Направление взгляда (гет)

«Не задавай вопросов — и мне не придётся лгать тебе», — говорила она мне. Довольно часто. Пожалуй, слишком часто, чтобы можно было не обращать на это внимания. И вопросов, само собой, от этого только прибавлялось. Но знал я о ней по-прежнему ничтожно мало: как почти два года назад, в день нашего знакомства, так и сейчас.

Что вообще нужно знать о человеке, с которым живёшь? Имя, возраст, род деятельности, интересы, важные события из прошлого и планы на будущее — вот необходимый минимум. Из всего перечисленного проблем не возникло только с первым пунктом: своё имя она назвала сама.

— Я Гермиона, — сказала, не дожидаясь моего вопроса.

— Нил, — выпалил я настолько поспешно, словно боялся, что она убежит, если не отозваться сию секунду. Скроется в толпе или, того хуже, испарится в воздухе.

Когда я впервые увидел её, Гермиона сидела прямо напротив меня в полупустом вагоне лондонского метро. Так сразу я и не заметил в ней ничего примечательного. Наверное, потому что толком и не всматривался. Так случается: мы вроде бы глядим прямо на человека, но на самом деле — мимо или сквозь него.

Сейчас мне кажется, что уже тогда было предрешено: я не смогу забыть эту девушку. В тот день, конечно, меня ещё не поглотили мысли о ней. Но первые шаги навстречу этому небольшому помешательству я уже сделал, хоть пока и не чувствовал ровным счётом ничего странного.

Метро, вагон, незнакомка.

Обыденность.

Так вот, она сидела с выпрямленной спиной с книгой в руках, читала, слегка сдвинув брови, и казалась мне совершенно обычной. Ровно до тех пор, пока в дальнем конце вагона не прогремело что-то вроде... взрыва?

Как выяснилось позже, это группа подростков действительно взорвала что-то вроде бомбочки. Ни дыма от неё, ни какого-либо другого урона. Только звук, напоминающий о горячих точках и о том, как любой солдат, не задумываясь ни на миг, падает, заслышав звук приближающейся гранаты или команду «ложись!» Тут каждая секунда играет роль, да что там — доля секунды. У меня осталась парочка шрамов (один на голени, второй — на плече; там, где бронежилет не прикрывает), и ещё десятка-другого отметин я сумел избежать благодаря хорошей реакции.

Так и в тот день в метро — едва удержался от того, чтобы не упасть на грязный пол лицом вниз, прикрыв голову ладонями. Это всё отработанные рефлексы. А Гермиона... она не удержалась. Не упала наземь, конечно, но вскочила с места, в мгновение достигла противоположного от взрыва конца вагона, села на корточки и, похоже, пыталась нащупать в кармане оружие. Что у неё там, пистолет? Нож? Перцовый баллончик, на худой конец? И как ей помогло бы хоть что-то из военного арсенала здесь, в вагоне, который только-только отъехал от станции? Это явно были отработанные временем действия, которые воспроизводятся на автомате.

Ну а остальные лондонцы ведь себя совсем неправильно. Несколько человек вскрикнули, кто-то ринулся к выходу, а спустя минуту послышались возмущения — дородная женщина решила прочитать хулиганам лекцию по технике безопасности. Гермиона же медленно встала и быстро осмотрелась.

А меня волной накрыли воспоминания почти десятилетней давности. О том, что было не только давно, но и далеко, и хотелось убедить себя, что не со мной. Хотелось, но никак не получалось.

Когда Британия принимала участие в войне в Персидском заливе, я был одним из солдат — без внушающих уважение погон на плечах, без возможности отдавать приказы. Без права на ошибку. Но с обязанностью — делать, что велено, даже если это связано со множеством смертей, с применением химического оружия.

Я на всю жизнь запомнил, что такое опасность. Но откуда эти рефлексы могли появиться у молодой девушки? По внешности ей нельзя было дать больше двадцати. А по отрешённому выражению лица она тянула на все сорок. Хотелось понять — почему?

Гермиона поймала мой взгляд, мгновенно спрятала глаза и направилась к выходу. Спустя пару минут двери открылись, она вышла на станцию. Я двинулся за ней. Отчаянно надеясь, что незнакомка не примет меня за преследователя, шёл позади неё до самого выхода в город.

Она всё шла, а я по-прежнему не знал, что предпринять. Импровизация никогда мне не давалась. Я предпочитал действовать, строго придерживаясь плана. Но вот если алгоритма действий под рукой не оказывалось, приходилось отдаваться на волю интуиции.

— Вы не подскажете, как пройти на Харли-стрит? — возникнув перед ней, я назвал улицу, на которой располагалась моя квартира, прекрасно понимая, что пешком дотуда добираться не меньше часа. Ляпнул первое, что пришло на ум.

— Вам следовало проехать ещё несколько станций.

— Да?..

— Да. Думаю, вам об этом известно. Почему вы пошли за мной?

— Я просто… Вы… Я заметил вас в вагоне…

— Вы ведь знаете, кто я, верно?

— Нет, − от такого вопроса я опешил, но быстро собрался с мыслями, добавив: − Зато я был бы не прочь узнать.

Она посмотрела на меня очень пристально — так, словно пыталась залезть мне в голову, узнать самые сокровенные тайны. Хотя, спроси Гермиона меня о чём угодно в тот момент, я бы всё рассказал. Но она больше не задавала никаких вопросов. Просто сказала те два слова, с которых и началось наше знакомство:

— Я Гермиона.

Назвав ей своё имя, я впал в ступор. Понимал, что ещё несколько секунд — и она вновь направится туда, куда собиралась, пока я не помешал ей. Мало кто может позволить себе потратить час на болтовню с первым встречным.

— Куда вы идёте? Я могу проводить.

— Никуда.

— То есть?

— Я гуляю.

— Можно мне с вами?

(Да, да. Я тоже считаю, что это звучало до отвращения жалко).

— Вы же собирались на Харли-стрит, если я ничего не путаю.

— Я живу на этой улице.

— Могу я воспринять это как приглашение в гости? — спросила она. Неожиданно.

— Что?.. То есть да… Да, конечно. Я буду рад.

— А можем мы перейти на «ты»?

Я кивнул.

— И ещё вопрос: скажи, Нил, ты веришь в волшебство?

— Если бы оно существовало, все бы об этом давно знали, разве нет?

— Возможно, ты и прав, − Гермиона кивнула. − Пойдём. На самом деле ты ведь знаешь, как отсюда добраться до твоего дома, верно?..

* * *

Как только мы прошли в мою гостиную, Гермиона села на диван, вытянув ноги вперёд, и сказала:

— Я так устала…

— Из-за чего?

— Из-за всего этого... Всего.

— Я не совсем понимаю.

Правильнее было бы сказать: я совсем не понимаю.

— Ну конечно. Почему ты пошёл за мной?

— Я уже говорил. Заметил тебя в метро.

— И что дальше? Почему следил?

— Мне показалось… Ты как будто была на войне.

— Так ты преследуешь всех участников военных действий?

— То есть ты — одна из них?

— Неважно. Но ты точно был в горячих точках. И что, скучаешь?

— По войне? Нет, разумеется. Я хочу забыть о ней.

— И поэтому знакомишься с такими же «покалеченными» людьми, как и ты? С теми, кто как раз не может забыть? Поверь, это худший способ достижения твоей цели.

— То есть лучше просто молчать, как и ты? Делать вид, что ничего не было, но в момент возможной опасности мгновенно занимать оборонительную позицию?

— Именно, — Гермиона уверенно кивнула. — Чем плоха моя линия поведения?

— Мой психотерапевт сказал бы, что нужно делиться переживаниями. Иначе они разрушат тебя изнутри.

Мне даже не было стыдно признаваться, что я хожу к мозгоправу. Из моих друзей об этом не знал никто. Родные, разумеется, были в курсе — именно они в своё время настояли на этих сеансах. А сам я довольно быстро привык к беседам со специалистом.

— Он помогает? Психолог?

— Хуже точно не делает.

— С таким же успехом можно ничего не предпринимать.

— Как ты?

— Как я.

— Я сказал, почему пошёл за тобой. Но зачем ты пришла сюда?

— Моя квартира просто ужасна. Я не могу в ней находиться, и у меня почти не получается уснуть из-за шума с улицы.

— Ты пришла ради тишины?

— У меня действительно нет сил на разговоры, — она легла на диван, в позу эмбриона. — Я посплю тут, хорошо?

— Подожди… — я не мог понять, что из всего того, что она делала и говорила, было более странным. — Скажи, ты действительно была в горячих точках? Где? Как такое возможно?

— Неважно.

* * *

«Я так устала».

Позже она часто повторяла эту фразу. И каждый раз я понятия не имел, как это правильно перевести: «Поможешь расслабиться?» или «Даже не думай прикасаться ко мне!» Возможно, Гермиона и сама не знала. Но это маловероятно. Потому что чем больше я с ней общался, тем яснее понимал: знаний у неё куда больше, чем у меня, а вот желания делиться ими с кем бы то ни было ей явно недоставало.

Когда я спрашивал у неё, как прошёл день, она отвечала: «Неважно» или «Не знаю».

Один раз мне хватило глупости переспросить:

— Как ты можешь не знать? Это же твоя жизнь.

— Только не говори мне, что знаешь всё о своей жизни.

— Во всяком случае, я точно в курсе, как у меня дела.

— Да? — спросила Гермиона безучастно. — Ну и не задавай вопросов.

Наверное, мне стоило радоваться, что она промолчала, а не солгала. Хотя могла бы. Я поверил бы каждому слову. Пожалуй, даже крупицу информации о Гермионе я в то время воспринимал как дар свыше, хоть и не признавался себе в этом. Убеждал сам себя и весь окружающий мир в том, что меня устраивает сложившееся положение дел.

Она ничего не рассказывает? Что ж, а кто сказал, что я вообще хочу знать что-то о ней?

Пропадает на несколько дней? Возвращаясь, ведёт себя как ни в чём не бывало? Хм, а почему это должно беспокоить меня?

Большую часть времени, что мы вместе, она молчит? А я люблю тишину, разве вы не знали?..

В последнем утверждении есть доля истины. С некоторыми людьми молчать даже комфортнее, чем вести долгие беседы. Таким человеком была и Гермиона Грейнджер.

Странная, молчаливая, загадочная.

Она просто осталась жить у меня. Перевезла свои немногочисленные вещи через несколько дней. Через пару недель переместилась с дивана в мою спальню. В какой-то момент мне показалось, что таким образом (деля со мной кровать — во всех смыслах) она хочет расплатиться за гостеприимство. Самая абсурдная мысль… Спустя месяц или чуть больше я заметил, что Гермиона оплатила все счета за жильё. Когда я спросил, зачем она это сделала, то услышал в ответ: «А что, это противоречит твоим принципам?»

Нет, это ничему не противоречило. Но ещё больше усложняло задачу — понять, кто такая Гермиона Грейнджер. Узнать, чего она хочет добиться. И… может быть, помочь ей в этом.

* * *

Мне не раз доводилось видеть, как люди улыбаются одними только губами. Гермиона же, напротив, передавала все эмоции через глаза. Мало говорила, а уж об улыбке и тем более смехе и речи быть не могло. Откровенно говоря, сам я тоже не любитель растягивать губы, демонстрируя окружающим мнимую радость. Может, поэтому меня так зацепила Гермиона? Может, поэтому я не могу забыть о ней даже спустя два года? Спустя два года после того, как она исчезла из моей жизни, забыв сказать «до свидания» или хотя бы «прощай». Вернее, не забыв, как не забывала она и улыбаться из вежливости. Просто не считала нужным.

Не считала нужным что-то объяснять.

Не считала нужным делиться секретами.

Не считала нужным расспрашивать меня о чём-то, чего я не рассказывал ей по своей инициативе.

Не считала нужным жить, как обычный человек.

Не считала нужным притворяться нормальной.

В одну и первых ночей, что мы провели вместе, я заметил шрам на её руке. Слово «грязнокровка» — словно вырезано ножом прямо на коже. Что это — «подарок» с войны, вроде знака отличия, принадлежности к какой-то группировке? Или это её прозвище среди «своих»? Да и кто для неё «свои»? Я не знал. Ничего не знал. Ни-че-го.

* * *

— Я ушла с прежней работы, — сказала она однажды, вернувшись домой к вечеру.

— Почему?

— Представь, что на службе тебе приходится каждый день смывать себя в унитаз… Буквально.

— Ты имеешь в виду — фигурально?

— Может быть, — Гермиона пожала плечами, а я ещё больше запутался.

— С тобой так плохо обращались на работе?

— Может быть, — повторила она. — Но там было скучно, и мои идеи не воспринимали всерьёз. Никаких перспектив.

— Какие идеи?

— Прогрессивные. В основном.

— Какие именно?

— Если бы я хотела тебе рассказать, ты бы уже всё знал. И если бы я могла говорить об этом с каждым встречным ма… с каждым встречным… То я бы рассказала тебе.

Признаюсь, мне было сложно не обидеться на «встречного», ведь на тот момент мы жили вместе уже несколько месяцев. И спали в месте почти столько же. Но любопытство всегда пересиливало, поэтому я спросил:

— Скажи мне честно: ты из ЦРУ?

Она рассмеялась.

— Нет, Нил. Конечно же, нет.

— А… если бы ты была из ЦРУ, ты бы мне сказала?

— Понятия не имею, какие у них правила по поводу неразглашения.

Эти её слова прозвучали настолько уверенно, настолько убедительно, что я поверил. И решил, что Гемиона из какой-то другой секретной организации. Но спрашивать об этом всё равно было бесполезно — ничего не добьёшься.

«Не задавай вопросов», — говорила она мне. Я слушался.

* * *

Ещё она довольно странно одевалась. Точнее, чересчур обыденно: одни и те же джинсы, пара футболок, пара свитеров, кроссовки, куртка. И маленькая сумочка, расшитая бисером, всегда при ней. Кто носит такую сумочку со спортивной одеждой? Кто вообще так одевается, занимая солидную должность где бы то ни было?

Про должность я, конечно, додумывал. А что мне ещё оставалось? Пропадала Гермиона с утра до вечера по будням, иногда не было её и в выходные. Приходила уставшая. Порой работала с бумагами по вечерам, запираясь в комнате. Секретный агент — не иначе.

Я бы подумал, что Гермиона, скрывая всю информацию о себе, переодевается уже придя на работу. Но она никогда не брала с собой никаких вещей. Помимо той треклятой маленькой сумочки, в которую мог поместиться разве что маленький топ, а никак не деловой костюм. Наверное, она всё же хранила подобающую одежду в офисе. Хотя это слишком сложно, но, чёрт возьми, всё, что она делала, было слишком сложным для меня. Я ведь находил проблему даже в том, что она всё время ходила в джинсах. Ну, почти всё время.

Однажды, всего лишь однажды, я увидел её в платье. До сих пор ломаю голову, где она его достала — такое с элегантное, сидящее точно по фигуре и подчёркивающее всё, что нужно. Я бы сказал, что оно скрывало и недостатки фигуры, если бы они у неё были.

Гермиона тогда обернулась и взглянула на меня, спросив буднично:

— Нормально?

— Более чем, — я старался не выказывать восторг. — Тебя так родная мать не узнает.

— Она в любом виде меня не узнает.

— Что?

— Ничего. Пойдём скорее.

Это случилось в мой день рождения. Я тогда попросил Гермиону одеться для праздника, заранее ни на что не рассчитывая. Хоть она и ответила «угу», я перевёл это как «Угу, не дождёшься ты от меня никаких нарядов, сколько бы дней рождения у тебя ни было», а вовсе не как «Угу, как скажешь, я надену самое роскошное платье из всех, что только смогу найти во всём Лондоне. И сражу всех своим видом».

Поверьте, если бы вы знали Гермиону хоть пару дней, вы бы тоже не ждали от неё жертв. Просто в данном конкретном случае это платье не было для неё никакой жертвой. Может, она даже хотела выглядеть женственно, хотела порадовать меня. Мне нравится так думать.

Вечером, в ресторане, она даже вела себя… как обычный человек. Болтала о чём-то с моими друзьями, задавала вопросы, может, даже отвечала на встречные. И это было почти обидно, но в то же самое время — приятно. Ведь я понимал, что Гермиона делает это не ради себя, не ради того, чтобы создать хорошее впечатление. А ради меня. Она понимала, что если будет общаться с моими близкими в своей привычной манере, то вопросы вроде «Почему твоя подруга такая странная?» или «Ты не думал перестать общаться с ней?» будут смущать именно меня, и никого больше. Уж точно не её.

Мой двадцать восьмой день рождения прошёл так — словно бы по сценарию, который читала одна лишь Гермиона. Который она и написала, заранее зная, что я одобрю и не посмею внести ни единой правки.

Вернувшись домой, мы даже немного поболтали. Не о ней, конечно, а о других приглашённых на мой праздник.

«Твои родители очень милые».

«Твои друзья очень весёлые».

«Мне понравилась кухня в том ресторане».

И всё.

* * *

На следующий день я не увидел её ни утром, ни днём, ни вечером.

Ни через неделю, ни через месяц, ни через полгода.

Я даже приучил себя не думать о ней и, заходя домой, не надеялся услышать её голос. Скучное «привет» и ни слова объяснений. Ведь она могла бы вернуться и вести себя как ни в чём не бывало, верно? Могла. Но я предпочитал не забивать себе голову этой чепухой и не вспоминал о ней несколько месяцев.

Но сегодня… Сегодня я не могу не думать о ней, потому что я её видел. И она улыбалась — совершенно точно не одними губами. Шла под руку со светловолосым мужчиной. Как мне показалось, не очень ей подходящим. Хотя улыбка говорила о том, что Гермиона бы со мной не согласилась. А если бы я принялся спорить с ней, сказала бы: «Неважно». И умолкла бы.

А может, всё изменилось? Раз она начала улыбаться, то почему бы ей не полюбить долгие задушевные беседы? Не со мной, очевидно, ведь и улыбалась она, идя под руку с другим человеком. Не со мной.

Эти мысли пронеслись у меня голове, как только я увидел её, как только узнал. Потом наши взгляды пересеклись, и когда она одними губами проговорила моё имя, улыбка не исчезла с её лица. Гермиона кивнула мне и прошагала мимо.

Наверное, стоило остановиться, спросить у неё хоть что-то.

Но вы же и сами понимаете, что она ответила бы мне на любой вопрос.

Когда я впервые увидел её, мне было три года. Точнее, на пять дней меньше: я вёл точный подсчёт, но обычно предпочитал округлять свой возраст в большую сторону. Поэтому на вопрос мисс Грейнджер «Сколько тебе лет, малыш?» я уверенно ответил: «Три!» и показал безымянный, средний и указательный пальцы на правой руке (названия пальцев я, кстати, выучил незадолго до этого). А дедушка, стоявший рядом, почему-то поправил: «Пока только два, но день рождения Скорпиуса будет уже в эту пятницу».

Наверное, это было важно. Какие-то пять дней, а из-за них я считался двухгодовалым. Клянусь, если бы не дедушка, никто бы и не догадался, что мне меньше трёх! Но из-за его дотошности мисс Грейнджер смотрела на меня в полной уверенности, что перед ней — двухлетний малявка. А я, честно, ощущал себя на все три, если не на три с половиной!

До этой случайной встречи с мисс Грейнджер всё шло как по маслу. Мы с дедушкой Люциусом гуляли на Косой Аллее и заходили почти в каждую лавочку. Хотя мне казалось, что дедушке вообще без разницы, куда заглядывать и с кем разговаривать — его знал как будто каждый, кто встречался нам на пути. Причём не только торговцы, но и покупатели, и простые прохожие. Так что я даже не мог запомнить все новые имена и немного путался. К счастью, никому не удавалось подловить меня на незнании.

Но сам факт, что все дедушкины знакомые постепенно становились и моими знакомыми (или даже друзьями?) меня радовал. Так вот, когда мы зашли в магазин животных (где я в тайне надеялся выпросить у дедушки личную сову), то увидели там её. Мисс Грейнджер взглянула на меня и улыбнулась — так делали почти все взрослые. Но потом… Потом-то она перевела взгляд на дедушку и сразу стала как будто каменной — как одна из тех статуй, что стоят в саду нашего фамильного поместья. Сейчас дедушка разрешает мне иногда пользоваться своим Омутом памяти, поэтому тот день я изучил во всех деталях. И поверьте — не придумываю ни одной мелочи!

— Мистер Малфой, — сказала тогда она тоном диктора с той передачи, которую папа иногда слушает по вечерам по радио. Какая-то серьёзная — я до сих пор не понимаю из неё ни слова. Но там точно не шутки шутят.

— Мисс Грейнджер, — дедушка будто спародировал её интонацию.

— А меня зовут Скорпиус, — я протянул новой знакомой ладонь для рукопожатия, и она опять улыбнулась.

— Я училась в школе вместе с твоим папой, — доверительным тоном проговорила мисс Грейнджер. — Передавай ему привет.

Я в растерянности посмотрел на дедушку. Не мог понять, как «передать привет» — раньше меня об этом никогда не просили.

Дедушка тут же в двух словах объяснил, как это делается. Оказалось, что ничего проще и придумать нельзя. Наверное, все взрослые об этом знали… Тут-то и зашла речь о моём возрасте. К слову, я и сейчас считаю, что имел полное право называть себя трёхлетним.

— Приглашаю вас на свой день рождения! — сказал я, пытаясь исправить ситуацию. Ведь через пять дней уже никто не сможет напомнить мне, что до трёх лет я ещё не дорос.

— Не думаю, что у меня получится прийти на праздник, — ответила мисс Грейнджер, и в её голосе снова послышалось что-то «каменное». — Но я обязательно пришлю тебе подарок, Скорпиус.

— Сову? Я бы хотел сову.

— Скорпиус, веди себя прилично, — одёрнул меня дедушка. — Если ты хочешь сову — мог бы попросить меня.

— Я и собирался, просто ещё не успел. А мисс Грейнджер сама заговорила про подарок…

Словом, в тот день у меня появилась большая коричневая сова с белыми перьями на груди. Птица очень забавно ухала, сидя в клетке. Я представлял, как буду посылать письма всем, кому только захочу, и у меня аж дух захватывало.

Я хотел нести клетку со своим новым питомцем сам, но дедушка не верил в мои силы. Поэтому мне оставалось идти с пустыми руками, то и дело поглядывая на Аврору — так отныне звали мою сову (в честь римской богини, о которой мне рассказывал кто-то из взрослых).

Мы даже не успели дойти до следующего магазина, как на дорогу прямо перед нами аппарировал папа. Это означало, что он освободился от работы и сейчас заберёт меня домой. Так всегда происходило.

— Ты купил Скорпи фамилиара? — спросил папа. — Не слишком ли рано?

— Не слишком, − уверенному тону деда можно было только позавидовать. − Он постоянно шлёт мне рисунки в мэнор.

— Да… Ты прав. Спасибо. Заберёшь его завтра?

— Как обычно.

И мы с папой аппарировали домой. Чем занимался дедушка тем вечером — я даже не представляю. После того, как бабушка Нарцисса уехала куда-то на континент (вроде в Италию... или Испанию?), дед почти каждый вечер выходил из камина в нашем доме, забирал меня и… Куда мы только с ним не ходили! Кого из волшебников только не встречали! Я, правда, хотел погулять и среди магглов, но папа не разрешал. Говорил, что это опасно. Но как могут быть опасны люди, которые даже колдовать не умеют, я не понимал. И даже дедушка не спешил мне это разъяснять.

Позже я выяснил, что родители мисс Грейнджер — магглы. И хотя они-то уж точно совершенно безобидны, она с ними не виделась уже очень давно.

Ещё я узнал, что мой папа и мисс Грейнджер вовсе не дружили в школе, как я думал поначалу, а очень даже наоборот.

Также я выяснил, что у мисс Грейнджер раньше был большой рыжий кот с забавной кличкой — Косолапус.

И много всего другого, даже более интересного, я узнавал с течением времени.

Но в тот день о мисс Грейнджер я больше не слышал. Разве что папа за ужином бросил какую-то фразу о ней, о мистере Поттере и о том, что «волосы нужно расчёсывать, даже если ты драклова героиня войны и считаешь себя лучше других». Мама в ответ улыбнулась, а я совершенно точно не уловил смысл. Оно и неудивительно — мне тогда не было ещё и трёх.

* * *

Когда я впервые увидел её, ей было двенадцать. Выглядела она очень несуразно и не особо приметно. Я бы, пожалуй, и не вспомнил о ней впоследствии, если бы эта девчонка не попадалась мне на глаза в течение следующих нескольких лет при самых неприятных обстоятельствах. И если бы мой сын научился жаловаться на кого-то другого, кроме неё да её дружка Поттера.

Поэтому мне не очень нравилась необходимость обмениваться с Гермионой Грейнджер дежурными приветствиями. Чтобы вы понимали: если бы стрелки моих наручных часов показывали не время, а настроение, то обычно они останавливались бы на отметке «удовлетворительное». Но как только в зоне видимости мелькала бы эта девчонка, на циферблате тут же показались бы эмоции «раздражение» и «недовольство». Ещё до того, как она открыла бы рот для приветствия.

Я был наслышан о работе Грейнджер в Министерстве. Она начала активную деятельность там ещё до окончания суда над бывшими Пожирателями Смерти. То есть в то время, когда я ещё даже не был на свободе, она уже метила на руководящие посты. Хвала Мерлину, Визенгамоту хватило ума не упечь меня в тюрьму и не отнимать палочку. Так, наложили какое-то ограничение на выезд за пределы Британии, обязали выплатить штраф... Словом, всё это несущественно, когда во время сна тебя окружают стены родного дома, а не тюремные решётки. Такие мелочи начинаешь ценить, только лишившись свободы, пусть и ненадолго.

Но сегодня, на удивление, Грейнджер почти не раздражала. Она была даже мила — особенно когда говорила со Скорпиусом. Собственно, мало кто мог устоять перед обаянием этого малыша. Интересно, купила бы она ему сову, если бы этого не сделал я? Вполне возможно, но это выглядело бы поистине нелепо…

Когда Драко вместе со Скорпиусом покинули Косую Аллею, я решил ещё немного прогуляться. Подумывал заглянуть и в Лютный, но тут, как назло, на моём пути опять возникла Грейнджер. В прямом смысле — она стояла прямо передо мной, невольно преграждая дорогу. Мы едва не столкнулись.

— Куда вы направляетесь? — вежливо поинтересовался я, второй раз за один только день вынужденный вести диалог с этой раздражающей особой.

— Хожу по магазинам. У моего друга день рождения…

— О, так вы выбираете подарок?

— Нет, — она мотнула головой. — Платье на сегодняшний вечер.

— Вряд ли вы нашли вечерний туалет посреди сов и кошек.

— Какая проницательность…

— Что вы сказали? — переспросил я, хотя, само собой, прекрасно расслышал её бормотание, пышущее сарказмом.

— Не нашла. Мне просто захотелось посмотреть на котов, мистер Малфой. Спасибо, что поинтересовались, — Грейнджер холодно кивнула.

А я подумал, что за этой её напускной вежливой отстранённостью прячется что-то куда более интересное. Догадаться было несложно, я ведь и сам ежедневно практиковал это мастерство — маскировку истинных чувств за чем-то нейтральным, чем-то таким, что считалось приемлемым в этом Новом-Волшебном-Мире-Без-Войны.

Да-да, раньше можно было особо не стараться, для любого собеседника сгодилась бы стандартная малфоевская маска со смесью безразличия, высокомерия, презрения и чувства собственного превосходства. Но после того, как Тёмный Лорд возродился и оккупировал моё поместье, всё пошло наперекосяк. Спустя пару лет после окончания войны ситуация стала налаживаться. По крайней мере, для таких, как я. Если лишний раз не высовываться и проявлять в общении умеренную доброжелательность, никто на тебя косо смотреть не будет. Скорее всего.

Мне, теперь уже дедушке чудесного почти трёхлетнего сорванца, ссоры были ни к чему. В особенности — ссоры с кем-то, кто был близок к Гарри Поттеру.

Поэтому я и предложил:

— Могу помочь вам с платьем.

— Что, простите? — на сей раз переспросила Грейнджер. И я не сомневался — она тоже отлично расслышала каждое слово.

— Я знаю тут одно местечко с первоклассным мастером. Подгонит платье по фигуре за десять минут, столько же времени уйдёт за выбор цвета и фасона.

— Боюсь, мне не по карману ваши «первоклассные мастера». Проще будет зайти в какой-нибудь маггловский магазин…

— Ну что вы. Я оплачу. Можете считать это моим подарком.

— Сегодня никакой не праздник. А даже если бы и был… вы мне вовсе не друг, чтобы преподносить презенты.

— Тогда считайте это моим извинением, — я не хотел отступать. В какой-то мере это стало делом принципа. Тем более, обычно женщины не отказывались от моих подарков, а покорно принимали их с благодарностью. А чем Грейнджер отличается от остальных? Тогда я думал, что ничем…

— Извинением за что? — спросила она.

— Сами знаете.

— Если речь о том, о чём я думаю, то одного платья будет недостаточно, — Грейнджер грустно усмехнулась. А я всеми силами продолжал «держать лицо».

— Лучше искупить хоть малую толику своих грехов, чем не сделать этого вовсе. Вы так не считаете?

— Разве моё мнение имеет значение?

— Так вы позволите мне купить платье?

— Пожалуй, можно заглянуть к вашему мастеру…

Не подумайте, я вовсе не обольщаю себя мыслью, что она согласилась на это ради меня. Наверное, ей действительно хотелось хорошо выглядеть для своего друга. Но в тот день это не особо меня беспокоило.

Кстати, платье ей подобрали очень, очень… Такое… Чтобы вы понимали: она никогда бы не купила и не рискнула бы даже примерить ничего подобного, но выглядела в нём первоклассно. Настолько первоклассно, насколько вообще могла выглядеть эта девчонка, которая к двадцати с лишним годам так и не научилась справляться со своими буйными кудрями и пользоваться косметикой. На каблуках она тоже передвигалась с трудом. И что меня удивило: на какой-то миг я подумал, что в этом даже есть свой шарм. Хотя… Разве можно неумение преподнести себя считать достоинством? Тогда мне казалось, что нельзя.

* * *

Когда я встретил её в следующий раз, месяц спустя, она вновь шла мне навстречу. Я собирался перекинуться парой слов с Розмертой, хозяйкой «Трёх мётел», а Грейнджер как раз выходила из этого заведения… В очередной раз нарушив мои планы.

Лохматая, но, несмотря на это, всё же неуловимо красивая (как произведение искусства, которое поначалу выглядит чем-то невнятным, но, присмотревшись, можно увидеть в нём великий замысел творца). И совершенно очевидно — нетрезвая.

— Мистер… М-малфой?

— Вы пьяны, — не вопрос, а утверждение.

— Немножко, — призналась Грейнджер. — Никак не получается аппарировать.

Я тяжело вздохнул. Пытаться аппарировать в таком состоянии — несусветная глупость. И если уж одна из самых умных ведьм своего поколения в шаге от расщепления из-за пары лишних бокалов спиртного, то дело плохо.

— Воспользуйтесь камином. Я вынужден буду проследить, чтобы вы добрались до дома.

— О нет! Ни за что… Если вы думаете, что я вот так вот всем расск-сказываю, где живу, то вы — ошибаетесь!

— Я в любом случае от вас не отстану, хотите вы этого или нет, мисс Грейнджер.

— Неужели дел других нет? — дерзко спросила она, словно бросая вызов.

— Если с вами что-то случится, я не смогу себе этого простить, — я пожал плечами.

— Сможете.

— А как насчёт ваших друзей? Что они скажут, узнав, что я оставил вас одну, в таком состоянии… Да ещё и у бара…

— Какие такие друзья? — спросила Грейнджер, как мне показалось, исключительно из чувства противоречия.

— Не изображайте из себя дурочку. Поттер, Уизли и половина магической Британии — вот ваши друзья, неполный список.

— Вы, кажется, плохо осведомлены.

— Либо вы рисуете слишком мрачную картину. Одно из двух.

— Да, одно из двух, — она кивнула. Похоже, даже немного протрезвела — говорила практически без запинок. — Вы просто не в курсе, что я разучилась дружить. Знаете, как я поступила со своим последним другом? Просто ушла, ничего не сказав и даже не оставив записку.

— Почему? — поинтересовался я, не удивившись её искренности. Алкоголь даже в малых дозах многим развязывал язык получше Веритасерума.

— Много причин… — Грейнджер слегка пошатнулась, но устояла. — Было неудобно работать. Он маггл.

— Над чем вы сейчас работаете?

— Неважно. Поможете мне аппарировать домой? — прямо спросила она.

— Если только ко мне домой.

— Что вы несёте?

— Я не могу аппарировать к вам домой, мисс Грейнджер, потому что я ни разу у вас не был. Но мы можем переместиться в мэнор, а оттуда вы доберётесь до своего жилья с помощью камина.

— Мой камин не подключён к сети.

— Отлично, переночуете у меня.

— Не думаю, что это хорошая идея.

— А я не думаю, что у меня есть выбор. Разве что оставить вас здесь… Но, как уже было сказано, так я поступить не в силах. Ну же, мисс Грейнджер, мне ведь удалось уговорить вас принять то платье. Не думаете же вы, что в этой ситуации я отступлюсь от своего?

— Причём здесь вы? Мне просто нужно было платье.

— А сейчас вам просто нужно оказаться дома, пусть и не у себя. Но в тепле и безопасности. Малфой-мэнор вполне годится для этих целей, не сомневайтесь, — заверил я её, чувствуя себя никудышным рекламным агентом.

— Почему вы мне помогаете?

— Я уже объяснял.

— Вас Гарри подговорил, признайтесь! — воскликнула она с упрёком.

— К сожалению, я ещё не настолько реабилитировался в глазах общества, чтобы сам мистер Поттер давал мне столь важные личные поручения…

— Вы не лжёте?

— Не лгу.

И мы аппарировали в мэнор. Я сразу же поручил домовику приготовить для Грейнджер спальню да и сам уже собирался отдохнуть. Но сперва следовало убедиться, что гостья ничего не учудит. Мало ли…

— Мисс Грейнджер, проводить вас в спальню?

— На что вы… намекаете? — она выглядела растерянной.

— Простите, — начал я, едва сдерживая усмешку. — У меня и в мыслях не было использовать эту ситуацию… в том самом смысле. Не беспокойтесь об этом.

— Почему?

— Вы мне в дочери годитесь, мисс. Ступайте наверх, домовик вас проводит.

— О, как же я сама не догадалась, что я просто не достойна того… Что я… Что я просто недостаточно хороша для вас.

— Вы достаточно хороши. Просто я не хочу… этого.

В действительности к тому моменту я почувствовал прилив возбуждения. И это желание было направленно именно на неё — на эту девчонку. Но ей об этом знать было совсем не обязательно.

— Я понимаю. У меня… — Грейнджер спрятала глаза, уставившись в пол. — У меня немного кружится голова.

— Вам не стоило столько пить.

— Это не из-за алкоголя, мистер Малфой.

— А из-за чего же?

— Из-за… — начала она говорить, но оборвала саму себя: — Нет! Думаю, сейчас я смогу аппарировать домой.

— Не стоит рисковать, вам уже приготовили гостевую спальню.

Она открыла рот, вероятно, собираясь поспорить со мной. Но отчего-то передумала, сказав коротко:

— Я уйду утром.

— Разумеется.

— Спасибо вам за помощь.

— Не стоит благодарности.

— Ну, я… пошла спать.

— Доброй ночи.

В этом диалоге не было ни капли смысла. Ну а где он был, смысл? В моём доме в тот вечер его точно не удалось бы найти.

Я смотрел, как Грейнджер неровным шагом поднимается наверх, и не мог понять, какого чёрта только что произошло. Знал бы я, что из-за одного маленького доброго дела придётся полночи мучиться от вожделения и неуместной эрекции, оставил бы эту девчонку гулять по ночному Хогсмиду. Знал бы я, как часто она будет посещать мои мысли в будущем, вообще обходил бы её стороной.

Но я не мог видеть будущее, как и она.

В тот вечер я видел только её — одиноко выходящую из «Трёх мётел». И себя — идущего навстречу.

И зачем мне тогда понадобилось говорить с Розмертой на ночь глядя? Теперь я уже и не припомню...

* * *

С тех пор, как я впервые увидел её, прошло уже больше четырёх лет.

Она стала первой магглорождённой ведьмой, с которой меня познакомил дедушка. Многое изменилось с тех пор. Сейчас я, конечно, видел целую кучу магглов. У меня даже есть несколько приятелей-простецов, и самое сложное в общении с ними — не хвастаться, что у меня скоро будет палочка, что все мои родственники колдуют по сто раз на дню, что у меня дома живёт самый настоящий эльф, что я… Словом, мне есть, что рассказать и чем удивить, но я держу рот на замке.

Через четыре года я отправлюсь в Хогвартс. Мисс Грейнджер (хотя теперь я называю её просто — Гермиона) помогает мне подготовиться к учёбе. Дедушка постоянно говорит ей, чтобы она не мучила меня занятиями, но это ничего не меняет.

Наверное, Гермиона — единственный человек, который может безнаказанно сказать дедушке что-то вроде: «Отстань, я лучше знаю» и при этом не нарваться на скандал или нравоучение. Последнее, кстати, больше по моей части. Почему-то и дедушка, и Гермиона, и мама с папой очень любят меня поучать. До сих пор считают меня маленьким, а ведь мне уже исполнилось семь.

Семь — это ведь уже практически большой, взрослый волшебник, правда? А ведь когда-то я считал, что три года — достаточно много, чтобы этим гордиться. И я до сих пор помню, как впервые увидел её, Гермиону. И как переживал, что она считает меня двухлетним маленьким мальчиком. Думаю, сейчас она видит во мне семилетнего маленького мальчика. Но с этим ничего не поделать — слишком уж много она общается с моим дедушкой. А тот решил, что раз уж знает меня с рождения и помнит ещё младенцем, то в его глазах я могу никогда не взрослеть.

Но на Гермиону он теперь смотрит совсем по-другому. Эту разницу заметил бы и трёхлетний.

Вы же знаете, как взрослые смотрят, когда им кто-то жутко не нравится? С таким лицом папа читает газеты с колдографиями Гарри Поттера.

А как они смотрят на тех, кто им симпатичен? И не просто смотрят, а как будто всеми силами стремятся стать ближе, касаться руки или плеча время от времени. Как будто хотят делиться всем-всем, даже шоколадными лягушками. Так папа смотрит на маму. А дедушка Люциус — на Гермиону.

Когда-нибудь я тоже буду смотреть так на кого-то. Мне бы этого хотелось.

____________________________________________________________

От автора: действия этой главы происходят спустя четыре года после окончания войны. AU: Скорпиус родился на несколько лет раньше, чем в эпилоге канона.

Ей шла печаль. Определённо, лёгкий флёр грусти был к лицу этой девушке. Словно бы такое настроение идеально подходило ей по цвету, размеру и фасону.

Своим профессиональным взглядом я сразу подметил — Гермионе Грейнджер комфортно грустить. Либо так, либо она вбила себе в голову, что по какой-то причине должна или даже обязана тосковать. Почему? В своё время я изрядно поломал голову, пытаясь найти ответ на этот вопрос. Потом понял, что некоторые загадки так и должны остаться нераскрытыми, и с этим нужно смириться.

Так, даже я, психотерапевт со стажем, не мог до конца разобраться, что же творится в голове у этой девушки и зачем она ходит ко мне на сеансы. Вероятно, она и сама толком не знала. Просто пыталась что-то изменить в своей нескладной жизни, как и все мы. Ведь если предпринимаешь хоть какие-то шаги ради улучшения своего состояния, то можно смело снять с себя груз ответственности. Ответственности за равнодушие к собственной судьбе и за то, что всё в очередной раз идёт не так, как надо. А если всё чудесным образом налаживается… Что ж, тогда мы знаем, кого благодарить — исключительно себя.

Кстати, проявление инициативы само по себе — уже часть терапии. То есть одним только своим приходом ко мне мисс Грейнджер сделала серьёзный шаг вперёд. Если бы так гладко всё двигалось и дальше — я бы очень скоро остался без этой пациентки. Но вы удивитесь, если я скажу вам, как много людей сами мешают мне помочь им и раз за разом подкидывают новую работу, то есть материал для анализа. И да, Гермиона Грейнджер была одной из таких людей.

Главное, о чём хочется сказать — она врала мне. Бессовестно врала. Разумеется, я не стану спорить с утверждением, что все люди — кто в большей, кто в меньшей степени — немного искажают действительность, рассказывая о чём-либо. Нередко такие отступления от реальных событий возникают в повествовании сами собой. То есть мы порой лжём неосознанно. Но эта моя пациентка, мисс Грейнджер, совершенно точно знала, что говорит неправду. Вернее, не так: она знала, что лжёт, недоговаривает, намеренно упускает важные детали, увиливает от прямого ответа и... снова и снова лжёт.

Она ходила ко мне на сеансы уже почти полгода. И все её рассказы, особенно о прошлом, были настолько размытыми, что впору было начать детективное расследование и разобраться, что она так яростно скрывает. Это не могло быть простой прихотью.

Например, когда она рассказывала о своём уже довольно далёком детстве, история шла гладко и правдоподобно до определённого момента. Странности начались, когда её перевели в частную школу для одарённых детей в Шотландии. Мисс Грейнджер говорила, что её родители переживали из-за этой учёбы вдали от дома, даже хотели забрать дочь из школы. Но вот почему? Пик сюжетных дыр в линии с родителями — последний год обучения. В конце каникул мистер и миссис Грейнджер взяли и ни с того ни с сего рванули на другое полушарие — в Австралию! И сейчас, спустя пять лет, не просто не вернулись домой, но и ни разу не связались со своей родной дочерью: ни единого телефонного звонка, ни письма, ни жалкой открытки на день рождения или Рождество.

А самое любопытное в этой истории, что Гермиона явно чувствовала свою вину. Будто это она бросила родителей, а не наоборот! Это чувствовалось по её интонациям, по словам, которые она использовала. Так что сомневаться не приходилось: около пяти лет назад мисс Грейнджер сделала что-то такое, из-за чего её родители, грубо говоря, отказались от неё. И всё бы ничего, если бы она рассказала мне всё, пусть даже без подробностей — это сняло бы груз вины с её плеч. И утолило бы моё любопытство...

Ведь во скольких человеческих судьбах я бы ни разобрался, мне было не под силу представить, что же натворила эта довольно милая девушка. Совершила преступление? Забеременела в столь юном возрасте, а после избавилась от ребёнка? Заявила родителям, что они портят ей жизнь, и послала их к чертям? Нет, ни один из этих вариантов не годился. Как назло, будучи терапевтом «с именем», я не мог позволить себе спросить об этом напрямую. А от наводящих вопросов она каждый раз без особого труда уходила. Впрочем, имея на это полное право. Моё время — её деньги. Её тайны — уже не моя забота.

Ещё эта девушка как-то рассказывала о своём первом серьёзном романе — с юношей, который учился вместе с ней в Шотландии и был одним из её лучших друзей. Его звали Рональд. Вероятно, имя она не выдумала, но вот остальное…

Мисс Грейнджер несколько раз с большим энтузиазмом начинала выдавать одну за другой истории о нём и о других своих школьных товарищах. Обычно она прерывала себя на полуслове, говоря что-то вроде: «Нет, это рассказывать не стоит. Не так уж и важно». Однако изредка у неё выходила полноценная недоистория. Что-то вроде:

«Мы тогда только начинали учиться там, в Шотландии. Профессор Хук дала задание на занятии по… физкультуре, а Рон, Рон... Мяч отскочил ему от земли прямо в лицо!»

(Одиннадцатилетний мальчик не справился с мячом? Допустим, но разве это хоть сколько-нибудь интересно?)

«Когда Невилл пытался сделать... лабораторную работу по химии... у него взорвалось содержимое склянки! И весь пол залило… её содержимым…»

(Вряд ли это тянет на событие, о котором вспоминают спустя десять лет, не находите?)

«Однажды мы с Гарри и Роном гуляли по школе, зашли на закрытый на ремонт этаж и нашли там огромную... сторожевую собаку на привязи!»

(Зачем в школе собака — я так и не взял в толк. Что можно охранять в ремонтируемом помещении?)

Вот те самые моменты, когда мисс Грейнджер врала мне в каждом предложении. А врать она не умела, поэтому раскусить её было несложно. В конце истории она всегда выглядела заметно расстроенной — будто подвела и саму себя, и персонажей истории, и меня. В глазах её читалось: «Извините, я действительно считала, что это будет интересно. Но я ошиблась, опять».

А я терпеливо продолжал слушать — ждал и надеялся, что однажды если уж она и не раскроет мне свои тайны, то хотя бы проговорится. Самую малость, увлекшись рассказом.

Порой у меня складывалось впечатление, что мисс Грейнджер просто нужно с кем-то побеседовать. Словно бы у нас с ней было что-то вроде негласной договорённости: она рассказывала мне о своей жизни, а я не обращал внимания на явные нестыковки и «белые пятна». Делал вид, что не замечаю, как она «путается в показаниях». И не задавал вопросов.

Вернее, задавал, конечно. Но не об этом — не уличал её во лжи. Просто давал выговориться, за энное количество наличных в час. Можете считать меня меркантильным стариком, который наживается на чужих проблемах. Я же предпочитаю думать, что делаю свою работу — настолько хорошо, насколько позволяют обстоятельства. То, что мисс Грейнджер всеми силами мешала мне понять суть её душевных проблем, никак не могло быть моей виной. Разве что отчасти.

Когда в одну из первых встреч я спросил её, почему она решила обратиться к специалисту и почему выбрала именно меня, она ответила. Да, она всегда отвечала. Но как... Сказала, что избавиться от проблем с помощью терапии ей посоветовал друг, который в своё время прошёл через войну. При этом того самого её друга, Нила, вёл совсем другой врач — специализирующийся как раз на поствоенном и посттравматическом стрессовых расстройствах. И друг посоветовал ей именно доктора Холда (моего не только коллегу, но и хорошего приятеля, кстати), но она пришла ко мне — постучала в дверь с табличкой «Доктор Чарльз Коффи». Почему — она не пояснила. Тогда я спросил мисс Грейнджер, эксперимента ради, почему она не направилась к Холду.

— Вдруг он рассказал бы Нилу что-то обо мне? — отозвалась она. — Что-то, что я сама ему не говорила и хотела бы сохранить в тайне.

— Мы не разглашаем то, что узнаём на сеансах.

— Вы можете говорить только за себя, доктор Коффи, — заметила она, кстати, довольно справедливо.

Но вот вопрос о ещё каких-то тайнах, которые эта девушка хранила в своей прелестной головке, встал ещё острее. К таинственному инциденту с родителями прибавилась ещё и щекотливая ситуация с бойфрендом (а Нил был для неё не просто другом, тут уж я догадался без помощи детектива).

Что случилось между ними? Она ему изменяла? Тогда был бы смысл рассказать об этом мне. Или были опасения, что и я могу проболтаться? Или она соврала мне о причине, по которой решила ходить на сеансы именно ко мне? Второй вариант, пожалуй, ближе к истине.

Ведь то, чем мисс Грейнджер делилась со мной, по большей части было невинными историями из прошлого либо довольно скучными эпизодами с её нынешней офисной работы. Какие уж тут секреты? Лишь раз она упомянула о своём первом интимном опыте (как раз с тем школьным другом), но не сказать, что в том рассказе было что-то порочащее. Просто обуреваемый гормонами юнец и девушка, которая не смогла дать отпор такому пылу, хоть и не хотела заходить далеко. Банально — таких рассказов я слышал массу. Да и случилось это с мисс Грейнджер года два назад, если не больше. А о своей нынешней интимной жизни она, само собой, не говорила...

* * *

Прошлый вечер выдался насыщенным не в самом лучшем смысле этого слова. Признаться, если бы я мог повернуть время вспять, то вернулся бы домой пораньше и провёл несколько спокойных часов в компании самого себя. Но вышло всё иначе.

Грейнджер слегка перебрала с алкоголем.

Грейнджер оказалась в моём доме на ночь глядя.

Я понял, что меня влечёт к Грейнджер.

Я не переспал с Грейнджер. (То есть, мне следует называть эту девчонку мисс Грейнджер, разумеется).

Эти события шли одно за другим и поочередно выбивали меня из колеи. И я даже не знал, жалею ли хоть об одном из них.

Аффи, мой домовик, уже подал завтрак и разбудил меня к нему (я проспал не больше пары часов). Пришлось вспомнить о том, что Малфои — гостеприимные хозяева, и предложить мисс Грейнджер разделить со мной трапезу. К тому же, мне осточертело завтракать одному каждое утро. А также обедать, ужинать... и спать. Хм, возможно, о том, что я не переспал с ровесницей моего сына, я немного и жалел. Но самую малость.

Стараясь не думать об этом (или хотя бы скрыть мысли под маской привычного безразличия), я направился в гостевую комнату. Кровать там была заправлена, но сделал это не домовик — одеяло лежало недостаточно аккуратно, подушки и вовсе были разбросаны поверх него. Тем временем из ванной доносился шум воды. Не нужно быть прорицателем, чтобы понять, что Грейнджер проснулась и занялась водными процедурами. И я вовсе не представлял, как она это делает… нет… Ну, разве что самую малость. Всё таки она была молода и довольно хороша собой, особенно если учесть, что под струёй воды её жуткая причёска становится более-менее сносной. Наверное.

Шум воды прекратился, и я, занятый самыми неуместными мыслями, просто не успел выйти из спальни вовремя. На самом деле — я не хотел успеть. Потому что Грейнджер вышла из ванной. И, поверьте, в одном только полотенце она выглядела лучше, чем в том платье, что я ей купил. О том, насколько хорошо она выглядит без полотенца, я старался не думать... Но не получалось. Тут даже малостью было не обойтись — слишком уж близко она стояла, распространяя по всей комнате запах душистого мыла.

Больше всего цепляло то, что она совершенно не выглядела смущенной или застигнутой врасплох. А вот я как раз ощущал себя пойманным в капкан — в предательски соблазнительный капкан, который, вопреки обыкновению, вовсе не сулил мне боли. Только сладкий плен.

— Мисс Грейнджер... — голос некстати охрип. — Я зашёл сказать, что завтрак уже накрыли... А ещё... — мой взгляд скользнул по её линии декольте, чуть влажной почти белой коже, тонкой шее, губам... Да, лучше смотреть на лицо. — Ещё мы могли бы как-нибудь вместе поужинать... Может, в эту пятницу?

Я не планировал произносить эти слова. То есть про завтрак сказать собирался, но вот приглашение провести вечер стало невольной импровизацией. Пожалеть о которой я, к счастью, не успел.

— А может, вы не будете откладывать ничего на пятницу? Прямо сейчас прекратите говорить о еде и сделаете то, зачем пришли? — сказала она таким тоном, будто я задолжал ей что-то, но не выполнил обещание в срок. Разница заключалась лишь в том, что тут было почти очевидно: «долг» такого рода отдавать может быть очень даже приятно. Однако не стоило стремглав идти на поводу у инстинктов. По сути, Грейнджер могла иметь в виду совсем другое. Мало ли зачем я мог явиться в эту спальню, по её мнению…

— Я пришёл, чтобы проверить, проснулись ли вы, — мне в тот момент и самому было обидно, что я не строил других планов. Драклова недальновидность!

— Да? Какая жалость. Я бы сейчас не отказалась от порции хорошего секса.

— Мисс Грейнджер, если это какая-то провокация, то я попросил бы вас... — в горле пересохло, а в брюках... Ну, сами понимаете.

— Конечно, это провокация! Я пытаюсь спровоцировать вас заняться со мной сексом. Вы же вчера вроде как сказали, что я вам... Не помню точно, но как минимум не отвратительна. И сейчас я вижу, что... это... — не договорив, она направила красноречивый взгляд на мой пах. Да, я был слишком очевидно возбуждён, и вряд ли кто-то решится осудить меня за это. Или за то, что я делал в ближайший час. Что мы делали.

Я подошёл к ней и сбросил полотенце на пол. И опять — ни грамма стеснения на её юном лице. Не было его и когда она произнесла:

— Знаете, у меня не очень большой опыт в этих делах.

— Но он есть, так ведь?

Не то чтобы я считал её девственницей, но всегда лучше уточнить, учитывая мою репутацию бывшего Пожирателя. Грейнджер кивнула. И выглядела при этом очень уверенной, хотя мне казалось, что в этот момент на её лице уж точно должно было показаться смущение. Или что-то, хоть отдалённо его напоминающее. Она ведь молодая женщина, стоит совершенно обнажённая перед малознакомым мужчиной и… предлагает себя?

И это Гермиона Грейнджер. Та самая девчонка, на которую неустанно жаловался мой сын.

Та самая, которая убегала от меня в Отделе тайн.

Та самая, которую пытали в моей гостиной.

Та самая, которой я зачем-то купил платье. Которую привёл к себе домой.

Та самая, о которой едва ли не каждый день вспоминает мой внук.

Та самая, которая должна вызывать раздражение, а не вожделение.

Да, та самая.

Стояла передо мной, как ни в чём не бывало. Я решил, что вряд ли это такое уж преступление против морали, и снял рубашку. Взглянул на Грейнджер — та вовсе не пыталась никуда убежать, даже глаза не прятала. Напротив, смотрела предельно внимательно, изучающе.

— Я просто хочу расслабиться. Мой терапевт говорит, что это полезно. Думаю, вы последний человек, у которого могут возникнуть какие-то чувства ко мне. Не считая физиологии. Значит, не будет никакой лишней привязанности. И вы разбираетесь в этих делах, верно? Что же касается меня…

— Вашего опыта будет достаточно, — заверил я её. — Хватит даже для того, чтобы хорошенько расслабить нас обоих. Раз уж ваш терапевт говорит...

* * *

Так вот, как я сказал, о своей сугубо личной жизни мисс Грейнджер не сильно распространялась... Да это и не столь важно, я ведь собирался поведать совсем о другом. Так, с чего я начал?..

Ей шла печаль, я заметил это с самой первой встречи и утверждался в своём мнении от сеанса к сеансу. А самое интересное заключалось в том, что она старалась её скрыть. Глупо и бессмысленно, на мой взгляд, прятать то, что тебя переполняет. Но не мне судить...

Всё изменилось спустя месяцы после нашей первой встречи. Однажды она пришла ко мне уже не настолько грустная, как обычно. Ничего нового не рассказала, зато её взгляд был красноречивее любого повествования. Я спросил её о новостях, и мисс Грейнджер не удивилась моей проницательности. Она вообще редко чему-то удивлялась.

— Я начала встречаться с одним мужчиной, — сказала она, и тут появилось объяснение, почему печаль сдала позиции. — Точнее, не совсем встречаться... Мы просто проводим время вместе.

— Наедине? — уточнил я.

— По большей части.

— В спальне?

— Да, в основном так.

— И вас это устраивает?

— Вполне, — она кивнула.

— Кто этот мужчина?

— Мой давний знакомый, но раньше мы почти не общались. Он значительно старше меня. Его сын Драко учился вместе со мной. Наверное, я вам что-то о нём рассказывала.

— Вы думаете, эти отношения выльются во что-то большее? — спросил я (признаюсь — интерес был не исключительно профессиональным).

— Вряд ли, — отозвалась мисс Грейнджер, прибавив: — Вряд ли ему это нужно.

— А что насчёт вас?

— Меня? Я... Возможно, я бы хотела, чтобы из этого что-то вышло. Иногда рядом с ним я чувствую себя почти счастливой, — призналась она.

— Вы любите его?

— Люблю? Нет, конечно. Это совсем не похоже на любовь.

— А что, по-вашему мнению, похоже?

— Любовь — это когда постоянно думаешь о человеке. Засыпая и просыпаясь. Когда не можешь не улыбаться, представляя себе его лицо. Когда готов отдать всё, что угодно, ради одного прикосновения к дорогому тебе человеку. И когда хочешь провести с ним всю оставшуюся жизнь.

— А что вы чувствуете к этому мужчине?

— Мне рядом с ним спокойно и хорошо, вот и всё.

За этот сеанс мисс Грейнджер ни разу не солгала. А я понял, что печаль этой девушке вовсе не к лицу. Просто чтобы понять это, нужно было увидеть её такую.

В тот день я понял, что скоро у меня станет на одного собеседника меньше. Неискреннего, не желающего раскрыться, недоверчивого, совершенно никудышного собеседника. Но всё же я признавал, что мне будет её не хватать.

Как ни крути, а счастливым людям терапия ни к чему.

Сложно привыкнуть к тому, что твой отец спит с твоей бывшей однокурсницей. Вернее, сложно не просто привыкнуть к такому, а принять эту новость. И, думая об этом, не выкрикивать ругательства вперемешку с фамилией Грейнджер. Кто-то другой, может, и сумел бы смириться с таким положением дел, но у меня не получалось. Хотя, откровенно говоря, не больно я и старался.

Кстати, до этой новости (об отце и Грейнджер) я и не предполагал, насколько хорошо ругательства звучат вкупе с её фамилией. Сочетаются, гармонируют, радуют слух.

Драклова Грейнджер, чёртова Грейнджер, грёбаная, мать её, всезнайка Грейнджер!

И если вы думаете, что при желании я мог поизносить её имя без оскорбительной приставки, то вы ошибаетесь. В лучшем случае я проговаривал её про себя. Например, когда говорил о Грейнджер в присутствии сына… или отца. Из-за вдруг обострившейся неразборчивости которого всё и началось…

Неделю назад я зашёл в мэнор, планировал оставить там Скорпиуса на все выходные. Мы с Асторией делали так не реже раза в месяц, и отец никогда не возражал, даже наоборот, одобрял и был обеими руками за лишнее время наедине с внуком. Не высказал он недовольства и в тот раз. Да, вы удивитесь, но он действительно не посчитал странным, что мой трёхлетний сын проведёт целых два дня в компании не только деда, но и… Грейнджер. Более того, не счёл нужным предупредить меня об этом. А можете не сомневаться, фраза вроде «Сын, все выходные за мной и Скорпиусом будет увиваться ещё и Гермиона Грейнджер, которую ты на дух не переносишь» резко изменила бы наши с Асторией планы на отдых.

Но отец в то утро о Грейнджер ни словом ни обмолвился. И этот его просчёт с лихвой окупил Скорпиус, как только вернулся домой утром понедельника. Если раньше он, не умолкая и едва ли не захлёбываясь эмоциями, во всех деталях описывал их с отцом приключения, то сейчас в этих историях начала фигурировать Грейнджер. И не пытайтесь представить себе, как я был зол! Но ведь нельзя демонстрировать такие эмоции маленькому сыну, правда?..

Естественно, я сразу явился к отцу, выяснить что к чему. Благо Грейнджер в мэноре уже не было, но отцовское спокойное, абсолютно бесстрастное лицо до сих пор стоит у меня перед глазами. Пожав плечами, он сказал:

— Мне показалось, Скорпиус остался вполне доволен выходными.

— Да, но зато я недоволен! Это мой сын, и именно я должен решать, с кем ему общаться, а с кем нет…

— Драко, пока ты оставляешь его под моим присмотром, Скорпиус будет общаться со всеми, с кем общаюсь я. В том числе это касается и Гермионы. Особенно её.

— Какого дьявола? — не выдержал я. − Что у тебя с ней за дела?

— Сугубо личные и не касающиеся тебя.

— В таком случае − не касающиеся и моего сына!

— Они со Скорпиусом отлично поладили. Неужели тебя это так злит? — отец в лёгком недоумении поднял брови.

— Не злит! — разумеется, я солгал. — Но мне это определённо не нравится. Она мне не нравится, ясно?

— То есть твоему сыну не позволено самому решать, с кем общаться?..

И так могло продолжаться до бесконечности, поэтому я развернулся и ушёл, коротко простившись. Как будто лет десять назад отец не указывал мне, кого выбирать в друзья! То есть советовал, хотя в данном случае разницы никакой. Скорпиусу всего три — что он может смыслить в людях в таком возрасте? Я рассуждал так, терзался и переживал, хотя уже понял, что спорить с отцом — бесполезная затея. Ещё до начала нашего с ним разговора было понятно, что всё будет так, как нужно ему. Как и всегда.

Но самое обидное для меня, самое дикое в этой истории раскрылось позже: Скорпиус каждый раз искренне радовался, услышав хоть слово о ней. О мисс Грейнджер, как он её называл, будто она была какой-то особо важной персоной. Настолько важной, что была достойна частого упоминания, по поводу и без. И всегда в положительном ключе.

Несмотря на это, я всё равно обожал проводить время с сыном. Не скрою, теперь наши беседы порой меня раздражали, но это не убавляло у Скорпиуса обаяния. Мерлин, иногда думаю: неужели и я в детстве был таким же? А если нет, то почему? Хотелось думать, что мы с Асторией воспитываем сына, как полагается. Вы можете сказать, что нет родителей, которые считали бы иначе, но Скорпиус и правда рос настоящим чудом — если не брать в расчёт его излишне тёплые взаимоотношения с Грейнджер.

Да я бы не так злился, если бы о ней говорил только Скорпиус, так нет же! Например, на днях я болтал с коллегой по отделу, Майком, и тот упомянул кого бы вы думали? Верно, Грейнджер. Что-то ляпнул про то, что с тех пор, как та ушла из Отдела магического правопорядка, там все зашиваются. Я и прежде слышал разговоры о её уходе из Министерства, но глубоко не копал. Мне не было до её проблем никакого дела. В отличие от, как мне порой казалось, всех остальных. Майка, к примеру.

— Ходят слухи, что Бруствер хочет предложить ей повышение, — продолжил он развивать тему.

— Что? — я не поверил своим ушам. — Она же ушла с должности!

— Ну, поэтому её и повышают. Чтобы вернулась. Зуб даю, если бы я уволился, из руководства никто бы и не пошевелился.

— Ты же не Грейнджер… — я с большим трудом сдержался, чтобы не ругнуться. В который раз.

— Наверное, она того стоит, — Майк пожал плечами.

Мне сложно было согласиться с ним. Вернее, невозможно. Ну что в ней может быть такого, из-за чего её ценят на работе? Помимо старых школьных заслуг и тесной дружбы с Поттером? Я представления не имею. И давно наплевал бы на это, если бы мог.

И я знать не хочу, пусть даже в общих чертах, чем там могут заниматься отец с Грейнджер. Что, дракл меня дери, у них может быть общего?..

* * *

Я уже почти забыл это чувство: когда просыпаешься в кровати с женщиной, а в голове нет ни одной дельной мысли, что бы такое сказать ей, кроме традиционного «доброе утро». А в случае с Гермионой Грейнджер, которая лежала в моей кровати уже не первый раз, стандартные реплики не подходили. Эта девушка требовала особого подхода.

Она проснулась, сладко потянулась, перевернулась на бок и очень доверительно уткнулась лицом в мою грудь. По всей видимости, решила ещё немного подремать. Мне не оставалось ничего другого, кроме как провести ладонью по её спине (по неправдоподобно гладкой коже) и приобнять её. То есть, я мог бы этого и не делать, теоретически, но вы сами попробовали бы удержаться…

Грейнджер пробурчала себе под нос что-то невнятное, но почему-то мне это показалось милым. В это утро она напоминала ребёнка, глядя на которого, нельзя не улыбнуться. И выглядела такой же беспомощной.

— Ты меня совсем не боишься, — сказал я, вновь поглаживая её по расслабленной спине.

— Разве есть повод для страха? — пробормотала она, прогоняя сон. — Ты не сможешь применить не только непростительные, но и элементарный Stupefy.

— С помощью заклятий левитации и щекотки можно устроить куда более изощрённые пытки.

— Нисколько не страшно, — заявила она. — Можно я ещё посплю?

— Уже почти одиннадцать. Или ты никуда не спешишь?

— Я работаю дома.

— Если я позволю тебе поспать, придёшь сегодня вечером?

Мы ужинали в мэноре уже пять дней кряду. И я не видел причин прерывать эту цепочку приятных ночей.

— Зачем ты постоянно приглашаешь? Знаешь, мы можем спать вместе. Периодически. Полагаю, это было бы удобно и приятно для нас обоих.

— А взамен? — я прокручивал в голове, что бы ей могло потребоваться от меня. Видимо, что-то связанное с её работой, не иначе. Вряд ли деньги.

— А что ты хочешь взамен? — она слегка нахмурилась.

— Я? Я получу молодую сексуальную ведьму в своей постели. А вот что ты хочешь за эту услугу?

— Парочку оргазмов, допустим.

— Всего-то? — я не сдержал усмешки.

— На постоянной основе.

— Думаю, меня устроит такой расклад.

— Вот и договорились.

Никогда бы не подумал, что после того, как мне стукнет сорок, я смогу рассчитывать на внимание со стороны женщин. Вернее, тех женщин, которые не интересуются моими деньгами и при этом моложе тридцати и хороши собой. Но вот мне сорок восемь, а Гермиона Грейнджер, ровесница моего сына, видит седьмой сон в моей спальне.

* * *

Месяц спустя мне по-прежнему было сорок восемь. И столь же юная Гермиона Грейнджер стала в моём доме самой частой гостьей. Да что там, она почти жила здесь, в мэноре, хотя знал об этом только мой сын и, вероятно, невестка — всё благодаря болтливости Скорпиуса. Ах да, внук тоже был в курсе. От этого сорванца редко удавалось скрыть интересную ему информацию.

— Ты рассказала обо мне своему мозгоправу? — спросил я Гермиону за ужином. Было сложно подобрать достойную тему для беседы, ведь общий язык мы обычно находили без слов. Но не сидеть же молча.

— Доктору Коффи? Нет, конечно. Зачем бы мне это делать?

— А зачем ты к нему ходишь каждую неделю? Пустая трата времени.

— Мы беседуем.

— Можешь беседовать со мной.

— Не путай. С тобой мы только спим.

— По-моему, сейчас между нами завязался разговор.

— Послушай, я уже привыкла встречаться с ним. Он помогает мне справиться со всем этим… Ты понимаешь.

— Боюсь, что нет. Не могу взять в толк.

— Ладно, неважно.

— Позволь мне решать, что важно, а что нет. Каким образом он тебе помогает, Гермиона? — серьёзным тоном спросил я.

— Только не надо меня допрашивать.

— Я интересуюсь. Мы беседуем, помнишь? Или на разговоры с тобой имеет право только твой личный психотерапевт?

После этого вопроса она взглянула на меня так, словно только что после часового сражения проиграла мне партию в шахматы. А на кону стоял полноценный ответ. И теперь она мне его задолжала — никак не отвертеться.

— Понимаешь, мне было очень тяжело… где-то около года назад. Я ещё работала в Министерстве, начала жить с одним магглом. И чувствовала себя очень гадко из-за того, что не могу ему ничегошеньки о себе рассказать. То есть, понимаешь, я ведь ему совсем-совсем ничего не рассказывала: сначала думала, что смысла нет, полагала, что долго это всё равно не продлится. А потом, спустя какое-то время, было уже поздно вдруг начинать откровенничать. Мы оба привыкли к моей странности. Вернее, он смирился. Но эта закрытость всё давила и давила на меня…

— И ты решила, что ещё один маггл, которому ты опять же ничего не сможешь рассказать, поможет решить проблему?

— Главным образом, доктор Коффи помог мне справиться с войной… Она всё сидела у меня в голове. Знаешь, когда идёшь по улице и всё время боишься, что-то кто-то на тебя нападёт. Например, возродившийся Волдеморт, — она усмехнулась, но не весело, а горько. — А тут из-за угла выходит самый обычный маггл в капюшоне, и ты едва не запускаешь в него что-то вроде Петрификуса. Понимаешь?

Честно говоря, я не понимал. То есть мог представить в общих чертах, но не испытывал на своей шкуре ничего подобного. Думаю, дело тут в том, что Гермиона попала на войну совсем ещё ребёнком… Ну, положим, подростком. И всё же — с неокрепшей психикой. И эта девчонка боролась с противниками куда сильнее. Да даже со мной. Что уж говорить о хоркруксах, с которыми она и её дружки были знакомы не понаслышке.

Оставалось неясным, насколько далеко всё это зашло и есть ли какие-то позитивные сдвиги. Кто знает, может, терапия и правда принесла свои плоды. А может, Гермиона изначально была в силах сама справиться со своими «тараканами». Ведь сейчас она вела себя вполне адекватно… Или нет? Алкоголь, потом секс едва ли не с первым встречным… Возможно, имелся повод опасаться за её душевное равновесие.

— Теперь такого уже нет? — спросил я, скрывая тревогу.

— Совсем немного, к этому я тоже привыкла.

Тут я понял, что виски в Хогсмиде она пила не без причины. И в постель ко мне легла тоже не просто так. Повезло ещё, что в тот вечер ей встретился именно я, а не какой-нибудь ушлый пьянчуга, во время аппарации перепутавший «Три метлы» с «Дырявым котлом».

— К такому нельзя привыкать.

— Это было несложно.

— И всё равно не понимаю, что тебе дают эти сеансы. Я могу подыскать специалиста среди волшебников. Частного, если ты не хочешь обращаться в Мунго. Всё будет анонимно.

— А если я расскажу доктору Коффи про тебя, это что-то изменит?

Это можно было перевести как «Ты от меня отстанешь?»

— Ровным счётом ничего. Но ты всё же расскажи…

* * *

Я довольно быстро привык просыпаться рядом с ней. До обидного быстро — ведь ночевали мы вместе уже не каждую ночь, как поначалу. Гермиона начала работать над каким-то исследованием, а потому торчала в своей домашней лаборатории денно и нощно. Приходила поздно, обычно без предупреждения.

Тем неприятнее было, пробуждаясь и протягивая руки к лежащему рядом податливому телу, слышать что-то вроде: «Мерлин, я сейчас способна на две вещи: могу либо ещё поспать, либо уже позавтракать. Ты в мои планы не входишь». Представьте, каково мне было такое услышать от этой наглой девчонки?

— С каких пор ты стала недотрогой по утрам? — спросил так, будто мы «встречались» не пару месяцев, а минимум год.

— Я не в настроении сейчас. Но могу вечером прийти пораньше, если тебя это порадует.

— А если мне не хочется ждать до вечера?

— Для кого-то же придумали бордели…

Тут она поднялась с кровати — да, совсем без одежды, точно хотела добить меня — и ушла в душ. Разумеется, я пошёл за ней следом. Гермиона уже стояла под струями воды и, если не брать в расчёт её поведения, была так же притягательна, как и обычно. Поэтому простым любованием её телом было не обойтись. Я шагнул в ванну, приблизился к ней со спины и обнял руками за плечи.

— Мне кажется, я знаю, как улучшить твоё настроение, — сказал и развернул её лицом к себе.

— Ты меня не понял? Я сказала, что не хочу.

Одним шагом и одним движением рук я прижал её к стене. Ничего не подумайте — аккуратно, в меру применяя силу.

— Детка… — шепнул я, не сомневаясь, что она сейчас «оттает».

— Не надо. Так. Делать. Никогда! Слышишь?!

Я отступил назад и не упустил из виду, что Гермиона с облегчением выдохнула. Как будто пару мгновений назад по-настоящему боялась меня. Нет, это даже смешно. Да она и сама говорила, что я не представляю никакой опасности.

— Что с тобой происходит?

— Всё хорошо. Оставь меня.

— И не надейся, что я уйду. Хотя бы потому, что это мой дом и моя ванна. А ещё потому, что вижу: с тобой что-то не так. Объяснись сейчас же!

— Чёрт, Люциус! Я не люблю, когда со мной так разговаривают! Не люблю, когда прямо заявляю, что не хочу что-то делать, а меня вынуждают! Я… У меня был один… — она подняла глаза к потолку, как будто пыталась удержать слёзы. — Однажды у меня был не самый приятный опыт… Ну, в этом плане. С тех пор я предпочитаю сама проявлять инициативу, если ты до сих по не заметил.

Я замер, осознавая, насколько неуместно себя вёл. Отвратительно. И тут же спросил:

— Тебя кто-то обидел? Кто это был? Тот маггл?

— Не он. И вообще, не обижал меня никто. Знаешь, сейчас это неважно, — Гермиона помотала головой. — Для тебя точно неважно.

— Какого дьявола ты считаешь приемлемым так отвечать мне на прямые вопросы?

— Своим неуместным любопытством ты можешь только вынудить меня на обман. Да и вообще… Ты мне даже не друг, Люциус, так что я не желаю выслушивать претензии, — отрезала она, обескуражив меня своей уверенностью.

Подумалось, что было бы очень кстати поднапрячься и раздобыть Веритасерум, чтобы добавить пару капель в её бокал с вином во время следующего совместного ужина. Да, не спорю, это тоже можно смело назвать отвратительным поступком, но план уже начал созревать в моей голове. А обычно мои задумки довольно быстро воплощались в жизнь.

Гермиона обошла меня и вылезла из ванны, обернувшись полотенцем. Не оборачиваясь, бросила мне:

— Пойду к себе домой. Сегодня суббота, не хочу опять столкнуться с твоим сыном.

— Что с ним не так?

— Ничего. Если не считать той мелочи, что он меня ненавидит.

* * *

…А ещё сложнее привыкнуть к тому, что, заходя в свой родной дом, всегда можешь наткнуться на Грейнджер. Одно дело знать, что она каким-то немыслимым образом охмурила отца, и совсем другое — необходимость с ней общаться. Здороваться, желать хорошего дня и улыбаться. Не то чтобы я выполнял хоть один из этих пунктов, но всё же осознавал, что правила приличия от меня этого требуют. И ощущал дискомфорт — из-за присутствия Грейнджер, из-за того, что она тоже не спешила выражать дружелюбие, из-за её уверенности в своей уместности в этом доме, из-за её драклового безразличия к моему гневу.

— Малфой.

Посмотрела на меня так, словно не ожидала увидеть. Словно это она, а не я, наследник рода, имеет полное право здесь находиться в любое время. А не только по ночам…

— Грейнджер.

— Можешь так не напрягаться, я уже ухожу.

— Я мог бы не напрягаться, если бы ты вовсе не приходила. А сейчас у меня просто нет выбора.

— Да? Тогда передай Люциусу от меня пожелание доброго утра и хорошего дня. Можешь даже поцеловать. Он ещё спит, кстати.

— Проваливай, Грейнджер. Это не твой дом.

— Только не делай вид, что ты меня выгоняешь, Малфой. Я ведь могу остаться здесь назло тебе, — она сощурила глаза, и в лице её читалась такая явная неприязнь, что мне даже стало чуть легче. Отец-то отменно делает вид, что всё так и должно быть, а Грейнджер хотя бы иногда отвечает на моё негодование… своим негодованием. Это тоже раздражает, но не так, как если бы она мне дежурно улыбнулась. — Тебе повезло, что у меня куча дел, помимо разговоров с тобой.

И она ушла.

А я битый час ждал, пока отец спустится вниз, чтобы обсудить с ним кое-что, не терпящее отлагательств. И в голове у меня всё крутились и крутились ругательства, чередующиеся с фамилией Грейнджер.

Никто и никогда не обращался к Аффи с такой почтительностью, как госпожа Гермиона. Аффи — это я, домовик семейства Малфоев. Хотя теперь от семьи остался только господин Люциус, иногда приходит юный хозяин Драко и его сын − совсем маленький Скорпиус. Аффи помнит время, когда сам господин Люциус был таким же крохой. Аффи тогда считался ещё довольно молодым и неопытным эльфом, и сидеть с ребёнком мне не позволяли. Но Аффи помнит, как взрослые эльфы ухаживали за маленьким хозяином. Аффи помнит, а вот господин Люциус, наверное, уже нет.

Госпожа Гермиона с первого дня знакомства напугала Аффи. Нет-нет, она не сделала ничего страшного! Лишь попросила называть её просто «Гермиона», но Аффи не мог позволить себе такой дерзости. Любой из знакомых домовиков Аффи потерял бы дар речи, узнав, что какому-то эльфу вообще предоставили такое право. То, что Аффи не смог обратиться к важной гостье хозяина по имени, было предсказуемо. Да что там, при господах Аффи и двух слов связать не в силах.

Но вернёмся к госпоже Гермионе. Одним вечером хозяин Люциус привёл её в Малфой-мэнор, как Аффи тогда показалось, лишь на одну ночь. Однако впоследствии эта удивительная девушка возвращалась сюда всё чаще, со временем стала задерживаться здесь всё дольше. Не буду скрывать, Аффи это несказанно радовало. До сих пор радует. Такие гости в мэноре — большая редкость.

Когда после своего первого визита госпожа Гермиона покинула мэнор, то Аффи и не надеялся, что ещё когда-нибудь встретит её. Но прошло совсем немного времени, как она снова оказалась здесь. А потом ещё раз. И ещё. Всё время проводила с господином Люциусом. Со стороны казалось, что они оба довольны обществом друг друга. Хотя мы, домовики, не очень много смыслим в людских чувствах. Ради справедливости стоит добавить: волшебники в чувствах эльфов смыслят ещё меньше. За почти семьдесят лет жизни Аффи это усвоил. Опытные домовики знают, чего ожидать от хозяев и их гостей.

Мнение Аффи о людях немного изменилось лишь после общения с госпожой Гермионой. Она очень отличалась от каждого волшебника, с которым когда-либо встречался Аффи. Или даже от любого человека, когда-либо бывавшего в мэноре. Вообще, маги похожи друг на друга. Как-то Аффи случайно услышал разговор двух волшебников о том, что все домовики на одно лицо. Мужчина, сказавший это, тогда так пренебрежительно скривился, чем ясно дал понять, что это «одно лицо» ему не по вкусу. Но знаете, Аффи бы поспорил. На самом-то деле, это все люди похожи друг на друга почти как близнецы. В отличие от эльфов. Вы просто этого совсем не замечаете с высоты своего роста.

Но Аффи опять отвлёкся, ведь рассказ не о том. О госпоже Гермионе и только о ней. Потому что она всё же отличалась от остальных. По-другому вела себя, Аффи сложно объяснить... Ну, во-первых, она с самого начала проявляла доброту. Не то чтобы всех остальных людей Аффи считал злыми, но в основном свою доброжелательность волшебники не демонстрируют. Совсем. И с домовиками любезничать не любят. И это в порядке вещей, так что не подумайте: никто из нас, эльфов, не в обиде.

Отсюда и удивление, и испуг, когда встречаешь кого-то вроде госпожи Гермионы. Слишком велика разница. И почему-то странной кажется только она, а не все остальные. Но поводы поразиться были вескими. Например, госпожа Гермиона несколько раз спрашивала, хорошо ли обращаются с Аффи в Малфой-мэноре. Само собой, Аффи говорил, что ему всё очень нравится. Но особенно Аффи нравилось, что там всё чаще и чаще появляется она. В её присутствии даже сам господин Люциус становился более терпеливым. Он совсем не кричал ни на Аффи, ни на других эльфов. И не приказывал никому наказать себя.

Хотя по старой памяти Аффи этого очень боялся, даже в присутствии госпожи Гермионы. Например, когда случайно оказывался в комнате посреди разговора, не предназначенного для чужих ушей. Однажды Аффи предположил, что в гостиной давно никого нет, и собирался навести там порядок. Но в комнате оказались господин Люциус и госпожа Гермиона. По взгляду хозяина можно было без труда понять, что тот зол. Аффи давно научился это определять. А вот что мягкая улыбка Госпожи Гермионы и твёрдо, многозначительно произнесённое одно слово «Люциус» могут свести злость на нет, Аффи выяснил совсем недавно.

На памяти Аффи никто и никогда прежде не имел такого влияния на господина Люциуса. Но и сама госпожа Гермиона нередко менялась в его присутствии. Причём по-разному. Иногда становилась открытой, но чаще закрывалась. Когда она была одна (например, сидела в библиотеке ранним утром), в ней чувствовалось больше свободы. Хотя не Аффи судить о её настроении, всё-таки не забывайте — домовики не так уж много смыслят в людских чувствах. А если кто-то из нас и услышит чей-то разговор ненароком — может не всё верно понять.

Как-то госпожа Гермиона сказала господину Люциусу, что тот её обижал. Точнее, сказала так: «Меня обижало много людей, всех не сосчитать. Ты в их числе». А хозяин не возразил. После этого Аффи вспомнил кое-что и стал беспокоиться за гостью. К счастью, позже оказалось, что переживания были напрасны…

* * *

Сложно заставить Гермиону расслабиться, если она сама того не хочет. Чертовски сложно! А как иначе незаметно вывести её на откровенный разговор, я представлял с трудом. Благо Веритасерум у меня имелся, а использовать его — пара пустяков. Не буду говорить, что испытывал какие-то угрызения совести, когда заблаговременно готовил бутылку с вином, добавляя туда пару капель Сыворотки правды. Потому что я не испытывал ничего подобного. Не только тем вечером — никогда.

А если вам хочется упрекнуть меня, знайте: я и сам планировал пить из этой бутылки. Вернее, собирался действовать по обстоятельствам. В случае, если в беседе мы затронули бы особенно щепетильные темы, я вполне мог бы не прикасаться к бокалу. Но только в таком случае. А так — мы были на равных. Если, конечно, не считать, что я знал о Веритасеруме, а Гермиона — понятия не имела. И я рассчитывал, что она об этом и не догадается. Для этого я сперва откупорил бутылку самого обычного вина, без примесей. Если что-то и развязывает язык, помимо специальных зелий, то это алкоголь. О том, что Гермиона под его воздействием меняется, я знал не понаслышке. Даже бокал-другой могли оказать на неё нужное воздействие. И на сей раз она действительно слегка разговорилась.

Мы сидели в гостиной, неподалёку от камина. По-моему, самая подходящая атмосфера для откровений.

— Это нормально, что я не чувствую себя абсолютно комфортно в твоём доме, − сказала Гермиона, когда я обратил внимание на её напряжённость в последние дни. − Я не знаю тебя так же хорошо, как своих друзей. И при этом мне известно, что ты способен на многое. Не только хорошее.

— Полагаешь, я могу тебе чем-то навредить?

— В том-то и дело, что я понятия не имею. Мне с тобой хорошо, и я здесь. Но что может случиться завтра или через месяц…

— Неужели ты всё же боишься меня? — усмехнулся я. Ведь совсем недавно она говорила об обратном.

— Нет, конечно. Ты практически безвреден. Просто я подсознательно осторожна на твоей территории. Не из-за тебя теперешнего, а по старой памяти.

— Осторожно относиться следует как раз к показательно честным людям, героям — вроде твоих друзей. Они могут нанести удар неожиданно.

— Ты тоже можешь.

— Но ты будешь готова, не так ли?..

Тут в гостиной материализовался домовик с новой бутылкой — той самой, что я заблаговременно подготовил в замену уже опустошённой. Я заранее приказал Аффи принести её в это время — и рассчитал всё довольно верно. Эльф тут же разлил напиток по бокалам и больше не привлекал моё внимание.

Гермиона взяла со столика бокал и сделала большой глоток. Ради честной игры я тоже пригубил вино. Счёл, что мне это зачтётся, если план провалится. Существовала вероятность, что она почувствует на себе действие зелья и верно определит его. Тогда ей останется только обвинить во всём меня.

— Скажи мне: кто тебя обидел? — спросил я в лоб.

— Меня обижало много людей, всех не сосчитать. Ты в их числе.

— Нет, о чём ты говорила тогда, в душе… Помнишь? Ты упомянула о неприятном опыте.

— Это было с Роном, но он меня не обижал. Просто он оказался недостаточно терпеливым. Менее терпеливым, чем мне бы хотелось в тот момент... — я всё-таки вытянул из неё крупицу истины, но Гермиона быстро спохватилась: − Зачем ты спрашиваешь?

— Хочу знать о тебе больше.

— А я не хочу рассказывать.

— Почему?

— Потому что мне кажется, что это не продлится долго. То, что между нами. Зачем сближаться, если заранее известно, что это всё впустую? Поверь, не нужно, чтобы ты знал обо мне вещи, которые я никому не рассказываю. Не нужно, чтобы хоть кто-то об этом знал! Через год ты обо мне и не вспомнишь, но у меня в голове будет сидеть мысль: Люциус Малфой в курсе, что мой первый раз прошёл неудачно. Но ведь это не нужно ни мне, ни тебе.

— О нас с тобой ничего ещё не известно. Я прислушаюсь к твоим словам, только если окажется, что у тебя где-то припрятан хрустальный шар с предсказани…

— Ох, Люциус, хватит разговоров. Пошли в спальню, пожалуйста… — оборвав мою фразу, Гермиона придвинулась ко мне совсем близко и обвила руками мою шею. − Мне с тобой безумно хорошо. Даже кажется, что я никогда не смогу или не захочу быть с другим мужчиной. Потому что с тобой, понимаешь, с тобой всё словно бы так, как должно быть. Идеально. Правда, это только в постели…

Гермиона крепко поцеловала меня, как мне показалось, отчасти ради того, чтобы перестать говорить.

− Что не так в остальное время? — спросил я, оторвавшись от её губ. Желание устроить ей допрос было самую малость сильнее желания взять её в охапку и унести в спальню. Самую малость, но сильнее.

− Со мной что-то не так. Поэтому я ищу подвох в тебе. Это же ты, Люциус Малфой. Но мне именно с тобой лучше, чем с кем-либо. Так ведь не должно быть… Мерлин, кажется, я перебрала с вином и теперь болтаю лишнее…

Умолкнув, она уткнулась лицом мне в плечо. А я устроил её у себя на коленях. Пушистые кудри щекотали мне шею, но зато я чувствовал запах Гермионы. И мог шептать ей что-то на ухо.

— Лучший способ узнать, можешь ли ты доверять мне — начать доверять, − проговорил я тихо. — Скажи, что ты чувствуешь ко мне?

— Привязанность или что-то вроде того, − она отвела взгляд. − Откуда мне знать? Раньше я такого ни к кому не испытывала.

— А почему в ту ночь ты пришла ко мне?

— Не знаю. Мне было очень одиноко. Ты ведь сам предложил. Тем вечером мадам Розмерта сказала, что я впустую трачу свою жизнь, а я зачем-то немного выпила. Не стоило тогда этого делать. Да и сегодня тоже…

— Чего ты хочешь сейчас?

— Без понятия. Честно, − Гермиона грустно улыбнулась. − А чего хочешь ты?

— Тебя, как ни странно.

Иногда мне действительно казалось странным, что я вожусь с этой девчонкой. Которая не только не ценит моих усилий, но ещё и сопротивляется. Дракл меня раздери, но если бы не зелье, она бы так и не сказала мне ни слова истины! И да, в итоге я всё же предпочёл разговорам спальню.

* * *

Как заставить глупую девчонку поверить в то, что будущее может стать очень даже приятным, если не закрываться ото всех? Сложно. Ещё сложнее убедить в чём-то глупую девчонку, которой долгое время внушали, что она умна. И да, в случае с Гермионой это так, но вряд ли прочитанные книги добавили ей жизненного опыта. А война подарила ей только страхи и уверенность в том, что сеансы у маггловского мозгоправа — это нормально.

Гермиона всё твердила, что ей неуютно на моей территории. И я решил нарушить её зону комфорта и наведался в пригород Лондона. Там не было ничего интересного для меня, поверьте. Если не считать Гермионы. Прошлым утром она сказала, что сегодня ей нужно будет немного поработать дома. Заявила, что не сможет прийти. Поэтому я решил сделать это сам. В собственном доме у Гермионы будет меньше отговорок. На сей раз я обошёлся без Веритасерума и больше не собирался прибегать к его помощи.

— Что ты здесь забыл? — резко спросила она, отворив дверь. И это после того, как я потратил всё утро для того, чтобы разузнать её адрес.

— Тебя.

— Я сегодня занята, прости.

— Конечно, занята. Потому что проводишь время со мной.

— Я работаю.

— Тогда я помогу.

— Люциус, не надо…

— Надо!

— Ты когда-нибудь идёшь на компромиссы?

— Никогда. А разве в этом есть необходимость?

— Заходи…

Гермиона распахнула дверь и прошла в гостиную. Там, на диване и рядом с ним, повсюду валялись книги и исписанные листы пергамента. Похоже, она действительно была поглощена работой.

— Пошли наверх, — бросила она и двинулась по лестнице.

В одной из комнат на втором этаже стоял большой медный котёл, в нём вовсю готовилось зелье. Я не смог по его виду и запаху определить, что это за варево.

— Это мой маленький эксперимент, — ответила Гермиона на незаданный вопрос. — Пытаюсь приготовить зелье для сращивания костей.

— Костерост давно изобретён.

— Да. Ужасного вкуса. А я пытаюсь его улучшить.

— Похвально. Но тебе не кажется, что устраивать любого рода эксперименты в маггловском доме — опасно?

— Можешь считать эту спальню моей лабораторией. Здесь достаточно защитных заклинаний, и я убрала почти всю мебель.

Что бы она ни сделала с этой комнатой — лабораторией её назвал бы лишь слепой. Уверен, Гермиона и сама это понимала, но желала выглядеть уверенной в своих действиях. Что ж, передо мной у неё это не получилось.

— Я пришёл поговорить. Хочу, чтобы ты чувствовала себя в безопасности рядом со мной. Что мне сделать для этого?

— Я и чувствую, − она даже не взглянула на меня, всё внимание сконцентрировав на котле и его содержимом.

— В таком случае… Как сделать так, чтобы ты чувствовала себя в безопасности в моём доме?

— Никто и никогда не заставит меня чувствовать себя в мэноре как дома. Прости, но в твоём поместье нет ничего, ради чего мне хотелось бы туда возвращаться. Кроме тебя. И, может быть, книг.

— А что заставляет тебя возвращаться сюда?

— Это дом моих родителей. Они сейчас в Австралии и вряд ли когда-нибудь вернутся в Англию. И уж точно они не вернутся сюда… Раньше это была их спальня, знаешь. Я стёрла им память — изменила все воспоминания, убрала всю информацию о себе. Это случилось до войны. А после целитель из Мунго сказал, что если попытаться ещё раз вмешаться в их память — они могут лишиться рассудка. Поэтому… Это навсегда. Но у них всё хорошо, я проверяла. Они даже забрали с собой Косолапуса, моего кота. Он полукниззл, очень умный, наверное, присматривает за ними. Но мне безумно не хватает их. Я просто… — Гермиона зажмурилась, прикрыв лицо ладонью. — Я просто скучаю.

— Мне очень жаль.

— Твоя жалость не меняет ситуацию.

А я-то думал, что такие, как она, как Гермиона Грейнджер, как раз ценят эти бессмысленные слова вроде «мне жаль», «прости» или «не унывай». Оказалось, эта девчонка была не из сентиментальных. Или она не ценила подобные речи только из моих уст?

— Я предоставлю тебе лабораторию. В мэноре она оборудована, есть все основные ингредиенты.

— Не стоит.

— Стоит. Не спорь, мы это уже проходили.

— Хорошо, — она кивнула, согласившись подозрительно быстро. — Спасибо.

После этих слов Гермиона замолчала, продолжая помешивать зелье: сперва по часовой стрелке, затем против часовой. Я глядел на её руки с неправдоподобно тонкими запястьями и не мог оторваться. А она всё молчала. Пожалуй, я бы на её месте тоже не проронил ни слова: у неё и без меня хватало мыслей в голове, причём не самых весёлых.

— Ты пришёл, чтобы посмотреть, как я готовлю зелье?

— Чтобы посмотреть, как ты живёшь.

— И что — ничего интересного, верно?

— Гермиона… Раз я пришёл, значит, ты мне интересна. И это факт, который тебе не следует подвергать сомнению.

− Ладно, я скоро закончу. Можешь остаться на ужин, но не жди от меня кулинарных шедевров…

* * *

Иногда Аффи боялся за госпожу Гермиону. Потому что был в поместье, когда она действительно оказалась здесь впервые.

В тот день Аффи ничего не видел своими глазами, потому что находился на кухне. Но другие эльфы рассказывали ему, что в доме появились три новых пленника. И что одну из них, юную девушку, пытают в гостиной. И что делает это мадам Лестрейндж, которая не отличалась мягким характером — уж домовики это знали.

Ещё Аффи слышал крики, от которых хотелось закрыть уши. Аффи и закрывал, но вопли всё равно не утихали. Аффи не видел, совсем-совсем не видел, из-за чего были крики, но представлял. Чтобы вы знали − у домовиков хорошее воображение. Обычно это неплохо, но не в данном случае.

Позже, когда всё утихло, Аффи переместился в гостиную. Тогда и увидел её впервые — лежащую в полубессознательном состоянии госпожу Гермиону (хотя тогда ещё не знал её имени). Аффи не хотел бы увидеть её в таком положении снова. Не хотел бы. И сейчас, спустя годы, был благодарен Добби, которого за его своенравие и необъяснимое стремление к свободе за спиной осуждали все эльфы мэнора. Хотелось бы сказать Добби «спасибо» за то, что госпожа Гермиона осталась жива и невредима. Не только потому, что она так добра к Аффи. А потому, что она хороший человек. И в её присутствии все вроде бы становятся немного добрее. Так казалось Аффи.

Но Аффи не мог понять: почему она возвращается сюда снова и снова, если именно в этих стенах ей довелось пережить такое? Наверное, госпожа Гермиона — очень сильный человек. Аффи не понять. Обычному ничем не примечательному домовику не понять.

Пожалуй, дело было в хозяине, в господине Люциусе. По крайней мере, Аффи хотелось так думать. Ведь если это так, то госпожа Гермиона могла бы переехать в мэнор. И здесь стало бы гораздо лучше. Аффи даже кажется, что господин Люциус согласился бы с этим мнением.

Как-то Аффи переместился в спальню к хозяину по его зову, и тот приказал ему приготовить ужин на двоих.

— Будет госпожа Гермиона? — спросил Аффи, сам не веря, что позволяет себе такую наглость.

— Надеюсь, — отозвался господин Люциус, даже не отругав его за непозволительное любопытство. Тем более — не наказав.

В тот вечер госпожа Гермиона пришла. Она даже похвалила стейк из сёмги, что был подан на стол. Аффи хотел бы, чтобы его стряпню хвалили каждый день. Но это было бы возможно только в том случае, если бы госпожа Гермиона жила в мэноре. Только вот она здесь не жила. А Аффи всё думал: как бы намекнуть ей на то, что ей тут всегда рады? Но не мог придумать. Всё-таки мы, домовики, не сильны в общении с людьми. Даже с такими, как госпожа Гермиона Грейнджер.

Шерсть и когти — вот первые два пункта, на которые стоит обратить внимание, когда покупаешь кота. Но на деле так делают только специалисты. Например, я и мой муж, мы уже не одно десятилетие владеем зоомагазином на Косой Аллее. Поэтому к отбору товара подходим со всей ответственностью. Иначе бы наша лавочка не пользовалась бы таким спросом у волшебников. Мы своё дело знаем.

Остальные же маги, обыватели, подходят к выбору животного немного безответственно. Чаще всего покупают питомцев в подарок детям, когда те только поступают в школу или спустя год-другой. Взрослые волшебники, конечно, стараются выбрать кого-то стоящего, ориентируясь по внешности (которая включает в себя те же шесть и когти). Но чаще всего их усилия сводит на нет однозначная симпатия ребёнка к какому-то конкретному животному — будь то хоть сова, хоть жаба, хоть кот, хоть... полукниззл.

Это было давно, но отчего-то я запомнила тот день. Прошло уже больше десяти лет с тех пор, как одного из моих любимцев — полукниззла Косолапуса — купила на первый взгляд ничем не примечательная девочка-школьница. Если вы когда-нибудь работали в зоомагазине или в приюте для животных, то и без меня знаете: здесь всегда есть такие питомцы, на которых точно никто не позарится, даже если снизить цену до одного кната. Большой рыжий кот с кривыми лапами и приплюснутой мордой, несомненно, относился к этой категории.

Несмотря на то, что коты всегда считались самыми популярными питомцами у магов (если не считать сов), а примесь книззла добавляла животному ума, почему-то именно Косолапуса все клиенты обходили стороной. Вероятно, люди привыкли судить по внешности. А вдобавок к облику «не с обложки», у этого животного ещё и характер был не сахар — он вовсе не пытался никому понравиться. Обычно так говорят про волшебные палочки, но я бы сказала это и о Косолапусе: он хотел сам выбрать себе хозяина, а не стать одним из отобранных «по одёжке» животных. Если его заметили и оценили по достоинству — это точно не просто так, точно не случайность. Ведь у нас тут глаза могут разбежаться от ассортимента: есть и ядовитые оранжевые слизняки, и кролики, и вороны, и карликовые пушистики, и крысы разных расцветок (они даже порой прыгают через «скакалку» из собственных длинных хвостов), в наличие пресмыкающиеся и даже насекомые — от пауков до диковинных бабочек.

Неудивительно, что глаз не падает на недружелюбного кота с примесью книззла. Да, наверное, таков и был замысел Косолапуса − найти того самого единственного волшебника, который сможет увидеть именно его. И маленькая, забавно улыбающаяся, лохматая девочка по имени Гермиона Грейнджер стала тем самым человеком, которого ждал Косолапус. И дождался.

Помню, как она зашла в наш «Волшебный зверинец». Мы с мужем как тогда, так и сейчас хозяйничаем здесь по очереди, изредка вместе. В тот день я работала одна. И вот в магазин зашла девочка с парой друзей — в одном из них без труда узнавался Гарри Поттер, в другом — младший мальчик из семьи Уизли. Как я поняла из их разговора, родители юной мисс Грейнджер в качестве подарка на четырнадцатый день рождения вручили ей приличное число галлеонов. Девочка планировала купить на них сову (очень разумное решение), но у нас на тот момент их не оказалось. Ей бы стоило, наверное, сразу развернуться и направиться к нашим конкурентам — в торговый центр «Совы». Но здешние животные, показывающиеся из-за каждого уголка, заворожили ребят.

Пока мальчики рассматривали нашу гордость — огромных пурпурных жаб, которые то и дело причмокивали, поедая дохлых мух, — внимание мисс Грейнджер привлёк огненный краб, тот лежал у окна и поблёскивал своим нарядным панцирем в драгоценных камнях. Но им она любовалась недолго — спустя пару минут её отвлекло громкое «мяу!» из другого конца магазина. Это Косолапус подал голос. В глазах школьницы этот «бедный котик» (так она его назвала в тот день) выглядел настолько несчастным, что не купить его она попросту не смогла.

Ну и, не стану скрывать, я тоже добавила масла в огонь — рассказала мисс Грейнджер, что уже больше десяти лет Косолапус никак не может найти себе хозяина. Поведала я и о его книззловой крови, дающей ряд преимуществ перед остальными котами. Ведь это означало, что Косолапус обладает превосходно развитой интуицией, можно сказать, даже может похвастаться небольшими магическими способностями: моментально чувствует, кто друг, а кто враг. Подруге Гарри Поттера, с которым с рождения что-то приключалось, такой питомец был просто необходим. Хотя Рон Уизли, что стоял неподалёку, совершенно очевидно, был против такого выбора. Глядел на Косолапуса неодобрительно и всё поглаживал свою старую крысу, которая нервно ёрзала, сидя у него на руках.

Поймите, я не то чтобы уговаривала мисс Грейнджер купить Косолапуса. Но в мои обязанности входило консультирование клиентов: мы с мужем всегда рассказываем потенциальным покупателям о повадках того или иного животного, об их плюсах и минусах, о тонкостях содержания каждого магического создания в домашних условиях. А что итогом данной консультации стала довольная третьекурсница Хогвартса с огромным рыжим чудом на руках — лишь удачное стечение обстоятельств. Или воля судьбы, если вам так угодно.

Казалось бы, каждый день из «Волшебного зверинца» выходили люди с покупками, а уж в преддверии первого сентября их были десятки. Но почему-то я запомнила именно Гермиону Грейнджер и её Косолапуса. Не удивляйтесь: я все эти годы не забывала о девочке, позже ставшей героиней войны. Но так, память о ней хранилась где-то на задворках сознания. Пожалуй, по-настоящему, со всеми подробностями из прошлого, я не вспоминала о ней до недавних пор…

* * *

Началось всё с того, что Люциус Малфой пересёк порог моего магазина. Выглядел он вполне миролюбиво, так что я ничуть не испугалась его появления. Знаете, в наше время многие ведь сторонятся таких, как он — бывших Пожирателей Смерти, потенциальных преступников. Хотя Малфой стал одним из тех, кто мало-помалу возвращал себе былой авторитет. Может, поэтому и я не ощутила страха. Подумаешь — мужчина, которого, пусть и со скрипом, но оправдали по всем статьям, прогуливается по Косому переулку. Да он тут вместе с внуком постоянно появляется (маленький Скорпиус, кстати, один из моих любимых «гостей» − даже если уходит без покупки, настроение поднимает при любом раскладе). Но на сей раз его дед зашёл один. Вежливо поздоровавшись, сказал:

— Я бы хотел купить кота. В подарок одному человеку.

— Какого именно кота вы бы хотели? Порода, расцветка, возраст? — привычно поинтересовалась я. — У нас огромный ассортимент.

Малфой задумался. Было заметно, что идея этой покупки пришла к нему спонтанно. Либо он просто счёл, что купит первого попавшегося кота, который ему приглянется, и не обдумывал детали.

− Раньше у неё был большой рыжий кот, — наконец отозвался он. — Пожалуй, теперь надо найти кого-то другой масти... Допустим, с белой шёрсткой.

− С белой? — переспросила я, хотя уже была практически уверена, с какой покупкой уйдёт Малфой. — Думаю, я знаю, кто вам нужен.

Я прошла в дальний угол магазина, где на нескольких мягких подушечках и в глубоких плетёных корзинах лежали совсем ещё маленькие котята. Их привезли сюда лишь несколькими днями ранее. Один из них — этот малыш был моим любимчиком — обладал мягкой белоснежной шёрсткой без единого пятнышка. А глаза у него были ясно-голубые, как небо в безоблачный день. Честное слово, я бы этого красавца себе забрала, будь у меня дома место ещё для одного питомца.

− Мерлин, он такой маленький… − Малфой сразу понял, кого я собираюсь ему продать. — За ним нужен будет какой-то особенный уход?

− Нет, этим крошкам уже больше месяца, они достаточно самостоятельны и не особенно привередливы в том, что касается питания. Пока что этот малыш предпочитает преимущественно молоко.

Малфой задал ещё несколько вопросов, после чего ожидаемо обменял мешочек с галлеонами на корзинку с котёнком. В тот момент я понятия не имела, кому предназначался этот подарок. Соответственно, и о Гермионе Грейнджер я не подумала. Эта девушка напомнила о себе спустя несколько дней…

* * *

Я долго думал над словами Гермионы о том, что моя жалость ничего меняет в её незавидном положении. Всё предельно ясно: родители живы и здоровы, но о её существовании не имеют ни малейшего представления. Я и правда ничем не мог помочь. На первый взгляд.

Она говорила о том, что ей нужна свобода — и домовики по моему указанию подготовили для неё отдельную комнату, которая располагалась совсем недалеко от лаборатории. К счастью, свои опыты Гермиона всё же перенесла в мой дом, и о её безопасности я мог не переживать (ну, или переживать чуть меньше). С другой стороны, переезжать в мэнор Гермиона всё равно не спешила. Несмотря на наличие отдельной спальни, она предпочитала большую часть дня проводить в доме родителей. Сперва я подумывал опустить руки, так как сходу придумать другие рычаги давления на неё, увы, не мог. Наверное, потерял хватку. Либо совесть не позволяла мне манипулировать Гермионой в открытую — всё-таки я испытывал к ней что-то… нечто особенное, отличное от обычного вожделения.

Но она упомянула кота. Косолапус — хм, довольно нелепая кличка. И за эту привязанность к домашнему животному уже можно было зацепиться. Я не думал, что новый питомец поможет Гермионе справиться с переживаниями, но рассчитывал, что мой жест — скромный подарок — хотя бы не будет отвергнут. Сами подумайте: разве можно отказаться от котёнка? Когда я принёс его в мэнор, домовики тут же обустроили ему уголок, и малыш лежал в полудрёме, тихонько мурлыкая. Я и сам не отказался бы от такого друга, но что поделать — предназначался он другому человеку. Хотя я рассчитывал, что со временем питомец станет нашим общим другом.

С приходом Гермионы, вечером, я уложил котёнка в корзинку и преподнёс ей этот презент, едва она сбросила верхнюю одежду.

— Я приготовил тебе подарок.

− Разве сегодня какой-то праздник? — она с подозрением взглянула на безобидную корзинку, ещё не рассмотрев, что в ней.

− Разве подарки можно дарить только в особенные дни? Впервые слышу о таком правиле.

− Спасибо, — Гермиона взяла корзину и, на миг удивившись, залюбовалась котёнком. — Я могу забрать его к себе?

− Он будет жить здесь.

− Это нечестно, − она сдвинула брови. — Подарить что-то, а через мгновение добавить нелепые условия, из-за которых подарок обесценивается. Как это в твоём стиле…

− Рад, что не возражаешь, − я решил пропустить мимо ушей её негодование. − Надеюсь, тебе всё же понравился подарок.

С удовольствием заметил, как порозовели после моих слов её щеки. То ли от праведного гнева, то ли от раздражения, то ли от обиды. Гермиона вообще часто кидалась из крайности в крайность: то днями могла ходить с одним и тем же выражением полнейшего безразличия на лице, то выдавала по несколько ярких эмоций в секунду. Начиная от злости и заканчивая слезами. Чего ждать сегодня — я не знал, но был готов ко всему. Собственно, рядом с этой девушкой я постоянно был начеку. Гермиона Грейнджер умела и умеет держать человека в тонусе.

Вот и сейчас от неё следовало ожидать чего-то… Чего-то. Гермиона устроилась на диване, но возвращать мне подарок пока не спешила.

− Мы же не встречаемся, Люциус, − процедила она. − Мы всего лишь спим вместе, так?

− Ты настолько часто напоминаешь мне об этом, что я просто в смятении. Скажи, ты что, хочешь, чтобы я думал так о тебе? Как о женщине, которая нужна только для одного?

− Я не совсем понимаю…

− Всё ты понимаешь. Хочешь, чтобы я ждал тебя только к ночи и выпроваживал к утру, потому что в другое время ты мне не нужна? Мы ведь только спим! Или всё-таки хочешь, чтобы наше общение немного расширилось? Чтобы я дарил тебе подарки, приглашал на ужин?

Я стоял, глядя на неё в упор сверху вниз. Понимая, что вот сейчас, с минуты на минуту, должен произойти переломный момент. Забавно было осознавать, что главной причиной перемен вполне мог стать маленький белый котёнок. Который, даже если и был смышлёным, вряд ли понимал, что вокруг него творится. И уж точно не осознавал всю ответственность, что была на него возложена.

− Ужин, подарки… Это очень похоже на романтические отношения, − проговорила Гермиона, и голос её немного дрожал. − Мы договаривались о другом.

− Правда? А мне плевать. Либо ты сейчас соглашаешься ужинать со мной каждый чёртов день, хотя бы в мэноре, либо можешь уходить и не возвращаться… до ночи.

Теперь Гермиона выглядела озадаченной. Она достала из корзинки котёнка и уложила его к себе на колени. Тот сразу признал новую хозяйку — довольно замурчал, потирая голову о её живот. Я почти позавидовал этому крохе.

— Я назову его Одуванчик. Можно?

— Конечно. Он здесь только для тебя, − я с облегчением выдохнул, не встретив очередной партии негодования. — Я так понимаю, завтра мне ждать тебя к ужину?

− Да... Наверное. Но почему я? — спросила Гермиона. — Раз у тебя получилось влюбить меня в себя, то ты с лёгкостью проделаешь это и с любой другой женщиной.

− А ты не думаешь, что и у тебя получилось влюбить меня в себя? Не думаешь, что, дракл тебя дери, иначе я не стал бы с тобой возиться?

− Возиться? О чём ты? Я не прошу тебя ничего для меня делать.

− Поверь, если бы ты удосужилась попросить, то упростила бы мне работу. А так — мне приходится полагаться на собственные догадки. Я как слепой — иду непонятно куда, но надеюсь, что в верном направлении. Хотя, судя по твоему поведению, я сделал больше неверных шагов и вот-вот зайду в тупик.

− Подожди, то есть Одуванчик… И лаборатория… И комната… Ты решил, что мне это нужно?

− Верно.

− В таком случае, ты действительно постарался.

− Надо же, заметила.

− Но если всё это так сложно, зачем ты со мной «возишься»? — спросила Гермиона так, словно ожидала от меня конкретного ответа.

− Если бы я сам знал…

* * *

Одуванчик остался в мэноре. Гермиона в ту ночь тоже. Засыпая, она сказала: «Иногда мне кажется, что я от тебя уже никуда не денусь. Даже если захочу уйти, ты мне не позволишь». Чертовски верные слова, мне даже не нужно было соглашаться с ними. И без того было ясно, что её «иногда мне кажется» следует переводить как «для нас обоих очевидно».

А теперь у меня был дополнительный козырь. Я рассчитывал, что благодаря новому пушистому жителю мэнора Гермиона будет чаще бывать в моём доме. Ещё я надеялся, что Одуванчик её по-настоящему радует. Мерлин, да он радовал даже меня!

— Одуванчик похож на тебя, — сказала Гермиона следующим утром. — Хоть он пока и маленький, но чувствуется в нём какое-то благородство. А ещё он блондин.

— Он слишком мил, чтобы можно было нас сравнивать, — я не сдержал усмешку.

— Уверена, в детстве ты был не менее очаровательным. Посмотри только на Скорпиуса — не удивлюсь, если из него в итоге вырастет столь же важный самодовольный тип, как ты.

— Таким ты меня считаешь?

— Изначально я планировала сделать комплимент, Люциус… Ты сам всё испортил, − Гермиона пожала плечами. − Я же сказала вчера, что… Что я влюбилась в тебя. То есть… Ох… Ты нравишься мне даже больше, чем Одуванчик. Хотя он гораздо более дружелюбный. И он ничего от меня не требует.

— Это больше похоже на комплимент, − сказал я. В душе безмерно радовался, что хоть раз получилось вывести Гермиону на откровения без использования «запрещённых приёмов».

— И ещё… Я благодарна тебе за всё, что ты делаешь. Лаборатория в мэноре и правда очень удобная.

— Чудно.

— Люциус… − Гермиона заметно нервничала. Вероятно, из-за моего немногословия. − Ты ведь не считаешь меня ходячей проблемой?

— Разумеется, нет. Иногда ты становишься сидячей или лежачей проблемой. А то и вовсе бегающей. Масса вариантов.

— Прекрати!

— Детка, — тут я обнял её. — Поверь, ты вовсе никакая не проблема. Но правда в том, что у тебя полно проблем. Их можно и нужно решать, не откладывая на потом. Мы можем сделать это вместе.

* * *

Спустя несколько дней после того, как к нам в «Волшебный зверинец» заглянул Люциус Малфой, порог магазина переступила и Гермиона Грейнджер. Как и бывшего Пожирателя, известную героиню войны я попросту не могла не узнать. Она неуверенно осмотрелась по сторонам: наверное, причиной тому стали животные, которые тем утром никак не могли усидеть на местах — всё мельтешили перед глазами.

− Присматриваете что-то новое для Косолапуса? — поинтересовалась я после обмена приветствиями.

— Что?.. О, нет. Косолапус теперь живёт с моими родителями. Знаете, они переехали в Австралию, и я решила оставить с ними такого умного помощника. Но мне на днях подарили прелестного котёнка, совсем маленького. Я хочу купить ему ошейник: что-нибудь неброское, но красивое.

— Новый питомец — это замечательно, — улыбнулась я. — У нас много разных ошейников и других аксессуаров для животных. Какой масти ваш питомец? Если рыжий, то ему подошёл бы такой вот замшевый…

Я достала из прилавка большую коробку с ошейниками из разных материалов и выудила оттуда недавно доставленный к нам с континента ошейник из натуральной замши благородного коричневого оттенка.

— Он белый. Белый и пушистый. А глаза — голубые.

После этих слов сложно было не вспомнить Малфоя и его покупку. Всё же на Косой Аллее было не так много магазинов с животными. С другой стороны, мисс Грейнджер общается с магглами, и котёнка ей вполне могли подарить простецы. Но почему-то этот вопрос без ответа не давал мне покоя. Я точно знала: если не выясню правду, то буду мучиться из-за этого ближайший месяц, а то и дольше.

− Я ошибусь, если скажу, что котёнка вам подарил Люциус Малфой? — рискнула я задать вопрос.

− Что? − мисс Грейнджер выглядела ошарашенной. − Нет, не... Не ошибётесь. Он очень милый. В смысле, котёнок милый. Я назвала его Одуванчиком.

− Рада, что вы остались довольны уже вторым питомцем, купленным у нас.

— Да… — она неуверенно кивнула. — Пожалуй, я возьму вот этот ошейник.

Её выбор пал на серый кожаный ошейник безо всяких узоров. Пожалуй, Одуванчику такой и правда пойдёт. Я искренне надеялась, что мисс Грейнджер не расстроилась из-за моего немного бестактного вопроса. Потому что, уходя, она даже не попрощалась. И выглядела излишне задумчивой.

Правда, спустя месяц или чуть больше я выяснила, что у неё всё хорошо. Так же хорошо, как и у Люциуса Малфоя. Можно было рассчитывать, что и Одуванчик доволен жизнью. Всё же шерсть и когти у него были отменные. Этот котёнок, без сомнений, стоил потраченных на него галлеонов.

Когда люди пьют, я чувствую себя спокойно, словно нахожусь у себя дома. Несмотря на то, что в мой паб заходит много школьников, в глубине бара стоит-красуется алкоголь на любой вкус. Под его воздействием люди меняются − да, не всегда в лучшую сторону. Зато всегда становятся искреннее, даже вопреки собственным желаниям. Поработали бы вы в «Трёх метлах» хоть пару субботних вечеров — поняли бы, о чём я толкую.

Школа — это, так скажем, государство в государстве. «Три метлы» для его «граждан» — преподавателей и учеников — выполняет функции своеобразного общего курорта. Здесь можно одновременно и отдохнуть от учебных хлопот, и обсудить все насущные проблемы. Ни для кого не секрет, что Хогсмид хоть и ассоциируется у британских магов с Хогвартсом, но сюда частенько заходят волшебники, которые выпустились не один год назад. С ними всегда интересно поболтать. Со стороны может показаться, что вечерами я вся в делах, вечно бегаю от бара к столикам и обратно без секунды на отдых. Но на деле я всегда готова выделить время на доверительную беседу с клиентом. Особенно, если этот клиент — кто-то вроде Гермионы Грейнджер, а большая часть посетителей уже разбежались кто куда. В таких обстоятельствах я могу позволить себе даже присесть за столик рядом с героиней войны (которую помню ещё ребёнком) и взамен заказанного безалкогольного сливочного пива поставить ей на стол бутылку нашей фирменной медовухи.

Гермиона в тот день выглядела довольно подавленной. Несмотря на это, разговор обещал быть весьма интересным. В первые несколько минут беседы выяснилось, что она заходила в Хогвартс, чтобы повидаться с Минервой. Как оказалось, девочка готовит какие-то зелья для школьного больничного крыла. Почему Гораций не в состоянии управиться с этим сам — непонятно, да это не столь важно. Главное тут, что Гермиона берётся за дополнительную работу. Хотя ранее я слышала от кое-кого, не буду называть имён, что она сама оставила министерскую должность, решив заняться какими-то собственными исследованиями. Думаю, в Хогвартсе Гермиона обсудила ещё и этот вопрос с кем-то из преподавательского состава, но мне об этом решила не говорить. Оно и не удивительно — на тот момент девочка едва пригубила мою замечательную медовуху. До полной искренности не хватало двух до краёв наполненных бокалов.

− Тебе нужен достойный молодой человек, дорогуша. Даже не так: тебе нужен достойный мужчина, — сказала я наставительно после того, как Гермиона начала говорить ещё что-то о работе и новом варианте зелья то ли от простуды, то ли от переломов, то ли от головной боли. А может, от всего сразу.

− У меня уже есть… То есть, у меня был молодой человек. Мы совсем недавно расстались. И я пока что не хочу с этим спешить. Одной побыть тоже полезно. Опять же, для исследований…

— Не хочешь спешить? Да ты хоть понимаешь, что пока откладываешь всё на потом, дни проходят мимо? А то и месяцы, и годы! Поверь одинокой женщине: я-то понимаю в этой жизни побольше твоего.

− Пусть проходят, − Гермиона равнодушно пожала плечами.

— Посмотри только на того симпатичного юношу в дальнем конце зала, − не сдавалась я. − Он с тебя весь вечер глаз не сводит, а ты только и делаешь, что смотришь в пустоту да думаешь о своём. Выпей. От моей медовухи ещё никто не отказывался.

— Может, всё-таки принесёте сливочное пиво? Я бы не хотела…

— Ой, что заладила! Не хочешь — не пей. Но в ожидании очередной порции пива, которое пьют только школьники, ты впустую тратишь свою жизнь, дорогуша.

После этих слов я удалилась. Из-за барной стойки наблюдала, как Гермиона, следуя моему совету, всё же попивает медовуху. Параллельно она делала какие-то записи в ежедневнике, а на милого молодого человека, о котором я упомянула, не обращала ни капли внимания. Вскоре тот ушёл вместе со своими приятелями. И в какой-то мере я была даже солидарна с Гермионой. Наверное, сложно отличить искреннюю симпатию от праздного любопытства и желания пообщаться с «той самой Гермионой Грейнджер», о которой пишут в газетах и которую сейчас приводят в пример всем школьницам. Этой девочке, в отличие от того же Гарри Поттера, не посчастливилось найти вторую половинку ещё до войны. А после…

Чтобы понять, что стало с ней после, нужно было только видеть её в конце вечера. Гермиона выпила не так много — на столе оставалось около половины бутылки медовухи, − но и настроение её, соответственно, не повысилось. Хотя алкоголь всё же возымел действие: к выходу Гермиона шла неровным шагом.

− Милочка, куда ты собралась на ночь глядя? Воспользуйся камином! — остановила я её.

− Нет, мне нужно… я аппарирую домой.

− Что ты, что ты! В таком состоянии? Переночуй наверху, у меня есть свободные спальни. Это не хоромы, конечно, но…

− Хорошо. Я прогуляюсь немного и вернусь. Нужно подышать свежим воздухом.

В ту ночь я её так и не увидела снова. Надеялась, что Гермиона сумела аппарировать без происшествий или решила добраться до Хогвартса и переночевать там. Да мало ли ещё вариантов…

Много позже, несколько месяцев спустя, я узнала, с кем столкнулась Гермиона возле моего паба. Никогда бы не подумала, что Люциус Малфой из тех, кто решает спонтанно помочь постороннему человеку, пусть даже юной миловидной девушке. В тот день, кстати, он послал мне сову с запиской, что хочет обсудить одно дельце: что-то о его заведении на Косой Аллее. То ли сотрудничество хотел предложить, то ли ещё что… Я так и не узнала. Ведь от встречи со мной его отвлекла Гермиона Грейнджер.

Когда я впервые увидела их вместе, с того вечера минуло, пожалуй, два месяца, если не больше…

* * *

Для меня самое прекрасное в ней — это её тело, со всем его простотой и изяществом. Правильнее было бы сказать что я восторге от глаз Гермионы или от её губ… Но нет. Я ценил то, к чему доступ имелся только у меня. Любил её худенькие ножки, тонкую талию, аккуратную грудь, ключицы и… И всё остальное тоже любил. Люблю до сих пор.

Но я очень хорошо помню то время, когда Гермиона ещё не была моей — так, как мне этого хотелось. Мы проводили очень много времени вместе, и я чувствовал, что так и должно быть. Но в то же самое время ощущал, что она отгораживается. Что бы я ни делал, Гермиона не могла или не хотела открыться мне. Лишь по чуть-чуть, настолько медленно, что порой мне казалось, что я топчусь на месте.

Диссонанс вызывало ещё и то, что самое прекрасное в ней — да, её тело — я получил ещё в начале. И мне даже не пришлось этого добиваться. Она сама сделала первый шаг и эту привилегию у меня не отнимала. Поэтому я так отчаянно обожал заниматься с ней любовью. Держать Гермиону в объятьях, снимать с её одежду. Нависая над её хрупкой фигуркой, видеть на её лице откровенное наслаждение. Чувствовать, как она подаётся мне навстречу, слышать её стоны и прерывать их поцелуями. Или когда она была сверху и перехватывала инициативу на себя — это завораживало не меньше. Подумать не мог, что после сорока пяти — солидный возраст даже для мага − такое возможно. Подумать не мог, что какая-то женщина способна расшевелить во мне то, что, казалось, уснуло ещё пару десятилетий назад. Нет, не страсть, а трепет. И искреннюю нежность.

Я знал, что ей всё это нравится не меньше, чем мне. Было очевидно, что наше общение за пределами спальни налаживается. Гермиона не молчала, а делилась своими переживаниями. Например, я стал первым, кому она рассказала, что планирует вернуться в Министерство. Вернее, не так: я был единственным, с кем она посоветовалась, когда ей поступило такое предложение.

− Думал, ты ушла из Министерства по собственному желанию. Следуя за своими идеалами, − заметил я.

− Мне предложили новую должность — начальника Отдела магического правопорядка. Раньше я была простой служащей. Теперь же меня сможет контролировать только Бруствер.

− Тем более я не думал, что ты задумываешься о карьере. Но предложение стоящее.

− Стоит согласиться, как по-твоему? — было заметно, что Гермиона немного нервничает. То ли она боялась моего «вердикта», то ли её волновала сама перспектива вернуться на службу. Откровенно говоря, мне казалось, что решение давно уже принято, а со мной она разговаривает лишь из вежливости — чтобы эта новость не стала для меня сюрпризом. Но и это стоило ценить, памятуя о любви Гермионы к секретам.

− Мои слова на что-то повлияют?

− Конечно. Иначе бы я не спрашивала, Люциус. Я так и не разобралась в министерском «закулисье», а ты в таких делах специалист… Ну, что скажешь? − она посмотрела на меня выжидающе.

И я не смог придумать ничего лучше, чем честный ответ:

− Я бы не хотел, чтобы ты в принципе работала.

− В смысле?

— Тебе не нужно работать. Ты женщина, я в состоянии тебя обеспечить. Можешь заниматься, чем только пожелаешь. Тебя же тянет к исследованиям! Так о какой карьере речь?

— Что за чушь? Ты мыслишь, как самый что ни на есть узколобый консерватор.

— То есть ты не планируешь создавать семью, заводить детей? Если так, то конечно: вперёд, на службу!

— Я не хочу заводить семью прямо сейчас. И вообще, что-то не вижу очереди из желающих создавать со мной семью. Так что вполне могу заниматься тем, что мне интересно. И это не только исследования, но и политика.

— Я был бы не прочь.

— Не прочь что?..

— Я был бы не прочь стать первым в этой невидимой очереди. Милая, сколько мы живём вместе?.. Ну, почти живём. Так может, ты наконец откроешь глаза и поймёшь, что уже давно пора задуматься о чём-то большем? Не веди себя как ребёнок, если не хочешь, чтобы к тебе так относились.

— Как ребёнок? Да ты никогда даже не намекал ни на что подобное! Как я могла догадываться, что ты... Не знаю... Ты действительно хотел бы, чтобы всё было... Ну, официально?

— Разумеется. Конечно, хотел бы. Только вот я не представляю, как заставить тебя согласиться на что-то подобное. Ты ведь так умело делаешь вид, что ничего не понимаешь. Как будто я никогда не давал понять, что хочу быть с тобой как можно дольше, а желательно − всегда.

— Я не делаю вид, Люциус... Откуда мне знать, что творится у тебя в голове? Если ты не против, чтобы я жила и работала в твоём доме, это вовсе не значит, что ты хотел бы видеть меня в качестве…

— А что, по-твоему, это должно значить? — я не дал ей договорить. Вероятность того, что Гермиона не притворяется, что она действительно всё это время не подозревала о моих намерениях, одновременно и злила, и умиляла.

— Я не знаю. У меня раньше не было таких отношений, − призналась она.

— Каких «таких»?

— В которых я бы… любила кого-то.

Тут я понял, как сильно мне этого не хватало. Подобных слов от этой девушки. Почему, чёрт возьми, я не могу подойти к ней со словами «я люблю тебя» и услышать в ответ то же самое? И почему она не может услышать это от меня?

Нет, теперь может.

* * *

Гермиона наконец переехала. К счастью, не исключительно к Одуванчику, а ко мне в дом. Не то чтобы это сильно что-то меняло, но мне было спокойнее. Я привык контролировать ситуацию, и если в мэноре происходило что-то, на что я не мог влиять, это напоминало мне не самые лучшие времена. Тот период, когда мой дом «оккупировал» Тёмный Лорд. Но сейчас здесь нет ни его, ни странного поведения девушки по имени Гермиона Грейнджер. Я почти научился понимать её.

После того, как она осела здесь насовсем (со всеми вещами и ворохом проблем) и больше не предпринимала попыток вернуться в родительский дом, всё шло как-то слишком гладко. Спустя неделю-другую регулярные совместные завтраки, ужины, посиделки в гостиной и библиотеке, долгие разговоры, мелкие перебранки… Всего этого мне стало мало.

Я предложил Гермионе прогуляться по Косой Аллее, заглянуть куда-нибудь поужинать. Мы долго спорили о том, какое заведение лучше выбрать: в маггловском Лондоне или среди волшебников, что-то простенькое или приличный ресторан. И в итоге я предложил заглянуть в «Три метлы». Подумал, что окрестности Хогвартса хорошо повлияют на настрой Гермионы. Ведь в школьное время у неё всё было хорошо. Хотя, на мой взгляд, не лучше, чем сейчас.

− Ты действительно хочешь зайти в «Три метлы»? — поразилась Гермиона. — Это просто смешно.

− Там всё началось.

− Что началось?

− Там я встретил тебя, помнишь? Сколько прошло: два месяца, три?

— Это была не самая романтичная встреча.

— Но без неё не было бы других моментов после — достаточно романтичных.

— То есть ты всерьёз предлагаешь поужинать в этом пабе?

— У них замечательная медовуха. Ты пробовала?..

В этот раз я сумел её убедить. Удавалось мне это не так часто, как хотелось бы. Например, в Министерство Гермиона всё-таки вернулась, но другого я от неё не ожидал. Вряд ли кто-то в здравом уме сможет представить себе эту девушку покорно сидящей дома и сохраняющей семейный уют. Хотя бы потому, что формально мы и не были семьёй. Пока что.

Но это не мешало нам обоим делать шаги в этом направлении. Со временем мне стало казаться, что мы шагаем нога в ногу (а раньше Гермиона норовила подставить мне подножку, хоть и не со зла). Самое приятное: она перестала спорить со мной по пустячным поводам. И даже придумала, как извлечь выгоду от похода в «Три метлы» и при этом немного повеселиться. Кажется, магглы называют это «социальный эксперимент». Просто мы оба не были до конца уверены, что пришла пора афишировать наши отношения. Но и бездействовать тоже не хотелось.

* * *

Люциус Малфой и Гермиона Грейнджер зашли в мой паб вместе и заняли дальний столик на две персоны — одно из лучших мест в заведении. Я удивилась их появлению, конечно, но виду не подала. Сразу подошла, чтобы принять заказ. Так уж у меня повелось: все знали меню практически наизусть, и не было резона давать им время на выбор блюда.

— Розмерта, принеси нам, пожалуйста, бутылочку медовухи, — сказал Малфой.

Я только успела кивнуть, как Гермиона возразила:

— Пожалуй, я обойдусь горной водой.

Такой выбор я принять не могла, поэтому сразу предложила:

— Если не хочешь медовухи (кстати, очень зря), то у нас есть ещё замечательный смородиновый ром и огневиски высшего качества.

— А из безалкогольного?

— Содовая с вишнёвым сиропом, если угодно.

— Да, пожалуйста.

Лицо Малфоя в этот момент выражало однозначное веселье. Было видно, что он от души забавляется смятением своей спутницы. Неужели знает, как быстро её могут вывести из равновесия два-три бокала медовухи? Не удивлюсь, если так. Малфой вообще всегда был смышлёным, я ведь помню его ещё школьником. После женитьбы и смерти отца он показал, что имеет хорошую хватку. Ошибался, конечно, тоже много, но кто из нас без греха? И ведь сумел выкарабкаться из той ямы, куда его загнало соратничество с Сами-Знаете-Кем. И развод пережил с достоинством, хотя инициатором разрыва, по слухам, была Нарцисса. А Люциусу всё нипочём.

Я вам так скажу: Малфой — единственный бывший Пожиратель, с которым я согласилась бы сейчас иметь дело. Не удивляйтесь. Несмотря на то, что из-за его сыночка я попала под действие Империуса и отчасти стала виновницей происшествия с Кэти Белл и эти жутким ожерельем, Малфой мог принести и пользу. Как ни крути, у него имелись чутьё и деньги. И то, и другое могло пойти на пользу «Трём мётлам» и лично мне. Вряд ли кто-то рискнёт поспорить с утверждением, что Малфой из тех людей, которые при наличии удачи могут не только пойти на риск и нарушить закон, но и создать свои собственные правила — даже не имея прямого доступа к руководящим структурам.

Это всё мои мысли, в тот вечер сложно было от них отделаться. Тем временем пара сделала заказ (блюда они выбирали не так тщательно, как выпивку), и я удалилась. Но весь вечер не могла заставить себя не наблюдать за ними. Да что я — те немногие клиенты, что заглянули в единственный паб Хогсмида тем вечером, глазели на их столик без стеснения. Посетителей было совсем немного. Так уж сложилось, что вечером буднего дня заведение не пользовалось особой популярностью. Так, два-три человека сидели по одному, пялились на дно стакана. Хотя нет, сегодня у них был более интересный объект для изучения.

Однако подойти и заговорить так никто и не решился — такой уж у нас народ. Видят эту молоденькую героиню войны, рядом с ней бывшего Пожирателя… И с ума сходят от любопытства. А подойти и спросить что-то не рискуют. Я вопросами тоже не сыпала, но это этикет, а не скромность или страх.

Моя смена близилась к завершению, и по просьбе Малфоя я принесла счёт. Получив оплату и щедрые чаевые, услышала просьбу:

− Ты не могла бы не распространяться о том, что видела нас вместе?

− Конечно, если это секрет… − протянула я, совершенно не понимая, зачем в таком случае они вообще появились здесь. Сидели бы дома да таились ото всех и дальше. Вслух я, конечно, этого не сказала.

− Пока что мы не афишируем, − Малфой сдержанно кивнул.

− Как скажете. А другие очевидцы?.. — я указала на пустые столики, где ещё полчаса назад сидели обладатели очень любопытных глаз. И, возможно, длинных языков.

− Это не твоя забота…

Вскоре паб покинула и эта странная парочка. Бутылка медовухи на их столе к тому времени была опустошена, а вот содовой оставалось больше половины стакана. Неужели Малфой убедил Гермиону, что пара бокалов алкоголя ещё никому не вредили? Ничего странного, если учесть, что сегодня она была в хорошем расположении духа — не сравнить с унылой миной, что я лицезрела в нашу последнюю встречу. Кто знает, может, поданная мною медовуха сыграла свою роль? А если и нет, вряд ли она что-то испортила. Хотя и от содовой вреда тоже не было бы.

Мне нравится, когда люди пьют. Даже если это горная вода или содовая с вишнёвым сиропом.

«Лучший мужчина на свете» — так она сказала. Использовала именно эти слова. Вас когда-нибудь называли так? Или, возможно, вы называли так любимого? Я не могу похвастаться ни тем, ни другим.

Хотя, казалось бы, для такого титула я подхожу идеально. Гарри Поттер, спаситель магического мира и просто герой. Аврор, начальник и просто хороший парень. Так обо мне говорят. А ещё я будущий муж замечательной рыжеволосой женщины, которая придумала для любимого миллион милых прозвищей (и обидных тоже, но куда меньше), но только не «лучший мужчина», и уж тем более не «на свете». Возможно, дело в том, что Джинни знала меня ещё одиннадцатилетним мальчиком. Для неё и для многих волшебников я и тогда считался героем, и они прямо об этом заявляли, но мужчиной меня назвать в то время не рискнул бы никто. В том числе и Гермиона, которая сейчас величала так кого-то другого. Неизвестного, но оттого лишь более интересного персонажа.

Кстати, поговорим о Гермионе. Я встретил её недавно (мы случайно столкнулись в Министерстве) и словно не узнал. Дело в том, что впервые за долгое время она выглядела... счастливой. Ещё раньше от коллег по аврорату я услышал, что ей предложили пост начальника Отдела магического правопорядка.

Уже который день порывался подойти, но всё никак не получалось. А если совсем не лукавить — гордость не позволяла мне первым сделать шаг навстречу. Глупо (мы ведь взрослые люди), но не глупее, чем поведение Гермионы. Она ведь тоже прекрасно знала, что я нахожусь в аврорате. Что сейчас, согласно высокой должности, уже крайне редко выезжаю на задания. Так что для неё найти меня — раз плюнуть. Как, в принципе, и для меня отыскать её. То, что мы оба не предпринимали ничего для встречи, показывало нас не с лучшей стороны. Если бы мне пять лет назад сказали, что я, работая с лучшей подругой в одной организации, не выделю время на разговор с ней, я бы ни за что не поверил в эту чушь. Но иногда самые нелепые события — это как раз реальность, а не вымысел.

Всё неимоверно затянулось, дойдя до того, что я встретил её случайно в конце рабочего дня. Гермиона неторопливо шла впереди.

— О, глава Отдела магического правопорядка! — окликнул я подругу. − Какая встреча!

— Неужели, начальник аврората! — подыграла она мне, обернувшись. − Давно мечтала с вами встретиться! Наслышана о ваших подвигах…

— Гермиона, не поверишь, как мне не хватало тебя! Ты мало того, что бросила Министерство, так ещё и на письма не отвечала!

— Я долгое время жила в маггловской квартире, и твои совы были совершенно неуместны. Мне пришлось накладывать чары, чтобы они не докучали и не пугали соседей.

— Но сама-то ты могла послать мне весточку! Хоть пару строк!

— Прости, не могла. У меня не было доступа в совятню.

— Все эти полгода?..

На какое-то время я даже забыл о том, что по-настоящему скучал по школьной подруге. О том, как много всего хотел с ней обсудить. Рассказать, расспросить, посоветоваться. Гермиона всегда была хороша в этом… Пока была рядом. Только столкнувшись с ней лицом к лицу, я понял, какая обида сидела во мне всё это время. Не только те полгода, что я вообще не видел её. Но и несколько лет до этого, когда она вела себя, словно мы приятели, а не друзья детства.

— Прости, Гарри… Я действительно не хотела… Я не могла общаться, у меня был не лучший период, − казалось, Гермиона говорила искренне, но мне от этого было не легче.

— Но разве не для этого существуют друзья? Чтобы помогать в тяжёлое время? И Джинни тоже скучала…

— И Рон, да? — она не скрывала скепсиса.

— Так это всё из-за Рона? Из-за какого-то расставания ты решила игнорировать всех?

— Из-за расставания и многих других факторов я не чувствовала себя способной общаться с вами так же, как раньше. И вообще общаться с кем-либо из, так скажем, прошлой жизни. Сейчас со мной всё в порядке, и я здесь, не прячусь ни от кого. Если хочешь, можем встретиться в выходные. Даже с Джинни… и Роном. Если вас это порадует.

— Так у тебя кто-то есть? — я решил, что раз она готова встретиться с бывшим бойфрендом, значит, у неё имеется надёжный «тыл».

— Да, Гарри. Я уже несколько месяцев кое с кем встречаюсь.

— Кто он?

— Лучший мужчина на свете, как мне кажется, − Гермиона улыбнулась. − Но это не точно.

— Секретничаешь? Прошу, скажи, что я могу не переживать об этом.

— Поверь, он переживает из-за меня за вас обоих.

— Звучит здорово.

— И на деле так же…

Разговаривать посреди коридора было не лучшим решением, а предлагать вернуться в мой кабинет я не стал. В итоге, немного рассказав о своей службе и узнав о новых целях Гермионы, я пригласил её в наш с Джинни дом на Гриммо, где она не появлялась непозволительно долго. Честно говоря, я даже не могу припомнить, когда видел её здесь в последний раз. Наверное, это было ещё в то время, когда Гермиона была счастлива, или казалась таковой — потому что много говорила, улыбалась, подшучивала над нами и не давала поводов для беспокойства. То есть, в первый год после войны. С тех пор прошло больше трёх лет. Я, конечно, винил в этом перерыве Гермиону (потому что она действительно избегала меня всеми возможными способами), но и с себя тоже ответственности не снимал. Тем более — с Рона, хотя я и не пытался разобраться в причине их размолвки — психолог из меня никудышный.

* * *

Домой я вернулся в приподнятом настроении. Джинни тоже очень обрадовалась, когда я сказал, какую гостью мы ждём в ближайшую субботу. Сначала она вообще решила, что это неудачная шутка. Но когда я с серьёзным лицом рассказал о том, что Гермиона не только вернулась в Министерство, но и согласилась провести с нами больше времени, чем отнимает стандартный перерыв на обед, не верить моим словам стало сложно.

Оставалось только подготовить всё как следует. Это раньше Гермиона могла прийти к нам в любое время дня и ночи, застать полный бардак или других гостей, но не растеряться, а присоединиться к компании. В нынешней же ситуации следовало вести себя осторожнее. Первым делом я попросил жену позаботиться о том, чтобы Рон случайно не зашёл в гости. Хоть Гермиона и не сказала прямо, что не горит желанием его видеть, мне показалось, что первый раз лучше собраться втроём. К тому же, Рон сейчас тоже находился немного в стороне и общался больше с сестрой и другими членами семьи, чем со мной. С того времени, как бросил стажировку в аврорате, он всё больше и больше отдалялся конкретно от меня. А после разрыва с Гермионой словно бы и вовсе забыл, что мы друзья. Так что в каком-то смысле я потерял их обоих — своих лучших друзей…

Ещё одна причина встречи узкой компанией — нам с Джинни хотелось узнать что-то об этом «лучшем мужчине на свете». Без сомнений: Гермиона не из тех, кто любит приукрашивать действительность. А это значит, что теперь она по-настоящему счастлива.

К концу дня мне даже стало немного стыдно за первые эмоции при нашей встрече. Я был бы худшим другом на планете, если бы не сумел порадоваться за неё, отбросив к чертям все старые обиды. Сколько раз она с огромной выдержкой терпела наши с Роном выходки в школе? Не счесть. Да она нам жизнь спасала не раз! Я должен быть благодарен за то, что мне представился шанс хотя бы частично отплатить подруге.

Я очень надеялся, что она ничего не отменит и придёт.

Я очень надеялся, что она не будет ничего умалчивать и мы обменяемся всеми-всеми новостями.

Я очень надеялся, что этот загадочный поклонник — действительно лучший мужчина для неё.

* * *

Когда мы покидали «Три метлы», я был готов к тому, что в один из ближайших дней с работы Гермиона вернётся расстроенная. Потому что знал: зарождающиеся слухи и сплетни запросто могут выбить её из колеи. Наверное, в подростковом возрасте, когда такое поведение принимается за норму, она держалась, была очень стойкой, серьёзной и собранной. Время и обстоятельства диктовали свои условия, мне ли не знать. А сейчас Гермиона могла позволить себе слабость — и делала это. Я бы и не возражал, но приятнее было видеть на её лице улыбку, а в глазах блеск. А плохие новости запросто могли отнять у меня и то, и другое.

Так вышло, что день, два дня и даже неделю спустя ни о каких сплетнях мы не слышали. Как показал опыт, Розмерте порой можно доверить тайны. Ведь если бы она начала болтать, то вряд ли о нашем с Гермионой романе до сих пор не говорил бы каждый второй. Ещё один вывод: слова парочки выпивох, завсегдатаев пабов, мало кто воспринимает всерьёз. Если они кому и проболтались о том, что видели нас вместе, то никто не придал этому значения. Так, несмотря на в некотором роде необдуманный «выход в свет», наши отношения продолжали оставаться в тени. Пока что нас это устраивало. Но лично я долго таиться от чужих глаз не намеревался.

На днях мы со Скорпиусом прогуливались по Косой Аллее — эта наша маленькая традиция осталась неизменной. Обычно ювелирную лавку мы обходили (если не считать того случая, когда я помог внуку купить подарок Астории к Рождеству). Но на сей раз я просто не смог пройти мимо витрины, а Скорпиус послушно проследовал за мной.

Подойдя к продавцу, пожилому магу, я попросил его показать поближе одни серьги. Старик отреагировал на мои слова с большим энтузиазмом, тут же продемонстрировав приглянувшийся мне товар. Ещё бы — такая покупка сулила ему приличную выручку. Кому-то показалось бы, что цена на серьги излишне завышена… Но поверьте: есть украшения, которые стоят каждого кната, отданного за них. Эти серьги были из числа таких вещиц, и я уже буквально видел, как гармонично они будут смотреться на Гермионе. Учитывая, что обычно она предпочитает либо обходиться совсем без украшений, либо выбирает что-то нейтральное. А тут — изумруд и белое золото высшей пробы. Вряд ли она надевала что-то подобное раньше, вряд ли даже задумывалась и уж тем более мечтала об этом… Но времена меняются, всё когда-то происходит впервые.

− Дедушка, это для Гермионы? — поинтересовался Скорпиус, вставая на цыпочки и рассматривая серьги. — Просто вау!

− Думаешь, ей понравится?

− Обязательно! Даже больше, чем тот мой рисунок с гиппогрифом! Помнишь, как она была довольна, когда я ей его подарил?

Скорпиус болтал о Гермионе и о себе ещё несколько минут. Это я и имел в виду, когда говорил, что не совсем соблюдаю осторожность. Взять с собой не в меру разговорчивого трёхлетнего ребёнка, когда покупаешь подарок своей «тайной» возлюбленной... Не самое продуманное решение. Хотя продавец, казалось, пропустил слова мальчика мимо ушей. Так что магазин мы покинули, не слыша вслед некорректных вопросов или перешёптываний за спиной. Я понимал, что всё это ещё настигнет меня и Гермиону, тут уж никуда не деться, но торопить события не стоило.

— Дедушка, а почему Гермиона не ходит гулять с нами? — спросил Скорпиус, когда ювелирная лавка уже осталась позади.

— Спроси об этом у неё, милый.

— Не-е-е-ет. Если она ответит, я опять ничего не пойму. Скажи ты!

Я улыбнулся, вспомнив, как совсем недавно Гермиона хотела объяснить Скорпиусу, что такое Lumos, но увлеклась и ушла в дебри теории магии, которые трёхлетнему мальчугану были понятны настолько же, насколько и её научные работы. А интересны и того меньше. В основном она легко находила со Скорпиусом общий язык, но порой случались и такие казусы.

— Гермиона не гуляет с нами, потому что очень занята работой, − попытался я найти нейтральный ответ.

— Как папа?

— Может, даже больше. Но я тебе обещаю: совсем скоро мы обязательно погуляем вместе, втроём.

— Честно? Слово даёшь?

— Не сомневайся.

Просто к сведению: я бы ни за что на свете не стал обещать внуку то, в осуществлении чего не был бы абсолютно уверен.

* * *

Я любил делать Гермионе небольшие подарки отчасти из-за того, что она всегда искренне удивлялась этому. Не радовалась, не восторгалась, как прочие, а именно удивлялась. Вот и на сей раз спросила:

— Это мне?

— Есть другие варианты?

— Опять преподносишь подарки без повода, Люциус, — при желании Гермиона в любом моём поступке могла найти негативную сторону. Мне бы хотелось, чтобы это желание возникало у неё реже.

— Повод имеется, − возразил я.

— Разве?

— Желание тебя порадовать — не достаточно веская причина для подарка? Но теперь мне кажется, что я не угадал. Хотя бы открой.

Гермиона покорно развернула подарок и на несколько мгновений замерла, любуясь украшением. Всё же я угадал.

− Боже, Люциус… Прости за мою реакцию… Они очень-очень красивые! Спасибо! Просто мне неловко получать от тебя такие подарки, особенно ни с того ни с сего.

− Я ведь достаточно ясно выразился: для подарка есть повод, и этот повод — ты.

− В таком случае, у меня тоже есть повод для подарка тебе. Но только подарка — нет.

− Ты можешь сделать мне массаж.

− Под массажем ты подразумеваешь… именно массаж?

− Совершенно верно. Но, кстати, ты можешь сделать для меня всё, что пожелаешь. Даже помимо массажа, по собственной инициативе. Подарки ведь так и делаются, ты знаешь?..

Один из главных пунктов, необходимых для долгих отношений, − это влечение. Обоюдное. Кто бы что ни говорил о платонической любви, одной её мало, если вам не перевалило за девяноста лет. И в этом плане Гермиона была идеальна для меня.

Другой, не менее важный аспект — это интерес, желание узнавать друг друга, особенно поначалу. Знаете пары, которые живут вместе дольше десяти лет и в основном молчат? Так, словно между ними всё было сказано давным-давно, осталась только тишина. Так сложилось и у нас с Нарциссой. Но я не сомневался: с Гермионой ничего подобного не будет даже после двадцати, тридцати, сорока лет совместной жизни. После того, как я буквально заставил её раскрыться и начать делиться со мной самым сокровенным, молчали наедине друг с другом мы только в том случае, если нам обоим хотелось тишины. И любимого человека рядом.

* * *

Когда человек, которого ты знаешь с детства, но давно не видел, снова возвращается в твою жизнь, ты ищешь зацепки. Первым маячком для меня стало то, что Гермиона пришла вовремя, минута в минуту. Пунктуальность — это то, чему она меня всегда учила, но чаще — безуспешно. Хотя в тот день я не расстроился бы, даже если бы она опоздала на час. Лишь бы пришла.

Гермиона вдоволь наобнималась с Джинни и со мной — так, словно вернулась из длительного путешествия, а не вышла из собственноручно сплетённого кокона. И я сделал вид, что так и было. Мы сели пить чай с пирогом, который Джинни испекла по случаю. Проверенный годами и десятилетиями фирменный рецепт Молли. Глядя на бросающуюся в глаза худобу Гермионы, я было испугался, что она откажется от угощения. Но нет, пирог она ела с большим аппетитом. И вообще − выглядела довольной.

Первой подойти к щекотливой теме рискнула Джинни. Об этом мы с ней заранее договорились: я счёл, что такие вопросы от подруги воспримутся лучше, чем от друга. Девчачьи разговоры, всё такое…

— Он действительно лучший? — спросила Джинни. — Твоя новая пассия?

— Только ему об этом не рассказывайте, а то зазнается, − Гермиона улыбнулась, ничем не показывая, что вопрос ей неприятен.

− Даже если бы захотели рассказать — ты ведь не называешь его имени, — вступил в разговор и я. — Мы хотя бы знаем этого человека?

− Да, знаете, он волшебник. Живёт здесь, в Британии. Но больше я ничего не скажу.

− Я надеялся, мы обойдёмся без груды секретов.

− Одна маленькая тайна — это не груда. Я имею на неё полное право, как и мой мужчина, − Гермиона заметно напряглась.

− Не подумай, что мы тебя допрашиваем… — мягко проговорила Джинни.

− Но выглядит это именно так.

— Извини. Ты вправе ничего нам не говорить. А мы всё равно расскажем тебе главную новость! — Джинни просияла. О том, что нашу маленькую тайну расскажет Гермионе именно она, мы тоже договорились заблаговременно.

— Что за новость?

Гермиона вновь расслабилась, ожидая ответа. Но её личный секрет всё же остался при ней. Чёрт, как же всё-таки меняются люди! Мне-то казалось, что и я, и Джинни, и Рон, и Гермиона — все мы те же, что и пять лет назад. Только с большим жизненным багажом. А потом я понял, что даже мы с Джинни немного изменились, просто не замечаем этого, потому что всегда рядом. Что Рон стал другим уже давно: не просто так он аврорату предпочёл квиддич — словно не хотел снова работать рука об руку со мной.

А Гермиона… Гермиона даже выглядела иначе. Вроде те же волосы, та же худенькая фигурка, те же интонации в голосе. Но манера держаться делала её другим человеком. Или тем же, но уже не моей лучшей подругой. Не той, кто мог доверить мне всё. Не той, с кем мы встретили Рождество в палатке и с кем я впервые побывал на могиле своих родителей. Но я надеялся, что та Гермиона не пропала насовсем.

— Гарри сделал мне предложение! — радостное восклицание Джинни выдернуло меня из размышлений. — Да, недавно, ещё никто не знает. После войны мы решили не торопиться, а теперь подумали, что пора бы уже строить семью.

— Я очень рада за вас, даже не представляете…

Тут Джинни начала тараторить: говорила в основном о свадьбе. Но это же целая коллекция тем: нужно обсудить и список гостей, и платье, и причёску, и макияж, и даже мой торжественный костюм, торт, и музыку, и оформление зала… Я был только рад, что можно посидеть молча, особо не вслушиваясь, и дать возможность будущей жене обсудить насущные вопросы с подругой.

А потом Гермиона ушла. Вышла из дома через дверь, а оттуда, наверное, аппарировала в неизвестном для нас направлении. Наверное, туда, где её ждал «лучший мужчина на свете».

Новая начальница поначалу произвела хорошее впечатление. Выглядела она даже чересчур милой: всё время говорила «спасибо» и «пожалуйста», желала хорошего дня, извинялась почти беспричинно и не скупилась на вежливые полуулыбки. Мне виделось, что она делает это искренне, а не из-за каких-то там неписаных привил приличия.

И я была довольна сложившейся ситуацией. Не знаю, в курсе ли вы, но к секретарям часто относятся с пренебрежением. Многие считают, что это работа типа «принеси-подай», но на деле всё куда сложнее. Глубже. Уж мне-то виднее, я на этой должности далеко не первый год тружусь и точно знаю, чего от меня ждут. Ну, в большинстве случаев, хотя случаются и исключения.

Может, я и преувеличиваю, но секретари − это в некотором смысле психологи. Мы изучаем привычки начальника, знаем, что он любит, что − нет. Даже в курсе его расписания, причём не только деловых встреч, но и сугубо личных. По сути, секретарь располагает массой сведений, большая часть из которых неизвестна больше никому со стороны. Мы знаем секреты, да. Спустя месяц-другой совместной работы для любого руководителя сменить секретаря на малознакомого человека − это большое неудобство. Но и для меня, секретаря в Министерстве Магии, перестановка высоких кадров, в некотором роде, серьёзный стресс. Всегда есть риск остаться не у дел.

Но от перемен никуда не денешься, это естественный процесс. Мисс Грейнджер, например, теперь занимала пост ныне покинувшего страну мистера Стоуна. Я работала с ним больше трёх лет. И узнав, что начальник уезжает за новой должностью на континент, уже готовилась к увольнению (или переводу в канцелярию — ещё неизвестно, что хуже, ведь там заработок ниже раза в два). Но обошлось − оказалось, что у нового руководителя не было на примете проверенной кандидатуры на мою должность. И я решила, что мы сработаемся.

Если уж мне удалось спеться со Стоуном, пятидесятилетним плешивым консерватором, который по непонятной причине считает себя выше остальных, то найти общий язык с Гермионой Грейнджер… Ну, что может быть проще? Мы ведь почти ровесницы. Помню, видела её в Хогвартсе, всё вместе с Поттером крутилась… А теперь вот — начальница. Но я не завидую, не подумайте. Выше головы не прыгнешь, особенно если среди лучших друзей не числится «спаситель всея магического мира» (на самом деле только Британии, конечно, но такие мелочи мало кого волнуют),если не сражалась рука об руку с нынешним Министром, если не пожертвовала последним учебным годом ради уничтожения самого злого волшебника… Аргументов масса.

Но я же рассказывала своей работе с мисс Грейнджер… Первая и, пожалуй, главная её странность − излишняя скрытность. Само собой, то, что она не делилась конфиденциальной информацией со всеми подряд − это нормально. Но она частенько умалчивала некоторые вопросы и от меня. Так, спрашиваю я у неё на днях: «Мисс Грейнджер, куда вам отправлять срочную почту в выходные?» А в ответ слышу: «Каждая сова знает, куда надо доставить письмо, даже если имя и адрес получателя ей неизвестны. Зачем тебе адрес, Мари?» И посмотрела на меня, как на идиотку, а после привычно вежливо улыбнулась и попросила приготовить чашечку кофе.

Не могла же я сказать, что мне просто хотелось бы быть в курсе, где она живёт. Потому что об этом, несмотря на медийность имени Гермионы Грейнджер, никто ничегошеньки не знал. Поверьте, я расспросила всех, кого можно и кого нельзя, причём ещё до того, как приступила к должности её секретаря. Но все либо делали вид, что не в курсе, либо действительно представления об этом не имели. Склоняюсь ко второму варианту. Потому что если бы кто-нибудь знал хоть что-то о её месте жительства, я бы это откопала. В моей работе, без преувеличений, каждая крупица полезных данных на вес золота. Особенно — если из начальницы слова лишнего не вытянешь. Как будто она замышляет что-то дурное, не дай Мерлин… Хотя нет, скорее это просто недоверие лично ко мне.

Но совсем недавно мисс Грейнджер была в очень хорошем расположении духа. Я принесла ей кофе, мы обменялись парой ничего не значащих фраз... И тут мой взгляд упал на её новые серьги. Мерлин, я мечтала о них последние полгода! Они лежали в витрине ювелирного на Косой Аллее, и не только я, но и все мои подруги смотрели на них и мечтали. Потому что больше нам ничего не оставалось − они стоили целое состояние.

− Потрясающие серьги! − не сдержала я возгласа восхищения. Так хотелось попросить их примерить, но реакции на такую просьбу бы не вынесла.

— Это подарок, − сдержанно отозвалась мисс Грейнджер. − Друг подарил на днях.

— Друг? Даже не представляю, что я должна сделать для своего Марка, чтобы он подарил мне хоть один камешек из этой серёжки! — тут я уже понимала, что перехожу на личные темы, переступаю границы, но делала это осознанно. Была не была, как говорится! Кто знает, может, мне удастся хоть что-то разведать?

— Прости, я не совсем понимаю… − мисс Грейнджер, видимо, не оценила мою искренность.

− Они же жутко дорогие, — пояснила я. — Дороже моей квартирки раза в два.

− О чём ты? Серьги не могут столько стоить.

− Да я миллион раз видела их ценник. Там столько нулей, что и не счесть!

На это мисс Грейнджер ничего не ответила. Какое-то время она молча сидела, глядя куда-то перед собой, а потом сдержанно произнесла:

− Оставь меня, пожалуйста. Надо работать. И тебе тоже.

Мне ничего не оставалось, кроме как покинуть кабинет и заняться своими делами. Хотя мысли о почти бесценном (по моим меркам) украшении, которое кто-то может себе позволить (кто-то, но не я), не давали мне покоя.

Вы поняли, да? Она даже не знала, что носит в своих ушах целое состояние! Какой тогда смысл в дорогих вещах, если носить их, как обычные побрякушки за десяток галлеонов? О, будь у меня что-то подобное в наличии, я бы всем дала понять, что это настоящее сокровище.

И вообще, что это должен быть за «друг» такой, что дарит такие подарки? Министр? Так нет, если бы Бруствер положил глаз на мисс Грейнджер, кто-нибудь из наших обязательно бы прознал об этом. И я бы мимо этой новости не прошла уж точно! Значит, это кто-то другой, из состоятельных... Да кто сейчас может похвастаться забитыми сейфами в Гринготтсе? Поттер? Но у него всё серьёзно с Уизли. Кто ещё? Может, он и не из Британии вовсе? Крам? Не зря же тогда «Пророк» так широко освещал их роман, пусть и прошло уже лет семь, а то и все восемь… Хотя нет, Крам в Лондоне не показывался довольно давно, а украшение эксклюзивное, продавалось только у нас…

Я думала об этом весь день. И к вечеру меня осенило: этот мужчина женат! Не зря же начальница скрывает ото всех даже его место жительства. Значит, имя его знакомо всем, но называть его в тесной связке с именем Гермионы Грейнджер никому не положено. Осталось только составить список всех женатых состоятельных британских волшебников, а дальше − дело за малым. Хотя и на это можно убить весь вечер, если подойти к задаче со всей ответственностью.

Знаете, по-моему, все секретари не только психологи, но и немного детективы. Сколько загадок нам приходится разгадывать по долгу службы — любой сыщик позавидовал бы.

* * *

Бывает так: сидишь себе спокойно в тёплый летний день, никого не трогаешь. Наслаждаешься солнцем и мягким ветерком. А потом вдруг раз − и ветер вдруг исчезает, а на смену ему приходит настоящий ураган. Моя Гермиона порой становилась таким внезапным «ураганом». В эти моменты мне приходилось подавлять в себе желание спрятаться от неё. Потому что я знал, что это «стихийное бедствие» невозможно переждать в укрытии. С ним надо бороться своими силами, не надеясь на помощь со стороны. Смиренно устроившись на диване, я готовился дать отпор.

— Почему ты не сказал, сколько стоят эти серёжки? — спросила Гермиона, стремительно пересекая гостиную. В интонации читалась претензия. Полагаю, она хотела задать мне этот вопрос последние несколько часов, но дожидалась окончания рабочего дня. Хорошо хоть «кричалку» не отправила.

— Мне следовало оставить ценник? — поинтересовался я.

— Ты мог бы упомянуть, что они стоят целое состояние.

— Не думал, что для тебя это имеет значение.

— Имеет. Если продав то, что я ношу в ушах для красоты, можно купить целый дом, мне стоит об этом знать!

— Разве что очень-очень небольшой дом… Крохотный…

— Люциус!

− Я прекрасно помню своё имя.

− А ты не подумал, какие слухи могут пойти обо мне из-за твоего нескромного подарка? — спросила она, не убавляя градус недовольства.

− Слухи? О том, что у тебя есть вкус?

− Не смеши, всем понятно, что у меня нет денег на такие покупки. Или есть мозги, не позволяющие тратить небольшой капитал на побрякушки… Я говорю о том, что… Дьявол… Как думаешь: кто и за какие заслуги мог подарить мне такое украшение?

− Даже не представлю. Хотя… Допустим, это мог сделать… я. За то, что ты у меня есть. О, прости, кажется, так всё и было.

Гермиона наконец перестала мерить комнату шагами и присела на диван рядом со мной. Она явно собиралась с мыслями, и я ждал очередной монолог.

− Мари сказала… Точнее, она дала понять… Полагаю, она подразумевала, что за такие серьги… Что за такой щедрый подарок нужно сделать нечто особенное… Ну, ты понимаешь, − никогда ещё на моей памяти Гермиона не говорила так сбивчиво, щёки её так не розовели, она не прятала от меня глаза. Так часто и так явно — в пределах одной беседы.

− Ты имеешь в виду секс? — прямо спросил я, стремясь упростить ей задачу.

− Я имею в виду секс. Точнее, мне кажется, что Мари имела в виду именно это.

− И кто такая Мари?

− Мой секретарь.

− Ты так волнуешься из-за слов секретарши? Никогда не позволяй людям, которые на тебя работают, портить тебе настроение. И не позволяй им ничего лишнего. Ничего, что может тебе навредить. Раз уж ты вернулась в Министерство, дорогая, учись выживать в условиях «фауны» тех мест. А поскольку ты начальница, то имеешь преимущество.

− Мари очень болтлива, ты не представляешь… Мне совсем не хочется, чтобы люди считали, будто я готова сделать что-то… такое… Ради какого-то подарка из ювелирного.

Я смотрел на Гермиону и видел на её лице эмоции обиженного ребёнка. Мерлин, и она ведь действительно по-настоящему расстроилась из-за такой ерунды! Не удивлюсь, если она сейчас же снимет эти серьги, спрячет их и никогда больше не покажет их ни единой живой душе. А то мало ли, вдруг о ней кто-то что-то не то подумает… При этом мы оба знали, что ей вообще ни к чему подарки, что это лишь моя прихоть — чем-то её порадовать. А уж о «плате» за драгоценности в контексте интимных отношений и заикаться не стоило. Любой человек, хоть немного знавший Гермиону, не усомнился бы в её порядочности. Тем не менее, она переживала.

А ведь, по правде говоря, Гермиону не волновало стороннее мнение. По крайней мере, до сегодняшнего дня. Наоборот, она творила, что хотела, плевала на магический мир, забывала о старых связях и, казалось, меньше всего пеклась о своей репутации. Так что же изменилось за последнее время? Она вернулась в Министерство и теперь старается влиться в общество. Встречается со мной и, я надеюсь, понимает, что скоро об этом будет известно на каждом углу. Так может, Гермиона боится, что кто-то недалёкий решит, что она со мной из-за денег? Это бы объяснило её поведение.

— Скажи, дорогая, − мягко начал я, − разве ты делаешь со мной в постели что-то, чего не хочешь?

— Нет…

— Или что-то, что тебе не нравится?

— Нет. Люциус, я…

— Тогда к чему всё это?

— Прости, я не должна была считать твои деньги.

— Верно, не должна была. Но всё же имела на это право, милая. Раз очень хочется, можешь пересчитать всё до последнего кната. Но не в случае, если речь идёт о моих подарках тебе. Договорились?

— Люциус, я люблю тебя.

— И я люблю тебя, милая.

— Нет, послушай… Я действительно люблю тебя. По-настоящему.

− Я тоже. По-настоящему. И тут всё настолько очевидно, что я не собирался это пояснять, но раз ты настаиваешь…

− Подожди, − Гермиона прервала меня. − Хочу, чтобы ты знал: я действительно отношусь к этому серьёзно. Наши отношения для меня очень важны. То есть, если ты сейчас вдруг скажешь, что собираешься со мной расстаться, то я... Я даже не знаю, что тогда со мной будет. Не представляю, что стану делать и куда пойду. Я даже не уверена, что вообще смогу с этим справиться…

− Я не расстанусь с тобой, − заверил я её.

− Ты бы не сказал об этом, если бы и планировал.

− Милая, не говори ерунду. Я уже миллион раз повторял, что ты нужна мне. И да − я люблю тебя. Не собираюсь говорить, что сойду с ума от горя, если ты решишь разорвать отношения. Потому что я не позволю тебе этого сделать. Я давно уже не мальчик, и если ты до сих пор со мной, то даже не думай, что сможешь делать шаг назад. Надеюсь, это ясно?

− Я не собираюсь отступать, − Гермиона придвинулась ко мне и опустила голову на моё плечо.

− А ты бы сказала, если бы строила такие планы? — усмехнулся я.

− Я вообще не люблю строить планы.

− Очень жаль. Потому что я занимаюсь этим на досуге. И поверь, у меня на тебя очень и очень большие планы. Грандиозные.

− Ты уверен? — спросила Гермиона с недоверием в голосе.

− Разве я похож на человека, который в чём-то сомневается?

− Не думаю. Но мне кажется, что я не совсем похожа на человека, с которым можно планировать хоть что-то.

− Ты ошибаешься.

− Хорошо, что ты так думаешь, Люциус…

Конечно, я с самого начала (с того дня, когда встретил Гермиону у «Трёх мётел») знал, что у этой девушки в багаже целая коллекция проблем. Да что там − она сама мне в этом признавалась, говорила прямо и без утайки. Но спустя месяцы я отчего-то решил, что Гермиона встала на ноги. Даже счёл, что в том есть моя заслуга. Однако этот разговор и её слова о неуверенности в завтрашнем дне заставили меня задуматься… В первую очередь о том, что Гермионе нужны не только серьги, но и кольцо. На безымянный палец. И как можно скорее.

* * *

На следующий день в ушах мисс Грейнджер красовались всё те же серьги. Комментировать я это, конечно, не рискнула. Перспектива остаться без работы мало кого порадовала бы, а меня и подавно. Мы с Марком и так еле концы с концами сводим с нынешними ценами на жильё… Хотя о чём это я? Ах да, о Гермионе Грейнджер, моей новой начальнице, с которой я отныне старалась вести себя осторожнее. От греха подальше.

Меня немного нервировало, что мисс Грейнджер смотрела на меня не как обычно. Не зло, не настороженно, но как-то… Как будто пыталась прочесть мои мысли, но при этом прятала это намерение за маской безразличия. И я надеялась, что легилименцией она не владеет, поскольку думала я не о том, о чём полагалось думать прилежному секретарю.

− Мари, зайди ко мне на минутку, − услышала я под конец дня.

Не знаю, с чего бы это, но я сразу перепугалась. Ничего хорошего строгий тон из уст обычно дружелюбной начальницы не сулил. На негнущихся ногах я проследовала в кабинет мисс Грейнджер, думая про себя: «А что, если Бруствер и правда её любовник? Что со мной будет?», «Зачем я вообще обратила внимание на эти серьги?», «Хорошо, что я хотя бы ни с кем не успела обсудить их цену» и «Как жаль, что я так и не удосужилась составить список возможных ухажёров начальницы»…

− Ты вчера упомянула мои серьги, Мари, − начала она разговор.

− Да, мисс Грейнджер.

− Я надеюсь, что больше никогда и ни от кого не услышу ни слова о цене моих украшений. Или о цене любых других моих личных вещей. В особенности это касается тебя: ты не должна обсуждать это ни при мне, ни, тем более, за моей спиной. Разумеется, если ты по-прежнему хочешь здесь работать.

− Конечно, мисс Грейнджер… Я ничего такого не подразумевала…

− Мне не интересно, что ты подразумевала, а что нет. Нужно лишь, чтобы я об этом больше не слышала. На это можно рассчитывать?

− Разумеется.

− Прекрасно, теперь можешь идти. − Она кивнула, и я уже было развернулась, но услышала очередной вопрос: − Скажи: так сколько стоят мои серьги?

− Я… понятия не имею, что это за серьги.

− Совершенно верно, − мисс Грейнджер даже коротко улыбнулась, а я почувствовала, что снова работаю на кого-то вроде Стоуна.

Кто бы мог подумать, что молодая начальница так скоро проявит свой характер — да ещё с такой стороны. Если бы мы в Министерстве баловались ставками, то все бы, не сомневаюсь, сделали бы неверный выбор: поставили бы на то, что мисс Грейнджер окажется слишком мягкой и быстро «сдуется». Ведь не просто так она уже один раз не выдержала напора и покинула Министерство, не сумев реализовать парочку проектов (это не обсуждал разве что ленивый).

Но её второй приход сюда оказался иным. Такое ощущение, что у неё появилось что-то вроде внутреннего стержня или опоры за плечами. Или и того, и другого. Может быть, роль опоры как раз выполнял тот человек, что может потратить пару тысяч галлеонов на серьги. Теперь я осознавала, что моё замечание об их цене было сродни самоубийству (учитывая, кем может оказаться их покупатель). К счастью, я всё же не перегнула палку и вовремя закрыла рот. Теперь-то буду знать, с кем имею дело.

Я уже говорила: моя новая начальница с первых дней показалась мне хорошим человеком — добрым, понимающим. Но выяснилось, что она не такая. Не лучше и не хуже. Просто она оказалась женщиной, которая делает то, что ей нужно, и не заботится о чувствах других. В месте вроде Министерства такие качества в цене. Даже если кто-то её и направляет — он делает это очень умело.

Пара капель парфюма способны сделать многое. Без шуток. Это не просто аромат, который может нравиться или не нравиться, притягивать или вызывать отвращение… Это сила. Я толкую о том, что касается парфюма в магическом мире, а конкретнее — в Лондоне, на Косой Аллее. Именно здесь расположена моя лавочка с запахами на любой, даже самый притязательный вкус.

Но важно понимать: сам по себе аромат — это лишь малая толика моего труда. Оттого большую неприязнь у меня вызывают магглорождённые, хоть сейчас о таком к ним отношении и не принято говорить вслух, да ещё в такой форме. Но что я могу поделать, если головы этих простецов забиты полной чепухой? Они считают, что мой парфюм − это один только запах (пусть и очень приятный). А то, что я, изготавливая все свои ароматы, вкладываю в них не только частичку магии, но и, можно сказать, душу — это, вроде как, ерунда. Им бы только нюхать! Пристрастились к своим маггловским бутылочкам не пойми с чем и не способны понять простейших вещей! Эта жуткая жидкость с не менее жутким запахом, должно быть, влияет на рассудок!..

Да вы хоть понимаете, что даже зельевары в сравнении с парфюмерами не делают ничего сложного: просто добавляют ингредиенты да размешивают содержимое своего котла, пусть и строго соблюдая рецептуру. А мы, в том числе и конкретно я, парфюмер Энис Бальдини, творим истинную магию! Мне даже жаль принимать деньги от всяких простецов, которые готовы распрощаться с солидным числом галлеонов ради красивого флакона да запаха… Но выручку они приносят недурную, откровенно говоря, так что выпроваживать кого-то из них из своего магазина мне ещё не доводилось. Ради прибыли можно простить многое, даже откровенное, прости Мерлин, невежество.

Но гораздо приятнее получать золотые монеты от кого-то знающего. Как ни крути, а чистокровные волшебники, в большинстве своём, имеют представление о труде парфюмеров и ценят его по достоинству.

Например, на днях ко мне заглянул Люциус Малфой. Друзьями мы с ним никогда не были, даже в лучшие его годы, но нас с давних пор можно было считать кем-то вроде приятелей. Словом, обменяться важными новостями при случайной встрече мы могли, а уж как часто мы сталкивались на разных приёмах — и не счесть. Хотя общение наше всё же оставалось (и я не сомневался, что это не изменится никогда) несколько формальным.

— Месье Бальдини, — поприветствовал меня Малфой.

— Мистер Малфой, — я кивнул в ответ, надеясь если не на хорошую выручку, то хоть на интересный разговор. Этот покупатель мог без труда обеспечить меня и тем, и другим.

Малфой нередко заглядывал ко мне и, само собой, далеко не всегда уходил с покупкой. Бывало, заходил вместе с внуком, который с любопытством рассматривал флакончики и задавал забавные вопросы. Между нами с Люциусом завязывалась непродолжительная беседа, после чего я рекомендовал ему свои новинки. Оценив товар, тот обещал заглянуть и приобрести что-то понравившееся позже − и всегда держал слово. Хотя в основном Малфой покупал один и тот же аромат на протяжении многих лет, им же и пользовался — тут мой нюх не в состоянии допустить ошибку (хотя все мои запахи по-разному «играют» на разных волшебниках, в зависимости от их магической «ауры»). Признаться, я даже не понимал, зачем Малфою иногда (хоть и крайне редко) пригождался другой парфюм. Вряд ли в подарок — всё же это вещь интимная.

Но в нашу последнюю встречу Малфой явно выбирал презент. «Пробовал» в основном женские ароматы и никак не мог отыскать «то самое». Удивительно, что он вообще пытался найти запах для другого человека. Я сразу догадался, что это для кого-то очень близкого. Для женщины, вероятно. И речь явно не о его бывшей жене, которая благополучно отдыхает в Италии вот уже третий год. К слову, Нарцисса Малфой свой аромат выбрала ещё в юности и не изменяла ему долгие годы. Как она выкручивается там, на континенте, где нет моей лавочки с безупречным авторским парфюмом — даже не представляю. Но это уже не моя забота.

Тем временем Малфой самостоятельно изучил содержимое доброй половины из всех флаконов. И, похоже, даже нашёл то, что его заинтересовало. И да, поверьте: если хорошо искать, с пустыми руками из моей лавки не уйдёте. Я делаю для этого всё возможное уже не один десяток лет.

— Что это за аромат? — поинтересовался Малфой, протягивая мне флакон. Его содержимое — моё недавнее изобретение — в этот момент немного расплескалось, и пара капель упали на мантию покупателя. Тот, похоже, этого и не заметил.

— «Lafraîcheur», — ответил я без промедления. — Совсем новый. Цветы, травы, цитрус, несколько заклинаний и… Кое-что секретное.

— «Свежесть»? — Малфой безошибочно перевёл названия с моего родного языка. — Мне это подойдёт. Беру.

— Аромат предназначен для кого-то особенного?

— Более чем. Для моей будущей жены, надеюсь.

Я никогда не славился бестактностью, поэтому расспрашивать дальше не стал. Если уж речь идёт о скорой свадьбе Люциуса Малфоя, то я не сомневался, что узнаю подробности из прессы. Судя по выбранному запаху, можно было предположить, что эта женщина ещё очень молода, красива и… свежа. Полагаю, именно такой человек и нужен Малфою. После всего, что с ним приключилось — эта женщина могла бы стать настоящим подарком в его жизни. И, соответственно, и сама она, эта загадочная особа, нуждалась в подарках… Вроде отменного парфюма. Яркого аромата, который запоминается надолго.

Когда Малфой покидал мой магазин, я ощущал именно этот запах. Пара упавших капель — а «след» от них чувствовался издалека. Я бы даже сказал, что этот аромат гармонировал с Малфоем (несмотря на то, что рассчитан «украшать» прекрасный пол). Как, наверное, гармонирует с этим мужчиной и его избранница.

* * *

Нарцисса никогда меня не ревновала. Не потому, что я не давал повода, а скорее из-за того, что считала себя выше этого. Либо ей всё мои похождения были попросту безразличны. Обе версии одинаково вероятны, но первая меньше задевает моё самолюбие. Однако это неважно. Суть проста: раньше я не сталкивался с ревнивыми женщинами, а если таковые попадались мне на пути, я умел быстро от них отделаться.

Сюрприз мне преподнесла Гермиона. Несколько месяцев мы жили бок о бок, и я не замечал за ней таких наклонностей. Но вот когда между нами организовалась настоящая идиллия (или что-то очень на неё похожее), она нашла повод для ссоры.

В тот день после пары деловых встреч я задержался в Лондоне, чтобы купить Гермионе парфюм. Не то чтобы в этом была крайняя необходимость, от неё и без того приятно пахло, а в особенности когда она и не душилась вовсе — её натуральный аромат нельзя было сравнить ни с чем. Но я проходил мимо магазина старого француза Бальдини и не смог не заглянуть. Правда, я и подумать не мог, что небольшой сюрприз обернётся ссорой куда более крупных масштабов.

Дело в том, что у меня всё было спланировано. В тот же день забрал из Гринготтса старое фамильное кольцо, которое собирался вручить Гермионе уже в эти выходные. И тут мне в голову взбрело подарить ей ещё и флакончик парфюма. Никогда не дарил женщинам ничего подобного, но Гермиона не походила на тех особ, которые тратят на гардероб и туалетную воду половину месячного жалования. К тому же, у нас с ней всё началось с покупки платья… Того самого, в котором она выглядела почти неправдоподобно красиво и которое ни за что бы не выбрала сама. Платье, потом серьги, а в заключении аромат и кольцо на палец — мне показалось, что это хороший «комплект». Поэтому я и не хотел сразу говорить, что посетил парфюмерную лавку. Хотя впоследствии понял, что, возможно, стоило раскрыть все карты в первую же минуту, когда Гермиона спросила:

— Чем это от тебя пахнет? Это не твой запах.

— Тебе не нравится?

— Почему же, очень приятно. Но это же женский аромат. Почему ты пахнешь женскими духами?

— Разве? — я сделал вид, что не понимаю, о чём речь. Хотя, признаться, шансы на успех при такой позиции были близки к нулю. Я добавил, надеясь отвлечь её: — Как дела на службе? Пошли поужинаем. Аффи, должно быть, неплохо потрудился для нас.

— Люциус… Я не хочу есть.

— Тогда, может, в спальню?

— Не сейчас. Где ты был? — очевидно, после моих слов Гермиона ещё больше насторожилась.

− На встрече, в банке, зашёл в пару магазинов… Весь день я был слишком далеко от тебя, дорогая. Поэтому сейчас не отказался бы побывать и в тебе.

— Ты что, пытаешься уйти от ссоры с помощью секса? Я не хочу так.

— Зато я хочу. И знаешь… Мне кажется, ты тоже не прочь.

К счастью, я имел доступ к её телу, и как бы Гермиона ни пыталась показать, что против близости в этот момент, мои пальцы — в тот самый миг − чувствовали обратное. Влага ощущалась сквозь ткань её трусиков, а когда я проник под них, то услышал протяжный стон. О, этот звук тоже был до невозможности красноречивым. Чтобы вы понимали: если слышите такой стон из уст любимой женщины, то все сказанные ею ранее «подожди», «я не хочу» и «давай сперва поговорим» автоматически аннулируются.

— Люциус, нельзя так делать… − Гермиона опомнилась и отступила на шаг назад. − Это… нечестно.

— Как будто раньше ты не знала, что я могу играть не по правилам.

— Но не со мной же!

— Вот это уже можно будет обсудить, но позже. А сейчас… — я поднял её на руки и пошёл по направлению к спальне. — Сейчас у нас найдётся занятие гораздо интереснее.

* * *

И я не ошибся — ближайший час нам обоим было не до разговоров. Если не брать в расчёт «беседы» на языке тел. И если не считать те слова, что я шептал ей на ухо. Неразборчиво, горячо. Не уверен, что Гермиона улавливала смысл. Да в этом и не было необходимости. Нам было хорошо.

Мне всегда нравилось быть с ней, но иногда это было даже лучше, приятнее, чем обычно. Не представляю, с чем это связано. Раньше я считал, что дело в расположении духа Гермионы. Но в тот день она совершенно точно была настроена на ссору, а не на ласки. Но в итоге — я оторваться от неё не мог. Отчасти ещё и потому, что предполагал: после «финиша» она вновь захочет вести серьёзные беседы и с удвоенным рвением примется требовать от меня ответы. Ни один мужчина во всём мире не любит это, ни один.

Но мои мысли были далеки от этого, когда я целовал Гермиону, и мой язык проникал в её рот, ладони обхватывали её тело, и я чувствовал её всю. Не мог и не хотел игнорировать её маленькие пальчики, вооружённые острыми ноготками, которые то и дело впивались мне в спину — отчего-то каждый раз это только увеличивало накал удовольствия. И я ощущал, как Гермиона сжимает часть меня внутри себя, как напрягаются и сокращаются её мышцы… И слышал её стон — звук, который становился настоящей усладой для моих ушей. Всегда.

Я глядел на её лицо, буквально кожей ощущая её острое наслаждение, а после сам отдался на волю оргазма. А до того последнее, что я видел отчётливо — её приоткрытые губы и зажмуренные глаза.

− Почему ты закрываешь глаза, когда кончаешь? — спросил я уже после того, как мы оба пришли в себя. Решил, что если начну говорить первым, но Гермиона, возможно, не набросится на меня, вооружённая ревностью.

− От удовольствия. Разве это не очевидно?

− И что ты представляешь?

− Тебя.

− Если ты оставишь глаза открытыми, то всё равно будешь видеть меня, — заметил я.

− Именно. Поэтому мне не страшно их закрывать, − Гермиона улыбнулась, а уже через секунду вдруг снова напряглась. — И я до сих пор чувствую тот запах. Чей он?

— Ты просто невыносима! — я откинулся на подушки. − Тебе не идёт ревность, дорогая.

— Конечно, это я невыносима. Как будто это я хожу весь день напролёт неизвестно где, возвращаюсь только к вечеру, пахнущая чужими духами! Откуда мне знать, может, без меня ты вовсю разглядываешь девиц на улице? Или флиртуешь с продавщицами на этой Косой Аллее… И ещё чёрт знает с кем!

Я попробовал представить себе человека, который решился бы флиртовать с давно и бесповоротно женатым Бальдини, но… не смог.

— Какая же ты ещё всё-таки девочка, если веришь в то, что говоришь… − проговорил я и тут же обнял Гермиону, всё ещё обнажённую и безумно притягательную. И услышал тихий всхлип. — Ну что ты, милая? Тише… — я обнял её ещё крепче. — Ты даже не понимаешь, насколько сильно я тебя люблю, раз терплю твой ужасный, ужасный во всех проявлениях характер.

— Тебя никто не заставляет терпеть…

— Ты не слушаешь? Я люблю тебя. И не могу не мириться с тем, что ты разводишь сырость из-за сущих пустяков. Откуда взялась эта ревность? Разве я давал поводы?

— С тобой невозможно спорить, — Гермиона насупилась. — Может, я и зря ревную, но ты не отвечаешь на вопрос, и что мне думать? И я не знаю, с кем ты был до меня, не считая жены… Не хочу оправдываться… Не знаю, что сказать…

— Помочь тебе? Скажи: «Люциус, я была неправа. Я ведь знаю, что ты не стал бы мне изменять. И в следующий раз я не буду устраивать сцен из-за ерунды».

− А если буду?

− Ты как маленькая, знаешь об этом?

— Не называй меня маленькой! Мне, между прочим, уже двадцать три, − после этих слов Гермиона ещё больше стала походить на ребёнка, который торопится повзрослеть.

— А мне?

Я вдруг понял, что мы не так много друг о друге знаем. В смысле − фактов. Конечно, в последнее время мы достаточно времени проводили за разговорами, я знал что-то даже о её детстве и родителях. А сам рассказывал ей о своей карьере в Министерстве, о службе Тёмному Лорду. Я знал, что она ровесница Драко, но понятия не имел, когда у неё день рождения. И полагал, что она в этом плане знает обо мне не больше.

— Сорок, пятьдесят… — Гермиона пожала плечами, подтверждая мои догадки. — Какая разница?

— А почему же мне должно быть дело до твоего возраста? Раз уж мне хочется называть тебя маленькой, я буду это делать. Дело не только в твоём поведении, кстати.

— И что ты имеешь в виду, если не возраст?

— Это же очевидно. Размер.

— Я не такая уж и ма…

— Ты маленькая, и не спорь. Иначе мне придётся поднять тебя на руки и закружить под потолком.

— Раньше ты был более изощрённым в угрозах, — тут Гермиона освободилась из моих объятий и забралась на меня сверху.

— Раньше и соперники были помаститее, − отозвался я, любуясь открывшимся снизу «видом» на её тело.

— Ты говоришь о двенадцатилетнем мальчике?

− Или о стопятнадцатилетнем волшебнике… Какая разница, правда?

− Люциус… Ты скажешь мне, что это за запах? — Гермиона нагнулась ко мне, уткнувшись лицом в район шеи. Я понимал, что «Свежесть» она сейчас чувствовать не может, но и сообщить об этом не мог.

− Скажу. Но не сегодня.

Слово я сдержал. Несколько дней спустя Гермиона наконец узнала, что этот аромат теперь будет преследовать её очень и очень долго. И нельзя сказать, что её это расстроило, ведь запах подходил ей идеально. Я даже не буду хвалить своё умение выбирать, но… Поверьте, этот француз Бальдини знает толк в своём деле. Не зря нехватки в клиентах у него не замечалось даже в самые тяжёлые времена.

Может, когда-нибудь я даже расскажу ему эту историю: о маленькой ссоре и немаленькой ревности, о предложении руки и сердца — вот уж когда мне было не до смеха! А старик посмеётся, но главное − в очередной раз убедится в весомости своей работы.

* * *

Как я и говорил, пара капель парфюма — это сила. Она может сотворить как добро, так и зло. Но поверьте, если люди сами того не хотят (пусть даже подсознательно), никакой аромат не нарушит их счастье надолго.

Много позже того дня, когда Люциус Малфой купил у меня тот прекрасный свежий аромат, мы встретились с ним вновь. И тогда он поведал мне, как подарил созданный мною волшебный запах своей невесте, как сделал ей предложение. Наверное, с возрастом все мы становимся более сентиментальными, и я от этой участи не скрылся — меня его история растрогала.

В то время я уже давно знал об их с мисс Грейнджер романе, да что там − свадьба отгремела с полгода назад. Все, затаившись, ждали и гадали: будет ли пополнение в семье Малфой? Лично я считал, что совсем скоро мы увидим и округлившийся животик, а затем и прелестного малыша…

И знаете, меня даже не беспокоило, что моим парфюмом пользуется ещё одна магглорождённая особа. Почему-то я счёл, что она из тех редких простецов, кто способен оценить всю значимость хорошо подобранного аромата. По слухам, миссис Малфой была талантливой волшебницей, много смыслила и в чарах, и в зельях. Не думаю, что она имела дело с созданием магических ароматов, но нас, парфюмеров магической Британии, можно пересчитать по пальцам одной руки. Поэтому я научился уважать молодую жену Люциуса Малфоя. И она в ответ относилась ко мне почтительно.

Но больше всего меня радовал её аромат. Пару раз чета Малфой заходила ко мне, и первым делом от них веяло свежестью. Более тяжёлый запах Люциуса ощущался чуть позже, и вместе они создавали удивительную композицию. Как ароматы, так и люди. Люциус и Гермиона Малфой. Никто бы и не подумал смешивать их, но вот раз − и лучшего дуэта и не придумаешь. В итоге с этим согласились почти все. На смену изначальному фырканью и даже возмущениям пришло смирение. А вот одобрение − это то, на что ушли минувшие шесть месяцев.

Что уж говорить, даже некоторым запахам нужно время, чтобы их принял народ. А если речь идёт о публичных людях, дело может принять и опасный оборот. Но не в случае Малфоев. Прошло совсем немного времени, а они уже стали «классикой», которая всегда смотрится выигрышно.

Пара капель могут сделать многое. Но не больше, чем пара любящих друг друга людей.

Не думать о ней было сложно. Я уже говорил, что первое время после её исчезновения, заходя домой, каждый раз надеялся услышать привычное и такое обыденное: «Привет, Нил». Но меня встречала и преследовала тишина. Под тишиной я подразумеваю отсутствие в моей жизни Гермионы Грейнджер.

А потом я её встретил. Спустя полгода или около того. Когда уже убедил себя, что смог забыть. Когда уже успел завязать отношения с двумя девушками, с одной из них был до сих пор и думал о ней как о потенциальной жене и матери своих детей. В голове мелькали мысли вроде: «Гермиона? А существовала ли она вообще, или я её выдумал?» Только вот возможности для сомнений не оставлял тот факт, что она успела познакомиться с моими друзьями и даже родителями. И те, и другие, быстро перестали задавать вопросы о причине нашего «расставания». И они-то уж точно давно забыли, но не я… пока что нет.

Гермиона существовала, наполняла мою жизнь, а потом самовольно решила освободить место. Опустошить. Я не могу сказать с уверенностью, что делал её хотя бы немного счастливой, поэтому не имею морального права и обижаться. Но кого волнуют права? Не стану врать: какое-то время я даже злился. Внушал себе, что если она вернётся, то я найду в себе силы не пустить её на порог (да я и сам себе не верил в эти моменты).

Со временем я думал о ней всё меньше и меньше. Жизнь шла своим чередом, временами даже кипела, бурлила. И не было в ней места для воспоминаний о Гермионе. Но неделю назад мы столкнулись с ней в Лондоне, хотя это вам уже известно. И я точно знаю, что Гермиона меня заметила: она взглянула на меня, вроде бы даже назвала моё имя (совсем тихо) и кивнула мне, улыбаясь. И ушла.

Поскольку она была с мужчиной, которого держала под руку, догонять её мне не было резона. Да если бы она была и одна… Зачем? Я жил всё в той же квартире, в которую она пришла в первый же день нашего знакомства и в которой осталась надолго. Если бы Гермиона захотела найти меня, это не составило бы труда. А раз я не слышал стука в дверь или хотя бы телефонного звонка, выходит, ей это было ни к чему. Если она не желала меня видеть, я не собирался унижаться и просить о встрече с ней. К чёрту!

Я просто последовал дальше по улице, шёл по своим делам. Ведь, несмотря на эту случайную неожиданную встречу, мои заботы никуда не исчезли. И да: помимо работы, у меня теперь есть девушка, прекрасная Марджори. И пусть она, быть может, не слушает мои рассказы о войне со странным пониманием, пусть в ней нет той загадочности, пусть мне пришлось добиваться её внимания самому… но зато я знаю о ней всё. И уж точно не предполагаю, что она работает на секретные спецслужбы. Смешно вспомнить…

Так, я шёл домой, перебирая в голове список дел на сегодня. Забывшись в своих повседневных заботах, в квартиру я вернулся уставший и вполне довольный собой. Марджори уже ждала меня к ужину, и тут я невольно сравнил её с Гермионой, от которой такого можно было и не ждать (в то время либо мы заказывали ужин с доставкой, либо готовкой занимался я). Сравнил и тут же отругал себя за это. Хотя моя нынешняя девушка и выиграла в этом негласном соревновании, ставить её вровень с Гермионой было неправильно. Она ведь действительно была моей девушкой, а не кем-то, кто мог просто взять и испариться.

Ближе к ночи я услышал шум за окном. Марджори уже спала, и я, испугавшись, что она проснётся, быстро встал и проверил, в чём причина. Включил ночник, отодвинул штору, посмотрел сквозь стекло и ничего не увидел. А ведь был какой-то шорох, потом стук… Заинтригованный, я распахнул окно (благо на улице было достаточно тепло) и увидел на карнизе конверт. На нём было написано два слова: «Для Нила».

Я сразу узнал почерк. Ушёл на кухню и принялся читать. Пусть даже так, спустя несколько месяцев, но неужели она соизволила попрощаться? Или извиниться?..

* * *

Мы с Гермионой были помолвлены уже больше месяца. А я всё думал о её реакции на моё предложение… Смущало то, что она выглядела искренне ошарашенной. Учитывая, насколько плохо Гермиона притворялась, можно было с уверенностью сказать: она такого не ожидала. Хотя, признаться, тот день создавал определённые обстоятельства.

Знаете, как всё прошло? Я расскажу…

Это были длинные выходные, которые мы планировали провести в мэноре. Иногда так хочется никуда не выходить. Ну, разве что в сад, но не дальше. А ещё лучше — сидеть вдвоём в гостиной и ни о чём не тревожиться. Представляю, как быстро Гермиона переосмыслила свои ценности касательно эльфов. Сама призналась, что в восторге от того, что они выполняют всю домашнюю работу, причём выполняют её безукоризненно и с удовольствием. Правда, мне пришлось организовать для домовиков небольшое месячное жалование… Но чего только не сделаешь ради того, чтобы у любимой на душе было спокойно, верно? Разорение из-за этой мелочи мне точно не грозило, а Гермиона не страдала, ощущая себя рабовладелицей.

Так вот, субботним вечером мы и правда были в гостиной, а до того полдня провалялись в спальне и оба были довольны собственным бездельем. После ужина Гермиона взяла плед, устроилась у камина. Я подошёл к ней, обнял и решил немного пощекотать — она так звонко смеялась, что удержаться было сложно. После нескольких её вскриков вроде «хватит!», «я больше не могу!» и «прекрати сейчас же», перебиваемых хохотом, я отступил. Поцеловал Гермиону, прижав её всем телом к полу. А потом отстранился и проговорил:

— Выходи за меня?

— С удовольствием, — улыбнувшись, ответила она. Не задумалась ни на секунду и смотрела на меня, сверкая задорной искоркой во взгляде. Словно задумала какую-то шалость.

Я же, напротив, был настроен весьма серьёзно. Достал кольцо, которое держал при себе с тех пор, как поднялся с кровати, и надел его ей на палец.

— Какое красивое!

— Да, это наша семейная реликвия, — пояснил я.

— Ты даришь мне семейную реликвию?

— Это очевидно.

— Ты уверен?

— Милая, я же предложил тебе стать моей женой. То есть ты уже часть семьи и имеешь полное право носить на пальце конкретно эту семейную реликвию, − пояснил я ей так, как преподаватель доносит очевидную информацию для невнимательной студентки.

— Подожди, Люциус… То есть… Ты серьёзно? — Гермиона приподнялась с пледа и села в позу лотоса. Я встал вслед за ней, не понимая, что она подразумевает.

— Где ты усмотрела шутку, позволь спросить?

— Я просто… нет… — Гермиона, не отрываясь, глядела на «новое» кольцо на своём безымянном пальце. — Я подумала, что… Решила, что это не всерьёз. Боже мой, Люциус! Ты только что сделал мне предложение? По-настоящему?

— Разумеется! Разве я похож на шутника?

— Нет, но… Сегодня же первое апреля.

Тут всё встало на свои места. Гермиона изучала календарь гораздо чаще меня поэтому, возможно, с самого утра ждала от меня розыгрыша. А если и не ждала, то как минимум была к нему готова. Вот и решила, что я шучу. Что очень странно, сами посудите — я ведь никогда не давал повода считать меня весельчаком. А уж при наших с ней отношениях шутить о свадьбе? Последний месяц, если не больше, эта тема висела в воздухе. Я и сам не знал, почему тяну с предложением, раз уж мы оба сошлись на том, что готовы к чему-то более официальному. Говоря об этом я подразумевал исключительно свадьбу. И полагал, что Гермиона мыслит так же. Но при таком раскладе вряд ли у неё появились бы мысли счесть мои слова розыгрышем, правда ведь?

— Мерлин! — воскликнул я, оценивая ситуацию. − Детка, я не подумал об этом. Не знал, какое сегодня число.

Гермиона вновь рассмеялась.

— Я так люблю тебя, — сказала она. — И буду счастлива стать твоей женой. Честно, я не знала, что ты думаешь жениться на мне.

— Почему?

— Потому что я магглорождённая, моложе тебя в два раза, потому что твой сын терпеть меня не может, потому что ты и сам с трудом меня выносишь, потому что ты был женат и развёлся, потому что реакцию людей на это не предугадать…

— Но я люблю тебя. Это всё перекрывает, − сказал я мягко. — Но всё же позволь спросить: если ты не думала, что я собираюсь жениться на тебе, то какие, по-твоему, у меня на тебя виды? Мы же это обсуждали.

− Мы не говорили слово «свадьба», Люциус. А я не умею читать мысли. Для меня тот разговор о серьёзности наших отношений значил, что мы больше не будем прятаться по углам. Что сможем например, вместе ходить на приёмы, что я познакомлю тебя с друзьями… − Тут Гермиона замялась, поняв, что нет нужды представлять меня кому-либо из всей магической Британии. − Ой, то есть просто расскажу им, что ты — мой любимый мужчина.

− Раз уж ты об этом заговорила — когда мы с ними «познакомимся»?

− С Гарри и Джинни?.. Мерлин, у них же скоро свадьба! Мы сможем прийти на неё как пара! Здорово, правда? — Гермиона говорила с интонациями искренней радости, как ребёнок, который получил желанный подарок. И я не мог не радоваться вместе с ней. Ни в тот день, ни когда-либо после — все приятные моменты мы делили на двоих.

* * *

До свадьбы оставалась неделя. Не до нашей, а до бракосочетания Поттера и младшей Уизли. По этому случаю мы уже приобрели подходящие наряды (Гермиона бессчётное число раз спросила меня, не будет ли привлекать слишком много внимания в «таком платье») и в целом были готовы прийти на торжество хоть завтра.

Так что выходные стали порой свободного времени. И Гермиона, которой в тот день отчего-то никак не сиделось на месте, практически вынудила меня пойти погулять по маггловскому Лондону. Впервые. Там всё было так, как я и ожидал: толпы народу, много шума и ничего по-настоящему путного. А уж эти яркие вывески и вовсе резали глаз. И музыка, доносящаяся из каждого уличного кафе — ну, это вообще сложно назвать музыкой. Хоть уши затыкай, но Гермиона этот жест точно не одобрила бы. Сама она выглядела довольной, и я не жаловался.

Словом, прогулка не запомнилась мне ничем особенным. Каменные дома, узкие улочки, магглы, магглы и ещё раз магглы. В одном кафе (местечко, где Гермиона часто бывала в детстве, потому мы туда и зашли) народу было настолько много, что я ощущал реальный дискомфорт. А Гермиона всё улыбалась да рассказывала мне что-то. Я слушал и радовался уже тому, что, вспоминая о родителях, делясь историями о них, она не становилась пленницей печали.

Домой мы вернулись к вечеру, и там тоже не случилось ничего из ряда вон выходящего. Лишь на следующий день я понял, что ещё во время прогулки кое-что произошло, о чём я не имел ни малейшего понятия.

— Я тебе кое-что расскажу… − интригующе начала Гермиона во время завтрака. − Только обещай, что не будешь злиться.

— Говори, — я сразу насторожился.

— Я видела Нила вчера. Я рассказывала тебе о нём, помнишь? Тот маггл, с которым я встречалась. Ты тогда ещё помог мне выбрать платье на его день рождения.

— Где ты его видела? Зачем? Мы же весь день провели вместе.

— Случайно, − пояснила Гермиона. − Помнишь, мы с тобой гуляли по Тотнем-Корт-роуд? Нил был там. Но мы просто встретились взглядами, ничего больше.

Моя тревога сразу отступила. Но лёгкая настороженность держала оборону, поэтому я спросил:

— И ты решила сообщить мне об этом, потому что…

— Потому что я написала ему письмо. Такое большое, подробное. Где извинилась за то, что исчезла без предупреждения и не сообщала о себе столько времени. Это ведь было так низко. Хоть мы и не любили друг друга, но были близкими людьми. Правда, я так и не сказала ему о том, что волшебница. Не уверена, что он бы не сдал меня в психушку…

— Тебе было хорошо с ним, да?

— С тобой лучше в миллион раз.

— И всё же?

— Люциус… С Нилом было очень… странно. Самое странное — что он не прогнал меня из своей квартиры в первую неделю знакомства. Поводов хватало. Я ничего ему не рассказывала: ни про работу, ни про детство, ни про что! А он смирился с этим и потом уже перестал спрашивать. Представляешь? Я ушла не потому, что мне самой было неуютно с ним (хотя это так), просто… Он сам не понимал, что я порчу ему жизнь.

— А ещё тебе нужно было работать дома, а он мешал, − добавил я. Гермиона как-то упомянула об этом, и после тех слов её уход от этого маггла не выглядел благородным поступком. А учитывая то, что она рассказала сегодня, «исчезновение» не выглядело таким уж подлым, как ей самой виделось.

— И это тоже. Спасибо, что напомнил.

— Я безумно рад, что ты оставила его. И рад, что после этого ты впала депрессию и перебрала в «Трёх мётлах». Рад, что у тебя настолько атрофировался инстинкт самосохранения, что ты даже согласилась переночевать у меня.

— Не представляю, что бы со мной стало, если бы ты пришёл в паб на десять минут позже. Как бы всё сложилось у нас?

— Я бы нашёл тебя в другом месте.

— Откуда такая уверенность?

— Даже Скорпиус говорит, что это судьба. Слышала? Он ведь помнит, как встретил тебя впервые в зоомагазине. Пытался тогда выпросить у тебя сову. Малыш ведь не в курсе, что после того случая мы ещё дважды встречались, прежде чем у нас что-то завязалось, и искренне уверен, что это он своим детским обаянием помог нам «подружиться». Так и говорит: «Если бы не я, тебе, дедушка, было бы не с кем дружить».

— А о чём ты подумал, когда встретил меня в тот день?

— Что ты очень раздражающая особа, которой я даже не могу нагрубить. Меня это злило.

— Как неромантично.

— Прости, но в нашем с тобой случае любовь с первого взгляда — совершенно невозможный вариант. Кстати, в день нашей первой встречи ты раздражала меня ещё больше, чем тогда, в зоомагазине.

— Это ты раздражал меня и всех вокруг.

— Ты хотела сказать — пугал?

— Что, гордишься этим? Ох, сумел напугать второкурсников, каков злодей! Ещё и с Артуром подрался.

— Уже тогда чувствовал, что Уизли мне не конкуренты, − усмехнулся я.

— Не надо о Роне, − Гермиона слегка нахмурилась.

— Предпочитаешь говорить о Ниле? Или обсуждать кого-то другого своего ухажёра?

— Я предпочитаю говорить о тебе, Люциус. Если ты не забыл, это твоей женой я согласилась стать.

Мне всегда нравилось видеть, что Гермиона знает, чего хочет. Приятно слышать в её голосе уверенность — памятуя о её прошлых проблемах. Даже учитывая, что иногда её сила была направлена на пререкания со мной, улавливать властные интонации в девичьем голоске — настоящая услада.

Вместе с тем мне нравится и то, какой беспомощной она иногда выглядит. Гермиона, несмотря на свой ум и показную самостоятельность, время от времени откровенно нуждалась в поддержке. Думаю, не потому, что не могла справиться с чем-то своими силами, а потому что попросту хотела почувствовать, как проблемы решает за неё кто-то другой. Такие моменты дарят уверенность, что в случае чего — ей будет, на кого положиться. Что у неё есть помощник, защитник и просто любящий её человек.

И можете не сомневаться — так оно и есть.

* * *

Так вот, я получил от неё письмо, и знаете… Это помогло.

Гермиона поведала мне много всего, но в основном — ничего нового. Важен был сам факт.

«Дорогой Нил!

Уверена, ты уже и не вспоминаешь обо мне. Если так — то это правильно. Не надо. Такой человек, как я, не заслуживает, чтобы о нём помнили. Надеюсь, сейчас ты счастлив, и мой уход сыграл в этом свою роль. Да, я ушла в первую очередь ради того, чтоб освободить тебя от себя. Понимаешь: я как паразит, прикрепилась к твоей жизни и ничего не отдавала взамен.

Тебе, наверное, было бы интересно услышать ответы на вопросы, которые ты по первости постоянно задавал. Но это невозможно. Поверь, я молчу не потому, что не доверяю тебе, не потому, что не хочу делиться с тобой. Просто не могу. И чтобы ты знал: я никогда не работала на ЦРУ. Но в моей жизни много сложных и непонятных вещей. Сам видишь, даже это письмо я написала на пергаменте. Потому что его в моём доме полно, а вот обычной бумаги нет совсем. Но не обращай на это внимания.

В тот день, когда мы с тобой впервые встретились, я была в раздрае. И в какой-то степени именно ты помог мне собрать себя по кусочкам. Не до конца, но хотя бы до того состояния, в котором можно нормально существовать. Не быть счастливой, а просто жить. А когда я наконец соизволила покинуть твою квартиру — всё опять стало хуже нормы.

Как видишь, на то, чтобы прийти в себя, у меня ушло чуть ли не полгода. Другой человек помог мне справиться со всеми трудностями. Извини, что говорю это, но у него получилось «собрать» меня до конца. Теперь я действительно чувствую себя хорошо. Настолько хорошо, что даже нашла силы написать тебе это письмо. Увидела тебя на улице сегодня и поняла — необходимо это сделать.

Поверь, Нил, раньше я молчала не потому, что считала тебя недостойным объяснений. А потому что не могла найти слова. Ты скажешь, что для извинения нужно лишь одно слово, но и его бывает сложно выговорить. Особенно в те моменты, когда ощущаешь огромную тяжесть вины.

Я и до сих пор чувствую себя виноватой перед тобой, но теперь стала более сильной, чтобы принять это. Поэтому и пишу. Самые важные слова будут сейчас: прости меня, Нил, за мои секреты и внезапное исчезновение. И спасибо за то, что пошёл за мной тогда в метро. Надеюсь, ты не держишь зла.

P.S. Наверное, доставка письма совсем сбила тебя с толку. Извини, но это самый надёжный вариант. Теперь я точно знаю, что письмо ты получил. Вот прочёл или нет — другой вопрос. Надеюсь, что ты не только начал читать, но и добрался до этих строк. Будь счастлив».

Подписи не было, но автор письма угадывался и без того.

Соглашусь, не слишком информативно. Всё это письмо можно было ужать до одного слова — «извини». Но именно его я и хотел услышать. Как только я добрался до последней строчки, понял — не думать о Гермионе Грейнджер отныне будет гораздо проще.

Я сама не знаю, почему всё так сложилось. Не понимаю, что со мной происходило, не могу сообразить, что за цепочка событий привела к такому финалу. Потому что мне не хочется ничего анализировать. Тут всё просто: есть проблемы — ты их решаешь, разбираешься в причинах и следствиях; нет проблем — ты живёшь, наслаждаясь каждой минутой. Так уж произошло, что в последнее время я всё ближе и ближе к тому, чтобы существовать по второму принципу.

Я — Гермиона Малфой, в девичестве Грейнджер. Скорее всего, вы не раз слышали моё имя, хорошо это или плохо. А человека, который делает меня счастливой, зовут Люциус. Люциус Малфой. Недавно я стала его женой.

Когда-то я сказала своему психотерапевту (теперь уже бывшему), что если любишь кого-то, то постоянно думаешь об этом человеке, не можешь не улыбаться, представляя себе его лицо, и готов отдать всё ради одного прикосновения. С любимым хочешь провести всю оставшуюся жизнь...

Сейчас кажется, что я говорила это в прошлой жизни. Тогда я ещё не любила, но слова мои оказались истиной. Теперь всё это я могу сказать о Люциусе, именно так я и чувствую.

Но давайте вернёмся к самому началу...

* * *

Вы когда-нибудь чувствовали, что не приносите абсолютно никакой пользы? Ходите на работу, сидите там не меньше семи-восьми часов в день, заполняете бумажки... И ничего не меняется. Потом вам в голову вдруг приходит отличная идея нового проекта: вы предлагаете своему начальнику собрать команду под вашим руководством (всего-то нужно человек пять, не больше) и выделить время — пару недель. На что получаете отказ. Через месяц история повторяется, потом ещё раз. И вы уходите с работы под неодобрительный шёпоток коллег и общественности. Как так, это же пост в самом Министерстве! Нужно быть сумасшедшей, чтобы бросить такую работу из-за ерунды — так считает большинство. Но не я.

Я бы, конечно, могла поговорить с Бруствером, он бы в ситуацию вошёл и повлиял бы на Стоуна (моего бывшего начальника). Однако не кажется ли вам, что этот поворот вызвал бы ещё больше пересудов? А мне на тот момент всё до жути надоело, и я решила даже не пытаться. К тому же, такой уход из Министерства и из магического мира в целом избавил меня от общения с кем бы то ни было из прошлой жизни. С Гарри — в первую очередь. С моим лучшим школьным другом, который задавал слишком много вопросов.

В то время я ещё встречалась с Нилом, вернее, жила у него. И привыкла к его покладистости. Он действительно ничего от меня не требовал. А Гарри считал себя вправе лезть в мою жизнь. Хорошо хоть в нашу с Роном ссору не лез — и на том спасибо.

Но вернёмся к моей работе. После того, как у меня её не стало, появился вопрос: чем мне заниматься, живя в маггловской квартире вместе с магглом? Я пыталась проводить исследования, запираясь в комнате, пока Нила не было дома, но эта идея быстро прогорела. Мало времени, много подозрений и рисков. На это я пойти не могла. Поэтому пришлось принести другую жертву — оставить Нила. Этим жестом я помогла нам обоим, поверьте.

Наверное, это странно, но в последние дни нашего с Нилом «романа», когда я уже почти уверилась в необходимости переехать в родительский дом, мне захотелось показать, что я могу быть нормальной. Захотелось сделать что-то правильное, что обычно делают девушки для своих бойфрендов. Например, надеть красивое платье в его день рождения и быть душой компании…

* * *

Новый этап в моей жизни начался, когда я встретила Люциуса. Не на Косой Аллее, а позже — у «Трёх мётел». Никогда бы не подумала, что столь глупый поступок (ночёвка у бывшего Пожирателя) может привести к чему-то хорошему. К любви, к свадьбе и счастью. Сейчас у меня всё это есть. Хотя, конечно, до сих пор мы сталкиваемся с трудностями, даже после официальной церемонии и доброго десятка публикаций в прессе.

Например, Драко. Моя проблема номер один вот уже второй десяток лет. Думаю, он действительно меня на дух не выносит, независимо от того, замужем я за его отцом или нет, дружу я с его сыном или нет, пытаюсь я быть с ним самим дружелюбной или нет. Итог всегда один — раздражение пополам с презрением и ненавистью в его глазах и интонациях. Поэтому я перестала даже пытаться.

Сам Люциус посоветовал мне просто игнорировать Драко. И если своим инстинктам я могу порой не доверять, то не прислушиваться к мужу не рискну. Он почему-то всегда оказывается прав, а меня это одновременно и обижает, и радует.

Ещё Люциус говорит, что я имею полное право общаться со Скорпиусом, несмотря на возражения Драко. Собственно, теперь я ведь в каком-то смысле его... бабушка. Сводная. Конечно, называет он меня только по имени, но и без кровных уз мы здорово проводим время вместе. Особенно втроём: я, Люциус и Скорпиус. Последний обычно выступает инициатором всех приключений, а мой муж берёт на себя их воплощение в жизнь. Ну а я... я просто нахожусь рядом с ними двумя.

Например, недавно мы со Скорпиусом гуляли в центре маггловского Лондона. К слову, мальчик действительно очень любит проводить с нами выходные и очень давно хотел увидеть настоящих магглов (особенно после того, как я рассказала, что мои родители тоже магглы и что в простецах нет ничего страшного). В общем, Скорпиус повёл нас на аттракционы. Именно повёл: мы с Люциусом пытались сопротивляться, но малец был неумолим. Кто же виноват, что колесо обозрения видно настолько издалека и что ребёнок заинтересовался предназначением этой «огромной крутящейся здоровской штуки»? Уж точно не я.

Поскольку самому Скорпиусу лишь недавно исполнилось четыре, он смог прокатиться лишь на самом колесе в нашем сопровождении и на парочке аттракционов для самых маленьких. Но другие «классные штуки», вроде американских горок, ему понравились гораздо больше. И раз уж сам он до них пока не дорос, то сказал, чтобы покатались мы с Люциусом. Причём сказал в приказном тоне — весь в деда.

Честно говоря, я раньше на этих аттракционах не каталась. Про Люциуса вообще молчу. Но что удивительно — на его лице не дрогнул ни один мускул. Чего нельзя сказать обо мне. Но было весело, особенно Скорпиусу, который наблюдал за нами снизу и, не сомневаюсь, от души хохотал.

Кстати, Люциус как-то рассказал мне, что Скорпиус давно хотел погулять не только с дедом, но и со мной. Он просил об этом ещё когда мы не были помолвлены и практически не появлялись вместе на людях. Я, правда, так и не поняла, что нашёл в моей компании сын Драко. Я ведь не так хороша в общении с детьми.

А муж всё намекает, что нам пора бы и самим подумать о детях. Для меня это удивительно: у него ведь есть и сын, и даже внук! Никогда не считала, что он будет возражать против детей, если я сама об этом заговорю. Но что он первым поднимет этот вопрос...

— Дорогая, мне скоро стукнет пятьдесят. Не стоит тянуть. Достаточно того, что племянник нашего ребёнка будет старше его на пять лет.

— Волшебники живут долго. Ты ещё и правнуков, и праправнуков дождёшься, — парировала я, проверяя, насколько он серьёзно настроен.

— Само собой, − согласился Люциус. − Но я бы для начала хотел дождаться нашего с тобой общего ребёнка.

— Хорошо.

— Что значит хорошо?

— Значит, что я больше не буду пить противозачаточное зелье.

* * *

В противовес Драко хочется рассказать о Гарри и Джинни. Началось всё на их свадьбе. Нет, конечно, для самих молодожёнов это не стало сюрпризом — я пришла к ним заранее, сказала, кто станет моим «плюс один». Ребята удивились, разумеется, но ни одного плохого слова о Люциусе не сказали. Ну, при мне. Если после моего ухода они и перемыли ему все косточки, то меня это уже не коснулось.

Разница в том, что Драко порой не пропускал оскорбления в мой адрес и при отце. По крайней мере, поначалу, а потом это прекратилось. Наверное, Люциусу надоело одёргивать сына, и он провёл с ним «разъяснительную беседу». Судя по всему, удачно. Признаюсь, мне нравится, что мой муж имеет контроль даже над взрослым сыном, который уже и сам успел завести семью. Может быть, если бы Драко вызывал у меня хоть каплю симпатии, я бы думала иначе.

Но вернёмся к свадьбе моих лучших друзей. Мы пришли туда вдвоём, и я совсем не переживала. Потому что рядом со мной был Люциус. А ещё мне была обеспечена поддержка самих Гарри и Джинни. Самым большим сюрпризом для меня стала реакция Луны Лавгуд. Она была в нарядном бледно-голубом платье (под цвет глаз) и походила настоящую морскую нимфу, когда подошла к нам своей плавной походкой.

— Гермиона, мистер Малфой, — поприветствовала она нас, задумчиво улыбаясь. — Прекрасно выглядите вместе.

— Спасибо, Луна! — отозвалась я. Люциус ограничился сдержанным вежливым кивком.

— Мне на днях приснилось, что вы вместе. Я была в лесу и охотилась на окамиев, точнее, я просто хотела поймать этих чудесных созданий, не убивать... Ой, ну и увидела там вас двоих. На вас были надеты такие венки из цветов. И вы, вроде как, просто гуляли... И подсказали мне, где видели окамиев. Я тогда проснулась и подумала: как странно! А теперь понимаю, что ничуть не странно. Ничуть!

— Как это... мило, мисс Лавгуд, — проговорил Люциус достаточно мягко, чтобы его изначальная холодность забылась.

— Это правда, мистер Малфой. Мой жених Рольф говорит, что я немножко ясновидящая.

— Очень может быть, что это так, — не дожидаясь реакции Люциуса, отозвалась я.

Луна на это загадочно улыбнулась и, сказав «Не буду вас отвлекать, всё же вдвоём вы смотритесь лучше всего», ушла. Видимо, решила завязать разговор с кем-то другим. Мало ли кого, кроме нас с Люциусом, она успела увидеть в своих чудных снах...

Разумеется, на свадьбе был ещё и Рон. Признаюсь, я ждала от него какой-нибудь выходки. Несмотря на то, что он уже больше года встречался с Лавандой Браун, я слишком хорошо помнила о вспыльчивости друга и о его неумении держать язык за зубами.

Но он повёл себя нетипично — игнорировал меня весь вечер. Словно я была ему незнакома либо меня вообще не существовало. Может, люди меняются... Но скорее всего — на Рона повлияла Лаванда, что не отходила от него практически ни на минуту. Вряд ли человек даже с таким взрывным характером стал бы выяснять отношения с бывшей девушкой на глазах у нынешней. Тем более, на свадьбе сестры.

Откровенно говоря, меня такой расклад даже порадовал. Совсем не хотелось стать свидетельницей стычки Рона и Люциуса. А я не сомневалась: если бы появился хоть малейший повод, конфликта было бы сложно избежать. Пусть я и не сомневалась в Люциусе, который точно мог сохранять спокойствие, зная, как это для меня важно... Но всё же с семейством Уизли у него с давних пор сложились не самые тёплые отношения. И неприязнь исходила от обеих сторон. Но обошлось.

Так что да — свадьба Гарри и Джинни прошла безо всяких казусов, гладко и мирно. Думаю, это было важно для Молли и Артура. После происшествия на свадьбе их старшего сына им нужно было убедиться, что теперь ничто и никто им не угрожает. В том числе и присутствующий на торжестве бывший Пожиратель Смерти.

Кстати, об этом. Если Рон меня показательно игнорировал, то его родители такого одолжения не сделали. Они то и дело посматривали на меня и Люциуса с неодобрением — чего и следовало ожидать. Что, неужели действительно думали, что он мог замыслить что-то дурное? Учитывая его более чем примерное поведение и мою компанию, это было совершенно невероятно. А значит, Уизли просто недолюбливали Люциуса, а за компанию с ним и меня. Всегда проще разделять неприязнь на двоих, чем забыть обиды. Нельзя винить людей за то, что они не выбрали сложный путь.

Но я долго выносить это не могла и предложила уйти с праздника пораньше; Люциус не возражал. Уверена, он изначально не горел желанием присутствовать на свадьбе чужих ему людей и согласился на это только ради меня. И я была благодарна ему за это. Как и за всё прочее, что он делал для меня. Да, я наконец-то научилась замечать все те мелочи, которые улучшают мою жизнь. Даже неприлично дорогие подарки (хотя их сложно назвать «мелочью»), которые я теперь не стесняюсь носить.

Началось всё с того самого платья, ну, вы знаете эту историю. А больше года спустя на нашу свадьбу я надела платье, которое действительно стоило целое состояние. Хотя, как по мне, оно вовсе не выглядело роскошным — всё в меру. Цену его я узнала случайно и намного позже, молча ужаснулась и не стала ничего говорить Люциусу. Всё же это был наш праздник, да и платье я выбрала сама.

* * *

Многие говорят, что свадьба — это день, который запоминается на всю жизнь. Но для меня все дни рядом с Люциусом — особенные. Вот и наша с ним свадьба стала обычным во всех отношениях днём (не забывайте, что с недавних пор «обычный день» для меня значит «хороший день», а то и вовсе «отличный»).

Гостей было немного, и благодаря этому я чувствовала себя очень защищённой. Обычно я не люблю быть в центре внимания, но рядом был Люциус — он отражал все негативные моменты. Так что мы получали поздравления, улыбались и ждали, когда наконец сможем остаться наедине. Всё было просто хорошо − не более, не менее.

Непередаваемое чувство счастья пришло ко мне только на следующее утро. Я проснулась и поняла: теперь я — Гермиона Малфой. А рядом спит мой муж. Мне стало так хорошо, что даже сложно было вспомнить, из-за чего мне когда-то пришлось обратиться к психотерапевту, из-за чего я перестала общаться с друзьями и бросила работу. Казалось, всё плохое из прошлого в один миг стёрлось. Казалось, я всегда любила Люциуса, а он — меня. Казалось, не было никакой войны и никакого Волдеморта. Казалось, что всё обрело гармонию. Казалось, лучше уже не может быть. А может, и не казалось вовсе.

Меня уже не волновало, что думают о нашем браке окружающие. Коллеги, бывшие одногруппники, зеваки и сплетники. Даже Драко, который то и дело крутился где-то поблизости. Стоило стать женой Люциуса хотя бы ради того, чтобы на недовольное ворчание вроде «чёртова Грейнджер» можно было сказать Драко, что теперь я ношу другую фамилию. А «чёртова Малфой» из уст Малфоя — это уже не так обидно, согласитесь?

Да и вообще, мнение других людей вдруг потеряло всякую значимость. Любое мнение, не только о моём муже. Давно, когда я только начинала работать в Министерстве, рассталась с Роном и ходила сама не своя, одна моя коллега, Холли, решила помочь мне советами. Не знаю, с чего она взяла, что смыслит в отношениях больше других, но не в этом суть. Тогда она сказала мне, что если я хочу удержать мужчину, то нельзя показывать ему это намерение.

— Ни в коем случае нельзя говорить мужчине, что ты жить без него не можешь, — сказала Холли.

— Почему? Если это действительно так — ему следует знать, разве нет?

— О, нет, Гермиона, нет! Мужчины пугаются и сразу отступают. Сама посуди: кому захочется взваливать на себя такую ответственность?

Тогда я не стала спорить. А сейчас вспоминаю слова Холли и понимаю: мужчину, который по-настоящему любит, эта ответственность не тяготит. Мне кажется, Люциус со дня нашей встречи в Хогсмиде только и ждал, когда же я признаюсь, что нуждаюсь в нём, что не могу представить своей жизни без него. И он дождался. Возможно, сейчас я говорю ему это даже слишком часто. Но он всегда отвечает что-то вроде: «И не пытайся представить свою жизнь без меня. Потому что я с тобой».

В такие моменты он смотрит прямо мне в глаза и словно видит всю меня насквозь. Понимает меня, знает все мои мысли и желания — даже те, которыми я ни с кем не делюсь.

Никто больше не смотрит на меня так, как Люциус. А я ни на кого не смотрю так, как на него. Так и должно быть.