Перемены (джен)

— Так ты был прямо на самой Таникветиль? — не веря, спросил Фродо.

— Странный вопрос — я же майа. Я, между прочим, был и там, где не было ничего из того, что вы зовете Сущим.

Фродо помолчал, не понимая, как говорить о таких сложных вещах.

— А что ты делал дальше? — Фродо поправил зонтик так, чтобы тень падала на лицо задремавшему Бильбо, и зарыл ноги в горячий песок.

— Долго спускался вниз. Возможно, Эонвэ прав: выкурить трубочку приятно, но вот лазить после этого по горам — тяжеловато.

— Чушь все это! — пробормотал Бильбо, сонно приоткрыв один глаз. — Да и зачем доброму хоббиту лазить по горам!

— Гэндальф не хоббит, дядюшка, — смеясь, вставил Фродо. — Но где ты был после того, как спустился с Таникветиль?

— Да уже и не Гэндальф, если уж на то пошло. Бродил по Валинору. Жил в Валимаре и Тирионе. Был в чертогах Ниенны. Накопилось много вопросов. Пытался разобраться в себе. Ну да это скучно.

— Ты сильно изменился, Митрандир, — леди Галадриэль подошла, на ходу выжимая отяжелевшие мокрые волосы, принявшие густой медовый цвет. Она и Келебриан только что вышли из воды, обе в смешных коротких хитончиках, не стесняющих движений, какие носили телерийки. — Или, может вернее сказать, ты стал собой прежним, Олорин. Страшно подумать, ведь я видела тебя еще тогда, когда над Аманом светили Лаурелин и Телперион.

— Они и сейчас светят над Ардой, а я вот не могу понять, стал ли я прежним.

— Конечно, раньше ты не носил этих моряцких косичек и бирюзовых бусин, — хихикнула Галадриэль, поддевая одну из кос, выпавших из прически.

Волны с шумом набегали на песчаный пляж и откатывались, унося за собой длинные пряди водорослей. Келебриан с лордом Элрондом ушли на другой конец бухты, гуляя вдоль прибоя между высоких серых валунов, обросших мидиями.

Галадриэль, кутаясь в махровую простыню, села рядом и украдкой посматривала на майа. Олорин действительно изменился с их последней встречи: он загорел, взгляд стал мягче и глубже, пропала озабоченность в лице. От него исходила волна силы, как и от любого из стихий. Галадриэль чувствовала мерцание воздуха вокруг, а в нем и слабую тень печали, и последние отголоски тревоги, обещающие вскоре исчезнуть. А вот одежда осталась потрепанной и невзрачной, и теперь только по узорам можно было угадать, что когда-то она принадлежала посланнику Манвэ.

Олорин достал трубку, встряхнул пустой кисет.

— Бильбо, эй! Бильбо, дружище, не спи. Не угостишь ли меня своей замечательной Южной Звездой?

Бильбо Бэггинс потянулся, полез в карман. Галадриэль улыбнулась. Даже в неувядающих землях Олорин остался Серым странником, неприкаянным бродягой.

— Так ты вроде бы дал слово Эонвэ, что больше не будешь курить? — заметил Фродо.

— Ну… Не совсем так, — Олорин замялся. — Не буду, конечно, это же обычай Эндорэ. Но пока мне нужно многое обдумать, да к тому же сегодня такой приятный денек. Бильбо, друг, ты ведь отсыплешь мне небольшой запас с собой? Здесь, увы, не Шир, и до лавки Громобоя далековато.

— Друг мой, Гэндальф, ты долго путешествовал, — Бильбо протянул мешочек с ароматными листьями. — Запасы-то, посчитай, подходят к концу. Надо было рассаду с собой захватить, вместо бочонка. Но тогда я что-то не догадался. И ты, Фродо, тоже!

Фродо почесал в затылке. Менее всего, отбывая на Заокраинный Запад, оставляя навечно дом, друзей, весь знакомый мир, он был обеспокоен тем, чтобы прихватить с собой горшки с рассадой. Вот если бы с ними был Сэм… Фродо грустно улыбнулся.

* * *

Погостив на Тол Эрессеа, Олорин возвратился в Валинор. Дни летели за днями, но чем больше проходило времени, тем сильнее Олорин ощущал, что что-то с ним не так. Будто он что-то потерял да так и не смог отыскать, покидал Неувядаемые земли одним, а вернулся — другим, да и вернулся ли? День ото дня росло смутное беспокойство, а воспоминания о Средиземье не гасли, не отступали, а напротив — навязчивыми видениями посещали по ночам, занимали любую свободную минуту. Майа словно искал что-то, но не мог найти, задавал себе вопросы и не видел ответов. Владычица Ниенна, когда он посетил ее чертоги, только вздохнула, глядя на своего ученика, и погладила по голове: «Ты винишь себя в бедах людей и эльфов, может, потому тебя исподволь и влечет снова к жестоким испытаниям, которыми полнится Эндорэ. Такими мыслями ты только истерзаешь себя, и твой дух утомится и ослабнет. То, что было там — уже прошло». Возможно, госпожа Ниенна была права, но Олорину никак не хватало сил, чтобы додумать эту мысль до конца, добраться до самого донышка. Ему нужно было спокойное место, чтобы сесть и не спеша выкурить пару трубочек. А запасы Южной звезды как раз закончились.

Вспомнив давний разговор, Олорин решил, что стоит разыскать ростки трубочного зелья — оно успокоит его взволнованный ум, да и Бильбо будет приятно. Однако в Амане оно не росло, по крайней мере, все попытки Олорина его отыскать окончились неудачей. Когда в очередную встречу с вездесущим Эонвэ он, нервно грызя холодный мундштук, спросил у друга, где можно найти табак, тот вспылил:

— Ты — майа, свободный и бесконечный дух в Предвечном и в Эа! Ты же с балрогом сражался, Олорин, тьма тебя побери! Ну так возьми себя в руки!

От неожиданности Олорин отступил на шаг. Противоречивые чувства захлестнули его с головой, такой гнев и стыд и возмущение он испытывал впервые с тех пор, как ступил на Западные берега. Он взглянул на Эонвэ почти с ненавистью.

— Что ты знаешь о том, кто я теперь? — Лицо его покрылось густой краской. — Ты, кто никогда не был в облике смертных Детей Эру? Ты, как и все айнур, смотришь на них свысока, называя их печали — слабостями, их промахи — преступлениями?

Эонвэ в величайшем беспокойстве протянул руки к другу.

— Что с тобой? Это какая-то болезнь смертных? Но ведь твоя фана теперь не скована тленным обликом, с тобой все должно быть в порядке. Или это что-то, что затрагивает и ранит дух?

Олорин раздраженно махнул рукой и бросился прочь. Разговора не вышло, и в первый раз майа расстался со своим другом в ссоре. Он понимал, что виноват сам, и ничего не мог с собой поделать. Мысль о том, что надо успокоиться и сосредоточиться, стала навязчивой. Оправдывая себя тем, что он-де обещал рассаду трубочного зелья Бильбо, Олорин отважился на самую решительную попытку.

Ранее за Олорином никто не замечал большого интереса к исследованию жизни олвар, и леди Йаванна была удивлена неуемному любопытству майа. Однако, даже обойдя большую часть ее садов и цветников, майа был разочарован — табака не нашлось и здесь. Но Олорин не привык отступать. Потратив не одну неделю на поиски, в одну из безлунных ночей он осторожно прокрался ко входу в особую оранжерею. Сюда не вели тропинки, и сама постройка была скрыта в тени деревьев, увита ползучим плющом и надежно спрятана от любопытных глаз эльдар сложными заклинательными песнями. Обойдя все запреты, Олорин приблизился к дверям. На них было наложено заклятие. Майа пробовал петь вполголоса волшебные песни, рисовать пальцами знаки в воздухе и очень сожалел об отсутствии своего посоха, но ничего не помогало. Время шло, и небо на востоке из черного и звездного стало нежно-синим. Олорин тяжело вздохнул. Ему бы сейчас Бильбо, его замечательного взломщика. Вспомнив о хоббитах, Олорин предпринял последнюю попытку, и она удалась. «Друг на валарине, надо же! — покачал головой майа. — В иных вопросах Валар наивны не меньше Детей Эру». Рассохшаяся дверь с тихим скрипом отворилась, открывая путь к самым таинственным питомцам Йаванны.

Из теплицы пахнуло едким, страшным, опасным — здесь росли самые ядовитые, самые колючие, жгучие и смертоносные растения. Неудивительно, что вход был запечатан. Олорин сделал шаг вперед. Голова закружилась от запахов, во рту появился железистый привкус. На миг майа усомнился: неужели госпожа Ниенна была права, и он и правда, сам того не зная, ищет путей истерзать и разрушить свою сущность? Он помотал головой. Пробираясь среди источающих отраву и злобу листьев и цветов в оранжерее Йаванны, он добрался до самых потаенных уголков оранжереи. Олорину показалось, что он уже видит знакомые листья, как вдруг за спиной послышалось негромкое пение, вокруг поплыл сладковатый дым, и майа провалился в беспамятство.

Очнулся Олорин под ярким солнечным светом на цветущем лугу. Он зажмурил глаза и поморщился — голова раскалывалась. Рядом послышался шелест травы, чья-то заботливая рука намочила горячий лоб, приставила горлышко фляги к губам.

— Прости, прости, это ты у нас майа Лориэна, в снах и мороках мне с тобой не тягаться. А от сонных трав, ясное дело, потом болит голова.

Олорин, несмотря на слепящее солнце, удивленно распахнул глаза. Перед ним сидел конопатый юноша с курносым носом, в цветочном венке, съехавшем на одно ухо, и с травинками, в изобилии застрявшими в растрепанных пшеничных волосах.

— Выпей, тебе сразу станет легче, — настаивал он, придерживая Олорина за отяжелевший от боли затылок.

Майа сделал несколько глотков и внимательно уставился в прозрачные, зеленовато-ореховые глаза.

— Айвендил. А ты-то откуда здесь взялся?

Юноша улыбнулся, довольный целебным эффектом своего напитка.

— Откуда и ты. Но только ты прибыл, как герой и победитель зла, а я... Я проиграл. Впрочем, после поражения Саурона малым созданиям в Эндорэ больше не грозит Тьма, за них я могу быть спокоен.

— Ты проиграл? — удивился Олорин, усаживаясь рядом с другом.

— Я же до последнего не верил в то, что вы победите, считал, что эльфы и люди, и другие народы беспомощны перед Тьмой и все равно обречены. Я не смог противостоять Саруману и помочь тебе. Я оказался бесполезен, когда во мне была нужда. Так что я проиграл. Но леди Йаванна милостива ко мне, и я верю, что смогу искупить вину и заслужить прощение.

Олорин был поражен, глядя, как в лице майа Йаванны горечь и печаль вновь сменяются беспечным весельем.

— Я и подумать не могу, что на тебе может быть какая-то вина. И ты, и послушные тебе Дети Йаванны помогли, очень помогли в борьбе с тенью! — воскликнул он.

— Не стоит об этом, — пальцы Айвендила медленно ворошили сорванные цветы, подбирая стебелек к стебельку. — В Эндорэ, может, и ты был бы главой Совета, но здесь мы во власти Старших Стихий, и не нам судить свои поступки. Лучше скажи, зачем ты взломал оранжерею? Я бы не хотел, чтобы кто-то узнал об этом.

— Друг мой, Айвендил, знаток цветов и трав, я знаю, ты мне поможешь! — воскликнул Олорин с воодушевлением.

Однако майа Йаванны, выслушав пламенную речь о столь необходимой рассаде трубочного зелья, сокрушенно покачал головой.

— Я не могу. И ты напрасно так легкомысленно к этому относишься.

— Как так не можешь? — изумился Олорин. — Вот сейчас, когда мне действительно нужна твоя помощь, ты мне отказываешь?

— Прости, но я дал слово леди Йаванне. Если тень Смертных земель держит тебя так прочно… Могу предложить грибочков. Или вот, э-э… укропчик, — Айвендил выбрал из букета длинный стебель с зубчатыми пальцеобразными листьями.

— Друг называется, — растеряно и обижено пробормотал Олорин. — Как грибочки — так пожалуйста, а трубочное зелье, значит — слово давал? Спасибо, мне и своих наваждений хватает.

Айвендил усмехнулся и надел на голову другу сплетенный из маков венок.

— Знаешь, когда-то я встречал твою дурманную траву на далеком Юге. В любом случае, долгое путешествие пойдет тебе на пользу. Там очень красиво.