Направление взгляда (гет)

Ей шла печаль. Определённо, лёгкий флёр грусти был к лицу этой девушке. Словно бы такое настроение идеально подходило ей по цвету, размеру и фасону.

Своим профессиональным взглядом я сразу подметил — Гермионе Грейнджер комфортно грустить. Либо так, либо она вбила себе в голову, что по какой-то причине должна или даже обязана тосковать. Почему? В своё время я изрядно поломал голову, пытаясь найти ответ на этот вопрос. Потом понял, что некоторые загадки так и должны остаться нераскрытыми, и с этим нужно смириться.

Так, даже я, психотерапевт со стажем, не мог до конца разобраться, что же творится в голове у этой девушки и зачем она ходит ко мне на сеансы. Вероятно, она и сама толком не знала. Просто пыталась что-то изменить в своей нескладной жизни, как и все мы. Ведь если предпринимаешь хоть какие-то шаги ради улучшения своего состояния, то можно смело снять с себя груз ответственности. Ответственности за равнодушие к собственной судьбе и за то, что всё в очередной раз идёт не так, как надо. А если всё чудесным образом налаживается… Что ж, тогда мы знаем, кого благодарить — исключительно себя.

Кстати, проявление инициативы само по себе — уже часть терапии. То есть одним только своим приходом ко мне мисс Грейнджер сделала серьёзный шаг вперёд. Если бы так гладко всё двигалось и дальше — я бы очень скоро остался без этой пациентки. Но вы удивитесь, если я скажу вам, как много людей сами мешают мне помочь им и раз за разом подкидывают новую работу, то есть материал для анализа. И да, Гермиона Грейнджер была одной из таких людей.

Главное, о чём хочется сказать — она врала мне. Бессовестно врала. Разумеется, я не стану спорить с утверждением, что все люди — кто в большей, кто в меньшей степени — немного искажают действительность, рассказывая о чём-либо. Нередко такие отступления от реальных событий возникают в повествовании сами собой. То есть мы порой лжём неосознанно. Но эта моя пациентка, мисс Грейнджер, совершенно точно знала, что говорит неправду. Вернее, не так: она знала, что лжёт, недоговаривает, намеренно упускает важные детали, увиливает от прямого ответа и... снова и снова лжёт.

Она ходила ко мне на сеансы уже почти полгода. И все её рассказы, особенно о прошлом, были настолько размытыми, что впору было начать детективное расследование и разобраться, что она так яростно скрывает. Это не могло быть простой прихотью.

Например, когда она рассказывала о своём уже довольно далёком детстве, история шла гладко и правдоподобно до определённого момента. Странности начались, когда её перевели в частную школу для одарённых детей в Шотландии. Мисс Грейнджер говорила, что её родители переживали из-за этой учёбы вдали от дома, даже хотели забрать дочь из школы. Но вот почему? Пик сюжетных дыр в линии с родителями — последний год обучения. В конце каникул мистер и миссис Грейнджер взяли и ни с того ни с сего рванули на другое полушарие — в Австралию! И сейчас, спустя пять лет, не просто не вернулись домой, но и ни разу не связались со своей родной дочерью: ни единого телефонного звонка, ни письма, ни жалкой открытки на день рождения или Рождество.

А самое любопытное в этой истории, что Гермиона явно чувствовала свою вину. Будто это она бросила родителей, а не наоборот! Это чувствовалось по её интонациям, по словам, которые она использовала. Так что сомневаться не приходилось: около пяти лет назад мисс Грейнджер сделала что-то такое, из-за чего её родители, грубо говоря, отказались от неё. И всё бы ничего, если бы она рассказала мне всё, пусть даже без подробностей — это сняло бы груз вины с её плеч. И утолило бы моё любопытство...

Ведь во скольких человеческих судьбах я бы ни разобрался, мне было не под силу представить, что же натворила эта довольно милая девушка. Совершила преступление? Забеременела в столь юном возрасте, а после избавилась от ребёнка? Заявила родителям, что они портят ей жизнь, и послала их к чертям? Нет, ни один из этих вариантов не годился. Как назло, будучи терапевтом «с именем», я не мог позволить себе спросить об этом напрямую. А от наводящих вопросов она каждый раз без особого труда уходила. Впрочем, имея на это полное право. Моё время — её деньги. Её тайны — уже не моя забота.

Ещё эта девушка как-то рассказывала о своём первом серьёзном романе — с юношей, который учился вместе с ней в Шотландии и был одним из её лучших друзей. Его звали Рональд. Вероятно, имя она не выдумала, но вот остальное…

Мисс Грейнджер несколько раз с большим энтузиазмом начинала выдавать одну за другой истории о нём и о других своих школьных товарищах. Обычно она прерывала себя на полуслове, говоря что-то вроде: «Нет, это рассказывать не стоит. Не так уж и важно». Однако изредка у неё выходила полноценная недоистория. Что-то вроде:

«Мы тогда только начинали учиться там, в Шотландии. Профессор Хук дала задание на занятии по… физкультуре, а Рон, Рон... Мяч отскочил ему от земли прямо в лицо!»

(Одиннадцатилетний мальчик не справился с мячом? Допустим, но разве это хоть сколько-нибудь интересно?)

«Когда Невилл пытался сделать... лабораторную работу по химии... у него взорвалось содержимое склянки! И весь пол залило… её содержимым…»

(Вряд ли это тянет на событие, о котором вспоминают спустя десять лет, не находите?)

«Однажды мы с Гарри и Роном гуляли по школе, зашли на закрытый на ремонт этаж и нашли там огромную... сторожевую собаку на привязи!»

(Зачем в школе собака — я так и не взял в толк. Что можно охранять в ремонтируемом помещении?)

Вот те самые моменты, когда мисс Грейнджер врала мне в каждом предложении. А врать она не умела, поэтому раскусить её было несложно. В конце истории она всегда выглядела заметно расстроенной — будто подвела и саму себя, и персонажей истории, и меня. В глазах её читалось: «Извините, я действительно считала, что это будет интересно. Но я ошиблась, опять».

А я терпеливо продолжал слушать — ждал и надеялся, что однажды если уж она и не раскроет мне свои тайны, то хотя бы проговорится. Самую малость, увлекшись рассказом.

Порой у меня складывалось впечатление, что мисс Грейнджер просто нужно с кем-то побеседовать. Словно бы у нас с ней было что-то вроде негласной договорённости: она рассказывала мне о своей жизни, а я не обращал внимания на явные нестыковки и «белые пятна». Делал вид, что не замечаю, как она «путается в показаниях». И не задавал вопросов.

Вернее, задавал, конечно. Но не об этом — не уличал её во лжи. Просто давал выговориться, за энное количество наличных в час. Можете считать меня меркантильным стариком, который наживается на чужих проблемах. Я же предпочитаю думать, что делаю свою работу — настолько хорошо, насколько позволяют обстоятельства. То, что мисс Грейнджер всеми силами мешала мне понять суть её душевных проблем, никак не могло быть моей виной. Разве что отчасти.

Когда в одну из первых встреч я спросил её, почему она решила обратиться к специалисту и почему выбрала именно меня, она ответила. Да, она всегда отвечала. Но как... Сказала, что избавиться от проблем с помощью терапии ей посоветовал друг, который в своё время прошёл через войну. При этом того самого её друга, Нила, вёл совсем другой врач — специализирующийся как раз на поствоенном и посттравматическом стрессовых расстройствах. И друг посоветовал ей именно доктора Холда (моего не только коллегу, но и хорошего приятеля, кстати), но она пришла ко мне — постучала в дверь с табличкой «Доктор Чарльз Коффи». Почему — она не пояснила. Тогда я спросил мисс Грейнджер, эксперимента ради, почему она не направилась к Холду.

— Вдруг он рассказал бы Нилу что-то обо мне? — отозвалась она. — Что-то, что я сама ему не говорила и хотела бы сохранить в тайне.

— Мы не разглашаем то, что узнаём на сеансах.

— Вы можете говорить только за себя, доктор Коффи, — заметила она, кстати, довольно справедливо.

Но вот вопрос о ещё каких-то тайнах, которые эта девушка хранила в своей прелестной головке, встал ещё острее. К таинственному инциденту с родителями прибавилась ещё и щекотливая ситуация с бойфрендом (а Нил был для неё не просто другом, тут уж я догадался без помощи детектива).

Что случилось между ними? Она ему изменяла? Тогда был бы смысл рассказать об этом мне. Или были опасения, что и я могу проболтаться? Или она соврала мне о причине, по которой решила ходить на сеансы именно ко мне? Второй вариант, пожалуй, ближе к истине.

Ведь то, чем мисс Грейнджер делилась со мной, по большей части было невинными историями из прошлого либо довольно скучными эпизодами с её нынешней офисной работы. Какие уж тут секреты? Лишь раз она упомянула о своём первом интимном опыте (как раз с тем школьным другом), но не сказать, что в том рассказе было что-то порочащее. Просто обуреваемый гормонами юнец и девушка, которая не смогла дать отпор такому пылу, хоть и не хотела заходить далеко. Банально — таких рассказов я слышал массу. Да и случилось это с мисс Грейнджер года два назад, если не больше. А о своей нынешней интимной жизни она, само собой, не говорила...

* * *

Прошлый вечер выдался насыщенным не в самом лучшем смысле этого слова. Признаться, если бы я мог повернуть время вспять, то вернулся бы домой пораньше и провёл несколько спокойных часов в компании самого себя. Но вышло всё иначе.

Грейнджер слегка перебрала с алкоголем.

Грейнджер оказалась в моём доме на ночь глядя.

Я понял, что меня влечёт к Грейнджер.

Я не переспал с Грейнджер. (То есть, мне следует называть эту девчонку мисс Грейнджер, разумеется).

Эти события шли одно за другим и поочередно выбивали меня из колеи. И я даже не знал, жалею ли хоть об одном из них.

Аффи, мой домовик, уже подал завтрак и разбудил меня к нему (я проспал не больше пары часов). Пришлось вспомнить о том, что Малфои — гостеприимные хозяева, и предложить мисс Грейнджер разделить со мной трапезу. К тому же, мне осточертело завтракать одному каждое утро. А также обедать, ужинать... и спать. Хм, возможно, о том, что я не переспал с ровесницей моего сына, я немного и жалел. Но самую малость.

Стараясь не думать об этом (или хотя бы скрыть мысли под маской привычного безразличия), я направился в гостевую комнату. Кровать там была заправлена, но сделал это не домовик — одеяло лежало недостаточно аккуратно, подушки и вовсе были разбросаны поверх него. Тем временем из ванной доносился шум воды. Не нужно быть прорицателем, чтобы понять, что Грейнджер проснулась и занялась водными процедурами. И я вовсе не представлял, как она это делает… нет… Ну, разве что самую малость. Всё таки она была молода и довольно хороша собой, особенно если учесть, что под струёй воды её жуткая причёска становится более-менее сносной. Наверное.

Шум воды прекратился, и я, занятый самыми неуместными мыслями, просто не успел выйти из спальни вовремя. На самом деле — я не хотел успеть. Потому что Грейнджер вышла из ванной. И, поверьте, в одном только полотенце она выглядела лучше, чем в том платье, что я ей купил. О том, насколько хорошо она выглядит без полотенца, я старался не думать... Но не получалось. Тут даже малостью было не обойтись — слишком уж близко она стояла, распространяя по всей комнате запах душистого мыла.

Больше всего цепляло то, что она совершенно не выглядела смущенной или застигнутой врасплох. А вот я как раз ощущал себя пойманным в капкан — в предательски соблазнительный капкан, который, вопреки обыкновению, вовсе не сулил мне боли. Только сладкий плен.

— Мисс Грейнджер... — голос некстати охрип. — Я зашёл сказать, что завтрак уже накрыли... А ещё... — мой взгляд скользнул по её линии декольте, чуть влажной почти белой коже, тонкой шее, губам... Да, лучше смотреть на лицо. — Ещё мы могли бы как-нибудь вместе поужинать... Может, в эту пятницу?

Я не планировал произносить эти слова. То есть про завтрак сказать собирался, но вот приглашение провести вечер стало невольной импровизацией. Пожалеть о которой я, к счастью, не успел.

— А может, вы не будете откладывать ничего на пятницу? Прямо сейчас прекратите говорить о еде и сделаете то, зачем пришли? — сказала она таким тоном, будто я задолжал ей что-то, но не выполнил обещание в срок. Разница заключалась лишь в том, что тут было почти очевидно: «долг» такого рода отдавать может быть очень даже приятно. Однако не стоило стремглав идти на поводу у инстинктов. По сути, Грейнджер могла иметь в виду совсем другое. Мало ли зачем я мог явиться в эту спальню, по её мнению…

— Я пришёл, чтобы проверить, проснулись ли вы, — мне в тот момент и самому было обидно, что я не строил других планов. Драклова недальновидность!

— Да? Какая жалость. Я бы сейчас не отказалась от порции хорошего секса.

— Мисс Грейнджер, если это какая-то провокация, то я попросил бы вас... — в горле пересохло, а в брюках... Ну, сами понимаете.

— Конечно, это провокация! Я пытаюсь спровоцировать вас заняться со мной сексом. Вы же вчера вроде как сказали, что я вам... Не помню точно, но как минимум не отвратительна. И сейчас я вижу, что... это... — не договорив, она направила красноречивый взгляд на мой пах. Да, я был слишком очевидно возбуждён, и вряд ли кто-то решится осудить меня за это. Или за то, что я делал в ближайший час. Что мы делали.

Я подошёл к ней и сбросил полотенце на пол. И опять — ни грамма стеснения на её юном лице. Не было его и когда она произнесла:

— Знаете, у меня не очень большой опыт в этих делах.

— Но он есть, так ведь?

Не то чтобы я считал её девственницей, но всегда лучше уточнить, учитывая мою репутацию бывшего Пожирателя. Грейнджер кивнула. И выглядела при этом очень уверенной, хотя мне казалось, что в этот момент на её лице уж точно должно было показаться смущение. Или что-то, хоть отдалённо его напоминающее. Она ведь молодая женщина, стоит совершенно обнажённая перед малознакомым мужчиной и… предлагает себя?

И это Гермиона Грейнджер. Та самая девчонка, на которую неустанно жаловался мой сын.

Та самая, которая убегала от меня в Отделе тайн.

Та самая, которую пытали в моей гостиной.

Та самая, которой я зачем-то купил платье. Которую привёл к себе домой.

Та самая, о которой едва ли не каждый день вспоминает мой внук.

Та самая, которая должна вызывать раздражение, а не вожделение.

Да, та самая.

Стояла передо мной, как ни в чём не бывало. Я решил, что вряд ли это такое уж преступление против морали, и снял рубашку. Взглянул на Грейнджер — та вовсе не пыталась никуда убежать, даже глаза не прятала. Напротив, смотрела предельно внимательно, изучающе.

— Я просто хочу расслабиться. Мой терапевт говорит, что это полезно. Думаю, вы последний человек, у которого могут возникнуть какие-то чувства ко мне. Не считая физиологии. Значит, не будет никакой лишней привязанности. И вы разбираетесь в этих делах, верно? Что же касается меня…

— Вашего опыта будет достаточно, — заверил я её. — Хватит даже для того, чтобы хорошенько расслабить нас обоих. Раз уж ваш терапевт говорит...

* * *

Так вот, как я сказал, о своей сугубо личной жизни мисс Грейнджер не сильно распространялась... Да это и не столь важно, я ведь собирался поведать совсем о другом. Так, с чего я начал?..

Ей шла печаль, я заметил это с самой первой встречи и утверждался в своём мнении от сеанса к сеансу. А самое интересное заключалось в том, что она старалась её скрыть. Глупо и бессмысленно, на мой взгляд, прятать то, что тебя переполняет. Но не мне судить...

Всё изменилось спустя месяцы после нашей первой встречи. Однажды она пришла ко мне уже не настолько грустная, как обычно. Ничего нового не рассказала, зато её взгляд был красноречивее любого повествования. Я спросил её о новостях, и мисс Грейнджер не удивилась моей проницательности. Она вообще редко чему-то удивлялась.

— Я начала встречаться с одним мужчиной, — сказала она, и тут появилось объяснение, почему печаль сдала позиции. — Точнее, не совсем встречаться... Мы просто проводим время вместе.

— Наедине? — уточнил я.

— По большей части.

— В спальне?

— Да, в основном так.

— И вас это устраивает?

— Вполне, — она кивнула.

— Кто этот мужчина?

— Мой давний знакомый, но раньше мы почти не общались. Он значительно старше меня. Его сын Драко учился вместе со мной. Наверное, я вам что-то о нём рассказывала.

— Вы думаете, эти отношения выльются во что-то большее? — спросил я (признаюсь — интерес был не исключительно профессиональным).

— Вряд ли, — отозвалась мисс Грейнджер, прибавив: — Вряд ли ему это нужно.

— А что насчёт вас?

— Меня? Я... Возможно, я бы хотела, чтобы из этого что-то вышло. Иногда рядом с ним я чувствую себя почти счастливой, — призналась она.

— Вы любите его?

— Люблю? Нет, конечно. Это совсем не похоже на любовь.

— А что, по-вашему мнению, похоже?

— Любовь — это когда постоянно думаешь о человеке. Засыпая и просыпаясь. Когда не можешь не улыбаться, представляя себе его лицо. Когда готов отдать всё, что угодно, ради одного прикосновения к дорогому тебе человеку. И когда хочешь провести с ним всю оставшуюся жизнь.

— А что вы чувствуете к этому мужчине?

— Мне рядом с ним спокойно и хорошо, вот и всё.

За этот сеанс мисс Грейнджер ни разу не солгала. А я понял, что печаль этой девушке вовсе не к лицу. Просто чтобы понять это, нужно было увидеть её такую.

В тот день я понял, что скоро у меня станет на одного собеседника меньше. Неискреннего, не желающего раскрыться, недоверчивого, совершенно никудышного собеседника. Но всё же я признавал, что мне будет её не хватать.

Как ни крути, а счастливым людям терапия ни к чему.