Всего лишь твоя грязная кровь (гет)

Совместная прогулка с Далемаром стала для Мэв настоящим испытанием. На них смотрели. Искоса, украдкой, но абсолютно все: альтмеры, имперцы, данмеры. Разве что шептаться и показывать пальцем, как в тот раз с Иенн, никто не решался. Вечерний воздух, щедро прогретый солнцем, дарил тепло, но девушке хотелось закутаться в плащ. Эльфийское платье казалось таким невесомым, будто она прогуливалась голой.

Далемар назвал это место Дендрарием. Мощёные камнем дорожки петляли меж деревьев, цветущих кустарников и ярких клумб. Ивы склоняли гибкие ветви над искусственными прудами с лилиями и пёстрыми рыбами, плавающими у поверхности. Прохожие то и дело кидали туда хлебные крошки, в ожидании которых карпы высовывали жадно распахнутые рты. Иенн, верно, тоже понравилась бы эта забава. Но Далемар сказал, что пока рано брать дочь с собой, и Мэв не стала возражать мужу.

Они вновь свернули. Впереди зашумели фонтаны. Средь зелени показались живописные беседки с колоннами, обвитыми лианами и ипомеей. Статуи взирали на прохожих слепыми глазами с прекрасных лиц. Каменные танцоры, музыканты замерли на круглой поляне в окружении крупных осенних роз. Ткани на гибких телах, вуали на лицах казались такими тонкими, что создавалось впечатление, будто они могут задрожать от дуновения легчайшего ветерка.

Следующий поворот заставил сердце Мэв забиться чаще. В высоких кронах раскидистых елей шумел ветер, донося знакомый и такой родной запах хвои. Розы остались позади. Их сменили кусты можжевельника, ветви которых склонялись под грузом гроздей из синих ягод. Открыв рот от изумления, Мэв увидела в этой части огромного сада даже грибы! Красные в крапинку мухоморы росли прямо около дорожки. Чуть дальше рыжую от опавших игл подстилку раскрашивали яркие шляпки сыроежек. А почти у самого ствола величественной синей ели она заметила серую дымчатую говорушку, частично источенную червями.

«Как красиво, — призналась сама себе Мэв. — Если прищуриться, можно вообразить, что я крадусь с луком по лесу возле родительской фермы».

Но звучание голосов не дало ей утонуть в фантазии. Опираясь на локоть Далемара и вышагивая вперёд, Мэв вновь всем сердцем захотела вернуться в мраморный короб, пропахший розами. Там они с мужем хотя бы могли побыть наедине. А здесь…

Невольно Мэв вспомнила сказку из маминой книги. В ней великий вождь людей женился на прекрасной иноземке из эльфийского племени. Но окружение мужчины вечно выискивало в девушке недостатки: слишком худа, мала, смугла… И в конце концов он тоже стал видеть всё это и отказался от неё…

— Не трясись.

Далемар произнёс это так тихо, что Мэв едва расслышала.

— Не могу. На нас все смотрят, — прошептала девушка, из последних сил удерживая голову от того, чтобы стыдливо склонить её.

— Находишь это удивительным? — с едва слышной усмешкой поинтересовался муж. — Много встретила межрасовых парочек по дороге?

— Ни одной.

— То-то же. Но не обращай внимания. Поверь, поболтают и перестанут. Этот город видел и не такое. Привыкнут.

Мэв кивнула. Они вышли на широкую кольцевую дорогу, идущую вокруг величественной колоннады, в центре которой стоял пустой пьедестал. Мэв осмотрелась и увидела, что с противоположной стороны на таком же постаменте возвышается статуя прекрасной девы с женственными формами. Длинные волнистые волосы украшал венок. Округлые бёдра распирали смелые разрезы облегающего платья. Белокаменная искусительница простирала руки так, словно желала принять в объятия долгожданного любовника.

— Дибелла.

Далемар склонился к ней, а она и не заметила. Не зная, что ответить, девушка смущённо улыбнулась.

— Очень красиво, — выдохнула она.

— То ли ещё будет. После заката здесь будет не продохнуть от куртизанок, ищущих себе новых покровителей.

— Куртизанок? — Мэв произнесла это слово и лишь потом вспомнила его значение.

Но Далемар, вопреки обыкновению, о её озарении не догадался.

— Шлюхи, жена. Просто довольно дорогие.

— И умелые, — буркнула девушка.

— Не пробовал, — нимало не смутившись, прошептал мер.

Девушка едва не оступилась и услышала сухой смешок.

— Папаша никогда не был так щедр, чтобы я мог себе позволить подобную роскошь, как личная содержанка, прошедшая обучение в храме Дибеллы. Так что всё, что мне оставалось, — это молча посматривать на них, возвращаясь из Коллегии домой.

— Твоя мать говорила, что ты отирался в Портовом Районе после заката. Иногда целыми неделями.

— Матушка такое сказала? — Изумление не было притворным. Мэв просто это знала.

— Неужели наврала?

— Ну как сказать… Преувеличила. Не неделями.

— «Не неделями», — сухо повторила Мэв.

Она ожидала, что он хихикнет, хмыкнет или ещё как-то покажет своё пренебрежение к её ревности. Но Далемар опять её удивил:

— Хочешь посмотреть на Мартина Септима?

Опешив, девушка искоса стрельнула взглядом на мужа. Не думает же он, что сможет отвлечь её такой глупостью? А с другой стороны, тему и правда следовало сменить. И Мэв кивнула.

— Отлично. Это близко, идём.

Они ускорили шаг и стали огибать колоннаду. Мэв оглянулась: Лариникано и Эльвени остановились, чтобы поговорить с другой парой альтмеров.

«Не обо мне ли», — кисло подумала Мэв, и в этот миг Эльвени повернулась, злобно глядя им вслед.

* * *

— Обычный дракон, только каменный, — констатировала девушка, с некоторым разочарованием придирчиво осматривая статую.

Они стояли по центру живописных развалин некогда величественного храма. Руины облагородили. Частично восстановили стеклянный купол. Расположили под ним алтари Восьми Божеств, но следы катастрофы, что разразилась здесь две сотни лет назад, всё ещё были заметны. Изломанный исполинскими ступнями пол приводил в трепет. А вот каменный дракон… Мох, покрывая лапы, придавал ему некоторого величия, но всё же…

— В саду твоей матери скульптура и то искуснее.

— Но самое удивительное, что это не рукотворная фигура, а последний потомок Талоса, встретивший здесь свой конец.

«Это было человеком? — В голове Мэв подобная мысль не укладывалась, и она ещё раз осмотрела статую. — Быть может, если бы та была целой…»

— Дай угадаю: голову ему отломали вы.

Далемар даже отпираться не стал.

— Хотели сломать всё. Но эта дрянная статуя оказалась удивительно невосприимчивой к магии, — без намека на стеснение прошептал мер. — Чтобы отделить голову, пришлось пять дней сменять пленных с кирками. Но своего мы добились.

— Жалко. Целым он, может, хоть немного бы напоминал настоящего дракона, — прошептала Мэв, повиснув у мужа на плече.

Если бы не прохожие, она бы заставила Далемара склониться и облизнула бы ему ухо, отчего бы он возмущённо фыркнул.

— А тебя не так просто удивить, — протянул эльф.

— Удивить нордку каменным драконом? — хихикнула девушка. — Может, мне попытаться удивить тебя видом голой груди?

Далемар хмыкнул.

— Видела живого?

— В Данстаре, — охотно поведала Мэв. — Повадился летать к нам одно время. Да так часто, что я на улицу боялась выйти. Сколько его не обстреливали — гаду было хоть бы хны. Прилетит, схватит козу и улетит себе. Хорошо, если не подожжёт чего по дороге. До того приелась образина его зелёная, что мы с Дигли даже перестали выходить на порог, как он прилетал, чтоб на возню стражи полюбоваться. Но однажды козы дракон не нашёл и утащил одного из шахтеров. И тогда ярл объявил награду. Думали, никто не отзовётся, но нашлась героиня. Выхожу, а от летуна один скелет остался, который братья данстарцы с пилами и ломами спешно по косточкам разбирали. А за чешую его дрались так, словно за гору золота.

— Ну, драконья чешуя и стоит дорого, — отметил Далемар.

— Да, знаю. Но мне даже жалко того гада стало. Хотя, наверное, со временем он бы и меня саму попытался сцапать.

— У тебя талант испытывать сострадание к чудовищам и мерзавцам, — иронично поддел муж.

Мэв скосила взгляд и приподняла бровь.

— Я не про себя, — глухо уточнил Далемар.

— А-а-а, — протянула девушка. — Ну да, ну да…

— Дома нарвёшься на трепку, жена, — прошептал мер, склонившись к её уху.

Но Мэв лишь сделала усмешку ярче.

— И не в кровати подо мной, а в библиотеке над книгой, — добавил Далемар, заставив её ойкнуть.

Все последние дни он приносил ей утром очередную книгу и показывал, по какой части вечером она будет держать перед ним экзамен. И каждый раз объём текста рос и рос. Да так, что голова гудела.

— Дознаватель — он и в Эльсвейре дознаватель, — пробубнила себе под нос Мэв в надежде, что эльф не разберёт.

Но, как назло, он разобрал. И пригрозил ужасно занудными «Завоеваниями Ремана».

* * *

Они вернулись в Дендрарий, когда Далемар, первым выйдя из-за колонны, едва слышно ругнулся.

— Мэв, держи себя в руках, — едва слышно скомандовал мер, прежде чем девушка увидела, что компания вокруг его родителей изменилась.

Троих Мэв узнала сразу: Мурсиоро, Каранья и Лестеро. А вот молодая альтмерка, в тёмно-зелёном одеянии мага, напоминавшем строгое, лишённое украшений платье, была девушке незнакома. Равно как и высокая женщина рядом с ней. Эта незнакомка не уступала в росте почти всем альтмерам, кроме Эльвени и Лестеро. Белое одеяние мага и пепельные волосы, собранные в высокий замысловатый пучок, навевали мысли о зрелости. Да и стан женщины, охваченный серебряным поясом, не казался девичьим, но хранил некую благородную осанку, которая невольно восхищала. Человек, не без изумления поняла Мэв, подойдя ближе, и только тогда она осознала, кого видит перед собой. Тело напряглось, но Далемар, нацепивший светскую улыбку, слегка двинул локтем, напомнив о необходимости держать лицо. И Мэв последовала примеру мужа, втайне жалея, что платье не позволяло скрытно носить оружие.

Поприветствовав семейство дядюшки и тётушки, Далемар подтвердил её худшие опасения, обратившись к пепельноволосой женщине.

— Какая неожиданная встреча, Нина, — произнёс он, склоняя голову в небрежном поклоне.

Но то, что он обратился к ней по имени, не упомянув родового, злило, напоминая, что некогда эта женщина тоже делила с ним постель. Мэв плотнее обхватила локоть мера, чтобы показать его бывшей любовнице, чей это мужчина теперь.

— Воистину неожиданная, Далемар, — чарующе глубоким голосом проворковала бретонка. Узкие напомаженные губы явили широкую, располагающую к себе улыбку.

«А ухмылка-то совсем не эльфийская. Хотя все зубы на месте», — кисло отметила Мэв, злобно осматривая женщину.

На юную девушку Каран не походила. Но вместе с тем назвать её старухой язык бы тоже не повернулся. А ведь Далемар говорил, что бретонке под семьдесят. Но выглядела та просто зрелой женщиной, без глубоких морщин и отплывающих черт. Сколько бы Мэв могла ей дать, если бы не знала истинного возраста? Сорок… Может, сорок пять. И всё же от этой гладкой зрелости так и разило неестественностью! Было в жестах женщины, в голосе, в самом движении её тела что-то такое, что раздражало Мэв, — непостижимая аура уверенности в себе.

И вот когда Мэв в очередной раз прошлась по бретонке взглядом с головы до пят, Каран посмотрела на неё сверху-вниз.

«О Мара, даруй моей дочери рост отца», — взмолилась Мэв. Собственная низкорослость в кругу альтмеров девушку просто убивала.

— Моя супруга, Мэвель, — представил её Далемар.

Сегодня муж не пожелал следовать «алинорскому порядку». А может, сложный эльфийский или имперский этикет как-то по-другому работал в отношении «не альтмеров».

— Нина Каран, как вижу, мастер-волшебник Коллегии Шёпотов. Моя старая знакомая.

Акцента на слове «старая» мер не сделал, но сам тон звучал с завуалированной издёвкой. Мэв так показалось. Но, видимо, остальные или не различили этого, или хорошо притворились, что не заметили.

— Очень приятно, — констатировала Каран, а потом сделала то, что возмутило Мэв до глубины души: произнесла фразу на странном языке, чем-то напоминающем шепоток аргониан.

Но что добило девушку окончательно — так это то, что Далемар ответил ей на этот же манер, мастерски манипулируя звучанием своего голоса.

«Улыбка Киравы» треснула, как упавшая на каменный пол глиняная тарелка. Но она удержала осколки даже тогда, когда Нина Каран заливисто рассмеялась.

— Сколько же лет, — ностальгически протянула бретонка уже на понятном языке. — И сколько воспоминаний. Хотела бы я сказать, что мы с тобой не изменились за эти годы, но ты ведь не станешь врать ради того, чтобы просто сделать мне приятно.

«Не смотреть на его лицо и держать собственное», — твёрдо велела себе Мэв, сосредоточив взгляд на ярких красках одеяния Лестеро, смотрящего куда угодно, но не в сторону кузена. Кажется, поэт тоже едва удерживал маску. При приветствии он обратился к Далемару просто «кузен», и Мэв благодарила богов, что он не использовал при посторонних то жуткое прозвище.

— Для лжи нужен более веский повод, Нина, — признал Далемар таким елейным голосом, что это походило на настоящую издёвку.

Почти тут же мер обратил внимание на молодую спутницу бретонки. Выдал отточенный лёгкий поклон. Эльфийка не сдержала лёгкого румянца, окрасившего бледную, словно у северянки, кожу. «Если бы легендарные фалмеры всё ещё существовали — верно, они выглядели бы так же», — подумала Мэв. У девицы — выглядела она не просто молодой, но юной — были льняные волосы, брови и даже длинные ресницы казались тронутыми инеем. А глаза — светлые, словно талая вода. Красива, отметила Мэв.

— Моя ученица, Оливин Индомарин, — представила Нина альтмерку.

«А ведь это та самая… с рисунка. А заодно и та, которую пророчили мне на смену».

Освободив локоть, Далемар сделал шаг вперёд и галантно поцеловал руку магичке, подарившей ему милейшую улыбку.

«И это я тоже стерплю», — сказала себе Мэв, искоса заметив, как заходили желваки у Лестеро.

К эльфийской девице Далемар тоже обратился на шипящем языке. Та ответила. Голос её звучал словно журчание ручья — мягко, но при этом звонко. Альтмеры обменялись несколькими фразами. Румянец на бледных щеках эльфийки стал ярче. Прижав тонкие пальцы к губам, девушка с интересом склонила голову. Изящная серьга с радужным кристаллом-капелькой на серебряной цепочке почти легла на плечо. Такой неприкрытый интерес к чужому мужу в присутствии жены? Мэв почувствовала, что краснеет, но её внимание увлёк Лестеро. Поэт скрестил руки на груди и шумно выдохнул.

«С любовью, Оливин».

Девушка украдкой глянула на Эльвени, ожидая узреть торжество на лице свекрови. Альтмерка сразу же среагировала, вскинув лицо, словно рядом с ней начало кружиться назойливое насекомое, муха. И тогда Мэв перевела глаза на Каранью. Тётушка, театрально сложив ладони у груди, открыто любовалась Далемаром и Оливин.

«Неужели она не понимает чувств собственного сына?» — с горечью подумала Мэв.

Лестеро, собрат по ревнивому несчастью, неожиданно стал ей близок и понятен.

* * *

Лежа под Далемаром и целуя его обнажённое плечо, Мэв позволяла размеренным и вводящим в транс движениям мужа убрать из головы все мысли. Сейчас ей хотелось слиться с ним не только телом, но и душой.

Прижимаясь всё сильнее, девушка ждала его разрядки даже больше, чем собственной. Жаждала ощутить внутренней поверхностью бедёр напряжение мышц, а потом и приятную пульсацию внутри тела — доказательство, что ему тоже хорошо с ней. Ради этого она была готова пойти на многое: принимать зелье, принимать его замашки, принимать и всё остальное…

В этот раз волна удовольствия оказалась тихой, но такой продолжительной, что Мэв, протяжно застонав, расслабилась и едва не упустила момент, когда кончил он. Выйдя из неё, Далемар словно поблагодарил её тёплым поцелуем.

За эти дни их соитие превратилось в приятное и спокойное действо. Но Мэв находила в этом свою прелесть. Ей было хорошо. Ему тоже.

Какое мирное затишье, подумала девушка, прильнув к мужу сразу же, как он лёг рядом.

— Я люблю тебя, — повторила она, гладя его плечо и коснувшись пальцами шрама от стрелы.

Вместо ответа Далемар притронулся к её щеке, как бы выражая этим самым, что ему не всё равно на это еженощное признание. Хотя сам так и не произнёс в ответ этих же слов. Положив голову ему на грудь, Мэв едва не закусила губу.

Сегодня они легли раньше и могли немного поговорить.

— Можно спросить кое о чём?

— Слушаю.

— А почему дядюшка и тётушка не желают видеть чувств сына к этой Оливин?

— Сочувствуешь несчастной любви кузена? — хмыкнул Далемар.

— Была бы она несчастной, девушка бы не присылала ему своих портретов с такой подписью, — задумчиво пояснила Мэв. — Я только не понимаю, почему дядюшка и тётушка так хотели сосватать её за тебя, а не за него.

— Мурсиоро к интригам, как ты выразилась, со «сватовством» не причастен. Нежелание Лестеро продолжить род тяготит его. В конторе папаши он ноет об этом с завидной регулярностью. Во многом потому, что не в силах перебороть упрямство сына. Что до Караньи — она просто верит в то, что сына не интересуют девушки.

— Лестеро, что, из… — встрепенулась Мэв и попыталась подобрать культурное определение для того феномена, который был знаком ей лишь понаслышке. Невольно девушке вспоминалась нелепая яркость одежд и изнеженная смазливость черт поэта. По представлениям нордов именно так и должен выглядеть… мужеложец. — А я-то слышала, что среди вас таких нет.

— На территориях, подконтрольных Доминиону, за такие пристрастия можно дорого поплатиться, — лениво произнёс Далемар. — Поэтому все делают вид, что нет. И имперская братия этот миф в последние десятилетия негласно поддерживает. Но, как по мне, тут дело в другом. Виршеплёт уже много лет мнит себя созданием, рождённым исключительно ради служения искусству, и этой вере он решил посвятить всю жизнь. В этом милейший кузен схож с Лариникано — только тот всю жизнь служил богатству, а братец Лестеро — своим стихам. Именно они ему и заменяют женщин и все прочие радости жизни.

— А как стихи могут заменить женщину? — не поняла Мэв.

— Так, что он создал в своём умишке идеал, музу с чертами Оливин. А если проще, то наделил девчонку качествами, которых у неё нет и в помине, и теперь вздыхает по ней на расстоянии, свято веря, что безответная любовь — это нечто возвышенное, прекрасное и дарующее вдохновение. А смешивать чистое обожание с плотскими утехами — всё равно что бросить ценность в грязь, — протянул муж. — Думаю, это как-то так работает в его буйном воображении.

— Лишь думаешь?

— Ну, мне самому такие ухищрения чужды.

— Не сомневаюсь, — сухо согласилась Мэв. — Но он ревновал её к тебе. Я заметила.

— Потому что знает, что мне свойственен куда более приземлённый подход в отношении милых мордашек.

— Боится, что ты измажешь его музу в грязи?

— Да. Причём наверняка думает, что я сделаю это просто назло ему, — согласился Далемар. — Только не начинай ревновать, жена. Я не намерен нарушать наш договор изменой.

— Я не начинаю, — уверила она, садясь на кровати так, чтобы видеть его лицо в свете горящей свечи. — Просто я не понимаю, зачем так мучить девушку. Не подпускать и не отпускать.

— Уверен, что Лестеро не считает, что мучает её. И, скорее всего, она тоже не особо страдает, потому что понимает принцип этих отношений. Она не нежный цветок.

— Ты это понял, когда шипел с ней на том странном языке?

— Нет, просто почувствовал. Моё чутьё на сук только один раз дало сбой, и то… лишь с родной матерью.

Услышав горькие нотки, Мэв быстро сменила тему разговора:

— А Нина? Что она «нашипела» тебе, после того как ты представил меня?

— Ничего интересного. — Замолчав, Далемар глядел в потолок. — Правда, Мэв, тебя это не касалось. Это была специфическая шутейка, которую мне будет трудно тебе объяснить, не рассказав всю сто пятидесятилетнюю историю Коллегии. А я поспать хочу.

* * *

— Готов биться об заклад, невестка, что кузен не посвящал тебе стихов.

Мэв опустила вилку и посмотрела на Лестеро. Девушка на чём свет стоит кляла Эльвени: свекровь рассадила их за столом так, что она вновь сидела напротив Далемара и при этом бок о бок с его кузеном.

Слуги подали десерты и вино. И Лестеро от косых взглядов перешёл к словам. Было ли это желанием отыграться за недавний флирт с этой Оливин? Мэв была уверена, что это так.

— Нет, — только и сказала она, вспомнив про то, что долго молчать нельзя.

Искоса Мэв постреливала взглядом на мужа, неотрывно наблюдавшего за ними, едва кузен подал голос. Невольно девушка представила Далемара декламирующим ей стихи и при этом картинно преклонившим перед ней колено. Образ показался девушке таким чуждым, что она даже про себя посмеяться не смогла.

— А раньше он этим не брезговал, — склонился к ней Лестеро, но при этом говорил достаточно громко, чтобы Далемар наверняка всё расслышал. — Правда, так как сам не мог сочинить ничего достойного, заставлял меня писать всё новые и новые любовные оды. И знаешь, девушка, каждый раз описание объекта воздыханий менялось.

Поэт склонился к ней так низко, что показалось, что он вот-вот коснётся острым носом её макушки. Мэв дала себе обещание, что если подобное случится, то она ударит наглеца раньше, чем Далемар вспылит.

— Жалкий набор затёртых штампов да наглое подражание Ангорису — вот и всё, на что ты был способен, — едко и громко произнёс Далемар, смотря на кузена с некоторой злобой.

— А стоило ли мне стараться ради твоих одноразовых развлечений? — отозвался Лестеро, быстро и с расстановкой. — Но ты и на затёртые штампы и подражание никогда не был способен, кузен.

Поэт вновь повернулся к Мэв:

— Но лет до четырнадцати пытался. Причём утайкой. Как-то мы с сестрицей Амильвен застали его над ворохом скомканной бумаги и по уши перепачканным в чернилах. Он так увлёкся, что нас и не заметил. Сидел и жевал конец пера, что-то бурча под нос в своей манере. Амильвен рассмеялась, и он смутился так, будто мы застали его за чем-то куда более постыдным.

— Вспомнить, за чем я заставал тебя? — насмешливо перебил кузена Далемар, откидываясь на спинку стула. — Или про то, на что ты сам оказался не способен?

Глаза Лестеро забегали, он зыркнул в сторону Далемара, а тот тут же принял это за вызов.

— Помнишь, как ты навязался с нами в заведение «Луки Малинки»? — Усмешка мужа не сулила ничего хорошего. Лестеро фыркнул и отвернулся. Как ни в чём не бывало Далемар продолжил разговор, но уже обращаясь напрямую к Мэв: — Это в Портовом районе, жена. Думаю, про ассортимент предоставляемых услуг тебе пояснять не стоит. Так вот, выбрали этому бедолаге самую красивую девочку — данмерку и природную блондинку. А это, к слову, настоящая редкость. И представляешь, Мэв, этот несчастный почти час протрясся перед ней, как в горячке, и ничего не сделал. Пришлось мне отстаивать честь семейства вместо кузена, так как деньги были уплачены немалые. Его деньги, между прочим.

Мэв глянула на мужа со злобой. Щёки Лестеро стремительно порыжели.

— Далемар, не за столом, — взмолилась Эльвени, наконец подав голос.

В ответ он изобразил любезный кивок, но при этом даже не повернулся в сторону матери.

— Девушка, я сочувствую тебе, — сквозь зубы выдавил Лестеро. — Быть женой такого ветреного скота, верно, невыносимое бремя.

— Дорогой кузен, не особо сочувствуй моей жёнушке. И не ведись на личину тихой и молчаливой скромницы. Гулять от неё я не решусь ни за какие блага этого мира. Потому как её ревность похуже моей будет.

Мэв посмотрела на Далемара поражённо. Теперь он вёл себя за столом нарочито раскованно. Она не понимала, чего он хотел этим добиться. Но чувствовала себя винтиком в новой интриге мужа.

— Далемар, не смущай милую Мэв, — подала голос Каранья.

Мэв повернулась на звук и увидела горящий любопытством взгляд болтушки. Ожидаемо, что, вопреки словам, та явно жаждала обратного.

— В пору смущаться мне самому, тётушка, — голос мужа зазвучал обречённо. — Ведь в первый же вечер, после того как мы узаконили отношения, жёнушка объявила, что прирежет меня за малейший взгляд в сторону.

Каранья издала звук, который походил на кряканье утки. Мурсиоро и Лариникано почти одновременно посмотрели на Далемара, а потом на саму Мэв. Один — с неким восхищением, второй — с недоверием. А муж протянул:

— А до колечка на пальце моя милая невеста казалась такой покладистой.

— Неправда, я никогда не была покладистой, — возразила девушка. — И не говори, что это оказалось для тебя сюрпризом.

— Мэв, ты преподнесла мне много сюрпризов при более близком знакомстве. Благо подавляющее большинство из них оказались скрытыми талантами. Правда, даже по безоблачному небу иногда проскальзывает туча, несущая ненастье.

— Повезло, что ты, муж мой, полностью лишён недостатков, — ответила Мэв, и Лестеро прыснул со смеху, приняв её слова за издёвку.

— А у тебя отменное чувство юмора, девушка. — Поэт поднял бокал с вином, салютуя Мэв.

Она нахмурила брови, не зная, что ответить. Мэв осмотрела собравшихся за столом: Мурсиоро скрыл усмешку за краем бокала, Каранья тихонько захихикала.

— Это не шутка, кузен: моя жена верит, что я идеален.

Далемар отпил вино и принял нарочито расслабленную позу. Лариникано во главе стола не сдержал знакомого: «Пф-ф».

— Ты-то? — У Лестеро даже глаз задёргался.

— А что моей супруге остаётся делать, если во всём Имперском городе не отыскать никого, кому посвящено столько пламенных строк, сколько ты, кузен, адресовал мне за эти годы? Ну а известно, что прославленные поэты воспевают таланты и способности лишь исключительных личностей.

— Если я и воспевал тебя, то лишь как исключительного мерзавца, коем ты и являешься, кузен! — Лестеро буквально выпалил это, и за столом повисла такая тишина, что казалось, будто её можно разрезать ножом, словно мягкое масло.

— И тем не менее, думаю, все согласятся, что твой самый успешный творческий период прошёл под вдохновением от моего исключительного великолепия, пусть даже как и мерзавца, — продолжил Далемар, не отреагировав на оскорбление. — Как ни крути, кузен, а придётся признать, что я твоя величайшая муза. А что есть муза — как не нечто идеальное? Даже если все восхваляемые добродетели во мне вывернуты наизнанку, они сияют, пусть и в тёмном зените. Моя супруга же лишь видит мир немного иначе.

Открыв рот, Лестеро, кажется, впервые в жизни не мог извлечь ничего достаточно едкого, чтобы перебить эту браваду в устах оппонента.

Далемар — величайшая муза? Мэв не читала ни одного стихотворения Лестеро, но как-то муж сказал, что именно стихи брата-виршеплёта даровали ему мрачную репутацию даже в среде других служителей Талмора. А если взять это во внимание, то всё сказанное казалось вполне обоснованным!

Переведя взгляд с онемевшего Лестеро на мужа, Мэв присмотрелась: Далемар в своих жестах, позе дошёл до прямо-таки карикатурной самовлюблённости.

Девушка не сдержала смешка. Сначала он показался Мэв таким неуместным, что она едва не прикрыла рот рукой. Но почти тут же её неловкое хихиканье заглушил истеричный хохот Лестеро. Абсурдность сказанного Далемаром, как видно, проняла не только их: Мурсиоро и Каранья явно вздохнули с облегчением, деликатно поддерживая смех сына. Даже Эльвени явила улыбку. Но лишь одними губами — глаза оставались холодными. Лариникано мотнул головой. Мэв могла лишь точно сказать, что он рад, что сын всё свёл к нелепой шутке.

Окинув собравшихся взглядом, Далемар лишь дёрнул плечом. Допив вино и опустив пустой бокал на стол, он привычно хмыкнул.

— А ты сам, братец, веришь, что идеален? — выдавил Лестеро, пересилив мучительный смех.

— Зачем мне верить в то, что я знаю и так? Я же альтмер. Представитель золотой расы, которая пускает ветра, пахнущие розами и срёт монетами.

— Ослы, — отчётливо произнесла Мэв.

Взоры собравшихся тут же обратились к ней.

— У нас говорят, что у каждого альтмера в подвале живёт волшебный осёл, который срёт золотыми монетами.

За столом вновь повисла тишина. Но не успела Мэв смутиться, как свекор заговорил:

— А вот в Эльсвейре говорят, что мы для этих целей содержим специальных антилоп, — пояснил Лариникано. — Кормим их светящимся сеном, которое поливаем собственной мочой, а в ответ животинка выдаёт нам чистейший золотой песок каждое полнолуние.

— Лариникано! — возмутилась Эльвени.

— Прости, дорогая, но просто возможность содержать в подвале антилопу, по мне, более престижно, чем осла. Хотя получать сразу монеты и ежедневно всё же куда практичнее.

— Но песок всё же правдоподобнее, — не согласился Мурсиоро. — Это ж мало что в бедолаге должна находиться плавильня, так ещё и чеканный станок!

— Осёл волшебный! — напомнила Мэв.

— Дядюшка, не стоит недооценивать силу магии, — поддержал её Далемар. — Думаю, где-то в недрах Коллегии Шёпотов до сих пор спрятан зачарованный сундук, закинув в который одну картошку, на следующий день можно извлечь целый мешок.

— Шутишь? — недоверчиво переспросил Лариникано.

— Я вполне серьёзен, отец. Видел диковинку собственными глазами. Правда, при себе у меня в тот раз была только шляпка мухомора, но сундучок отработал на славу. И предвидя твой следующий вопрос — золотые монеты и золотой песок он так копировать не способен. Я проверял. Только растения. И то лишь самые банальные.

— Такая магия, — возмутился Мурсиоро, — и напрасно спущена на картошку да шляпки мухоморов.

— Почему же напрасно? — не поняла Мэв. — Если бы такой сундук дать каждой семье — никто не знал бы голода! Это же…

— Крах цивилизации, — сварливо перебил её Лариникано. — Если пропадёт надобность в банальной необходимости зарабатывать на кусок хлеба, начнётся всеобщая праздность. А праздность — это всегда лишь сплошная деградация личности и всего общества!

— Или народ, наоборот, выбравшись из рутины выживания, устремится к прекрасному, — заговорил Лестеро.

— Прямиком на дно бутылки да навстречу гуляниям. Те, кто не имеет тяги к искусству, не станут им заниматься, даже если появится возможность. А те, кто хочет, изыщут возможность, не ноя на рутину, — Лариникано был неумолим. — Вот подумай, племянник, что станет с тем крестьянином, что растит ту же картошку, когда никто не станет её покупать?

Лестеро открыл рот, чтобы возразить дядюшке, но Далемар его опередил:

— Ну или с тем, кто покупает картошку у крестьянина за бесценок и перепродаёт её до той поры, пока она буквально не станет на вес золота и будет готова отправиться на прилавок к чуть более состоятельному покупателю, чем наш несчастный трудяга?

Лариникано недовольно фыркнул. Далемар саркастично хмыкнул. Получилась забавная симфония звуков. Особенно когда Каранья, явно заскучавшая от этих мужских разговоров, звучно хлебнула вина. Словно услышав эту мелодию, Лестеро завершил всё ударом десертной ложечкой по бокалу, издавшему звонкий финальный аккорд. Мэв повернулась к нему и улыбнулась. Скука на лице поэта расцвела ответной ухмылкой. Он точно оценил альтмерскую застольную безмолвную песнь и хитро подмигнул невестке.

— Сынок, ты неправ: торговлей занимаются ни одни лишь альтмеры, — елейным тоном заговорила Эльвени. Мэв увидела, как муж недовольно зыркнул в сторону матери. Девушка не поняла причины такой реакции. Но альтмерка продолжила: — Но волшебных ослов в подвалах, извергающих деньги из неоткуда, приписывают лишь нам.

И тогда Мэв вспомнила контору его отца, пустые полки, заваленные одними лишь бумагами. Осознание, чем Лариникано заработал своё состояние, настигло её куда раньше, чем истинный смысл глупости, которую она сморозила про волшебного осла. Деньги, которые берутся из ниоткуда… Хуже того, отмываются из экскрементов. То, что в устах Далемара было шуткой, в её…

«А вдруг они восприняли это как оскорбление? Может, услышать такое от... человека это... — Она попыталась вспомнить мудрёное слово из книг, и оно услужливо вспыхнуло в мозгу. — Расизм! О Мара! Конфуз-то какой!»

Щёки стремительно заливала краска. Мэв буквально хотелось провалиться сквозь землю. На противоположном конце стола Эльвени впервые показала искреннюю радость.

— А вот появись такие сундучки в массовом доступе? — начал Лестеро, явно не понявший ту пропасть стыда и отчаяния, в которую рухнула невестка. — Ответь, кузен: кто первый пойдёт ломать саму новинку и избавляться от горе-изобретателя — твой цех военизированных бюрократов или дядюшкин, перекупщиков и торговцев?

— Естественно, мы, — как ни в чём не бывало ответил Далемар. — Цех наших отцов лишь всё это оплатит под видом безвозмездного взноса на благо общества. Цех политиков и юристов даст нам повод и законное основание, получив свою часть взноса. А твой цех в это же самое время — совершенно случайно, естественно, — будет громко бренчать песенки на главной площади, заглушая треск ломаемой двери в доме изобретателя и его крики.

— Я бренчать не стану!

— Верю, — согласился Далемар. — Но не всем дана такая блажь, как возможность сидеть на окраине порочного колеса, взирая на всех свысока. Всегда кто-то измазывается в грязи во благо семьи и детей. Разница меж нами, кузен, не так уж и велика.

— Она огромна! Иногда я могу орать на главной площади, но не ради прикрытия преступления, а как раз наоборот. И если бы такие, как я, не делали этого, вам и изощряться бы так не пришлось. Вы все презираете толпу, но в то же время боитесь её. Потому что вы всегда в меньшинстве. И не можете расплодиться, потому как от избытка паразитов хозяин гибнет! И не стоит пугать меня хаосом и анархией. Настанет время, когда какой-нибудь очередной чудо-сундук таки доберётся до простого народа и они смогут поднять голову выше. Увидеть, кто вы и что вы… Понять, что вы им просто не нужны!

«Вспылит!» — поняла Мэв, наблюдая за тем, как муж сузил глаза и явно готовился пойти в словесную атаку. От волнения девушка и думать забыла про волшебных ослов и собственную оговорку. И все остальные за столом, как видно, тоже.

Но внезапно Далемар встретился с ней взглядом и передумал. Мэв успела различить изумление. Мер усмехнулся своей догадке или мысли и вновь откинулся на спинку стула.

— Эх, милейший кузен, ты, как всегда, так наивен, что это невольно очаровывает. И в то же время иногда делаешь то, чего я от тебя совсем не ожидаю.

— Это называется фантазия и душевный порыв! — парировал Лестеро.

— Выпьем за них? — Предложение Далемара поразило не только Мэв, но и всех собравшихся.

— Пожалуй, — ответил Лестеро, потянувшись к бутылке. Рука в перчатке, которую он не снял даже во время еды, подрагивала.

Прежде чем он успел дотянуться, бутылка взмыла в воздух, поднятая невидимой силой. Бокал перед Мэв наполнился вином. И лишь потом та же участь постигала и фужер Лестеро.

— Кузен, тебе бы ещё немного скромности, и я бы и правда тобой восхищался… в некотором роде, — признал Далемар, движением руки ставя сосуд на стол, чтобы наполнить свой бокал куда более привычным способом.

— Удивительно, что ты не пожелал мне вместе с тем и немного ума, как ты это любишь, кузен.

— О нет! Умных воспринимают как серьёзную угрозу. Дольше проживёшь таким, как есть.

Лестеро молча воспринял издёвку. Оба альтмера подняли бокалы. Один — твёрдо, другой грозился вот-вот расплескать вино на белоснежную скатерть. Мэв последовала их примеру и также осушила фужер до дна. От алкоголя по телу разлилось приятное тепло.

— А это правда, что Далемар жевал перья? — спросила Мэв с интересом, едва поэт допил.

— Постоянно, — кивнул Лестеро. — А не их — так угольки. Как ни приходили к нему с сестрой без предупреждения, вечно заставали с измазанным ртом.

— Угольки? — не поняла Мэв.

— В своё время кузен ещё и рисовать пытался. И, как всегда, не просто так, а чтобы Амильвен посрамить, потому как краски всегда были её стихией. Матушка, помнишь эти соревнования?

— Я помню, что от разноцветных клякс повсюду не спасали ни фартуки, ни чехлы для мебели, — весело отозвалась Каранья, радующаяся, что очередной шторм миновал островок показной застольной семейной идиллии. — В один прекрасный день я поняла, что бороться бесполезно. Сняла ковры, повесила старые шторы и разрешила вам разрисовать все стены. И вы постарались на славу. Устроили хаос, достойный плана Шеогората. Хорошо, что тогда мы жили в съёмных комнатах.

— Правда, Сандари так не считала, — подал голос Мурсиоро. — Каждый раз хваталась за сердце, приходя за ежемесячной оплатой. Карни, ты помнишь её вечные истерики и причитания по поводу того, что она не разрешает проживать в своих комнатах семьям с детьми и животными? А её требования съехать завтра же? Когда узнала, что ты ждёшь ещё одного ребёнка, пригрозила выселить нас при содействии городской стражи.

— Разумно ты тогда придумал с покупкой рисунков у малышни, — довольно закивала Каранья, качая двухцветным конусом на голове. — Отмывать приходилось лишь стол и мольберты.

— Разумно, но накладно. Сначала покупал чистую бумагу, кисти, краски, пастели и угольки, а вечером, когда вы, как маленькие разбойники, бросались на меня, выкупал их обратно, но уже в виде вашего творчества. Да было проще проехать вокруг города по красной дороге без охраны и сохранить кошель целым, чем пройти мимо вас!

— А мы-то думали, тебе нравилось, отец, — хохотнул Лестеро.

— А какому родителю не понравится, что дома его поджидает столь отчаянная банда? Знали же, что повисните на мне и не смогу отказать.

Мэв улыбалась, наблюдая за семейством. От альтмеров повеяло настоящим теплом. Тем самым, которое так напоминает тихое пламя домашнего очага, в котором уютно потрескивают поленья. Эти взгляды, фразы… Брит… Сестра умела развести такой же огонь в их доме. И тогда отец… отчим рассказывал им истории. А они, сидя на шкуре, прижимались друг к другу и слушали сказания о героях, чудовищах, драконах и далёких землях, в которых Торг успел побывать.

Знал ли Далемар подобное? В разговоре он не участвовал. Сидел как-то странно… слегка сутулясь. Мэв глянула на свёкра: тот неотрывно и тяжело смотрел на сына. И выражение на лице старого мера… Что это — боль или чувство вины? Что из этого прямо сейчас испытывал Лариникано, Мэв не знала. Но она догадывалась о причине этих чувств.

Семья свёкра не была чем-то единым и тёплым. Отстранившись, Эльвени вновь холодно взирала куда-то поверх голов собравшихся. А Далемар… Всей душой девушке захотелось сейчас оказаться наедине с мужем. Вместе с гордой офицерской осанкой исчезла и его неприступная твёрдость. Мрачный мальчик, горбящийся за столом и смотрящий на всех тяжело и исподлобья. Вот же он! На самом краю из круга света, вход в который ему самому почему-то оказался заказан. Но он и не тянулся к нему, как стремилась Мэв.

Отвращение, ярость — ничего из этого не было на лице мужа, полностью пустом, словно посмертная маска. Но Мэв душой ощутила эти чувства. Его! Прежде чем Мэв успела осознать, почему ощущает это так ясно, Лестеро вновь обратился к ней, склонившись так низко, что Мэв едва удержала инстинктивное желание отпрянуть.

— Мудрые говорят, что истинная любовь слепа, — протянул Лестеро. — Наверное… Нет, наверняка я посвящу стихи твоей любви к кузену. Даже приложу усилия и обойду самые режущие глаз штампы. Не гоже, чтобы у твоего мужа было на счету столько стихов моего авторства, а у его милосердной жены ни единого.

* * *

Весь вечер Иенн капризничала. Ныла и отталкивала игрушки. Даже отказалась есть за столом, и Мэв пришлось, взяв поднос, отвести девочку в детскую. Девушка отпустила Эдгари и укладывала дочку сама. Натянув одеяло на голову, малышка отказалась даже слушать ставшую традиционной сказку перед сном.

— Иенн, милая, что случилось?

Мэв, подавшись вперёд, тронула край яркой ткани поверх стёганой шерсти, но маленькая жёлтая ручка, вынырнув из укрытия, потащила край обратно на голову.

— Иенн.

Малышка что-то буркнула. Исказила слова так, что даже Мэв не поняла смысла. В последнии дни девочка часто плакала. Да так, что Эдгари, похвалявшаяся тем, что воспитала целую когорту племянников и племянниц, лишь лапы раскинула и сказала, что девочке нужны или прогулки, или шумная компания сверстников.

Хотя сама девушка догадывалась, что дело не только в этом.

— Давай ты выберешь сказку. Любую. А я почитаю…

— Хочу папу. — В этот раз Мэв отчётливо разобрала слова сквозь сопение и одеяло. — Он пусть читает.

— Но папа занят, — с отчаянием начала пояснять Мэв.

Иенн вновь заныла.

С каждым днём Далемар приходил домой всё позже и позже. Сначала это положило конец их тренировкам с оружием. Потом чтению книг. Дочь оставалась единственной заботой мужа, которой он неизменно уделял внимание по возвращении в особняк. Но вот уже два дня, как и для Иенн у него не оставалось времени.

Причём свёкор возвращался домой как обычно. На вопросы Мэв, где сейчас его сын, старый мер отвечал лишь, что Далемар что-то там обустраивает в своей новой конторе, которую Лариникано уступил ему.

Давшая себе слово не накручивать себя беспочвенной ревностью и глупыми мыслями, Мэв держалась из последних сил. Далемар ведь предупредил её, что так и будет. Сказал, что это всё злополучный первый год на новом месте. Упомянул, что ему нужно обставить всё так, чтобы никто не стал возражать, когда в конце года, в канун окончания года, займёт место отца в городском совете. А значит, сейчас он должен быть как можно ближе к промыслу папаши, исполняя роль приемника. А заодно заработать менее паскудную репутацию, пояснил он с усмешкой.

С горем пополам уложив Иенн, Мэв решила отыскать свёкра и задать ему насущный вопрос про то, где же Далемар. Вчера она даже не дождалась мужа в постели и лишь утром по смятой подушке поняла, что тот приходил.

После ужина Лариникано засел в кабинете с бумагами и какими-то письмами, содержание которых тот тщательно изучал и вносил в книгу, что-то считая и неразборчиво бурча под крючковатый нос.

Её появление мера явно озадачило.

— Мэв, что случилось?

— Ничего. Пришла спросить: вы вообще отдыхаете?

— «Вы» значит я, или ты о всех альтмерах в целом?

— Больше всего меня интересуют те, кого я знаю.

— Он в Эльфийских Садах, — пояснил свёкор, возвращаясь к бумажной возне. — Должен быть, по крайней мере. Когда заявится, не знаю. Не докладывает. Если могу чем помочь, говори.

— Вы явно не сможете заменить моей дочери отца. — Зачем ляпнула эту глупость, Мэв и не поняла. А вернее, не знала, зачем озвучила.

Но мер никак на это не отреагировал. Зашуршали страницы. Мэв развернулась, чтобы уйти.

— Да, я дерьмовый отец. В известность поставлен, — сухо бросил Лариникано ей вслед.

— Простите, я не это имела в виду. — Мэв остановилась и повернулась к свёкру.

— Если бы мог вернуться в прошлое… исправил бы. Многое. Но тут я бессилен. Но дедом могу быть не столь никчёмным. Что там с малявкой, говори?

— Она скучает по отцу. Далемар всегда находил время, чтобы хотя бы навестить её перед сном. А сейчас он…

— Занят. Да. — К её удивлению, Лариникано не стал принижать сына. — Помощи от меня он не примет, но я посмотрю, что можно сделать. Может, купить ей чего? Игрушку новую, платье?

«Конечно, сразу хочет откупиться», — кисло подумала Мэв. Но участие свёкра всё же ей было приятно.

— Нет. У Иенн всё есть. Эдгари говорит, что девочке нужны прогулки или компания сверстников, и я считаю так же…

— Далемар рассказал тебе про наши традиции?

Мэв кивнула.

— Увидишь мужа, спроси, не будет ли он против, если я выделю вам Эдга с экипажем для прогулки за город. С охраной, естественно. Там и тише, и никто не будет глазеть и пугать малышку.

— И воздух более свежий.

— Что есть, то есть. Летом, бывает, перебираемся в домик за городом. Есть у нас такой. Жаль до Портового района ехать долго, а то там бы и жили. А вот насчёт сверстников… Не знаю. Иногда к Мурсиоро средняя дочь приезжает с детьми. Один из её мальчиков возраста Иенн. Но не знаю, когда это случится. Что до других, то приглашать-то особо и некого. По общине не принято с детьми ходить, говорю же.

— Дети разрисовывают стены и портят мебель, — уныло констатировала Мэв, вспомнив рассказ Караньи за семейными посиделками.

— Не в этом дело, — возразил Лариникано.

Но Мэв внезапно вспомнила перепуганную Навари, смотревшую на разбитую вазу, и её фразу: «Котята не с Навари. Слишком шкодливые».

— Этот город, как видно, не предназначен для матерей.

— С чего это ты как решила?

— С того, что даже ваши слуги не видят детей целыми днями, а порой и целыми сутками.

— Ты про котят Эдга и Навари?

Не зная, подставит ли откровением служанку, Мэв не ответила.

— Я спрошу у мужа, не возражает ли он против прогулки за город, — перевела тему разговора Мэв и, попрощавшись, покинула свёкра.