Пражские котики 83' (джен)

Отправился он в путь дальний, а на душе кошки скребут: никак ему не поспеть до утра обернуться? Не так уж много царевич прошел, а навстречу ему уже Полночь шагает. Он ей поклонился почтительно:

Венгерская народная сказка «Черное урочище»

Когда рушится здание — в воздух поднимается пыль. Так много пыли, что даже осколки стекла не блестят в солнечном свете. Все скрывается за удушающей серой пеленой, медленно поднимающейся в небо. Маггловские здания не кричат, оседая бесформенной кучей мусора. Хогвартс стонал от боли. С каждым взрывным заклятием, попавшим в стену, с каждым выбитым камнем он сотрясался в агонии. Яркие вспышки со всех сторон — зеленые, красные и ослепительно белые. Крики и кровь. Кровь на вековых плитах.

А затем была тишина. Была ночь, когда умер Герой, и рассвет, когда он воскрес на глазах изумленных волшебников — ловко спрыгнул с рук великана и вступил в бой, описанный позже во всех учебниках. Были всеобщее ликование и плач по павшим в бою. Так много с обеих сторон — не важно, кем были они при жизни, но все покоились здесь. Торжественные в своей молчаливой неподвижности и наполняющие скорбью большой зал. Был здесь и юноша с огненно-рыжею головой, и человек в черном плаще, от лица которого почти ничего осталось. Но не было здесь двух тел, которые так отчаянно разыскивали уцелевшие авроры.

Недалеко от руин замка, практически сразу за кромкой запретного леса, происходило иное действо. У корней дерева, заведя руки за голову, стоял на коленях потрепанный мужчина. Он был подавлен и разбит. В этой битве он потерял свое будущее. Не выполнил долга. И даже не смог защитить самое ценное — жену. Такую сильную, но хрупкую и опасную в своем безумии. И вот сейчас, рядом, в грязи, брат истекает кровью. А он лишь беспомощно смотрит и не может спасти. Не может даже пошевелиться.

Перед ним застыли фигуры в такой неуместной здесь маггловской одежде, расцвеченной зелеными и серыми пятнами, практически сливающейся с лесом. Их лица скрыты за черными масками. Он видел такие у маггловких военных во время очередного рейда в семидесятых. Тогда это показалось ему смешным, сейчас — страшным.

В глазах сквозь прорези масок не заметно ни жалости, ни сомнений. Как и не было этих сомнений, когда его, оцепеневшего от горя в десяти шагах от распадающейся черным пеплом жены, обездвижили и потащили по камням в лес. И люди вокруг, казалось, не обращали на это внимания. Смотрели как будто бы сквозь стекло.

Увидев брата в траве, он на секунду замер, но заметил вздымающуюся грудь, выдохнул и поднял тяжелый взгляд на новых противников. Он был ранен, безоружен и беспомощен. А они — вооружены. С палочками, направленными в его сторону, и чем-то маггловским наперевес.

Тот невысокий тип, что стоял ближе, встретился с ним глазами, и он ощутил давление в голове.

— Ты хочешь жить? — раздался голос из под маски. «Женский», — отметил Рудольфус. — Можешь просто кивнуть.

Дышать стало легче. Мужчина медленно наклонил голову.

— Вытяни вперед правую руку и повторяй за мной, — сказала девушка, снимая с пояса старый кортик. Она сжала его лезвие левой рукой, практически у самого острия, а затем начертала палочкой в воздухе странный, незнакомый ему символ. — Я Рудольфус Родерик Лестрейндж, старший в семье...

— Что за ритуал? — прохрипел вышеназванный глава дома.

— Клятва на клинке. Непреложные обеты ограниченны и несколько неудобны, — она бросила взгляд на бессознательного Рабастана. — Поэтому мы проведем ритуал на крови. В противном же случае вас ждут авроры... Или тот парень, лихо расправившийся со змеей. Мне кажется, у него к вам было дело.

— Если я соглашусь?

— Ты будешь жить. Вы будете жить оба. Итак, повторяй за мной. Я Рудольфус Родерик Лестрейндж, старший в семье, клянусь кровью рода на стали клинка...

Ветер унес слова, но когда кровь волшебников окропила клинок, руна рока вспыхнула призрачным светом, и клятва была скреплена.