдали в школу документы раньше, до начала учебного года, но мама категорично возразила:

— У нас были проблемы, когда мы удочеряли Женечку, — голос мамы на том конце телефонного провода дрогнул, и я почувствовала, что сейчас разобью свою трубку. — Поэтому у нас с папой не было времени на то, чтобы перевести её в школу… — мама делала паузу, а потом умоляюще добавила: — Ну что тебе стоит, Натусь?

Я вздрогнула, услышав привычное имя, которым меня называли родители. Как же давно мама не обращалась ко мне так … так по-домашнему.

— Хорошо… — помимо воли пообещала я и нажала на отбой.

И черт бы побрал мою уступчивость!

* * *

Стоило мне только подняться по ступенькам на крыльцо моей старой доброй школы, как на меня волнами нахлынула ностальгия. Сколько же было здесь пережито? Сколько уроков и сколько заданий я миновала? Сколько же раз я вот так, как сейчас, поднималась по знакомым до боли ступенькам, повторяя домашнее задание? Сколько же раз мне здесь подставляли подножки?..

— Нестерова? — ворвался в воспоминания противный голос моей математички.

— Здравствуйте, Инесса Поликарповна… — обернулась я к толстой женщине с колючим взглядом. Я не очень любила математику, но всегда была у учителя на хорошем счету. Поэтому Инессочка улыбнулась мне своей язвительной улыбкой и спросила о цели моего визита.

Я с нежеланием рассказала, зачем пожаловала в школу, и дошла до кабинета директора вместе с учителем. Но, быстро отделавшись от её назойливого внимания, зашла к нашей директрисе, которая тоже была изумлена моим приходом.

Дело в том, что на выпускном я слишком громко пообещала, что в будущем не переступлю порога этого учебного заведения.

И вот уже три года я честно оставалась верна своему обещанию.

Уладив «сестричкин» вопрос, я поспешила ретироваться, но директриса удержала меня, схватив своими цепкими пальчиками за рукав ветровки.

— Что же ты, Нестерова, не заходишь? — поинтересовалась она, усаживая меня на стул.

Я с отстранением заметила, что женщина как была, так и осталась слишком слащавой: даже в её постаревшей кукольной внешности я замечала печать этого «сахара», — здесь вам и натянуто-наигранная улыбка, и прищуренные глаза, и приторно-медовый голос, — все раздражало меня в этом человеке. За три года моя неприязнь только увеличилась.

«Еще бы сто лет тебя не видеть…» — пронеслось у меня в голове, и я отчаянно уцепилась за повод уйти: в кабинете зазвонил телефон.

Когда я открыла дверь, за пределами умиротворения и спокойствия директора бушевала перемена. Ученики носились друг за другом, что-то кричали, кто-то кого-то толкал, кто-то зубрил недоученное дома задание, кто-то флиртовал с мальчиками…

Школа ничуть не изменилась с того момента, как я её покинула, — только вместо лиц своих одноклассников я видела другие, чужие лица.

— Эй! — заорал какой-то парень за моей спиной. — Тарасов, ты урод!

Я спокойно шагала по коридору… до тех пор, пока на меня не толкнули Тарасова… Мы полетели на пол вместе, причем, я приземлилась прямо на него.

О том, что это Тарасов, я догадалась после того, как тот самый кричащий парень весело добавил, глядя на пол:

— Классно смотришься, Тарасов…

«Черт бы побрал эту мелюзгу!» — выругалась я про себя, но вслух ничего не сказала, так как это было бы пустым сотрясанием воздуха: парни-заводилы уже давно весело хохотали над произошедшим.

Я быстро встала, поглядела вниз на несчастного парнишку и удивленно моргнула: передо мной был МОЙ УЧЕНИК. Не оставалось сомнений: хмурый взгляд, волосы странного цвета, большие очки…

— Олег? — окликнула я его, и мальчишка поднял на меня такой ненавидящий взгляд, от которого по спине побежали мурашки.

Кто-то кинул в Тарасова самолетик, кто-то из толпы засмеялся, а я вдруг почувствовала такую злость, что, не контролируя себя, заорала:

— Ну и что с того, что Тарасов носит очки? — я искоса посмотрела на удивленного Олега. Он даже не пытался подняться с пола, — так и сидел, широко распахнув свои непонятного цвета глаза. — Ну и что, что он классно учится?! — я подошла к парню, который бросил в Тарасова бумажку, и грозно рявкнула, глядя прямо ему в глаза: — А тебе слабо посидеть над учебником, идиот? — я знала, что перехожу черту дозволенного, но теперь уже не могла остановиться: — Посмотри на себя, мачо хренов! — я тыкнула пальцем на короткий галстук, обвязывающий шею олежкиного обидчика. — Думаешь, если напялил на себя эту удавку, имеешь право унижать других?

Видимо, я говорила слишком горячо, потому что никто не решался выступить против, накричать на меня или толкнуть.

Складывалось такое впечатление, что ребята превратились в истуканов.

Но мне было плевать: я нагнулась к Олегу, схватила его за руку и подняла с пола.

На мой крик прибежала учительница, которая, скорее всего, обедала в столовой на первом этаже, и непонимающе уставилась сначала на меня, — красную от гнева, а потом на Олега, — смущенно и шокировано смотрящего на меня.

— Что тут происходит? — принялась расспрашивать учительница класс, но я ответила за учеников:

— Все в порядке, Татьяна Викторовна, — отряхнув пиджак Тарасова, я чуть тише добавила: — Уже все в порядке.

Честно сказать, я не понимала, почему Олег позволяет одноклассникам так с собой обращаться, мне не нравилась та покорность, с которой он принимал оскорбления и пакости, мне не нравилось то, как он молча смотрит на меня и хмурится. Его огромные очки съехали на бок, а современный костюм смотрелся на пареньке ну просто отвратительно: невозможно было не заметить, что галстук завязан неправильно, рубашка застегнута не на все пуговицы, а брюки… брюки вообще были Тарасову явно коротки.

Поборов в себе неприятие такого безалаберного отношения к одежде, я улыбнулась своему подопечному и быстро направилась к лестнице, пока не натворила чего-нибудь ещё.

За своей спиной я слышала громкие «У неё не все в порядке с головой?!», «Тарасов, это чо, твоя девушка?», «ЗАМОЛЧИТЕ все и объясните наконец, что тут творится?!». Последнее явно принадлежало педагогу.

Я с радостью подумала о том, что больше никогда не буду учиться в школе.

Домой я пришла в отвратительном настроении и, бросив маме «я сделала все, как ты просила», закрылась в своей комнате. Воспоминания о школе забурлили во мне, словно она вновь ворвалась в мою жизнь с учителями, жаждущими подарков, с одноклассниками-разгильдяями, с хрупкой детской дружбой…

Мне всегда было легко учиться, но эта особая, напряженная атмосфера школы, как правило, давила на меня, не позволяла раскрыться полностью, показать свое настоящее «Я». Поэтому воспоминания о тех давнишних, позабытых мною днях отозвались болью в сердце.

Я подошла к окну, посмотрела на улицу, мокрую от дождя и продрогшую от нежданного холодного ветра. Я увидела, как прохожие, кутаясь в куртки, едва не улетают на своих зонтах, и вдруг почувствовала ностальгию: когда-то, в такую же дождливую пору я шла в школу, чтобы встретить там ещё один бессмысленный день…

Я любила учиться, но порой это мне даже мешало, потому что преподаватели, зная о моем стремлении к знаниям, требовали слишком многого.

И вот сейчас, усаживаясь на подоконник и грустно улыбаясь, я с тоской и странной усталостью вспоминала свою школьную жизнь. И взлеты, и падения, и насмешки одноклассников, и позабытую, как мне казалось, навек, предательства и несбывшиеся мечты…

Зачем мама заставила меня отправиться в этот давно забытый ад? Или, может быть, её просьба была изощренной формой наказания? Ведь мама прекрасно знала, как негативно я отношусь ко всему, что связано с этим мерзопакостным учебным заведением…

В дверь постучали, и я отстраненно подумала, что раньше родители всегда входили в мою комнату без предупреждения…

Но сейчас все изменилось, и эти перемены я чувствовала с каждой минутой все больше и больше.

— Войдите, — тихо сказала я.

Интересно, кто решился заглянуть ко мне в гости?..

Дверь приоткрылась, образовывая маленькую щелочку в дверном проеме, тихий дрожащий голосок Моли пропищал:

— Наташ, спасибо…

Я сжала зубы, чтобы не заорать «пошла вон!», но промолчала, надеясь, что «сестра» сама поймет — ей здесь никто не рад, — однако она все ещё стояла, переминаясь с ноги на ногу и внимательно вглядываясь в мое лицо. Её губы шевельнулись, будто девчонка перебарывала желание добавить что-то еще, но вновь сжалась под моим циничным взглядом.

Я не стала отвечать, не стала даже вставать с подоконника, лишь посмотрела на девчонку с презрением. Я ничего не могла с собой сделать, — отвращение к этому ребенку накатывало на меня волнами. Как только я видела её белесые волосы и огромные, наполненные тревогой и страхом глаза, внутри меня поднималось что-то, сродни гневу. И, как бы я сейчас не пыталась себя образумить, неприязнь к Бледной Моли не проходила.

Я отвернулась к окну, чтобы не показывать, насколько раздражена, и с облегчением услышала щелчок, извещающий, что дверь закрыли.

Но на душе не стало легче: теперь ко мне вернулись другие воспоминания — теплые и дорогие сердцу. Мне вспомнилось, как ещё несколько месяцев назад мы с мамой проводили вместе вечера, рассказывая друг другу что-то смешное, и вместе хохотали. Мне вспомнилось, как я ложилась рядом с ней на диване, закрывала глаза и слушала мягкий приятный голос, обволакивающий, наполняющий меня солнечностью, защищённостью, уверенностью в завтрашнем дне; голос, от которого на душе становилось теплее. Мне вспомнилось, как мама перебирала пальцами мои волосы и успокаивала, если в мою жизнь вдруг вклинивались неприятности. Мне вспомнилось, как она давала мне шуточные советы, чем поднимала настроение нам обоим; мне вспомнилось, как часто отец обнимал меня и говорил «я знаю, что моя дочь может все!»; вспомнилось, как он, вымотанный работой, садился напротив меня и начинал серьезные разговоры о будущем…

И что теперь? Где это лелеемое нами будущее, о котором мы так мечтали? Где обещанная постоянная поддержка? Где понимание?!

Все это осталось там…в моих воспоминаниях… Все рухнуло в тот злосчастный момент, когда в нашей семье появилась Бледная моль… МОЙ мир рухнул.

И за это я её ненавидела.

Я слезла с подоконника, села за стол, чтобы подготовиться к предстоящему занятию с Олегом, и зажмурилась. Мысль о парне перебила все дурные воспоминания о Моли, потому что я уже две недели тщетно пыталась понять этого странного очкарика, но… его образ постоянно ускользал от меня: то он пишет сочинения черт знает как, то терпит унижения от одноклассников, то… вдруг ставит свои условия на наших занятиях…

Дело в том, что в течение последних занятий Олег постоянно косился на меня, когда я заговаривала о теме любви в сочинениях, после чего швырял передо мной книжку с заданиями ЕГЭ, открывал первую попавшуюся страницу и писал эссе по другому тексту, а мой — про любовь — отодвигал на край стола.

И было бесполезно переубеждать парня, — он словно не слышал меня. Под конец я смирилась и стала приносить рассказы о природе, чтобы развить в нем образность мышления.

Однако сегодня, скрипя зубами, я решила попробовать предложить ему любовную тематику вновь. Даже несколько стихотворений написала…

Время близилось в шести, когда я закончила подготовку к занятию. Засунув в сумку пару тетрадей и подготовленный текст, я рванулась к зеркалу и принялась краситься. Руки дрожали, поэтому пришлось несколько раз вытирать с век излишки туши… Под конец, мое отражение обрело вполне нормальный вид. Оставалось только наложить румяна, что я и сделала: усердно поводила кисточкой по щекам, добившись того, что стала похожа на матрешку, — такой ярко-красный оттенок определенно мне не шел. Но думать о том, чтобы как-то подправить макияж было некогда: меня ждал Олег. Поэтому, быстро натянув на себя водолазку и брюки, я понеслась ко входной двери.

— Опять не поела? — укорила меня мама, которая вышла-таки меня проводить.

Я остановилась, поглядела в её тоскливые глаза и обняла грустную женщину, — перешагнула через порог, обхватила руками её тонкую шейку, крепко-крепко прижалась к её груди и прошептала:

— Не волнуйся, мам.

Я стояла так с минуту, чувствуя, как колотится мамино сердце, а потом вдруг ощутила, как что-то капнуло мне на макушку… Слеза. Мама плакала. Я подняла взгляд на её лицо и вдруг сама захотела разрыдаться. Её красные глаза, полные тревоги и едва теплящейся надежды, не давали мне покоя… Только сейчас я в полноте ощутила стыд и чувство вины… Ведь мама была буфером между мной и Молью, мама каждый день ходила на работу, мама хозяйничала по дому и… не имела никакой возможности даже высказаться. Ведь раньше… до появления Моли мы вместе с ней решали семейные проблемы… Разве могла моя мамочка по душам поговорить с мужем, который большую часть своего времени проводил на заводе?.. Разве могла она пожаловаться на трудности двенадцатилетней девчонке?..

Наверное, тяжело вот так молча переносить все переживания. Я только сейчас заметила усталость и изможденность на родном мне лице.

Я ещё крепче прижалась к ней, поцеловала и упорхнула на занятие.

Странное предчувствие висело тяжким грузом на сердце, но я упорно шла вперед. И, нажав кнопку звонка семьдесят третьей квартиры, затаила дыхание. Но меня встретил не унылый Олег, а его мать: худощавая женщина с колючим взглядом и жуткой улыбкой. Я видела Эвелину Валерьевну второй раз в своей жизни, но она по-прежнему производила прескверное впечатление. Губы, кривящиеся в ухмылке, заставили меня задуматься, довольна ли родительница моей работой, а тон, которым она со мной поздоровалась, показался мне пренебрежительным и… немного нахальным.

Я сдержала первый порыв сострить этой даме в ответ и коротко поприветствовала её, после чего женщина впустила меня в квартиру. Только очутившись в освещенном коридоре, я разглядела, что Эвелина Валерьевна одета по-домашнему просто: в цветастый халат и тапочки.

— Что-то случилось? — спросила я, не раздеваясь, потому как готова была при любой удачной возможности отправиться обратно домой. Разговаривать с этой воинственно настроенной женщиной у меня не было никакого желания.

— Что-то с Олегом? — участливо поинтересовалась я, отмечая, что мама моего ученика слишком пристально всматривается в мои глаза.

— Нет, Олежек в полном порядке… — протянула она. Я помялась около порога, решая, стоит ли мне повесить ветровку на вешалку или ещё немного подождать, но Эвелина Валерьевна пресекла мои метания:

— Мне нравится, как ты занимаешься с моим старшим сыном. Я хочу, чтобы ты занималась и с моим младшим.

Это заявление прозвучало как приказ. И я на минуту растерялась, теребя в руках ремешок сумки.

— Эммм… — пробормотала я, пытаясь сформулировать причину своего отказа, но тут из зала выглянула маленькая темная головка мальчика. Большие карие глаза посмотрели на меня внимательно, без толики детской наивности. В этих глазах плескалась надежда и… страх. Сказать сейчас «нет» значило бы разрушить надежды ребенка. Поэтому, глубоко вздохнув, я наигранно весело сказала:

— Конечно! Какие дни Вас устроят?

Ненароком я заметила, как малыш юркнул обратно, но на красных губках я успела заметить довольную улыбку.

Я наконец-таки разулась и прошла в гостиную, где недолго беседовала с мамой моих, теперь уже, учеников, после чего отправилась в комнату Олега, который нетерпеливо ждал меня, и едва не сбил с ног, когда я открыла дверь.

— Привет! — поздоровалась я, но парень лишь коротко кивнул, отчего его челка непонятного цвета закрыла пол лица, а потом ещё быстрее заходил из угла в угол. Обычно я не имела счастья наблюдать за таким оживлением Олега… Как правило, мальчишка либо сидел в кресле, либо угрюмо размышлял о чем-то своем. Но сегодня он был совершенно другим, я бы даже сказала, «живым» Олегом. И видеть его таким мне нравилось.

— Олег? — позвала я, когда парень нарезал четвертый круг. — Могу я начать занятие?

Он повернулся ко мне, словно в полусне, удивленно моргнул, а потом почти прошептал «да».

Он сел напротив меня, как всегда, но что-то явно тяготило парня, — я видела это и по блуждающему взгляду, и по нервно подрагивающей руке, когда он писал в тетради, и по низко опущенной голове. Весь его вид словно говорил о том, насколько сильно Олежек переживает.

Я была строга. Возможно, даже слишком. Но парень абсолютно не реагировал на мои едкие замечания. Он слушал вполуха, задумчиво глядел то в окно, то на меня, а потом что-то бормотал себе под нос. Он отреагировал, только когда я стукнула кулаком по столу: поднял на меня взгляд, наполненный непониманием и обидой, после чего снова отвернулся.

Я редко когда кричала на ученика, но, под конец измучившись, не выдержала:

— Сколько можно, Олег?!! — повысила я голос. — О чем ты думаешь?! — я настолько была возмущена, что, наверное, перегнула палку, когда немного толкнула его плечом.

Олег встал, с ненавистью взглянул на меня через свои толстые стекла очков, отскочил от стола и рявкнул:

— А может, я не хочу, чтобы ты меня учила! Может, мне не нравится, как ты строишь из себя учителя передо мной! — он хмурился, и от этого его странное, прыщавое лицо казалось ещё бледнее. Олег слишком сильно был расстроен, но почему-то мне думалось, что причиной недовольства была не я, а что-то… или кто-то другой. Хотя его слова больно ранили мое сердце.

— Я не просилась к тебе в репетиторы! — в тон ему сказала я. — И не собираюсь заставлять тебя учиться! — впервые в жизни я говорила подобным образом с человеком, на которого я работаю, но слушать такие обидные заявления тоже была не согласна. — Ты супер примерный мальчик в школе, тебя дразнят и унижают! — я видела, как скривилось лицо Олега, и как дернулся мускул на его щеке, однако он промолчал, наградив меня свирепым взглядом.

— Думаешь, мне приятно каждый раз готовиться к твоим занятиям и подбирать тексты специально для того, чтобы твое Величество написало по ним эссе? Думаешь, мне приятно, что ты не работаешь со мной в полную силу? Думаешь… — я не успела договорить, потому что Олег сделал шаг в мою сторону и вдруг очень тихо пробормотал:

— Я не знаю…

— Что? — я ошарашено наблюдала за тем, как он отводит взгляд в сторону, как он комкает в руках вырванный из тетради лист и что-то бормочет себе под нос. Переход от злости к недоумению был слишком резким: мои пальцы дрожали, во рту пересохло, а в глазах стояли не пойми откуда взявшиеся слезы.

— Что? — переспросила я уверенней и подошла к ученику ближе.

Он вздрогнул, почувствовав на своем плече мою руку, и дернулся в сторону, но я остановила парня и немного тряхнула.

— Я не… знаю, что такое любовь.

Олег выпалил это так быстро, что я уставилась на него, не моргая, а потом невольно улыбнулась.

Я ожидала, что парень смущен, поэтому не смотрит на меня и молчит, но он в очередной раз выбил меня из колеи, повернувшись вдруг ко мне лицом и потребовав:

— Ты должна стать моей девушкой.

Я так и не смогла открыть рот, чтобы ответить хоть что-то, просто стояла на месте, в то время, как Олег принялся доказывать мне, почему я должна выполнить его «просьбу»:

— Ты же не хочешь, чтобы твою мать уволили? — меня выворачивало от того, с какой легкостью он произносил эти слова, от того, как он спокойно улыбался, тогда как я готова была взорваться от обиды и гнева, от того, как он постукивал пальцами по краю стола и надменно смотрел на меня, демонстрируя свое превосходство.

— Ты же хочешь, чтобы я писал сочинения о любви…

Наверное, чаша моего терпения лопнула, но я больше не смогла терпеть насмешки в голосе Олега и, оттолкнув его, пошла к двери.

— Эй! — он остановил меня, дернув за руку так сильно, что я по инерции дернулась назад и прижалась к его груди. Едкий запах сладковатого одеколона ударил в нос, я с отвращением отстранила ученика от себя и, выдавив на прощание «пока», попыталась прошмыгнуть в дверь, но парень не выпустил моей руки.

Даже стоя к нему спиной, я чувствовала, что он злится. Из добродушного, мягкого Олега он вдруг превратился требовательного и бездушного идиота…

Комната буквально пропиталась моим недовольством и напряжением, повисшими между Олегом и мной, но я молчала, не представляя, как выкрутиться из сложившейся ситуации.

— Подумай над моим предложением… — протянул мальчишка и выпустил мою руку.

Когда я вышла на улицу, то почувствовала, что трясусь всем телом. Я не представляла, как в следующий раз переступлю порог его дома…

Сентябрьский ветер опалил меня своей прохладой. Разноцветные листья шуршали под ногами, но я едва ли замечала все это. И виной тому был Олег.

Я наивно полагала, что, удрав из его квартиры, забуду все произошедшее и успокоюсь… Однако, ошиблась: перед глазами все плыло, отзвук голоса моего ненормального ученика до сих пор звенел в ушах, словно Олег стоял сейчас передо мной и повторял свои чертовы слова… Подумать только, как у него все просто: раз, и стань его девушкой… два, и… что ещё придет ему в голову, если сейчас он уже пользуется своим преимущественным положением?! Впервые в жизни я чувствовала себя не просто отвратно. Нет, я… я чувствовала себя униженной, подставленной. Никогда бы не подумала, что парень, на несколько лет меня младше, парень, которому я не так давно защищала от его же одноклассников, решит сделать из меня… рабыню?!

— Ненормальный! — бормотала я себе под нос. — Малявка! Щенок…

Но лучше от этого не становилось. Наоборот, я только ещё больше убеждалась в том, что попала в ловушку. И я отнюдь не знала, как из неё выбраться. Отказаться от занятий с ним я не могла, а идти… идти не очень-то хотелось, потому что я не знала, что выкинет мой ученик в следующий раз: его непредсказуемость меня пугала. Что он попросит меня сделать в следующий раз, если сейчас ставит такие условия? Что, если ему потребуется больше, чем мое согласие? Что, если…

Вопросы буквально разрывали мою голову пополам. Я слишком ушла в себя, надеясь решить проблему с гормонально-помешанным учеником, но мысли разбегались, я не могла найти выход из положения, и оттого расстраивалась все больше.

Засунув руки в карманы, я брела по дороге, не обращая внимания на прохожих. Сейчас, когда на меня вдруг обрушилась такая усталость, единственное, чего мне хотелось — это заснуть и… забыть навсегда об Олеге, его чокнутой мамаше и навсегда распрощаться с этой ненормальной семейкой.

С каким бы удовольствием я закрылась сейчас в своей комнате, включила бы любимую музыку, прилегла на диван… Уверена, немного отдохнув, я непременно смогла бы рассуждать здраво. Но даже на такую малость — побыть часок дома — я не имела права, потому как институт никто не отменял, и впереди меня ждал обычный учебный день: скучные пары и длинные суетливые перемены… Иногда мне казалось, что судьба ежеминутно доказывает мне, как я ошиблась, выбрав технологическое образование. Но сейчас проблема выбора волновала меня меньше всего.

Черт бы побрал Тарасовых с их семейным укладом — делать другим гадости! Черт бы побрал меня, решившую поиграть в репетиторшу! Черт бы побрал! В голове отдавалась только эта фраза… И противный комок горечи не давал мне покоя.

Сжав зубы, чтобы не взвыть от душившей меня ярости, я пошла в сторону остановки.

Впрочем, спешить было ни к чему: маршрутки на горизонте не наблюдалось. Вздохнув, я взглянула на часы — как раз обеденный перерыв, из чего можно было сделать только один вывод: ждать транспорт мне предстояло ещё долгих полчаса.

— Что ж… — вслух поздравила я себя. — Сегодня явно не мой день.

На дорогах красовались грязные лужи, да и небо не радовало своей серостью, но зато погода аккурат подходила к моему испорченному настроению. А когда машина, проехав мимо, обдала меня кучей брызг, я просто не сдержалась и выругалась, игнорируя недовольство людей, стоящих поодаль от меня.

«Черт бы побрал понедельники!» — уже про себя возмущалась я, тем временем как пыталась отчистить одежду от грязи.

Немного успокоиться получилось, только когда я воткнула наушники в уши. Веселые песни Трофима частенько поднимали мне настроение. И, хотя сейчас я чувствовала себя совершенно измотанной, музыка оказалась весьма кстати, — она отвлекала от дурных мыслей.

Однако полностью расслабиться мне не дали, — кто-то весьма требовательно дернул меня за рукав ветровки. Моему негодованию не было предела, но я все же отключила плеер и повернулась к тому ненормальному, который решил полезть ко мне именно сейчас, когда я только-только сумела кое-как успокоиться.

Однако, открыв было рот, чтобы высказать этому «прилипале» все, что я думаю о нем и его наглости, я тут же его закрыла, так как около меня стоял пошленько ухмыляющийся Боец, довольный моей реакцией на нашу случайную встречу. И, признаться, я не смогла сдержать дрожи, — слишком уж неожиданным было для меня свидание с этим парнем, которого я тщетно пыталась забыть всю неделю.

— Что… — пробормотала я, но, стоило Бойцу подмигнуть мне, как былая уверенность вернулась, и я громче добавила:

— Как ты… нашел меня?

Он хмыкнул в ответ на мой вопрос и, шагнув ближе, приобнял, отчего я поежилась.

— Не будь такой самоуверенной, Снежная королева. Я всего лишь гулял здесь поблизости… — он нагнулся к моему лицу, и я вдохнула горьковатый запах одеколона, от которого по телу побежали мурашки. И Боец развеселился еще больше, почувствовав, как я вздрогнула. Он наклонился так, что его губы почти коснулись моего уха, и интимно шепнул:

— Или ты ждала меня?..

Горячее дыхание коснулось кожи, и я поняла, что начинаю сдавать свои позиции. То, как Боец собственнически обнимал меня, как бесстыдно смотрел — его раздевающий взгляд прямо-таки вгонял меня в краску, — как он самоуверенно держался рядом со мной — все это… нравилось мне, но и пугало.

От этого парня веяло опасностью и непредсказуемостью. Он интриговал меня, в этом не было сомнений, но здравый смысл подсказывал, что, попадись я на удочку, этого соблазняющего дьявола, непременно пожалею об этом. Моя темная сторона хотела бы сейчас обнять его и утвердительно кивнуть в ответ, но, Слава Богу, я еще не растеряла мозги, чтобы купиться на мягкие нотки в его голосе. Стряхнув с себя его руку, я отступила на шал влево и, усмехнувшись в его манере, проговорила:

— Тебе совсем не обязательно было быть таким вежливым и подходить ко мне…

Он вопросительно поднял брови и усмехнулся:

— Я думал, ты будешь рада нашей встрече, иначе сделал бы вид, что не знаю тебя.

И я не смогла сдержать язвительного ответа:

— Если я притворюсь, что не разговаривала с тобой, ты поступишь так, как сказал только что? — я сложила руки на груди и внимательно наблюдала за тем, как ироничное выражение лица Бойца меняется на заинтересованное.

— Ты, правда, так хочешь от меня избавиться? — наиграно расстроено проговорил он, но потом не смог сдержать улыбки и добавил:

— А как же то, что между нами было?

«Отлично, — заметила я, понимая, что на нас таращатся посторонние, — теперь мне придется разбираться ещё и с этим идиотом! Мало мне Олега!»

— Между нами НИЧЕГО не было и нет! — рявкнула я, все больше убеждаясь, что сегодня весь мир ополчился против меня: сначала шантажирует малолетка, потом какая-то сволочь обливает грязью, а теперь появляется ещё Боец и пристает с выяснением отношений…

Но, на мою удачу, в этот момент подъехала маршрутка, и я, даже не глянув на её номер, взобралась по ступенькам. До моего института было всего-то две остановки… Вот только их не прошагаешь пешком, хотя некоторые мои одногруппники вполне себе ходили через лог.

Оплатив проезд, я уселась на свободное место и уже снова потянулась к плееру, как увидела, что Боец садится напротив меня.

— Что тебе нужно? — сдавшись, прошипела я и ничуть не удивилась, когда тот нахально ответил:

— Мне надоело одному таскаться по городу… — он наклонился вперед так, чтобы быть ко мне ближе, и упрямо заявил:

— Ты просто обязана сегодня погулять со мной…

Я посмотрела на него, изумляясь его спокойному тону. Подумать только, он говорил это серьезно! Невольно мой взгляд скользнул вниз — на загорелую шею Бойца, потом на его широкие плечи, удачно подчеркнутые темной ветровкой… Пялиться на парня мне совсем не хотелось, но я уверила себя, что это лишь любопытство, поэтому со скучающим видом прикинула, в каком магазине он мог купить джинсы, которые ему чертовски шли…

После такого осмотра моя логика вынесла Бойцу вердикт — «пижон», и я насмешливо фыркнула, вызвав у моего навязчивого знакомого недоумение.

Я очень сомневалась, что парни такого типа могут остаться без обожательниц, поэтому отрезала:

— Ты не собака, чтобы я тебя выгуливала. Найди себе какую-нибудь идиотку. С твоими манерами это несложно сделать.

Поглядев в окно, я поняла, что одну остановку мы уже проехали. Я даже привстала, чтобы двинуться к выходу, но Боец, схватив меня за руку, удержал на месте.

— Из-за тебя меня кинули. Почувствуй себя хоть немного виноватой… — уговаривал он с шальным огоньком в глазах.

— Не понимаю, с чего бы мне чувствовать себя виноватой? — отцепляя от себя его руку, поинтересовалась я, но Боец, все больше потешаясь, только крепче сжимал пальцы на моем запястье.

— Она увидела отпечаток помады на моей рубашке… — пояснил он.

На секунду я растерялась, ибо не ожидала такого ответа, чем, собственно, и воспользовался этот ненормальный: он дернул меня вперед, вследствие чего, потеряв опору, я приземлилась ему на колени.

Свою остановку я, конечно, пропустила…

— Доволен? — перебираясь на пустующее сиденье рядом с ним, прошипела я, замечая на себе недоброжелательные взгляды пассажиров. Какая-то бабулька даже вогнала меня в краску своим «совсем обнаглели, девки!».

— Вполне… — не церемонясь, Боец обнял меня, и, так как привлекать к себе ещё большее внимание, ссорясь с ним, мне не хотелось, пришлось смириться с таким положением дел.

Пять минут я пялилась в окно и размышляла, почему судьба ко мне в последнее время не благоволит, а потом, опомнившись, обратилась к своему довольному спутнику:

— Куда мы едем?

Он что-то неразборчиво пробурчал в ответ, и я со всей силы наступила ему на ногу, чтобы этот нахал наконец перестал вести себя как хозяин положения.

— Прекрати! — убирая ноги в другую сторону, зло выпалил он.

— Тогда ответь, куда ты меня везешь! — потребовала я, глядя ему прямо в глаза.

Это заведомо было ошибкой. Его гипнотический взгляд на мгновенье заставил меня забыть о том, что я собиралась сказать. Боец смотрел на меня так… так вызывающе откровенно, что я удивилась, потому что мне никогда раньше не приходилось сталкиваться с такой реакцией на мою близость.

Тряхнув головой, я все же смогла изобразить недовольство, хотя на самом деле в глубине души я была благодарна Бойцу за то, что он отвлекает меня от мыслей об Олеге.

— О, наша остановка! — сообщил мне вдруг Боец и потянул к двери.

На одной из ступенек я все-таки споткнулась и наверняка упала бы в лужу, если бы парень вовремя не протянул руки и не поддержал меня.

— Аккуратнее! — проворковал он и щелкнул меня по носу. — Но если ты будешь каждый раз падать в мои объятья… я совсем не против твоей неуклюжести.

Мне даже не верилось: как этому парню удавалось оскорбить меня и смутить одновременно? Боец был загадкой для меня, но я была не уверена, что хочу разгадывать её.

— Обошлась бы как-нибудь без твоей помощи… — не нашла я ничего лучшего, кроме как буркнуть из вредности.

Оглядевшись, я поняла, что Боец притащил меня к фонтанам. В принципе, место он выбрал очень неплохое: по центру — огромная площадь с фонтанами, которые включали по вечерам, слева — Нижний парк, справа — кинотеатр.

— Куда сначала? — Боец, словно прочитав мои мысли, махнул рукой вперед. — Пойдем в кино? Я давно собирался посмотреть «Холмса».

Он посмотрел на меня: обрызганные туфли, классические черные брюки и модный пиджак, соответствующий цветовой гамме брюк. И, хотя вырез пиджака был весьма внушительным, а брюки сильно облегали ноги, мой наряд нельзя было назвать свободным или обычным. Как правило, отправляясь к Олегу, я всегда одевалась как можно строже, чтобы ученик относился ко мне как к преподавателю, а не как к девушке… но, исходя из сегодняшних событий, можно было сделать только один вывод — одежда явно не помогла сохранить между нами сугубо деловые отношения. Я нахмурилась, посмотрела на испачканные брюки и тяжело вздохнула. Конечно, в таком костюмчике «тусить» было странно, но Бойца это нисколько не смутило, наоборот, он ухмыльнулся и сказал:

— Сегодня ты больше похожа не на Снежную королеву, а на строгую училку… — он окинул меня раздевающим взглядом с головы до ног, а потом воскликнул:

— Не понимаю, какого дьявола надо было прятать такое классное тело под этим… тряпьем!

Я хотела было огрызнуться, но промолчала.

— Ладно, строгая училка, пойдем? — на этих словах он призывно посмотрел мне в глаза, взял за руку и переплел наши пальцы.

Не успела я опомниться, как он уже тянул меня в сторону кинотеатра.

— Эмм… — я не знала, как сказать, что у меня нет денег на билеты, но Боец снова опередил мой вопрос.

— Расслабься, — сказал он, — неужели ты думаешь, что я заставлю тебя покупать билеты? — он пристально посмотрел на меня, и я скосила глаза в сторону, чтобы не показать, что нервничаю.

— О, Боже… Ты, правда, так думала? — Боец тряхнул меня и заставил повернуться к нему.

И я выпалила:

— Откуда мне знать, для чего ты меня сюда прита… щил… — последнее слово я произнесла очень тихо, потому что взгляд парня вдруг стал яростным, а хватка на моей руке усилилась.

— Я пока ещё в состоянии заплатить за девушку, которую пригласил в кино… — с нажимом выдавил он, и я закусила губу, потому что поняла, что своей предыдущей фразой, скорее всего, обидела Бойца.

А когда он мягко улыбнулся, от души отлегло, но я все равно не могла понять, почему Бойцу вдруг вздумалось пойти на «Холмса» именно со мной, о чем я не преминула спросить.

Боец остановился так поспешно, что я еле-еле успела затормозить, чтобы не вписаться в него.

— Видишь ли… — начал он объяснять мне как малышу, однако успокаивающе-интимное поглаживание большим пальцем по моей ладони доказывало мне, что он вряд ли воспринимает меня как ребенка, — …из всех, кого я сегодня встретил, только ты оказалась интересной симпатичной девушкой, с которой мы уже были в некотором роде знакомы… Почему бы и не пригласить тебя погулять?

Его аргументы меня убедили, поэтому в кинозале я спокойно расположилась в удобном кресле… на последнем ряду.

— Ты фанат Конан Дойля? — запоздало поинтересовалась я у своего спутника, пока на экране шла реклама.

— Нет… — весело отозвался он, — я фанат мест для поцелуев!

— Очень смешно… — пропустила я его шутку мимо ушей, а зря, потому что как только начался фильм, Боец перегнулся через свое сиденье и попытался поцеловать меня.

Так как я не ожидала от него такого шага, то дернулась влево, отчего мы здорово стукнулись лбами.

Боец рассмеялся первым, а я, глядя на то, как он сгибается пополам от смеха, тоже расхохоталась. Ситуация и впрямь показалась комичной, особенно когда парень, сидящий рядом с Бойцом, совершенно серьезным голосом сказал своей девушке: «Вот видишь, что происходит, если это делает не профессионал!», и даже понимая, что он отзывается так о качестве фильма, мы с Бойцом закатились от нового приступа хохота. Я так сильно смеялась, что начала кашлять, на что мой сосед справа услужливо спросил, все ли в порядке.

Конечно, в таком состоянии мы находиться в зале уже не могли, поэтому, все ещё хихикая, удалились.

Успокоившись, Боец спросил, не хочу ли я есть, и я призналась, что ужасно голодна. Впрочем, заправив желудок пиццей и колой, я вполне переборола свой голод. Парень только и знал, что подкалывал меня фразочками, наподобие: «настоящая леди ест как птичка», — но его выражение лица было беззлобным, и я прощала ему эти шуточные насмешки.

Прямиком из кафе мы направились в парк, где давно уже проходили то ли филармонии, то ли концерты, то ли ещё что-то в этом роде. И мы попали как раз на такое непонятное «нечто», именуемое «Играй, гармонь». Половину представления Боец так пояснял каждое выступление, что я смеялась вновь и вновь, а потом он шепнул мне «я сейчас» и испарился.

«Может, он меня бросил?» — рассуждала я про себя, но потом услышала его голос со сцены.

— Надеюсь, вам, дорогие зрители, — вещал он с серьезным видом, — понравится песня, которую я хотел бы исполнить вместе со своей девушкой.

Я уставилась на него так, словно он сошел с ума, а потом замахала руками в знак протеста, но Боец совершенно спокойно продолжил:

— Поддержим её аплодисментами, пока она будет подниматься на эту сцену.

И в итоге мне не оставалось ничего другого, кроме как зашагать в его сторону, размышляя, что ещё придумал этот ненормальный.

Он даже помог мне взобраться на эту чертову сцену, подмигнул и вручил микрофон.

— Что ты задумал? — тихо спросила я парня, но тот вдруг наклонился и чмокнул меня в губы.

— Готова? — спросил он, и я ошарашено кивнула.

— Итак, дамы и господа, сейчас мы исполним страстную песню. Приготовьтесь подпевать нам… — он снова распространял ауру уверенности, которая передалась и мне.

— Маэстро, музыку! — приказал он, и баянист сыграл первые аккорды.

— На шагающих утят быть похожими хотят, — начал Боец и зрители рассмеялись, когда в довесок к словам песни, Боец принялся выполнять знакомые всем движения.

Дети встали с коленок родителей, сидящих на первом ряду, и начали подтанцовывать.

— Быть похожими хотят не зря, не зря! — продолжил Боец ещё задорнее и «повиляв хвостиком», посмотрел на меня.

«Это весело, — читалось в его глазах. — Ну же, попробуй!», — и я действительно присоединилась к этому безобразию.

Под конец, оба красные и счастливые, мы тянули хриплыми голосами: «Но старательно поет \"кря-кря-кря-кря\"».

За кулисами нам дали какую-то шоколадку «за участие в угасающей самодеятельности», и мы, все также улыбаясь, спустились со сцены.

— Ну как? — немного отдышавшись, спросил Боец, и я, вместо ответа поцеловала его в щеку.

Никогда я ещё не чувствовала такой свободы и такого адреналина, никогда я ещё не смеялась так открыто. Естественно, я была благодарна Бойцу за доставленную радость.

Поэтому ничуть не удивилась, когда он порывисто обнял меня, прижал к себе и поцеловал в губы. Мы стояли около эстрады, жались друг к другу и целовались как сумасшедшие. Для меня не существовало сейчас ничего, кроме Бойца, его прикосновений и моего счастья, переполняющего настолько, что, казалось, ещё секунда, и оно перевалит все допустимые пределы.

Мы оторвались друг от друга, только когда воздуха стало катастрофически не хватать, когда я почувствовала, что теряю контроль, что я полностью во власти этого странного парня, который нежно перебирал пальцами мои волосы. Будто все рациональное выключилось, и я жила только настоящим, полностью игнорируя тот факт, что сказка рано или поздно кончится.

— Идем? — ласково проговорил Боец, и я отстраненно заметила, что уже включили фонтаны с их цветомузыкой.

Мы двинулись в ту сторону. Боец не отпускал моей ладони ни на секунду, словно боялся, что я исчезну, но я сама цеплялась за него, словно утопающий за соломинку, потому что он открыл мне тот мир, который я никогда не видела. В моей жизни было все обыденно и просто, как в дешевом сценарии замыленной пьесы… И я только сейчас поняла, как ненавижу это постоянство.

Перебежав через дорогу на красный свет (к чертям собачьим правила дорожного движения!), мы двинулись в сторону самого здорового фонтана, где обычно собиралось много молодежи.

— Хочешь пива? — перекрикивая музыку, предложил парень, но я отказалась, потому что голова и так кружилась от происходящих в моей жизни перемен. К чему усугублять все выпивкой?

Мы пробрались к самому бортику фонтана, где танцевали и глотали пиво наши сверстники. Но танцевать с Бойцом в такой толкучке у нас не получилось, и когда вечер начал снижать обороты, Боец удивил меня ещё больше: он залез в холодную воду и потянул меня за собой. Туфли сразу промокли, но я уже не обращала на это внимания, потому что смотрела только в глаза Бойцу. Мы стояли по щиколотку в воде, сверху сыпались брызги, и уже через полминуты я поняла, что вымокла до нитки. Впрочем, меня это совсем не расстроило. Напротив, я только сильнее прижалась к парню, ласково убрала с его лба челку и удивленно моргнула, когда Боец перехватил мою руку и сжал её в своей ладони.

— Хочешь потанцевать? — шепнул он мне, и мое сердце едва не разорвалось от нежности и страха, ведь прыгать в фонтан было запрещено законом…

Именно поэтому я навсегда запомню тот ошеломительный танец, наполненный страстью Бойца и привкусом опасности, холодящей кровь сильнее пробирающего насквозь осеннего ветра. Он длился всего минуту, но… это было что-то неповторимое, сказочное, нереальное. Во всяком случае, для меня.

А потом я помню только, как мы убегали от охранников, кричащих нам вслед нелицеприятные эпитеты, а потом мы запрыгнули в маршрутку, где Боец долго обнимал меня и рассказывал истории из своего прошлого, а потом была моя остановка и наше долгое расставание у подъезда.

Веселый выдался понедельник!