Памблчук (Pumblechook) (гет)

Он провел ночь на улице, за дверью Хагридовой хижины, сидя на штабеле мешков с песком, служивших импровизированной скамейкой. С севера дул холодный зимний ветер, впивающийся в плоть и замораживающий кости. Это было приятно.

Храп великана гремел и рокотал сквозь открытое окно. Звуки напоминали рев сирен огромных нефтяных танкеров, курсировавших вокруг Азкабана, и навевали на Памблчука тоску по прежней жизни и покинутым друзьям.

Великану снилось что-то приятное, и время от времени он радостно фыркал. В эти моменты Памблчук заставлял себя гулять вокруг тыквенных грядок, дабы избежать соблазна вытянуть радость из мыслей Хагрида. Ему снова хотелось высасывать счастье — сила определенно возвращалась.

Чтобы отвлечься, он стал тренироваться в полетах. На этот раз он тихо проплыл вдоль опушки леса и всполошил сову, внезапно появившись в просвете между двумя деревьями. Памблчук низко, рокочуще хохотнул, прежде чем снова плавно заскользить обратно к своей скамейке.

Хагрид встал за час до рассвета и начал обход замковых угодий и окружающего замок леса, обвешавшись бадьями и мисками с кормом для зверья, находящегося под его опекой. Памблчук последовал за ним, очарованный вниманием, уделяемым каждой зверушке – великан всех обласкал и со всеми побеседовал. Клык, огромный датский дог, отнесся к трапезе со всей серьезностью и сожрал свой завтрак так, как будто его не кормили неделю.

Из всех созданий, которых навестил Хагрид, самыми интересными оказались тестралы. Чувства сожаления и потери, источаемые этими крылатыми лошадьми, были хорошо ему знакомы. Они оставили ему ощущение покоя и удовлетворения. Можно сказать, родственные души.

Наконец они вернулись в хижину. Хагрид приготовил на завтрак гренки с жабьими бородавками, и они уселись снаружи, глядя поверх обледенелых склонов, ведущих к замку.

— Я сёдни не учительствую, — завязал беседу великан. – Школа, вишь, вчерась закрылась на Рождественские каникулы.

Памблчук вгрызся в гренку и кивнул, показывая, что услышал. Не понял, но услышал.

— И сдается мне, мы узнаем, чего там профессор Снейп решил насчет тебя.

Северус Памблчуку понравился. Маг источал мрачные и печальные мысли. Он был похож на тестрала – в его душе не было ни капли надежды или счастья. У дементора появился отличный шанс на взаимопонимание. Могло бы появиться небольшое искушение высосать оптимизм, но не было и его, только горечь и обида. Все-таки, долгое время находиться рядом с Хагридом, мучаясь от желания опустошить его, было слишком сильным удовольствием даже для способного наслаждаться собственными страданиями дементора. Он повернулся и посмотрел на великана, наклонив голову в молчаливом вопросе.

— Эх, не знаю я, чего он там надумал. Вот у Гермионы, вроде, были кой-какие мыслишки.

Внушающая доверие, уверенная в себе Гермиона – она была достаточно сильной, чтобы слышать его, но в душе у нее была пустота, такая, что Памблчук ощущал ее лишь с большим трудом. Ее жизнь казалась лишенной радости и совершенно пустой – в ней не было настоящей любви. Потому, вероятно, она и могла его слышать. Ее не обуревали никакие горячечные, путаные эмоции, которые могли бы помешать их общению.

— Что до Гермионы, Хагрид – она придет сегодня меня навестить?

— Она умница, эт’ точно. Завсегда для всех найдет хоть чуток времени. И знает куда больше сурьезных вещей, чем все остальные.

— Есть время для других, нет времени для себя.

Памблчук обдумывал слова Хагрида и рассматривал окрестности, доедая последнюю гренку. Седой волшебник в серебристой мантии, с длинной густой бородой шел им навстречу. Памблчук качнулся к Хагриду, тот хлопнул его по плечу.

— О, вернулся, гляди-ка. Эт' самый луччий человек, какого я видал… Альбус Дамлбдор.

— Доброго утра вам, — приблизившись, поприветствовал их пожилой маг. Наклонил голову и уставился на Памблчука поверх очков-полумесяцев. – Это и есть наш новый гость?

— Точно, директор, эт' Памблчук. Я его вчерась нашел, в восточном лесу.

Памблчук вытянул бледную руку и ткнул пальцем в сторону мага. К чести Дамблдора, он не уклонился и не отодвинулся, а позволил дементору поизучать кончик своей бороды.

— Он не пытался каким-либо способом вытянуть из тебя положительные эмоции, Хагрид? – спросил Дамблдор, пристально глядя на Памблчука. Дементор перебирал мягкие пушистые пряди бороды, ощущая мертвые корни, наслаждаясь их шероховатостью.

— Нет, сэр.

Дамблдор положил свою руку на Памблчукову, прекращая возню. Рука была почерневшей и высохшей – мертвая ткань, такая же, как и борода старика. Он посмотрел на руку, потом снова в лицо мага. Памблчук увидел признаки близкой смерти, и между ними проскочила искра понимания.

Старый маг уселся на мешки с песком подле Памблчука и с согласным кивком принял от Хагрида большую, исходящую паром кружку чая. Чай Памблчука был холодным, с толстым слоем пенки сверху, именно таким, как он любил. Хагрид плюхнулся с другой стороны, вытянул ноги, прислонился к стене хижины и подул на свое утреннее питьё, чтобы охладить его. Трое совершенно неподходящих друг к другу сотрапезников сидели в молчании, наблюдая за воронами, подлетающими угоститься кусочками хлеба, брошенными им Хагридом.

— Штука в том, директор, — нарушил молчание Хагрид – что он жил дикарем, в лесу этом, и так, вишь, долго жил, что знать не знает, что такие ж как он переметнулись к Сами-Знаете-Кому.

Дамблдор отхлебнул чаю.

— И без понятия, что потом приключилось-то. Ничо не знает о сбежавших.

— Памблчук, — сказал наконец директор, – тебе знакома Беллатрикс Лестранж? Ее муж Рудольфус? Рабастан, его брат, или некто по имени Антонин Долохов?

Он кивнул четырежды – на каждое из имен.

— Заключенные, у всех пожизненное. Строгий режим, посещения запрещены.

— Что, если я скажу тебе, что они сбежали из Азкабана и в настоящий момент скрываются неизвестно где?

В бешенстве он подскочил и взвился в воздух, глядя на старика сверху вниз. Пальцы разжимались и сжимались в кулаки, в попытке сдержать ярость.

— Их нужно поймать, немедленно! Что было сделано, чтобы их найти?

Дамблдор выглядел скорее удивленно, чем испуганно. Хагрид, успевший уже привыкнуть к своему жильцу, воскликнул: — Тпру, парень! Остынь. Ты ж себе повредишь чего-нибудь, коли станешь так скакать.

Памблчук успокоился. Не будучи в состоянии подняться над землей больше чем на несколько футов, он вряд ли мог бы пуститься в погоню за беглыми заключенными. Длинно, грохочуще, хрипло выдохнул и снова уселся между мужчинами. Его чай разлился по траве. Он опустил голову на руки и вздохнул.

День продолжался. Хагрид ушел попрощаться с уезжающими детьми, а Памблчук вздремнул в сарае за хижиной. Где-то после обеда он услышал, как кто-то зовет его по имени, и заставил себя покинуть приятную морозность земляного пола.

— Памблчук, я пришла за тобой! – его звала Гермиона, ее голос разносился по окрестностям.

— Здесь я, здесь. В сарае.

Гермионе пришлось приложить усилие, чтобы открыть дверь. Петли разболтались за многие годы, что ими не пользовались. Она раскашлялась, прикрыв рот ладонью, и поморгала, привыкая к темноте его логова.

— Что ты здесь делаешь? Здесь же грязно! Ты только посмотри на свой саван... он весь в пыли и пауках!

— Я думал, ты уехала с поездом. Разве дети сегодня не разъехались?

— Я собиралась, — сказала она, помогая ему встать на ноги. Попыталась стряхнуть паутину с его мантии, но сдалась, снова закашлявшись. – Директор попросил меня остаться и помочь тебе восстановиться, чем бы это ни окончилось. Воспринимай меня как переводчика, как свой голос. Куда бы ты ни пошел, я точно пойду следом.

— Дамблдор хочет, чтобы я восстановился, хочет мне помочь?

— Да. Не знаю, что ты сделал или сказал сегодня утром, но это убедило его, что ты — наш человек.

Она не стала развивать эту мысль – ее внимание переключилось на брезент, накрывающий какой-то большой предмет.

— Как ты думаешь, что это?

Он пожал плечами.

Она позволила руке приподнять край брезента и украдкой заглянула внутрь. Удовлетворенная увиденным, повернулась к двери.

– Ты идешь? – спросила она через плечо.

Памблчук вышел на свет следом за ней. Она потеребила накидку на плечах и зашагала мимо тыквенных грядок по направлению к замку. Он плыл за ней, его мантия развевалась на холодном декабрьском ветру.

— Гермиона, что ты увидела там, в сарае?

— Так, ничего... просто старый английский мотоцикл. Им не пользовались уже несколько лет, — ответила она задумчиво.

— Мотоцикл? Разве маги используют такие устройства? Я думал, они летают на метлах.

— В основном они используют метлы или аппарацию. Но я помню одного мага, у которого был мотоцикл. На самом деле, помню всего одного такого.

Она погрузилась в свои мысли и больше не произнесла ни слова.

Они подошли к лестнице, ведущей в замок. Гермиона резко остановилась и повернулась к нему лицом.

– Только директор, профессор Снейп, Хагрид и я знаем, что ты здесь, — предостерегающе сказала она. Ты должен быть осторожен, чтобы никто из персонала не испугался дементора, слоняющегося вокруг Хогвартса, особенно такого запыленного.

Она снова захлопотала над его мантией, пытаясь её почистить.

— Профессор Дамблдор нарочно созвал всех в Большой Зал и закрыл двери. Он обещал произнести длинную речь после обеда, чтобы мы могли пройти в кабинет профессора Снейпа незамеченными. Мы обязательно должны соблюдать тишину, — не дожидаясь ответа, она взбежала по ступенькам и исчезла внутри.

Он проплыл сквозь входные двери и увидел Гермиону, ожидающую его перед следующим пролетом лестницы и знаками велящую ему поторопиться. Монотонный голос директора разносился по вестибюлю, и она приложила палец к губам, напоминая Памблчуку о молчании. Он устоял перед желанием закатить глаза и последовал за ней. Они поднялись по мраморным ступенькам и поспешили по коридору, минуя движущиеся портреты, которые ахали и прятались в холстах.

Гермиона в том же темпе миновала множество дверей, залов с доспехами и перепуганных картин. Наконец они достигли места, где их коридор пересекался с другим. Она остановилась и осторожно заглянула за угол. Отскочив назад, внезапно схватила его за руку и потянула обратно, открывая дверь, мимо которой они только что прошли.

— Сюда, — прошептала она поспешно, — кто-то идет! — она впихнула его внутрь и захлопнула дверь.

Памблчук подождал, но за ним никто не пришел. Через несколько секунд он отвернулся от двери и огляделся. Его занесло в отделанную белым кафелем комнату с рядом умывальников вдоль одной стены и рядом туалетных кабинок вдоль другой.

Он проплыл к умывальникам и наклонил голову, изучая воображаемое отражение в одном из множества зеркал, закрепленных над раковинами. Аккуратно отряхнул пыль с савана и повернул голову, делая вид, что изучает свой профиль.

— Какой высокий, — раздался девичий голос с другого конца комнаты. Он развернулся, но там никого не было.

Девушка захихикала. Звук ее смеха эхом отразился от стен туалета, мешая ему воспользоваться способностью определять направление звука.

— И очень симпатичный. Не так уж много высоких, загадочных и симпатичных мужчин заходят ко мне в гости.

Памблчук шагнул вперед, пытаясь разглядеть юную леди, но его подвело плохое зрение. Она снова хихикнула. Звук отразился от кафеля и заметался по комнате, вызывая головокружение.

Она ахнула: – Какого же ты роста, на самом деле? О-о-о, скажем, где-то семь футов шесть дюймов. И ты такой холодный.

— Здравствуйте, профессор Трелани! – донесся из-за двери голос Гермионы. Памблчук повернулся на шум. Это та, что говорила с ним, Трелани?

— Мисс, э-э, напомните, как вас зовут, дорогая? – последовал ответ. Голос отличался от того, что он слышал в туалете, был ниже и старше.

— Нет, я не та глупая старая кокетка, — ответил дразнящий девичий голос. Она рассмеялась тонким кудахтающим смехом, который показался ему весьма привлекательным.

— Ты меня слышишь?

— О да, я слышу тебя. Скажи что-нибудь еще.

— Кто ты, и почему ты меня не боишься?

— Ха, я не боюсь тебя, ты мне нравишься, – ответила девушка. Она стояла прямо за его спиной, прикасаясь к нему самой холодной ладонью из всех, что он когда-либо чувствовал.

— Кто ты, сирена? – спросил он отчаянно.

— Прежде чем я скажу тебе, — ответила она, подбираясь пальцами к его плечам, — ты должен сказать мне, кто ты. Джентльмены всегда должны представляться первыми.

Ее ледяные пальцы отозвались дрожью в его позвоночнике и пронзили сердце, застучавшее как компрессор в промышленном морозильнике.

— Я... я… — он заикался, – я — ...Памблчук.

Его тело вздрогнуло, когда девушка прошла сквозь него. Неожиданный поток эмоций, принесенных ею, был пьянящей смесью отчаяния, безысходности и одиночества. Она была совершенством.

— Ну что ж, мистер Памблчук, — она снова хихикнула, — я — Миртл.

— Миртл, — повторил он.

Он понял, что летит, когда она взяла его за руку и потянула вверх. Маленькая ручка Миртл превосходно уместилась в его костистой ладони. Казалось, они просто созданы друг для друга. Памблчук задрожал, и вся оставшаяся у него кожа покрылась пупырышками. Восхищенный, он издал низкий, мучительный стон.

— Это сантехника! – услышал он громкий возглас Гермионы. — Шум в старых трубах зимой может вызвать панику!

Ответ Трелани был резким: – Ну, если ты так считаешь, дорогая. У меня мало времени, я не могу оставаться на этом этаже...

Миртл снова хихикнула. Они парили вместе, их руки сплелись. Они плыли по воздуху до тех пор, пока не оказались точно над одной из кабинок. Она мягко потянула его вниз, и они уселись бок о бок на деревянной перегородке. Она прижалась к нему поближе и, к его восторгу, обняла его талию и опустила голову ему на грудь. Памблчуку с трудом верилось, что это происходит с ним. Он обвил ломкие руки вокруг ее талии и притянул ее поближе к себе. Ее маленькая фигурка идеально вписалась в его тело, примерзая в местах соприкосновения. Он нежно погладил ее руку, поднимаясь к лицу костяным пальцем.

Сейчас она была так близко, что он смог различить ее длинные темные волосы, собранные в пучки. Цвет ее лица, безупречный и серый, напомнил ему пепел погребального костра. Круглые очки завершали картину – близорукость была такой возбуждающей.

Его дыхание стало неровным и поверхностным. Астматический хрип из его груди отражался от кафельных стен. Эта комната была такой романтичной. В ней никогда не топили, не было смертных, и было много холодной воды – она была восхитительно неудобной.

Миртл довольно вздохнула, когда его пальцы зарылись в ее волосы, потом медленно провели дорожку вдоль спины. Обняв его покрепче, она откинула голову и посмотрела прямо в его глаза.

— Это, — гордо объявила она, — мой туалет.