Новая стая (джен)

Как же мне надоели эти серые пустоши! А больше всего проклятые вороны. С каждым разом стая становилась всё больше, карканье отчётливее.

«В тень! Иди в тень!»

Ну и где я найду тень в мире без солнца и света? Одна наглая пернатая тварь клюнула меня в глазницу и улетела, унося в клюве вырванный глаз. Подо мной проносилась бесконечная равнина, и я понял, что всё ещё вижу похищенным глазом. Ворона, шумно хлопая крыльями, продолжала полёт, пока впереди не занялось странное голубоватое зарево. Оно становилось всё ярче и ярче, пока не затопило весь этот выцветший мир…

Я вскрикнул и проснулся. Слева хихикал безумец, неразличимый в темноте. Да и не хотелось мне его разглядывать. Уже насмотрелся досыта. И на клочковатую бороду, полную грязи и насекомых. И на изъязвлённую кожу. И на выпирающие рёбра. И сломанные грешниками пальцы. Бесконечное бормотание спятившего сталкера и его вопли сводили меня с ума.

Сколько я уже здесь? Не знаю. В подвале не было ни дня, ни ночи, ни окна, ни часов. Свет выключили и зажигали редко и ненадолго, когда приносили еду. Я постиг тонкую разницу между пленом на открытом пространстве и заточением в стальной клетке. Два раза был Выброс, здесь, в подвале проходящий почти без последствий. Четыре раза приносили еду, на удивление хорошую — мясо. Три раза варёное и один раз жареное. По три кусочка на человека. Я теперь только и мог, что считать.

Мерзкий запах, казавшийся невыносимым поначалу, сейчас практически не мешал. Привык я, принюхался. Человек ко всему привыкает. К хорошему быстро, к плохому медленно, но привыкает обязательно. Человек — тварь, отлично поддающаяся дрессировке.

В клетке напротив зашуршало.

— Кошмары? — спросила тьма голосом Угрюмого.

Я машинально кивнул, но вспомнив, что в темноте он не увидит, ответил вслух:

— Да.

— Думай о жене, — посоветовал сталкер. — Это всегда поддерживает — вера в наших женщин.

Я невесело усмехнулся. Мысли о Даше сейчас быстрее всего повергли бы меня в пучину отчаяния и безнадёги. Счастлив тот, кто может безоглядно верить своей женщине, зная, что она никогда не предаст. Моя оказалась не из таких.

— Что-то не так? — спросил Угрюмый.

— Не так, — глухо сказал я. Мне вдруг безумно захотелось излить душу. — Дим, она ведь собиралась уйти от меня. Встречалась тайком с одним. А может и не одним.

Темнота сочувственно молчала. Даже сумасшедший сталкер притих. Я был благодарен им за эту тишину и торопливо, словно боясь передумать, заговорил:

— В тот день мы ссорились. Я сказал, что всё знаю, что видел их вместе. Даша плакала. Сказала, что я тюфяк, не мужчина…

— Сука, — сказал вдруг Угрюмый с ненавистью, удивившей меня. — Какая сука.

— Наверное, я и правда душил её своей любовью, — грустно сказал я. — Во всяком случае, так она мне сказала. Даша взяла чемодан со своими вещами, пошла к двери и вдруг упала без сознания. Я вызвал «скорую». А потом врач сказал мне, что ничего нельзя сделать и ей осталось жить полтора месяца.

— Ты! — рявкнул Угрюмый. — Так мы всё это пережили и потеряли Мунлайта из-за шлюхи?!

Меня словно ледяной водой окатило, кровь бросилась в голову.

— Она не шлюха! А даже если и так, я не мог бросить её умирать, не мог! Я любил её и сейчас люблю… наверное. У нас ведь не всегда было так, когда-то и она меня любила.

Воцарилось молчание, тягучее, словно патока. Потом Угрюмый сказал:

— Прости. Ты прав, Толь, а я просто ничего не понимающий, угрюмый мудак. На самом деле ты мужик, брат. И не слушай тупых куриц, утверждающих обратное.

Я кивнул, снова забыв, что в темноте Угрюмый видит не лучше меня. Опять забормотал чокнутый, а я поймал себя на мысли, что и к нему начинаю привыкать. Чего доброго скоро и разбирать буду, о чём он бормочет. Мне уже казалось, что Зона была всегда. Что не было у меня жены, квартиры в сталинской высотке, другой жизни. Может я выдумал их, чтобы не так невыносимо было сидеть взаперти? А Зона на самом деле всегда являлась неотъемлемой частью моей жизни. Всегда была стальная решётка и гадящий под себя, спятивший сосед. Всегда был Угрюмый в клетке напротив и вонючий подвал.

Вдруг клацнули железными зубами замки, злобно взвизгнули дверные петли. Зажёгся свет. В подвал, морщась от отвращения, вошли три человека. Я напрягся. Именно этих я видел впервые, а любое отклонение от рутины сулило перемены, к которым следовало быть готовым.

Двое носили бурые неприметные пыльники клана «Грех». Третий — жгучий брюнет — был облачён в светло-серый камуфляж. Высокий парень, без единого признака мутаций, с острым пронизывающим взглядом и выверенными движениями, так непохожими на дёрганую суетливость его спутников. На их фоне он смотрелся, как орёл в курятнике.

Трое неспешно прошлись вдоль клеток, ненадолго задерживаясь у тех, что были обитаемы. У меня возникло отчётливое впечатление, что нас демонстрируют, словно товар. Брюнет остановился перед клеткой с безумцем и негромко спросил:

— Спятил?

Грешники виновато развели руками и начали наперебой оправдываться:

— Кто ж знал, ёпт…

— Хилый оказался.

— Это всё Пузо виноват! Поломал парня…

— Да-да, Пузо виноват! Вечно пленников нам портит, извращенец поганый!

Брюнет небрежным жестом остановил поток словоизвержения и осведомился нехорошим голосом:

— Я правильно понял — какой-то кретин портит товар, а его до сих пор не пристрелили?

Грешники задрожали, но, пересилив себя, угодливо изогнулись и расплылись в довольных усмешках.

— Дык, уже!

— Ага, вон тот додик постарался.

Два грязных пальца синхронно вытянулись в мою сторону. Брюнет подошёл и вперил в меня пронизывающий взгляд.

— Очень хорошо, — пробормотал он. Повернувшись к своим спутникам, распорядился: — Приготовить их к утру.

— И этого? — почтительно уточнил один грешник, указывая на моего соседа.

— Этот мне не нужен, он сломлен. — Брюнет зашагал к двери.

Дождавшись его ухода, грешники отперли клетку с сумасшедшим сталкером. Бедняга взвыл и заметался по крошечному пространству, тщетно пытаясь протиснуться сквозь прутья решётки.

— Тихо, шашлык! — прикрикнул на него один. — Дохера громкий.

Несчастный безумец продолжал кричать. Второй грешник зашёл ему за спину и пнул по ногам. Сталкер упал на колени. Молниеносно ухватив его за волосы, грешник с оттяжкой рассёк парню глотку. Раздалось жуткое бульканье, словно слив кухонной раковины пытался всосать нечто густое и тягучее, вроде томатного сока. Или крови.

Голова безумца откинулась назад и повисла на лоскуте кожи. Меня окатило струёй невыносимо горячей крови. Я свалился на пол, зажмурил глаза и пополз неизвестно куда, пока не упёрся в решётку. Тогда я свернулся в клубок и стал ждать, когда придёт милосердное беспамятство. Тщетно.

Я слышал смех и шутки двух скотов, по ошибке называющих себя людьми. Слышал затихающую агонию сумасшедшего. Что-то кричал Угрюмый. А я лежал и думал о том, что сегодня нам снова принесут мясо. По три куска на брата. Жареное, скорее всего, ведь грешник упомянул про шашлык. Шашлык из безымянного, свихнувшегося от издевательств сталкера.

Из глубин моей души, из самых потаённых её уголков поднималось нечто настолько тёмное, что впору бы испугаться, но я только равнодушно наблюдал. С самого первого моего появления здесь, Зона гостеприимно потчевала своими самыми изысканными яствами. Неустанно заботилась, откармливала, и теперь я был сыт ею по горло.

… Угрюмый небрежно ворочавший тела убитых бандитов в подземельях Агропрома и обшаривающий их карманы.

… Тот страшный мужик, контролёр, выстрел и корявая рожа, расцветающая красным пионом. Моё первое убийство.

… Арена. Мунлайт с песнями режущий глотки под одобрительные вопли толпы.

… Кабан и его банда: алчные и недалёкие близнецы; весёлый Карась, норовящий ударить и сшибить с ног просто ради забавы; сам Вася — злобный, готовый на всё ради наживы.

… Сумасшедшая беготня сквозь непроглядный туман. Гротескная харя монстра, возникающая из пустоты. Рёв, выстрелы, предсмертные вопли.

… Мясистые щёки толстого, его ощеренный слюнявый рот, покрытые коростой, воспалённые веки без ресниц и тяжёлая рука на моём плече. Выстрел.

… Шашлык. Проклятый, понимаете ли, ёбаный шашлык, мать его!

Позволив чёрным волнам ненависти вырваться из пут принципов и воспитания, я дал им беспрепятственно разлиться по жилам и затопить сердце. Не сделай я этого, наверняка тронулся бы умом, как мой бедняга сосед, которого наверняка уже сообща насаживали на вертел. Ненависть придала сил, прояснила голову, отключила сомнения.

Почувствовав себя освежённым, я сел и стёр с лица кровь. Под задницей было мокро. Багровая лужа по наклонному полу перекочевала из соседней клетки в мою и привольно разлилась во всю ширину.

— Хлюпик, ты как? Эй, Хлюпик! Скажи что-нибудь, Толь, не молчи, — испугано и монотонно повторял Угрюмый.

Я не без труда разжал сведённые судорогой губы и ответил:

— Всё в порядке.

«Ничего не в порядке и не будет уже никогда…»

Я немного удивился, что ещё способен говорить по-человечески. Казалось, вместо складной речи изо рта вырвется сдавленное рычание. Обошлось.

— Слава Богу! — вырвалось у Угрюмого. — Я боялся, что ты…

— Нет никакого Бога! — грубо перебил я. — Нет этого слепого, равнодушного, ленивого козла!

Угрюмый умолк, глядя так, словно хотел сказать: «А я ведь предупреждал». Мне был неприятен его взгляд, я отвернулся, мечтая, чтобы сталкер промолчал. Угрюмый заговорил, но совсем не о том, что я ожидал.

— Одно могу сказать с уверенностью — нас не убьют.

— Почему ты так думаешь? — Во мне проснулось любопытство.

Угрюмый встал, потянулся, треща суставами, и ответил:

— Тот чернявый мужик, это был монолитовец.

— Ого! — изумился я. — Это которые стерегут Исполнитель Желаний?

— Если он существует… да.

Мысли прыгали в моей голове, словно блохи на бродячей собаке. Сотни разнообразных вариантов проскакивали перед мысленным взором, пока я не ухватил один.

— А что если поговорить с ним? Предложить…

— Что? — перебил Угрюмый. — Срали они на твою «сталинку». Срали на мой схрон с баблом и бирюльками. Монолитовцам чужда алчность, они не знают ни жалости, ни сомнений. Понятия не имею, как они ломают людей, может, зомбируют частично, но когда мы наденем форму их клана, нам тоже будет плевать на всё, кроме приказов командира. Твоё тело будет жить, но от личности ничего не останется.

Я не хотел верить, но Угрюмый был очень убедителен. Особенно страх и безнадёга в его голосе. Я в смятении заметался по клетке. Под ногами жирно чавкала частично свернувшаяся кровь. Что же делать? Должен быть выход отсюда. Должен! Вцепившись побелевшими пальцами в прутья решётки, я с отчаянием смотрел на выход из подвала. Вот он, в дюжине шагов отсюда. Безумно далеко…

Но полу что-то тускло блеснуло, я опустил взгляд. Колени внезапно ослабли, желудок подпрыгнул и сделал пируэт. На полу лежало с десяток ключей связанных замусоленным обрывком тряпки. Я попытался сглотнуть, но от волнения глотка стала сухой и шершавой, как наждак. В ушах грохотала кровь.

— Угрюмый, — просипел я, — там ключи.

— Что? — поразился сталкер.

— Ключи, — повторил я, не в силах заставить себя двигаться. — Наверное, эти выронили.

— Так чего ты стоишь, идиот? — взорвался Угрюмый, но спохватился и убавил тон. — Дотянуться сможешь?

Я встал на колени, потом лёг на живот и просунул руку меж прутьев. Ключи обольстительно поблёскивали, обещая свободу, но рука всё никак не могла преодолеть несколько жалких сантиметров. Я бессильно завыл сквозь крепко сжатые челюсти.

— Успокойся, — велел Угрюмый дрожащим голосом. — Успокойся, Толь. Попробуй другой рукой. Ляг на спину, вот так. Теперь тянись.

Наконец, практически вывернув суставы, я смог кончиком среднего пальца зацепить один ключ. Отчаянный рывок, вспышка боли в руке, и вся связка крепко зажата в кулаке. Я вскочил и бросился к замку. Руки ходили ходуном, ключи снова полетели на пол. К счастью достать их было не в пример проще.

— Успокойся, — повторил Угрюмый. — Медленно.

Первый же ключ легко вошёл в замочную скважину и дважды со скрежетом повернулся. С отчаянно бьющимся сердцем я толкнул дверь, она послушно отворилась. Хотелось заорать от радости, запрыгать на одной ноге, хлопая в ладоши, но я сдержался. До полной свободы ещё далеко, однако фундамент её был заложен. Рано сдаваться, рано.