Королева (джен)

* События этой главы — а также всех последующих — тесно переплетаются с сюжетом основной трилогии (романы "Истинное имя", "Смерть и солнце", "Волчье время"). Поэтому я должен ещё раз напомнить, что этот роман — не предыстория к "Стали и золоту", а вбоквелл. И в нем очень. много. спойлеров.

— То есть… как… сбежал? — лицо Валларикса застыло. — Куда?

Князь добродушно усмехнулся.

— Ну, куда именно он направляется — этого я не знаю… Полагаю, что и твой племянник тоже этого не знает. А если бы даже знал — то все равно в итоге оказался бы совсем не там, куда рассчитывал попасть. Так что о цели его путешествия разумнее всего будет судить по его результатам.

Услышав слова о «путешествии», Вальдер сглотнул.

— Хочешь сказать, он уже далеко от дома?

— Если это место было его домом — что ж, тогда он далеко от дома. Но это, в конечном счете, вопрос точки зрения. Вполне возможно, что на самом деле твой племянник как раз возвращается домой, — без всяких признаков тревоги сказал Князь.

Валларикса такое рассуждение отнюдь не успокоило.

— Но почему? Из-за чего он вообще решил сбежать? — страдальчески наморщив лоб, осведомился он.

Элика полагала, что хорошо понимает, о чем думал ее муж в этот момент.

Дети не убегают из домов, в которых их любят и заботятся о них. Тем более — в одиннадцатилетнем возрасте.

Но если люди, опекавшие его племянника, жестоко обращались с ним — то это исключительно вина того, кто выбрал для него эту семью.

— Перестань, — сказал Князь, пристально посмотрев на императора. — Я что, по-твоему, совсем дурак?.. Думаешь, я не знал, кому мы поручаем мальчика? Или нарочно выбрал бы людей, которые стали бы держать его впроголодь и постоянно колотить?

— Нет, — признал Валларикс. — Но почему тогда…?

— Ну, посторонний человек, наверное, сказал бы, что парень устал от скучной деревенской жизни и отправился навстречу приключениям. Надо признать, что обстановка, в которой он рос, была для него несколько тесна. А тут еще приезд в Энмерри сэра Ирема с его отрядом… Человек, который просидел всю свою жизнь в тесном сарае, вполне может вести себя смирно, но попробуйте выломать одну доску и показать ему, чего он был лишен — и он приложит все усилия, чтобы выбраться на свободу. Разве это удивительно?.. Но в данном случае дело не только в этом. Когда мы строили планы, как забрать мальчишку из деревни, подготовить его к исполнению его задачи и ввести в курс дела, то мы не учли, что люди вроде твоего племянника не ждут, когда кто-нибудь за руку поведет их навстречу их предназначению — они сами спешат навстречу собственной судьбе. Связь человека с Тайной магией — это не брак по сговору. Чтобы обручить человека с этой магией, мало добровольного согласия — нужен порыв настолько же глубокий, личный и свободный, как всякая настоящая любовь… Ты помнишь, о чем мы беседовали до того, как речь зашла о мальчике?

— Если не ошибаюсь, то мы говорили об _истинных именах_, — сарказм Валларикса был понятен. За прошедшие два дня гость императора заставил мужа Элики прочитать все, что можно было отыскать на эту тему в дворцовой библиотеке. А книг, автор которых так или иначе касался этого вопроса, во дворце нашлось немало — в том, что касалось древней магии, собрание дан-Энриксов не уступало даже главному столичному Книгохранилищу.

— Вот именно... У меня было чувство, что это нам скоро пригодится. И потом, когда ты заявил, что ты отправил Ирема с ревизией в те самые края, где находился твой племянник, все мои недавние предчувствия обрели плоть и кровь. Там, где действует древняя магия, случайных совпадений не бывает. Твой племянник не просто сбежал из дома. Мальчик выбрал себе имя. Хочешь знать, какое?..

— Разумеется, — сказал Вальдер с усмешкой, ясно говорившей : "Можно подумать, если бы я сказал «нет», ты отказался бы от планов меня просветить!..".

— Крикс, — сказал Князь, проигнорировав иронию своего собеседника. — Сын Амариллис посчитал, что среди всех имен, которые он знал или которые способен был придумать, это подойдет ему больше всего.

Брови Вальдера поползли на лоб.

— Ты, вероятно, шутишь!.. — сказал он.

Маг улыбнулся, откровенно наслаждаясь его изумлением.

— Забавно, да?.. В крестьянском обиходе имена дан-Энриксов коверкаются почём зря. Мне приходилось слышать, как тебя зовут Валларисом, Валларом и Вальдером. Но парень все-таки где-то подхватил это ваше «-рикс». И оно ему, судя по всему, понравилось… То, что подросток, решивший сбежать из дома, выбирает для себя новое имя, само по себе не удивительно — тут и мечта о новой жизни, и желание порвать со своим прошлым, и обычная для его возраста уверенность, что его ждёт особенная, совершенно необыкновенная судьба... Но Истинное имя — это, как ты понимаешь, нечто большее. И я ничуть не удивлюсь, если судьба твоего племянника действительно будет совсем _особенной_ — гораздо более особенной, чем думает он сам!

Еще несколько лет назад слова таинственного гостя императора оставили бы Элику в полном недоумении. Зато теперь она гораздо лучше понимала, что имеет в виду Князь.

Слова, которые Ралькон сказал мессеру Ирему, заставили Элику задуматься. Она, правда, не сомневалась в том, что моментально отвлекаться от всего, что связано с Олваргом и его подручными, людям мешает не какая-нибудь магия, а, скорее, некая общая неприспособленность людей к подобным размышлениям. Просто есть вещи слишком страшные и мерзкие, чтобы попытка о них думать вызывала у людей потребность немедленно выкинуть такую мысль из головы — примерно так же, как любой нормальный человек, увидев на земле дохлую крысу или же растерзанную кошкой птицу, не склоняется над полуразложившимся комком шерсти и перьев, чтобы рассмотреть его получше, а отводит взгляд, испытывая непреодолимую брезгливость, и через минуту уже забывает то, что видел.

Но одно не вызывало никаких сомнений — это все, действительно, было куда серьезнее, чем просто сильный маг, не соблюдающий установления Совета Ста.

«В этом замешаны какие-то сверхчеловеческие силы, — так сказал Ралькон. — И император явно им мешает — иначе они бы не пытались его устранить…»

Слова Валларикса про Меч, которые Альды оставили потомкам Энрикса из Леда, всплыли в ее памяти, соединившись с мыслями о том, что Олварг почему-то страстно хочет уничтожить каждого мужчину из династии дан-Энриксов.

В старых книгах, которые ей читала в детстве ее няня, «Наследником Альдов» называли Эвеллира — ожидаемого как элвиенистами, так и унитариями спасителя, который победит в Последней битве и навсегда уничтожит смерть, страдания и зло. Элика всегда полагала, что «Наследник Альдов» в данном случае — фигура речи, знак того, что Эвеллир на деле воплотит заветы Всеблагих.

Но, может быть, речь шла совсем не о метафоре, а о вполне реальном, осязаемом наследстве — том, которое упоминали Ирем и Вальдер…

Задумавшись об Эвеллире, Элика внезапно поняла, что до сих пор она упорно избегала любых мыслей о своем племяннике. Где-то в ее душе жила абсурдная уверенность, что любой интерес к его судьбе подвергнет сына Амариллис дополнительному риску — совсем как в тот день, когда Олварг пытал ее, пытаясь выяснить, где он находится. Как будто ужас от испытанных тогда страданий въелся в нее слишком глубоко. Так человек, который мучился из-за тяжелой раны, продолжает инстинктивно избегать прикосновения к больному месту, даже когда сама боль уже давно прошла.

Но теперь королева больше не боялась. Чувство было удивительным — как будто бы разжался и исчез незримый обруч, который совсем недавно сдавливал ее сознание и запрещал ей даже думать о своем племяннике.

И тогда Элика увидела его.

Мальчик сидел на корточках и раздувал огонь над небольшим кострищем, походившим на построенный из щепок и ветвей шалаш. Полуденный воздух рябил от сдвоенного жара солнца и огня.

Место, по правде говоря, было не самым подходящим для костра — хотя пустырь, располагающийся за домами на окраине деревни, находился слишком далеко, чтобы ветер бросил искру на чью-то крышу или же плетень, но зато оставался риск поджечь колючую и сухую траву, которая в это жаркое лето больше походила на солому. Но мальчишку явно не заботила такая мысль. Племянник Валларикса расчистил под свой костер кусок земли и обложил его камнями по краям, но такая предосторожность могла выглядеть достаточной только в глазах девятилетнего мальчишки или двух его товарищей, которые, присев на корточки, с большим интересом наблюдали за тем, как в воздух поднимается все более отчетливый дымок.

Глядя на сына Амариллис, Элика с внезапной грустной нежностью подумала, что точно так же мог бы выглядеть их с Валлариксом сын, если бы после Лисси у них родились другие дети.

Cпутанные волосы, падавшие на лоб мальчишки, были такими же мягкими, блестящими и темными, как волосы Вальдера. Лицо сына Амариллис покрывал густой загар, но под этим загаром кожа у него наверняка была такого же матово-смуглого оттенка, что у императора. Даже улыбка, с которой мальчишка наблюдал за еле видными на солнце язычками пламени, напоминала Элике Вальдера — не печального, усталого и отчасти даже сурового мужчину, которым он стал за эти годы, а Вальдера в его девятнадцать лет, когда он поразил Элику своей добротой — не добротой по отношению к ней лично, а, скорее, неизменно возникающим в присутствии Вальдера ощущением, что молодой правитель счастлив и от всей души желает, чтобы и все остальные люди тоже были счастливы.

— Вот так. Теперь давайте сюда ветки с листьями, — велел мальчишка, удовлетворенно посмотрев дело своих рук. — Мы будем пускать дым с разными интервалами, и они в крепости увидят, что мы посылаем им сигнал и сообщаем о количестве врагов…

Племянник императора махнул в сторону темнеющего поодаль леса, который в их игре изображал то ли лагерь врагов, то ли крепость союзников, а может, и то и другое сразу. Элика помнила, что в детстве они с сестрами не слишком волновались из-за таких мелочей. Одно и то же место или вещь тогда изображала совершенно разные предметы, и иногда даже не по очереди, а одновременно.

Но известить жителей крепости о количестве нападающих участникам игры не удалось. Когда полупрозрачный светлый дым от сухих щепок сменился плотными белыми клубами от сгоравших листьев, кто-то из жителей ближних домов увидел дым и закричал:

— Пожар! Горим!..

Голос явно принадлежал мужчине, но из-за волнения дал петуха и сорвался на визг.

Двое мальчишек из деревни, явно не желая дожидаться появления того, кого вид их костра заставил _так_ вопить, бросились к самому ближайшему укрытию — редким кустам на краю пустыря. С быстротой ящериц обогнув кусты, они попадали на землю и залегли в траве.

На лице сына Амариллис проступило замешательство. Он нервно оглянулся в сторону деревни, потом бросил в костер несколько пригоршней земли — но осознал, что засыпать огонь придется слишком долго, и, поднявшись на ноги, рванул в сторону леса. До опушки, правда, было дальше, чем до тех кустов, в которых затаилась парочка его приятелей, но племянник Вальдера справедливо рассудил, что места для троих в таком жалком укрытии не хватит. В просветы между чахлых веток и так можно было, приглядевшись, разглядеть серо-коричневую ткань рубашек и штанов из домотканой, неокрашенной холстины.

Добежав до пустыря и увидев на земле полузасыпанный костер, крестьянин гневно завопил и начал озираться по сторонам, пытаясь угадать, куда мог сбежать тот, кто разводил этот огонь. Повертевшись на месте, он, определенно, так и не заметил затаившихся в траве мальчишек, но все же двинулся в сторону кустов, бормоча себе под нос угрозы и ругательства. Однако до кустов он так и не дошел. Желудь, ударивший крестьянина в плечо, заставил его обернуться. Когда он увидел встрепанные темные волосы, рваную рубашку и огромные зеленовато-карие глаза, лицо крестьянина побагровело еще больше, хотя это и казалось невозможным. Он сжал руки в кулаки и завопил:

— Валиор! Ва-ли-ор! Тут твой щенок чуть не поджег деревню! Хорошо еще, что я увидел дым… А ну иди сюда, поганец — я тебе сейчас устрою…

Элика ничуть не удивилась, что племянник императора и не подумал откликнуться на такое соблазнительное приглашение и исчез за деревьями быстрее, чем крестьянин успел сделать несколько шагов к опушке.

Осознав, что догонять мальчишку совершенно бесполезно, крестьянин вернулся к продолжавшему слабо дымить костру и забросал его землей, а потом продолжал утаптывать насыпанный поверх кострища холмик до тех пор, пока не убедился, что из-под земли не пробивается ни одна струйка дыма, а на землю над бывшим кострищем можно без опаски положить ладонь. Это занятие на время отвлекло его от гневных мыслей о виновнике случившегося — но, когда он закончил и поднялся, он снова витиевато обругал «проклятого ублюдка», а затем решительно направился назад к деревне.

Когда он ушел, мальчишки, прятавшиеся в кустах, выбрались из своего укрытия — и, к удивлению Элики, весело рассмеялись.

— Ты Сура видел?.. «Ва-ли-ооор!» — кривляясь и гнусавя, передразнил первый. — «Твой щенооок поджег дерееевню!» Блеет, как козел…

— Он теперь прямо к Валиору побежит, — сказал второй мальчишка, на лице которого все-таки на секунду проступила озабоченность. — Зачем этот дурак вообще выперся?

— Так, это!.. Сура отвлекал. Чтобы он тебя не заметил, — фыркнул его друг.

— Ну, я его об этом не просил!

— Да никто его не просил. Хочет дурить — его проблемы…

Элике стало интересно, знает ли сын Амариллис, что его приятели так мало беспокоятся о том, чем обернется для него попытка им помочь. Может быть, если бы он знал, что они станут говорить, избавившись за его счёт от этой неприятной ситуации, у него бы отпало всякое желание отвлекать Сура на себя.

Впрочем, если племянник Валларикса в самом деле походил на ее мужа, то вполне возможно, что он и тогда все равно поступил бы точно так же.

Крестьянин, которого один из мальчишек назвал Суром, обогнул деревню и направился в сторону хижины, стоящей на отшибе. Огород вокруг старого дома окружал рассохшийся плетень, а круглолицая, темноволосая женщина с закатанными рукавами развешивала на этом заборе мокрое белье из стоявшей у ее ног корзины. Не приходилось сомневаться, что в подобный день белье успеет высохнуть еще до вечера.

Калитка была приоткрыта, но из вежливости гость все же остановился у забора.

— Здравствуй, Фила… — сказал он. — Валиор дома?

— Только что вернулся — переждать самое пекло. А в чем дело?

— Вот именно пекло, — тут же прицепился к удобному слову гость. — А этот ваш змееныш только что такое учудил — костер! На пустыре! Ты представляешь, что бы было, если бы я не заметил?!

Фила нахмурилась — и посмотрела на входящего во двор мужчину с явной антипатией.

— Давай-ка без «змеенышей»! — сказала она напряженным голосом. — Можно подумать, твои дети ничего такого не творили. Или вообще чего-нибудь похлеще.

— Да куда похлеще-то, когда пожар?!

— Пожар — это когда что-то сгорело. А костер — это костер, — не уступала Фила. Сур набычился.

— Ну да, конечно! У тебя он никогда ни в чем не виноват. Знаешь что? Неохота мне тут с тобой спорить. Пускай Валиор решает, что с ним делать. Если он хозяин в своем доме — пускай разберется с этим пакостником!

Элике казалось, что женщина посчитает нужным поприсутствовать при этом разговоре, но она ошиблась. Фила наклонилась за очередной рубашкой — и взмахнула мокрой тканью так, что брызги долетели даже до крыльца.

— Ну да, под твои вопли про пожар он нарешает, разумеется… — пробормотала она как бы про себя, но так, чтобы ее было хорошо слышно со ступенек старого, белесого от жара и дождей крыльца. — Святое дело — показать соседям, кто хозяин в доме!..

Издевательски-елейный тон вступал в противоречие с резкими движениями крепких загорелых рук.

— Тьфу, — сказал Сур, толкая старую рассохшуюся дверь.

Когда племянник императора пришел домой, солнце только-только успело скрыться за деревьями. Фила возилась с ужином, а ее муж, которому после целого дня работы было невтерпежь сидеть и дожидаться, пока Фила скажет, что еда готова, жевал толстую горбушку с твердым сыром, натирая корочку чесночной долькой и прихлебывая пиво из простой жестяной кружки. Сквозь распахнутые ставни было видно розовеющий край неба, темный лес и еще влажные после поливки грядки.

Звук распахнувшейся двери заставил его обернуться — и отставить свое пиво в сторону.

— Что-то ты рано… Обычно тебя не дозовешься — а сегодня прискакал, даже не дожидаясь ужина, — зловещим тоном сказал Валиор, смерив вошедшего в дом мальчишку мрачным взглядом. И, отряхивая крошки с рук, поднялся с табурета у стола. — Как тебе в голову пришло устраивать костер на пустыре?

— Так ты же сам вчера весь вечер вспоминал войну в Каларии и говорил про ваши вылазки, набеги и сигнальные костры, — сказала Фила, приподняв длинными медными щипцами крышку на бурлившем котелке — и удовлетворенно опуская ее снова.

— То есть теперь я ещё и виноват?.. — взревел задетый Валиор. — Я, что ли, посоветовал этому поганцу ради своих игр подпалить деревню?!

Фила развернулась к мужу — и, бросив щипцы на стол, скрестила руки на груди.

— Подпалить деревню? Слушай Сура больше! Один маленький костер — а он вопит, как будто бы у него дом сгорел!

Смущенный "поджигатель" мялся у дверей, явно жалея, что невольно стал причиной такой ссоры.

— В такую сушь — мог и сгореть! Вечно ты его защищаешь, что бы он не натворил! Ну уж на этот раз — не выйдет. Не хочу, чтобы в деревне говорили, что ему все сходит с рук. И так на нас все косо смотрят потому, что ты ему все позволяешь. Но уж за этот костер он у меня получит то, что заслужил...

Валиор развернулся в сторону дверей — но обнаружил, что мальчишки уже нет на месте. Рассохшаяся дверь даже не скрипнула, когда приемыш выскользнул во двор. Он благоразумно не стал дожидаться окончания этого спора и предпочел потихоньку улизнуть.

Валиор побагровел от гнева — но потом, сообразив, что избежал дальнейшей ссоры с Филой, принужденно рассмеялся.

— Опять смылся. Вот ведь фэйрово отродье!..

Фила вернулась к варившейся в очаге похлебке, но время от времени бросала на супруга такие мрачные взгляды, что хлеб с сыром не лез тому в горло даже вместе с пивом.

— …Я его пальцем не тронул, между прочим! И не только в этот раз, — с досадой сказал Валиор в конце концов, не выдержав этого молчаливого осуждения. — Да в любом другом доме ему бы уже давно влетело так, что он бы навсегда зарекся делать глупости!

Но женщину это нисколько не смягчило.

— Все мальчишки в его возрасте делают глупости. Хоть их лупи, хоть не лупи, — отрезала она. — Ты его напугал. Что, если он решит вообще не приходить домой, а снова заснет где-нибудь под елкой?

— Там сейчас тепло. Я сам ночами думаю — может, пойти во двор? Жарища ведь, — сказал Валиор примирительно.

— Тебе не девять лет! А он даже не ужинал…

Валиор мрачно фыркнул.

— Ой, бедняга!.. Наестся орехов, слив и шелковицы, а если действительно проголодается — то наберет утиных яиц на берегу и запечет в золе. Костры он разводить умеет…

К той радости, которую Элика испытала, обнаружив, что сын Амариллис жив и невредим, примешивалось чувство замешательства. Предположение, что маленький брат Лисси, который боялся темноты и плакал по ночам, вполне мог оказаться Эвеллиром, которого ожидали унитарии с элвиенистами, с трудом укладывалось в голове.

Конечно, если Эвеллир — не Альд, а человек, то, как и всякий человек, он должен в какой-то момент быть плачущим младенцем, а потом — ребенком, таким же наивным, безответственным и любопытным, как Элиссив. Но все-таки одно дело — представлять какого-то абстрактного ребенка, и совсем другое дело — смотреть на конкретного девятилетнего мальчишку и думать о том, что перед ней, вполне возможно, будущий Эвеллир.

Интересно, думал ли о чем-нибудь подобном ее муж, когда расхаживал по галерее со спящим младенцем на руках?.. Скорее всего, нет. Дан-Энриксам не привыкать — они так свыклись с мыслью о связи своего рода с Альдами и древней магией, что думают о ней не больше, чем ворлок вроде Викара — о своей способности ощущать чужое настроение. То, что для окружающих его людей — редкий и странный дар, источник опасений, любопытства или зависти, для него самого, наверное, такая же естественная вещь, как способность ходить и разговаривать…

Теперь Элика куда лучше понимала, почему Валларикс так и не решился посвятить ее в тайны Династии.

Ирему император, правда, выложил всю правду о Наследстве Альдов — но Валлариксу тогда было всего тринадцать лет. В подобном возрасте люди не замечают тысячи вещей, которые смущают взрослых и удерживают их от лишней откровенности.

В ушах взрослого человека заявление, что Всеблагие Альды выбрали твою семью для исполнения некой великой миссии, звучит слишком абсурдно. Понимание, что тебе не поверят — это, может быть, еще не худшее в сравнении с сознанием, как глупо прозвучит такое утверждение, и каким жалким и напыщенным лжецом будешь при этом выглядеть ты сам.

Если чему-нибудь в этой истории и следовало удивляться — так это тому, что Ирем, не склонный ни к суевериям, ни к мистике, ни на секунду не усомнился в словах Валларикса и не посчитал, что его друг пускает ему пыль в глаза. Наверное, такое предположение не сочеталось с его представлением о дружбе — куда более возвышенным и романтическим, чем идеи Ирема о любви.

— …И что мы теперь будем делать, Князь? — спросил Вальдер.

— Учитывая положение вещей, лучше всего не делать ничего, — пожав плечами, сказал маг. — Бессмысленно вставать на пути Изначальных Сил. Это не то чтобы опасно, но по эффективности похоже на усилия собаки, которая гоняется собственным хвостом. Станем мы что-то делать или нет — но твой племянник все равно попадет туда, куда его ведет Тайная магия. И я не слишком удивлюсь, если этим местом окажется Адель. Я понимаю, ты сейчас готов поставить на уши весь Орден и перевернуть небо и землю. Но самым разумным, что ты сейчас можешь сделать, будет просто успокоиться и подождать.

Валларикс поморщился.

— Ему всего одиннадцать, — напомнил он. — Думаешь, я бы мог не беспокоиться за Лисси, будь она неизвестно где, совсем одна?

Гость императора вздохнул — и посоветовал:

— Доверься Тайной магии, Вальдер. Сейчас cын Амариллис в бОльшей безопасности, чем если бы с ним была целая армия.

— Но его имя будет привлекать к себе ненужное внимание. Если Олварг его найдет…

— О, несомненно, рано или поздно он его найдёт... Я бы даже сказал, что он найдет гораздо больше, чем искал. Но еще не теперь, — мягко сказал Седой. — Ты знаешь, что я не люблю пустых надежд и ложных обещаний, и поэтому по большей части вообще стараюсь ничего не обещать. Но в данном случае я обещаю и ручаюсь, что этот его побег не кончится ничем плохим.