Скелет в шкафу (джен)

Дверь скрипнула. Анна открыла глаза. В низкий проём приземистой кособокой двери протиснулся один из надзирателей, которые сопроводили Анну в камеру после допроса с пристрастием. Анна подобрала ноги под себя, натянув на колени подол грубого рубища, в которое её облачили в особой комнате.

Жирная лоснящаяся морда тюремщика скабрёзно оскалилась. Анна вся подобралась, со страхом глядя на приближающегося мужчину. Если её вновь хотят вести на допрос, то нет нужды надзирателю входить в камеру. Анну пока не приковали кандалами к клину, торчащему из стены. Значит, она просто была бы вынуждена подчиниться приказу, если бы её хотели доставить наверх.

Надзиратель приблизился к Анне и, продолжая нехорошо улыбаться, наклонился поближе. На Анну дохнуло запахом пота и вони изо рта. Она передёрнулась. Её гость быстро задрал подол рубища и погладил Анну по голени.

— Что кривишься, шельма? Будешь послушной — тебе же лучше.

Тюремщик уверенно переместил свою ладонь выше, предвкушая неплохое развлечение — определённо, сегодня его ночное дежурство будет приятным.

В следующую секунду он вскочил с криком с колен, во все глаза уставившись на покрасневшую ладонь. На тыльной стороне разрастался огромный волдырь — след от ожога.

— Сука!

Здоровой рукой надзиратель наотмашь ударил Анну по лицу, от чего она больно ударилась об стену головой. Смесь ужаса, злобы и страха читалась на лице любителя поразвлечься с пленницами. Надзиратель хотел ударить Анну ещё раз, но побоялся, что ведьма снова обожжет его и сделает ещё что похуже. Он плюнул в сторону Анны и зашагал прочь из камеры, поскуливая от боли и придерживая раненую руку.

Голова раскалывалась. Анна даже не могла заплакать. На неё накатило странное тупое состояние. Она должна всё это вынести. Она сама выбрала свой путь. Она справится.

Следующие несколько дней прошли в череде плотного тумана, который спасал сознание от восприятия действительности. Анну подвешивали на дыбе, испытывали колыбелью (какой изувер придумал для этой пытки такое человеческое название?) Потом её три дня подряд продержали в инквизиторском кресле.

Чего хотели добиться от неё её мучители Анна не знала. То, что она виновна и будет казнена — было вопросом решённым. Фанатично одержимый отец Якоб со своими подчинёнными, видимо, хотел добиться от Анны слов покаяния. Услышать из её уст просьбу о прекращении зверств. Но Анна упрямо молчала. Да, она дико кричала, когда острые шипы кресла входили под рёбра. Но слов мольбы от неё так и не услышали. Как и прямого признания в том, что она колдунья.

Особенно зверствовал Генри — тот самый похотливый надзиратель, который решил поразвлечься с Анной. Впрочем, остальные мало уступали ему в непорядочности и циничности. Анну приносили в камеру как какой-нибудь куль с мукой и швыряли в угол на подстилку, где её уже поджидали мыши и крысы. Но Анну они уже почти не беспокоили. Осталось немного. Когда сознание прояснялось и отчаяние подбиралось к самому горлу, перекрывая воздух, Анна думала о Гермии. То, что её пока не поймали, она знала точно. Иначе бы отец Якоб давно похвастался достижениями своих молодцев. Анна молилась, чтобы Гермия ушла из этих мест как можно дальше и затерялась. Ей ничего не грозит, ведь она магла.

Ещё Анна думала о Джеймсе. Воспоминания о его улыбке, руках и взгляде давали силы утром подняться с подстилки в ответ на громкий нетерпеливый приказ поторапливаться. Чаще за ней приходил Генри, но после того случая он не заходил больше в камеру к Анне. Анна заметила, что правая ладонь надзирателя замотана грязной тряпкой и от всей души желала, чтобы его рана не заживала как можно дольше.

В один из дней Анна лежала в углу своей камеры дольше обычного, не приходя в себя. На допросе она потеряла сознание. Инквизиторское кресло было поистине кладезем для проявления больной фантазии её мучителей. Сначала, как обычно, в тело с разных сторон стали закручивать острые шипы. Всё рубище Анны давно покрылось бурыми пятнами, которые заскорузлой коркой больно обдирали шрамы. Затем кисти рук и голени зафиксировали специальными стальными кольцами, которые завинчивались сбоку, сужаясь в диаметре. Анна терпела.

Генри, от злобы у которого чуть не лезли глаза из орбит, схватил калёный прут и приложил к груди Анны. Она закричала.

Тогда надзиратель придумал более изощрённую пытку. Он выбрал прут потоньше и покороче, хорошенько раскалил его в жаркой печи, подошёл к Анне и взял её за запястье, освободив руку из тисков. Ненависть в его глазах не предвещала ничего хорошего. Генри приложил прут к тонкому запястью. Анна потеряла сознание ещё до того, как на её руке появилась надпись "Witch".

Сознание не хотело возвращаться. Порог боли старательно ограждал Анну от того момента, когда непереносимая реальность навалится всей чудовищностью.

Очнулась Анна от того, что кто-то взял её за руку. Она дёрнулась и попыталась отползти в самый угол. Ночь была безлунная, поэтому Анна видела лишь тёмный силуэт, склонившийся над ней. Она хотела закричать, плюнуть в лицо своему обидчику, но сил не было. И тут раздался встревоженный возглас:

— Люмос!

Камера озарилась слабым свечением на конце волшебной палочки. Анна подумала, что окончательно лишилась рассудка. Человек присел возле неё на корточки, и тут Анна узнала мужчину, который был живым доказательством того, что Анна когда-то принадлежала другому миру. Длинные светлые волосы были зачёсаны назад, открывая высокий лоб. Тонкий нос и чувственные губы, как всегда, поджатые с лёгкой надменностью. Брутус Малфой. Он с ужасом осматривал Анну, на которой не было живого места.

— Господи! Что эти изуверы с тобой сделали?

— Брутус? Брутус, это правда ты? Но как ты здесь оказался?

Ужас на лице Брутуса Малфоя сменился болью. Он не ответил на вопрос Анны, а вместо этого взмахнул палочкой, заставив шары света разместиться над соломенной подстилкой. Затем взял руку Анны в свои и стал заговаривать ожог, проводя палочкой над страшными буквами. Боль утихла. Брутус поцеловал клеймо на руке Анны и только теперь посмотрел в её глаза.

— Так лучше?

По щекам Анны катились слёзы.

— Не смотри на меня. Я ужасно выгляжу.

— Ты прекрасна. И ты совсем не изменилась.

— Сколько лет прошло. Я постарела.

Брутус прикрыл рот Анне ладонью, покачав головой. Затем провёл рукой по её непокорным кудрям.

— Не говори так. Анна, зачем? Для чего всё это было нужно? Я заберу тебя отсюда.

— Как ты меня вообще нашёл? Откуда ты узнал? Мы не виделись… Господи, с ума сойти. Девятнадцать лет!

— У меня свои осведомители. В Министерстве беспомощно разводят руками на все эти ужасы. Маглы — мерзкие свиньи, я всегда это говорил. В списках приговорённых «Каролиной» нет и половины ведьм. Маглы жалки. Больные лепрой люди приравнены к колдунам. Это даже не смешно. Вчера в реестре регулирования магической силы я увидел твоё имя. Я понял, что ты попала в беду. Трансгрессировать в эту каморку не составило никакого труда. Анна, ты должна уйти от маглов. Твоё место не здесь.

Анна печально покачала головой:

— Брутус, ты так ничего и не понял? А я уже поверила, что ты изменился. Чистота крови превыше всего, не так ли?

На лице Малфоя появилось надменное выражение, но уже через секунду оно потеплело:

— Ты всё такая же упрямая. Узнаю Анну Флэк.

— Брутус, а как там папа?

— Ты ничего не знаешь? Хотя, откуда… Мистера Флэка давно нет в живых. Ты разбила ему сердце своим уходом.

Он позволил Анне поплакать, прижав её к себе. Когда Анна немного успокоилась, Брутус рассказал о себе. Он женился, у него подрастает сын — наследник рода Малфой. Брутус работает в Министерстве, занимая высокий пост. Дом Фрэнка Флэка отошёл вместе со всем состоянием после его смерти Блэкам, как ближайшим родственникам. Такова была воля Фрэнка. Анна была вычеркнута из наследников.

— А ты как, Анна? Что твой магл? Трусливо спрятался?

— Джеймс умер… Семь лет назад.

— Прости… А дети? У вас есть дети?

— У меня есть дочь. Моя Гермия.

Брутус улыбнулся:

— Ты всегда любила Шекспира.

Брутус ненадолго ушёл в свои мысли, позволив воспоминаниям пробежать лёгким облачком по своему лицу. Анна доверчиво положила голову ему на колени и задремала. Потом, словно спохватившись, Анна резко села, заставив Брутуса вздрогнуть.

— Брутус, тебе лучше уйти. Надзиратели могут прийти в любой момент.

— К чёрту всё, Анна. Я могу разнести эту богадельню в считанные секунды. Я пришёл за тобой. Твоё место в другом мире. Пожалуйста… Однажды я уже потерял тебя.

— Брутус, я не вернусь. Моё место здесь.

— Где, Анна? Тебя уничтожат эти жалкие ублюдки. Давай, собирайся. Я смогу трансгрессировать нас обоих. Но без твоего согласия ничего не получится, ты же знаешь. Мы найдём твою дочь, и всё будет хорошо.

— Брутус, Гермия — магла.

— Магла?

— Да. Гермия лишена магической силы. Я сама выбрала свой путь. И пройду его до конца.

— Но ради чего? Род Флэков один из самых могущественных. Ты выдающаяся волшебница.

— Я не хочу больше быть волшебницей. Я рада, что моя магическая сила умрёт вместе со мной. Это мой выбор. Я должна уйти, чтобы сберечь свою дочь. Волшебники слишком тщеславны, чтобы понять, что и среди маглов есть достойные люди. Тёмные маглы слишком напуганы, чтобы поверить в волшебство. Этот мир сошёл с ума. Настоящая магия таится не в заклинаниях, Брутус.

В коридоре раздались шаги.

— Брутус, пожалуйста, уходи!

— Анна, ты же…

— Нет, Брутус…

Неказистая дверь скрипнула ровно через секунду после того, как в камере раздался лёгкий хлопок, заставивший исчезнуть Брутуса Малфоя вместе с шарами света и последними лучами надежды на то, что Анна Флэк вернётся в свой мир. Сонный надзиратель пробурчал что-то о подозрительном шуме в камере ведьмы, но внутрь заходить не стал — отправился досматривать сон.

На следующий день Анне зачитали приговор.

Накануне казни рубище в бурых пятнах сменили на одежду, которая была на пленнице в день ареста. Длинная коричневая юбка доходила до самых пят, скрывая синяки от тисков. Рукав зелёной кофты со шнуровкой не беспокоил страшный шрам на запястье. Волосы Анна собрала в тугой узел, заставив их хоть на какое-то время смириться. Впрочем, когда Анна поднималась на эшафот, каштановые пряди то и дело приходилось заправлять за ухо.

Анна не слышала звуков толпы. Кто-то кричал, кто-то плакал — толпа желала зрелищ. Анна смотрела на небо, сегодня похожее на весь этот сброд, собравшийся на площади. Тёмные тучи наскакивали на лёгкие облака, перемешивая синеву тревогой и хаосом. Мир сошёл с ума.

Она думала о Джеймсе, который заставил её забыть волшебство и поверить в чудо. Думала о Гермии, которой не придётся тянуть этот тяжкий крест — быть волшебницей. Магия Анны умрёт вместе с ней.

Огонь поглотил столб, к которому была привязана женщина. Адовые отблески плясали, возносясь чёрным дымом к небу, где победившие тучи буднично плыли дальше, поглощая новые облака. Сам воздух таил в себе силищу стихии, обеспокоенной надругательством над самым святым.

А потом появилась слепящая дверь. Воистину вход в преисподнюю. Сияющий свет поглотил эшафот с горящим столбом. И небеса разверзлись. Плотная стена ливня разогнала зевак с площади, смывая позором место казни. Догорающий остов столба укором торчал посреди грубо сколоченного помоста, обнимая себя обрывками грязной обугленной верёвки, которые больше не держали жертву. Женщина исчезла.