Мёртвый мир (гет)

Четверть часа спустя мы находились в уже знакомой мне ярко освещённой гостиной. Изменений я не заметил. Та же софа с фигурной спинкой и парой диванных подушек, золотисто-коричневые шторы и обшитый бахромой торшер, объёмистая кадка с фикусом и хрупкий журнальный столик. И сам я, как и год назад, чувствовал себя злостным нарушителем чужого спокойствия. Недавняя решимость испарилась, и только острая необходимость выведать истину (читай: попавшая под хвост вожжа) позволяла кое-как утихомиривать грызущую душу совесть.

Хозяйке дома было не до нас.

Надсадный детский крик, доносившийся сверху, постепенно слабел, пока не сменился громким плачем и, наконец, — короткими судорожными всхлипами. К счастью, они раздавались всё реже и реже. Некоторое время мы с Гермионой, страшась нарушить тишину, переговаривались взглядами, пока скрип входной двери не заставил переключить внимание. На пороге показался невысокий пожилой человек, в котором я узнал Лайелла Люпина — отца Ремуса. Нам представили его на похоронах, но тогда разговор ограничился рукопожатием и словами соболезнования.

А позже Гермиона сообщила нам с Роном, что Лайелл Люпин уже в тридцать лет являлся известным специалистом по… — дай Мерлин памяти! — Явлениям Нечеловеческих Духов, на что Рон, переглянувшись со мной и глубокомысленно кашлянув, изрёк короткое, но ёмкое: «Оно и заметно — умник!» Лицо Гермионы помрачнело, и Рон, мгновенно стушевавшись, начал бормотать, что «вид у этого Лайелла как у чудака: взгляд тормознутый, и вообще…».

Мысленно я был согласен с другом: отец Ремуса и впрямь производил впечатление человека не от мира сего. Но не исключено, что его пришибленность и погружённость в себя объяснялись горем. Единственный сын погиб — это ж любого достанет.

О вероятном появлении мистера Люпина нас предупредили: похоже, он был вхож в дом Андромеды на правах дедушки Тедди. Но вот он явно не ожидал увидеть непрошеных гостей, выглядел крайне смущённым, и потому приветствие вышло скомканным и несколько натянутым.

Но когда мы наконец расселись по местам, стало ещё хуже. Люпин, устроившийся в кресле напротив нас, показался мне дряхлым глубоким стариком. Он сидел сгорбившись и словно сжавшись в комок, уставившись в одну точку, — бессильный, убитый горем человек. В воздухе повисло напряжённое молчание. Я решил, что нам пора убираться.

— Простите нас, сэр… — начал я, поднимаясь с софы. — Мы хотели поговорить с миссис Тонкс, но, видимо, не судьба. Как-нибудь после… Завтра, быть может…

Мистер Люпин оторвал взгляд от своих сцепленных в замок пальцев и вдруг взглянул прямо мне в глаза, невольно заставив поёжиться.

— А если «завтра» припрёт к стенке? — начал он без всякого перехода, очевидно, позабыв, что мы едва знакомы. — Возьмёт и преподнесет такие сюрпризы, что все сегодняшние проблемы покажутся сущей ерундой. Думаете, так не бывает? Ещё как бывает! Ты живёшь, работаешь, растишь сына, радуешься его успехам, и вдруг однажды ночью мир переворачивается с ног на голову!

Он замолчал, переводя сбившееся дыхание. Воспользовавшись паузой, Гермиона сжала мою руку и потянула вниз, вынудив вернуться на место. Но я и без того сообразил, что нашему собеседнику нужно выговориться.

— Этот… человек, — произнесенное слово явно стоило ему немалых усилий, — …он хотел отомстить мне. Мне, не Рему! А страдать пришлось ни в чём не повинному ребёнку.

Мистер Люпин издал тяжкий вздох и с минуту пребывал в молчании: сидел потупив взор, нервно перебирая пальцами. А потом заговорил как душевнобольной, невнятно и тихо, путаясь в словах и обращаясь не то к ушедшему от него сыну, не то к самому себе:

— Бедный, бедный мальчик… Смирился со своей болезнью раньше нас, никогда ни о чём не просил… Разве что почитать на ночь или новую книжку, но то было в детстве. А тут он пришёл ко мне, и я чуть не поперхнулся, услышав, что он от меня хочет. Рем попросил осмотреть новорождённого, сказал, что больше не в силах терпеть неизвестность… Его взор был полон отчаяния, где-то даже безумия, хотя цикл едва перевалил за середину и… обычно в это время он был милым спокойным ребёнком, радовал маму и своего недостойного отца… который боялся открыть правду, и лишь годы спустя…

Мистер Люпин опять замолк, и на этот раз надолго. Выждав несколько минут, но не услышав ни слова, я решился задать естественный, на мой взгляд, вопрос.

— Сэр… простите, что спрашиваю, но Тедди — мой крестник, и я считаю, что лучше знать наверняка. Как вы думаете, мальчик… здоров?

Меня услышали. Мистер Люпин вздрогнул, как будто пришёл в себя, и заговорил другим, более оживленным голосом.

— Думаю… — он замялся на секунду. — Лучше сказать — надеюсь. До полнолуния ещё несколько дней, и ничего нельзя утверждать наверняка, но есть некоторые красноречивые признаки… Вернее, их нет, и потому… «Бог милостив», — говорила моя покойная жена. Ох, как бы она сейчас порадовалась! Разве мы смели мечтать о внуке? Разве можно было представить, что найдётся девушка, которая скажет однажды: «Ты бы знал, в кого я влюблена, если бы не был так сильно занят…»? Рем признался, что в тот момент она… — он почему-то упорно называл её Тонкс — так разозлилась, что чуть не снесла их маскировочные чары. Она была «точно гарпия перед грозой или вейла в гневе», так он сказал. А с этим не шутят — говорю как специалист.

— А ваш сын? — неожиданно для меня поинтересовалась Гермиона. — Как он к этому отнёсся?

— Рем-то? — переспросил мистер Люпин обречённым тоном «что с него, бедного, взять?». — Притворился, что ничего не понял, хотя самого распирало от счастья. Глупый был… да попросту струсил. Да-да, даже неустрашимые, до мозга костей благородные джентльмены порой ведут себя не храбрее лунных тельцов! Таким, бывает, проще умереть, нежели признать свои чувства, а уж мой славный Рем… Он и не мечтал, что кто-то может разделить с ним жизнь, любить его в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии… Это слова из нашей свадебной клятвы. Маггловской, — пояснил он, как будто извиняясь. — Ведь моя дорогая Хоуп вовсе не была волшебницей.

Уголки его губ дрогнули в виноватой улыбке. Он, похоже, испытывал неловкость за тени пробудившихся воспоминаний, за своё старческое многословие.

— Что ж, молодые люди… Кажется, я утомил вас своими словесами, — сказал он, невольно подтверждая мою догадку. — Мы, старики, бываем порой непомерно назойливыми и докучными, ничем не лучше корнуэльских пикси. В душе лелеем надежду, что можем ещё быть полезными, а мир тем временем движется вперёд, и нам за ним не угнаться.

То ли горечь в голосе мистера Люпина проступила чересчур явственно, то ли я успел проникнуться доверием к этому человеку, но меня словно что-то толкнуло. «Почему бы нет?» — сказал я сам себе и, сколь бы призрачной ни казалась удача, решился попытать счастья.

— Мы пришли сюда в надежде поговорить с миссис Тонкс, — переглянувшись с Гермионой, я перешёл на более деловой тон: — Но, возможно, нам сможете помочь вы.

Он сразу же откликнулся:

— Сочту за честь, мистер Поттер. Итак, чем могу быть полезен?

— Мы хотели расспросить об Арке Смерти. Той, что находится в Отделе тайн, — уточнил я, внимательно вглядываясь в лицо мистера Люпина, пытаясь отыскать в нём признаки недовольства, удивления или скепсиса. Но он оставался невозмутимым, и я заговорил смелее.

— Два года назад мой крёстный, Сириус Блэк… вы не могли не знать его, он был школьным другом вашего сына... Так вот, — продолжил я, дождавшись кивка, — Сириус провалился в эту арку, утонул в складках занавеса, и больше его не видели. А когда я хотел кинуться вслед за ним, Люпин, то есть Ремус, обхватил меня обеими руками и, вероятно, спас мне жизнь, удержав от безумства. Он сказал, что поздно, что Сириус уже мёртв… Но почему он так сказал? Там, внутри, есть что-то смертельное?

— Там внутри нет ничего, — произнёс мистер Люпин размеренным тоном, выделив второе и последнее слова.

— Понятно… — со вздохом протянул я, потому как ни черта не понял, а столь неопределённый ответ показался едва ли не насмешкой.

Однако идти на попятную было и рано, и глупо. Слизнорта сколько пришлось уламывать? То-то! Вот и теперь: надо как-то объяснить, что моё любопытство не просто блажь, что мне нужно знать всё и наверняка, и парой слов здесь не обойтись. Но пока я думал, в разговор вмешалась Гермиона.

— Если всё, что связано с Аркой, — государственная тайна, так и скажите. Нам, конечно, хотелось бы получить информацию о том, что там… внутри, но, если это чревато неприятностями, мы не смеем настаивать.

Мистер Люпин прищурился, посмотрел на Гермиону внимательнее и, по всей видимости что-то уяснив для себя, неожиданно заговорил если не профессорским, то очень близким к тому голосом:

— Что известно вам об этом артефакте, мисс Грейнджер?

— Ничего особенного, сэр… — Гермиона, кажется, слегка опешила. — Только то, что писали два года назад в «Пророке»: «Мир мёртвых — царство, куда попадают души умерших и существуют там в форме теней». Если так, то, выходит, там находится нечто вроде Аида или Тартара. Всегда считала мифом и то, и другое, но... хотелось бы уточнить этот момент.

По лицу мистера Люпина скользнула лёгкая снисходительная улыбка.

— Постараюсь, юная леди, — сказал он. — По ту сторону занавеса находится нечто другое, более древнее, чем Тартар. Там — Хаос.

— В смысле? — быстро переспросила Гермиона. — Хаос как всеобщий беспорядок, смешение всего сущего, или как у древних греков: изначальная пустота, из которой появились первые боги, а потом и весь мир? Хотя, если разобраться, верно и то, и другое...

— Так-так, мисс Грейнджер, продолжайте, — подбодрил мистер Люпин.

— Ну… я кое-что читала об этом, увлекалась когда-то античными мифами. Там много всего — в основном о богах, — но если по сути, то в представлении древних Хаос — это некая первооснова, из которой мир берёт своё начало и в неё же погружается, страшная бездна, которая готова поглотить всё без остатка. Это нечто однородное, где нет никакой материи, никакой энергии, и потому там ничего не происходит. Своего рода небытие…

Небытие…

В голове вновь щёлкнуло, в ушах раздался мелодичный голос дверного молоточка и твёрдый ответ профессора МакГонагалл.

— Куда деваются исчезнувшие предметы?

— В небытие, то есть во всё.

Неужели всё одно к одному?

Мне понадобилось усилие, чтобы вернуться к действительности. Страшась пропустить что-нибудь важное, если опять выпаду из разговора, я ущипнул себя за руку.

— …так чем, по-вашему, отличается живой мир от мёртвого? — мистер Люпин не сводил с Гермионы пристального взгляда.

— Живой мир изменяется во времени, а мёртвый… Но ведь этого не может быть! Время нельзя остановить!

«Сейчас вскочит с места и топнет ногой», — подумал я, придерживая Гермиону за руку. К счастью, обошлось без крайностей: она быстро успокоилась и обратилась в слух.

Мистер Люпин пару раз вздохнул, привычно сцепил руки в замок, судя по всему, настраиваясь говорить долго и основательно.

— В детстве Рем любил слушать сказку о спящей красавице. Речь там шла о некой принцессе, в маггловских сказках почему-то полно прекрасных принцесс, — заметил он с грустной улыбкой. — Леди уколола себе руку веретеном и заснула. Она должна была проспать сто лет, и, для того чтобы она могла очнуться в привычном ей мире, в замок явилась волшебница и погрузила его весь в сон — очень, очень необычный. От взмаха её волшебной палочки все, кто был в замке, словно бы оцепенели, и даже огонь в очаге застыл, стал как нарисованный.

Мистер Люпин смолк на минуту, затем продолжил:

— Помню, Рем никак не мог успокоиться. «Как такое возможно? — без конца расспрашивал он. — Неужели есть настолько могущественное заклинание?» И тогда я рассказал ему об Арке. Легенды гласят, что там, внутри, даже время стоит на месте.

— А откуда она, Арка эта, взялась? — спросил я.

— Этого — увы! — никто не знает, — ответил мистер Люпин. — Но она намного древнее Хогвартса. Некоторые считают Арку Смерти ровесницей Стоунхенджа, другие утверждают, что когда-то она являлась его частью, а позже была перемещена в Министерство. Чтобы не смущать магглов, — он беспомощно развел руками. — Ну а Министерство, само собой, постаралось засекретить всё, что возможно, и только почтенный возраст артефакта — его появление относят, самое малое, к двухтысячному году до нашей эры — позволяет мне называть вещи своими именами, без оглядки на инструкции. В нашей семье старались сохранять древние знания, хотя, боюсь, мне нечего больше рассказать вам.

— В любом случае: спасибо, — от души поблагодарил я. Гермиона поспешила сделать то же самое.

В эту минуту дверь приоткрылась, и в проёме показалась хозяйка дома. Я невольно вздрогнул: сходство Андромеды со старшей сестрой было поразительным, и горе лишь усилило его. Её губы были поджаты, взгляд сделался тяжелее. Под глазами залегли глубокие тени, и я поймал себя на мысли, что боюсь заметить признаки безумия на этом почерневшем лице.

Мы с Гермионой вскочили на ноги. Андромеда стремительно пересекла комнату, молча кивнула мистеру Люпину и с ходу, не тратя ни минуты на расшаркивания, обратилась ко мне:

— Вы сказали, что намерены задать мне несколько неотложных вопросов. Я жду.

Гермиона успела меня опередить. Пока я собирался с мыслями, в гостиной уже раздавался её высокий напряжённый голос:

— Вопрос только один, миссис Тонкс. Вам, возможно, известно, каким именно заклятием был поражён ваш кузен, погибший два года назад? Я говорю, конечно же, о Сириусе…