Карандаш и краски (гет)

Это было последнее, что Джинни ожидала услышать. Никогда в жизни она не могла себе вообразить, что он произнесет эти слова и, разумеется, никогда не думала, что эта фраза будет адресована ей. Джинни задумалась, что будет, если она скажет «да»? Выпрыгнет ли из-за угла группа слизеринцев, которые начнут смеяться над ней, фотографировать, попытавшись задеть ее гордость? Засмеет ли ее Малфой, сказав «нет» в последний момент? Подстроена ли эта ситуация? Или еще хуже, что если ей вдруг понравится с ним целоваться?

— Да, — собрав всю волю в кулак, она посмотрела ему в прямо глаза.

Драко медленно кивнул, и на мгновенье Джинни задумалась, возможно, он хотел услышать ее ответ, а вовсе не целоваться с ней. Ей было едва ли не стыдно из-за разочарования, которое охватило ее.

— Тогда иди сюда, — по-прежнему спокойно произнес Малфой.

На миг время словно замерло.

Джинни поднялась на ноги, преодолев небольшое расстояние между ними с той же напускной решимостью, с какой она обычно выступала перед классом с докладом во время занятий. Остановившись перед ним, Джинни подумала, поднимется ли он или ждет, что она наклонится к нему. Решив, что не будет наклоняться, она остановилась между его широко расставленных ног, из-за чего почувствовала себя крайне неловко.

Не успела Джинни попросить его встать, как Драко оказался прямо перед ней, сократив расстояние между ними до минимума.

Она ощутила его дыхание на своей коже и, несмотря на то, что в комнате было тепло, по ее спине побежали мурашки, словно легкие крошечные снежинки такие же, как в тот день, когда она нарисовала его. Джинни застыла, глядя на Малфоя снизу-вверх, ее охватил ужас, что это мгновение скоро закончится, поэтому она прикрыла глаза и сосредоточилась на своих ощущениях. Внезапно Джинни почувствовала едва уловимое прикосновение его руки к своему подбородку, его пальцы ласково скользнули по ее лицу, и она тяжело втянула в себя воздух. Другой рукой Драко провел по нежной коже ее шеи, а спустя секунду его пальцы зарылись в волосы на ее затылке, заставив Джинни послушно откинуть голову назад.

Прикосновение губ Драко Малфоя было едва уловимо и почти неощутимо, ей казалось, что это больше похоже на сон. Джинни приоткрыла глаза, понимая, что он находится так близко к ней, что если она моргнет, то их ресницы могут соприкоснуться. С такого близкого расстояния она смогла рассмотреть его ресницы, которые были чуть светлее, чем волосы на его голове, и настолько длинные, что любая девчонка могла позавидовать ему. Драко коснулся горячими губами её губ, и Джинни, не раздумывая, ответила на поцелуй.

Прикосновение его губ было легким, словно перышко, ей было так хорошо, что Джинни, не стесняясь, обхватила его за плечи и обвила руками шею, лаская пальцами его затылок. Поцелуи Малфоя были нежными, мягкими и медленными — почти мимолетными — один, второй и третий... К своему большому удивлению после третьего поцелуя Джинни уже не хотела, чтобы это томительное мгновение заканчивалось. Одной рукой она провела по нежной коже его шеи, а другой — медленно скользнула по его спине, прочертив кончиками пальцев линию его позвоночника, пока не дошла до края футболки, желая только одного: чтобы футболка, разделяющая их, исчезла.

Ее действия побудили Драко прижать ее сильнее. Его губы накрыли ее, углубляя поцелуй, он провел языком по ее верхней губе, а затем скользнул ей в рот. Тихий стон застрял в горле Джинни, когда она почувствовала сладость его губ. Он оказались такими же сладкими, как и напиток, который она пила, с легким оттенком корицы.

Драко провел ладонью по ее плечу, скользнув вниз по ее руке и посылая по всему ее телу жар огня и желания.

Джинни могла бы целоваться с ним вечно.

Когда он прикоснулся губами к ее скуле, а затем проложил дорожку легких поцелуев вдоль ее шеи к уху, Джинни тяжело выдохнула, чувствуя, как ее тело горит огнем, грозящим охватить ее всю. Она совсем потеряла голову от его прикосновений, позволив его губам скользить по ее коже, а рукам — блуждать по телу, он ласково провел рукой по ее обнаженной спине и притянул еще ближе к себе. Понимание того, что она крепко прижимается к Драко Малфою, да еще и сполна наслаждается этим, ударило ее, словно гиппогриф в грудь, и Джинни резко распахнула глаза.

Ее последний поцелуй с парнем закончился катастрофой.

— Дерьмо, — прошептала она, отстраняясь от него, — Мне нужно... э-м-м… — она не знала, как закончить предложение.

Вместо этого Джинни выбежала из комнаты, даже не закрыв за собой дверь. Она неслась на предельной скорости, не останавливаясь, пока не оказалась почти у входа в общую гостиную Гриффиндора. На мгновение она прижалась к холодному камню, чтобы успокоить сбившееся дыхание. Джинни зажмурилась, но образ Драко Малфоя и их поцелуя незамедлительно вспыхнул перед ее внутренним взором. Она тряхнула волосами, пытаясь прогнать его из своих мыслей, и настороженно прислушалась, надеясь не услышать ничьих шагов позади себя. Немного успокоившись, Джинни направилась к портрету Полной Дамы, чтобы та впустила ее внутрь.

Лишь на следующий день она сообразила, что так и оставила лежать на полу малфоевской комнаты не только свой автопортрет, но и весь блокнот.

Джинни громко застонала в тишине спальни для девочек. Она провела целый день тщательно планируя свою вылазку в Большой зал, в попытке избежать встречи с Малфоем, потому что пока не готова была возвращать свой блокнот. Это может подождать до тех пор, пока она не перестанет чувствовать себя настолько униженной. Три месяца назад Джинни решила бы, что флирт с Драко Малфоем может оказаться довольно занимательным занятием. Что может быть лучше, чем помучить Гарри? Но, к своему удивлению, ее больше не интересовало, что подумает Гарри, мысль помучить его больше не казалась привлекательной. Гарри будет частью ее семьи на всю оставшуюся жизнь и, в конце концов, они должны хотя бы постараться снова стать друзьями. Пусть это может занять несколько лет, но у них должно получиться.

План Джинни работал несколько дней, но на четвертый день после их поцелуя, она таки столкнулась с Драко: он сидел в Большом зале за длинным столом, уткнувшись в книгу.

Джинни была рада, что пришла в Большой зал в компании гриффиндорцев. Даже несмотря на то, что они были младше нее, и она едва ли знала их имена, однако сомневалась, что Драко рискнет заговорить с ней в их присутствии.

В итоге, Малфой мало того, что не заговорил с ней, он даже не поднял взгляда от учебника и, к удивлению Джинни, даже не посмотрел в ее сторону. Она положила еду на тарелку, решив, что может взять перекус с собой, и спокойно вышла из Большого зала, хотя сгорала от желания снова сбежать от него.

Джинни направилась в класс, где хранились письменные принадлежности для рисования, она надеялась, что профессор не стала бы возражать против ее присутствия. Она не могла рисовать, но ей было необходимо получить разрядку, что было возможно только при создании чего-нибудь нового. Джинни начала серьезно увлекаться рисованием чуть больше года назад. Сначала это был лишь способ отвлечься от мыслей о том, что она сделала летом перед шестым курсом, и какой наивной была тогда. Окружающий мир утопал во мраке и ужасе, но профессор, у которой она в те дни пряталась от Кэрроу, отметила, насколько хорошо у Джинни получается рисовать. После той похвалы она стала прилагать больше усилий, стараясь выразить свои эмоции через живопись. Она обнаружила, что не может говорить о том, что произошло летом, или о том, что происходило во время войны, но она может выплеснуть накопившиеся эмоции на рисунке и почувствовать себя гораздо лучше.

Джинни уселась на пол класса для рисования и глубоко вздохнула, ощущая, как в душе разливается спокойствие, так всегда происходило, стоило только ей оказаться в этой комнате. Джинни медленно развернула свой творожный пирог, пытаясь сосредоточиться на своем дыхании. Но как она ни попыталась сосредоточиться исключительно на еде и ни о чем больше не думать, в голову все равно лезли мысли о Малфое, их поцелуе, ее блокноте, который до сих пор находился у него. Однако самым худшим было то, что ее задело, когда он даже не удостоил ее мимолетного взгляда в Большом зале.

Меньше всего на свете Джинни хотелось испытывать к кому-либо хоть какие-то чувства. А в особенности, к человеку, который не ответит ей взаимностью.

Она пыталась с Дином. С Майклом. Даже с милым тихим Терри Бутом. Но они не нравились ей по-настоящему. Тогда Джинни чувствовала такую боль и такой стыд за себя. Поэтому теперь ей хотелось разобраться в себе, прежде чем она решится встречаться с кем-либо еще.

Она отодвинула от себя наполовину съеденный кусок пирога и в отчаянии осмотрелась вокруг. Шкаф, где хранились карандаши, которыми ей очень нравилось рисовать, был закрыт, и ей не хотелось взламывать его с помощью магии. Джинни не была уверена, что захочет рисовать карандашами ввиду сложившейся ситуации. Она схватила баночки с красками, стоящие на полке, и бросила их в сумку, зная о том, что они заколдованы от разбивания. К своему сожалению, Джинни не смогла найти холста. Если бы она воспользовалась магией, чтобы открыть шкаф, где, как она предполагала, должны были храниться холсты, профессор по рисованию спросила бы ее о том, что она нарисовала, а у Джинни было такое чувство, что сейчас она не захочет ничем делиться.

Ей хотелось вопить от отчаяния, но вместо этого Джинни взяла сумку и поднялась по узкой винтовой лестнице, ведущей в башню. Никто бы не стал туда заходить. Это был идеальный холст.

Используя волшебную палочку, Джинни очистила от пыли и грязи полукруглую стену и, отступив на шаг, попыталась определить, сколько места ей потребуется. «Вся стена», — неожиданно решила она. Идея казалось правильной. Джинни чувствовала, что ее разрывает от эмоций, и не могла больше их сдерживать. Она поставила баночки с краской в ряд перед собой, магические краски были гораздо лучше маггловских. Она запоздало поняла, что забыла кисти, но это было уже не важно.

Взяв баночку с белой краской, Джинни крепко схватила ее и плеснула содержимое на стену, с удовлетворением наблюдая, как краска неравномерно растекается по серому камню. Идеально. Она взмахнула палочкой, чтобы распределить ее почти по всей поверхности стены.

Она застыла неподвижно, не став накладывать согревающие чары, даже несмотря на тихо падающий на нее снег. Джинни хотелось почувствовать всю полноту жизни вокруг, она попыталась убедить себя, что если откроет свою душу сейчас и выплеснет разрывающие ее изнутри эмоции, то вся боль уйдет. Она закрыла глаза, мысленно перебирая воспоминания, которые угрожали поглотить ее.

Джинни наклонилась и взяла баночку с черной краской. Черный цвет был настолько темным, что мог быть взят только из глубин Запретного леса. Сквозь этот цвет не мог проникнуть ни один лучик света, казалось, черный цвет поглощает все цвета вокруг, не оставляя ничего взамен. Был момент в ее жизни, когда она хотела облить себя этой краской, чтобы проверить, не исчезнет ли она. Джинни на миг засмотрелась на банку, пытаясь понять, подходит ли цвет тому, что она чувствует.

— Фред.

Впервые после похорон она произнесла его имя вслух, и оно отозвалось такой сильной болью в груди, что она едва не выронила банку. Джинни потребовалось некоторое время, чтобы убедиться, что это именно тот цвет, который ей нужен. Она обмакнула руку в баночку с краской, подошла к стене и, используя свою руку вместо кисти, наметила линию лица Фреда. Она знала его лицо так хорошо, что, не задумываясь, рисовала его, делая широкие мазки, чтобы обозначить его подбородок, нос, рот, очертания глаз и волос.

Джинни не знала, сколько времени занял у нее рисунок, но, когда она отступила назад, чтобы взглянуть на него, баночка с черной краской была почти пустой, а изображение лица Фреда занимало всю стену. Джинни проглотила комок в горле, но не смогла сдержать слез, которые уже катились по щекам. Все, кроме глаз Фреда, выглядело в точности таким, каким она запомнила. Она не могла заставить себя нарисовать его глаза так, чтобы вдохнуть в них жизнь. Это было слишком больно. Вместо этого Джинни оставила их пустыми, что соответствовало пустому месту в ее душе, которое осталось после смерти брата.

Она вытерла руки о джинсы, не обращая внимания на оставшуюся на пальцах краску, взяла баночку с красной жидкостью и добавила из нее немного в черную, аккуратно размешав краску рукой в баночке, пока та не растворилась в черной. Джинни снова вытерла руки об себя и отменила заклинание, не позволяющее баночке разбиться. Когда красный растворился в черном достаточно хорошо, чтобы казалось, словно кто-то срезал кожу, оставив на ней порезы, Джинни посмотрела на пустое пространство над лицом Фреда, прицелилась и бросила банку с краской.

Банка громко разбилась, краска разбрызгалась по всей стене, а осколки полетели в стороны. Краска растеклась, оставляя маленькие подтеки на лице Фреда, и Джинни наложила заклинание заморозки на картину. Она смахнула слезы с лица тыльной стороной ладони и отступила назад, рассматривая свою работу. Осколки стекла блестели в свете закатного солнца. Падающие снежинки казались слезами на лице Фреда. Красные и черные завитки на заднем плане выглядели в точности как кровь и, казалось, несли в себе разрушение и смерть. Фред беспомощно взирал на нее с картины.

Джинни опустилась на колени, чувствуя себя вымотанной и замерзшей. Она хотела отправиться в Большой зал на ужин, но солнце уже почти село за горизонт. А она так и осталась сидеть на полу башни, чувствуя себя лучше, чем раньше, несмотря на усталость.

Рисование было внеклассным уроком в Хогвартсе, Джинни часто думала над тем, как сможет использовать полученные знания после окончания школы. Хотя она и понимала, что вряд ли кто-нибудь захочет купить чашку с портретом ее погибшего брата, все же считала, что у нее хорошо получается рисовать. Лежа на холодном каменном полу, Джинни позволила себе предаться воспоминаниям о Фреде. Она воскресила в памяти те времена, когда они объединялись против Перси, устраивали шутки и подколы, когда Фред научил ее заклинанию, с помощью которого можно быстро выполнять домашние обязанности по дому, вспомнила их мелкие проделки и, конечно, его смерть. Его смерть все изменила. В тот день умерла часть ее. Иногда ей казалось, что это чудо, что Джордж продолжает жить без брата.

Когда солнце полностью исчезло, и темнота опустилась на школу, Джинни почувствовала облегчение и села на полу. Теперь она нашла в себе силы продолжать жить дальше.

В ее башню никто и никогда не приходил, на каникулы в школе осталось слишком мало студентов, поэтому Джинни закрыла баночки с краской, взяла свою сумку и палочку и поспешила выйти из башни. Она не понимала насколько замерзла, пока теплый воздух замка не коснулся ее кожи. И как только она оказалась на винтовой лестнице, то едва не столкнулась с Малфоем.

Он оглядел ее с ног до головы.

Джинни прекрасно понимала, как выглядит в одежде, заляпанной краской, с красными глазами и размазанными по лицу следами слез, но она не собиралась показывать ему, что ее это заботит. Она просто обошла его и направилась к Большому залу.

На следующий день Джинни проснулась перед самым рассветом. Сама не зная почему, она уснула очень поздно, ворочаясь и пытаясь придумать, что нарисует следующим. Хотя в голове то и дело возникала мысль, что нарисовать Малфоя — неплохая идея, но все же Джинни не была в этом полностью уверена. Кроме того унизительного инцидента, у них не было ничего общего, поэтому она не считала нужным выделить ему место на своем импровизированном холсте.

Окончательно проснувшись, Джинни поднялась с кровати, надела те же штаны, что и вчера (было заметно, что эльфы пытались очистить их от краски, но у них ничего не вышло), а также натянула через голову удобный голубой худи. Она громко зевнула, направляясь в уборную, почистила зубы, умылась и затем выскользнула сквозь проход в портрете, перекинув сумку через плечо.

Джинни сидела на полу башни спиной к портрету Фреда и пила кофе. Почему-то ей казалось, что смотрящее на нее со стены лицо не будет производить такого мощного эффекта.

Эффект оказался гораздо более ошеломляющим.

В тот день она решила не обращать на это внимания, но придумать тему следующей картины тоже не получалось, поэтому Джинни наслаждалась вафлями, которые взяла на завтрак. В такую рань только МакГонагалл была в Большом зале, она поздоровалась с Джинни коротким кивком и пожелала ей хороших праздников. Джинни доела вафли, но озарение так и не снизошло на нее.

Чтобы не тратить день зря, она открыла все баночки и, зачерпнув краску, провела пальцем по стене, экспериментируя со смешиванием цветом. Хотя она любила яркие оттенки, ей также нравилось рисовать и карандашами, но вдохнуть в нарисованные карандашом рисунки жизнь было гораздо труднее.

Джинни полностью погрузилась в смешивание красок, когда услышала, что дверь позади нее открылась. Она испуганно обернулась. Подходящее заклинание, конечно, может легко заставить ее рисунок исчезнуть, но это все равно будет считаться порчей школьного имущества.

Однако это был всего лишь Малфой.

Джинни сердито посмотрела в его сторону, откинула волосы назад и вернулась к работе.

Она больше не могла сконцентрироваться, чувствуя его взгляд на себе. Она раскрасила еще один камень, проведя пальцем по нему зеленой краской, чтобы сделать его цвет более насыщенным, затем снова повернулась к Малфою:

— Ты принес мой блокнот?

— Нет, — мягко сказал он, разглядывая камни на стене. — Он все еще в моей комнате.

— Тогда чего ты хочешь? — Джинни рукой стерла краску со своей щеки, которую заметила краем глаза.

— Я приходил сюда прошлой ночью, — он подошел ближе, — после того, как увидел тебя в Большом зале. Я хотел посмотреть, что ты тут делала.

— Ну, посмотрел, — раздраженно сказала ему Джинни, — теперь иди отсюда.

Она снова принялась ругать себя за то, что так сглупила и поцеловала его. Ей не нравилось находиться рядом с ним, в его присутствии она все время ждала подвоха.

— Нет, — Малфой повернулся к ней спиной, изучая портрет Фреда. Он разглядывал то место, где она смешивала краски. На Драко были дорогие бледно-голубые джинсы и простая черная рубашка, которая очень выделялась на фоне его бледной кожи.

«Как мой карандаш», — моментально провела параллель она.

— Я думал, что знаю, что такое терять близких, — его голос звучал настолько тихо, что Джинни пришлось напрячься, чтобы услышать его. — Но увидев этот рисунок, я осознал, что понятия не имел, какую боль это может причинить, — Драко обернулся, но она не смотрела в его сторону. — Рисунок хороший. Даже удивительный. Мне больно даже просто смотреть на него. Как тебе удалось выразить это с помощью красок и осколков?

Джинни впилась в него взглядом.

— Что ты можешь знать о том, каково это терять близких?

Малфой чуть наклонил голову, встретив ее взгляд:

— Твоя мать убила мою тетю. Я потерял своего крестного. И Крэбба. Мои мать и отец сейчас в Азкабане.

Почему-то Джинни забыла, что она не единственная, кто потерял родных на этой войне.

— Я не любил свою тетю. Она была совершенно сумасшедшей. А Снейп… Он был другим. Я потерял их, хотя и не понимал этого, — его голос звучал безучастно, будто он обращался к портрету. — Я никогда не чувствовал ничего подобного.

— Я не знала, что твои родители в Азкабане, — сказала Джинни, наконец. — Из-за этого ты вернулся в Хогвартс?

Он коротко кивнул:

— Это была не моя идея, а Министерства. Думаю, они посчитали, что таким образом смогут лучше следить за мной.

Казалось, пришло время сказать, что она сочувствует ему, но Джинни не собиралась этого делать.

— Зачем ты говоришь это мне?

— Я уже ответил тебе. Ты — самый интересный человек в этой школе.

— Учитывая, что в школе сейчас не так уж много людей, полагаю, это не может считаться комплиментом, — она снова опустила руку в баночку с зеленой краской.

— Я думаю, что ты самый интересный человек, которого я когда-либо встречал, — медленно произнес Малфой, убирая челку с глаз. — Ты совсем не такая, как я себе представлял. Я не знал, что ты умеешь рисовать. Я до сих пор не знаю, почему ты решила нарисовать меня, — маленькая улыбка появилась на его губах. — Я понятия не имел, что ты так классно целуешься.

Джинни изо всех сил постаралась не покраснеть:

— А я понятия не имею, почему ты захотел поцеловать меня.

— А я понятия не имею, почему ты выбежала из комнаты и больше ни разу не посмотрела в мою сторону.

— Я смотрела на тебя в Большом зале вчера, — вырвалось у нее. — А ты на меня — нет, — Джинни тряхнула головой, проводя рукой по холодным камням и оставляя зеленую линию на стене. Она хотела рассердиться на него за то, что он прервал ее работу, но вместо этого чувствовала себя спокойно и расслабленно. Теперь она поняла. Картина будто зажила своей жизнью и затрагивала те струны души, о которых Джинни и не догадывалась. Ей понравилось это чувство.

— Я смотрел на тебя, — он подошел ближе и остановился прямо перед ней. — Я всегда смотрю на тебя.

— Зачем ты говоришь мне это? — она обмакнула пальцы левой руки в баночку с фиолетовой краской и смешала ее с зеленой на другой руке. — Разве ты не должен быть загадочным и бессердечным?

— Разве ты не должна быть хорошей гриффиндоркой? Гриффиндорцы же не рисуют на стенах школы, не целуют парней в их спальнях и не изображают своих бывших обнаженными?

Джинни слегка рассмеялась, добавляя желтый цвет в центр своей картины.

— Думаю, ты прав.

В наступившей тишине, смешав зеленый цвет с желтым, она наконец поняла, что именно рисует.

— Так почему ты…?

Джинни была почти уверена, что далеко не из-за снега у нее по спине побежали мурашки.

— Почему я… что? — спросила она, уже зная, к чему именно он клонит. — Ты задаешь много вопросов.

— Почему ты убежала из моей комнаты? — Малфой посмотрел на ее новую картину, он стоял так близко, что каждый раз, когда Джинни наносила краску на стену, их руки соприкасались.

— Потому что я не знаю, с чего вдруг ты решил поцеловать меня. И потому что мне показалось, что это неправильно. Ни наши друзья, ни наши семьи не переносят друг друга.

— Того же нельзя сказать о нас. К тому же, не произошло ничего неправильного, — настойчиво заявил Драко.

— Это какая-то шутка? — Джинни резко повернулась к нему. — Клянусь Мерлином, если это…

— Нет, не шутка. Я просто хочу узнать тебя, — Малфой невольно сделал шаг назад, если бы она внимательнее присмотрелась к нему, то заметила бы подавленность, промелькнувшую в его глазах. — Не обращай внимания.

— Обвиняешь меня в скепсисе?

— Нет.

— Тогда что же ты хочешь узнать обо мне?

— На данный момент мне интересно, что именно ты рисуешь.