Отражая друг друга (гет)

Технически, машину нельзя было назвать её собственностью, однако Маринетт настолько привыкла водить помятый хэтчбек Маттьё, что порой забывала, кому вообще принадлежит этот тарантас. Она знала и болтанку машины при переключении передач, и тот единственный радиоканал, который ловил приёмник, и эту вечную дилемму кондиционера: либо арктический холод, либо зной Сахары, без промежуточных вариантов. Если ей не нравилась новая машина, возражал Маттьё, ей придётся довольствоваться этим, поскольку он не умеет водить, и «ни за что на свете я не поеду с Адрианом Агрестом на общественном транспорте, Маринетт».

Она сразу же заметила Адриана, как только он вышел из здания со стеклянным фасадом. Адриан стянул солнцезащитные очки с волос, прищурившись от солнечного света, и засунул руки в карманы толстовки. На её лице появилась глупая улыбка. Он всё ещё вызывал у нее такое же головокружительное чувство, как и в первый день их знакомства.

Подрулив к бордюру, машина протестующе взвизгнула тормозами. Маттьё наполовину высунулся из пассажирского окна, сложив руки, как мегафон и заорал с фальшивым американским акцентом, который выводил Маринетт из себя сильнее всего остального:

— Эй, неудачник, залазь скорее внутрь, мы едем по магазинам!

Адриан застыл на месте, выражение лица сменилось с удивления на полное недоумение и наконец он искренне развеселился. Широко распахнув дверь, он с преувеличенной усталостью плюхнулся на заднее сиденье.

— Ты же понимаешь, — сказал Адриан, пристёгиваясь, — что и первые три раза это тоже не было смешно, верно?

— В этом-то и суть, — парировал Маттьё, изогнувшись и улыбнувшись ему. — Это называется чувством юмора. К этому привыкаешь. Погугли.

Адриан тихонько рассмеялся, в его голосе всё ещё звучало удивление — словно он лишь недавно научился смеяться и никак не мог привыкнуть. Маринетт взглянула на него в зеркало заднего вида, заметила его улыбку, и что-то в её груди расслабилось.

Они выехали на проезжую часть, Париж вокруг них расплывался в золотистом свете послеполуденного солнца.

— Итак, — начал Маттьё, поправляя солнцезащитные очки, хотя линзы были поцарапаны, — как прошла терапия? Ты говорил о своем трагическом прошлом? Достиг прорыва? Выплакался в коробку с салфетками?

Адриан пнул спинку сиденья, широко улыбаясь.

— Заткнись.

— Значит, так и есть, — усмехнулся Маттьё, игнорируя укоризненный взгляд Маринетт.

Та лишь вздохнула и покачала головой, постукивая пальцами по рулю.

— Не обращай внимания. Просто он думает, что шутит остроумно.

— Я действительно остроумен, — возмутился Маттьё. — А вот вам двоим надо развивать вкус к хорошему юмору.

Адриан наклонился вперед между сиденьями, переводя взгляд с одного на другого.

— Нет, я думаю, что ты забавен, — сказал он, его улыбка стала еще шире. — Но ты ещё и невыносим, в этом-то и проблема.

— Видишь? Он всё понимает, — сказала Маринетт.

Маттьё возмущенно вскинул руки.

— Невероятно. Мой друг предал меня в моей собственной развалюхе!

Перепалка затянулась на несколько кварталов и переросла в непринужденную болтовню. Маринетт рассказывала о своих преподавателях в дизайнерской школе — о том, как один из них хвалил её выбор тканей, но назвал её работу с выкройками «безрассудной». Маттьё в ответ рассказывал истории о своей двойной специальности, о том, как он совмещает бизнес и моду, преувеличивая всё, о чём говорил. Адриан слушал, время от времени вмешиваясь, и чаще всего смеялся.

Сначала Маринетт часто задумывалась, стоит ли говорить о своей учёбе перед Адрианом, учитывая, что он решил взять академический отпуск после тяжёлых испытаний последних шести месяцев. Однако Адриан проявлял любопытство к её жизни, работе, всегда приходил поддержать её выступления, несмотря на повышенное внимание общественности. Когда она поделилась своими сомнениями, он рассмеялся и крепко обнял её, сказав, что вовсе не возражает против рассказов о студенческой жизни. Это был его личный выбор, и ему очень нравилось слушать о том, как прошел её день.

И теперь, когда Маттьё продолжал разглагольствовать о совершенно назойливой однокурснице, пытавшейся превзойти его всеми возможными способами, а Адриан изо всех сил старался подавить смех, Маринетт поняла, что возможно, ей стоило научиться позволять ему исцеляться самостоятельно, каким угодно способом. Она всегда была рядом, чтобы поймать его, не задавая вопросов, но пусть падает он сам.

Добравшись до штаб-квартиры Лоран-Сельвиг, Маттьё перебросил сумку через плечо, и почти выскочил из машины. Но, наклонившись вниз, он погрозил пальцем Маринетт через открытое окно.

— Не опаздывай на встречу, Дюпен-Чен. И не позволяй этому типу — он указал большим пальцем на Адриана — отвлекать тебя всякими странными, противными вещами, которые свойственны влюблённым.

Маринетт закатила глаза.

— Давай-ка топай быстрее, иначе я тебя перееду.

Адриан игриво отсалютовал Маттьё, и тот исчез внутри здания.

Они продолжали ехать и говорить обо всём и ни о чём одновременно. Город раскинулся перед ними широкими бульварами и узкими переулками, и вот Маринетт остановилась у небольшого кафе, спрятанного на углу. Глаза Адриана расширились от удивления, когда он прочитал название, а Маринетт хитро улыбнулась, переплетая их пальцы. Когда они вошли, зазвенел колокольчик, и тёплый воздух окутал их ароматом кофе и свежей выпечки.

Бариста, девушка примерно их возраста, подняла голову, её глаза округлились от узнавания. На мгновение Маринетт напряглась, сомневаясь, хорошая ли была идея привести сюда Адриана.

— Подождите... Вы Маринетт Дюпен-Чен, верно?

Маринетт моргнула, удивлённо кивнув.

— Э-э... Да?

— Вы та самая, кто встречается с Котом Нуаром, правда? Вы приходили сюда вместе с ним!

Адриан замер. Маринетт покраснела до корней волос. На один ужасный миг она подумала, что лучше сбежать отсюда немедленно.

Но... Эти пирожные... о, чего только она не делает ради вкусных десертов!

Маринетт издала сдавленный смех.

— Нет, — выдохнула она, размахивая руками. — Нет, нет, это было… нет! Мы просто друзья.

Девушка нахмурилась, возмущенно бормоча:

— Но… но вы же были такими нежными. Вы делились десертами и все такое… И тут она замолчала, внезапно ослепительно улыбнувшись, лицо покрылось ярко-красным румянцем.

— Итак, значит, ммм... Кот Нуар свободен, получается? Не могли бы вы порекомендовать ему вернуться сюда снова? Конечно, когда ему удобно...

Девушка мечтательно вздохнула, и Адриан расхохотался так, словно он ждал этого годами. Он наклонился, вцепившись в стойку, в то время как Маринетт прятала лицо в ладонях. Бариста, явно недовольная их поведением, очнулась от своих раздумий и предложила им сесть за столик на крыше.

Когда они наконец сели на свои места, оба всё ещё смеялись, плечи дрожали, а на глазах наворачивались слёзы.

Маринетт наконец смогла выпрямиться и вытерла глаза салфеткой.

— Не могу поверить, что это только что произошло…

Адриан широко улыбнулся, подперев подбородок рукой, и уставился на неё так, словно она была единственным человеком на крыше.

— Это поэтично, принцесса. Возвращаться сюда, зная, что у тебя был красивый парень до меня… который на самом деле, знаешь ли, был...

Она простонала, шмякаясь лбом о столешницу с глухим стуком.

— Только попробуй продолжить эту фразу.

Он наклонился ближе и заговорщически прошептал:

— Фиктивным!

Маринетт подняла на него прищуренные глаза.

— Ты же не собираешься снова это начинать?

— Почему бы и нет? — спросил он, приподняв бровь, зелёные глаза озорно сверкнули. — Мы же ходили сюда как пара. Пусть и фиктивная. Но...— Он умолк, позволяя тишине повиснуть, прежде чем добавить с нарочитым достоинством: — Меня до сих пор никто не наградил должным образом за моё блестящее актёрское мастерство.

Она фыркнула, оттолкнув его руку.

— Блестящее? Ну конечно. Ты чуть не упал со стула, пытаясь впечатлить меня той историей про сыр.

Адриан выразительно нахмурился.

— Это был метод актёра. Я воплощал трагическую историю запретной любви и аллергии на птиц.

Маринетт тихонько фыркнула, прикрыв рот рукой.

Их смех затих, когда официант поставил две тарелки с малиновыми тартами.

Улыбка Адриана стала кривоватой.

— Дежавю, а?

Она замерла, вилка зависла в воздухе.

Он подтолкнул тарелку ближе к ней, мягче говоря:

— Единственное отличие в том, что… нам больше не нужно придумывать истории.

Маринетт опустила взгляд на пирожное, потом вновь посмотрела на него.

— Почти романтическое заявление.

— Таким оно и было, — признался он. — Мне тогда не пришлось притворяться, что хочу этого. Или что хочу быть с тобой.

Её горло сжалось. Тогда она сделала то, что делала всегда, стремясь разрядить обстановку — оттолкнула его вилку, когда он попытался украсть кусочек с её тарелки.

— Говоришь одно, а делаешь другое. Всё равно ты пытаешься съесть мой десерт.

Он улыбнулся, голос оставался мягким.

— Возможно, мне просто нравится всё делить с тобой.

Щёки Маринетт покраснели. Она попыталась скрыть это за глотком воды, но Адриан слишком пристально наблюдал за ней, чтобы этого не заметить. Он протянул руку через стол, провёл пальцами по её пальцам, а затем переплёл их, словно это было самым естественным делом на свете.

— Знаешь, — тихо сказал он, — тогда, когда мы пришли сюда впервые... я подумал, что это лучшая ночь в моей жизни.

Её улыбка дрогнула, став нежней.

— Ты хочешь сказать, когда узнал, что я в тебя тайно влюблена?

— Я имею в виду тот момент, когда ты смеялась так сильно, что чуть не пролила чай на свою рубашку. — Он большим пальцем водил кругами по тыльной стороне ее ладони. — Тот момент, когда я вдруг осознал, что вовсе не притворяюсь, что люблю тебя.

Эти слова висели между ними, хрупкие и сверкающие. У Маринетт перехватило дыхание, когда она смотрела на него — на его честные глаза, лёгкую улыбку — и она ощутила тёплую уверенность, что сможет обрести это счастье.

Её грудь потеплела.

— Знаешь, ты заставишь меня плакать на публике.

— Тогда я тебя отвлеку. — Адриан наклонился вперед и заговорщически прошептал: — Я мог бы повторить свой трюк с лазанием по фонарному столбу. Все равно это романтично.

Она громко рассмеялась, вызвав косые взгляды с соседнего столика, и невольно заплакала тоже.

— Ты смешон.

— И безнадёжен, — добавил он мягко. — Совершенно безнадёжен для тебя.

Маринетт откинулась обратно в кресло, выпустив долгий выдох, сама не осознавая, что до того задерживала дыхание. Она машинально провела кончиком вилки по краю тарелки, чувствуя тепло его рук, согревающих её сердце. Несколько мгновений она молчала, ничего не говоря — просто не нужно было. Город расстилался внизу, море золотых огней начинало мерцать, как просыпающиеся звёзды, и это было прекрасно.

В груди разливалось тепло.

— Я скучала по тебе, — призналась она тихим голосом. — Я… я скучала по этому. По нам. Даже когда всё было… — Она замолчала, сглотнув ком в горле. — Даже когда всё было таким безумным, ты всегда заставлял меня чувствовать себя… нормальной. В безопасности.

Адриан протянул руку, обхватив её ладонь обеими своими, словно давая обещание.

— Ты мне однажды кое-что сказала, — произнес он тихо. — Помнишь? Что с тобой я тоже всегда в безопасности.

Она моргнула, пытаясь запомнить его улыбку, мягкое сияние его зеленых глаз в золотистом свете.

— Всегда, — прошептала она в ответ, позволяя себе наслаждаться ощущением безопасности, обещанием, что она может это получить.

Маринетт расслабилась в своём кресле, позволяя теплу Адриана заполнить пустоту в её груди, пустоту, о существовании которой она даже не подозревала.

— Знаешь, мне нравятся эти слова, так что лучше не заставляй меня хотеть тебя убить, — сказала она.

— А мне, между прочим, очень нравится тебя злить, — ответил он с ухмылкой, в глазах светилась искорка, словно даже сам мир не мог коснуться царящего вокруг них счастья.

Впервые за, казалось бы, целую вечность, Маринетт не чувствовала тяжести ожиданий, секретов, сражений или потерянной репутации. Она просто чувствовала его и нежную уверенность в том, что каким-то образом, вопреки всему, они снова нашли друг друга.

Когда они шли домой тем вечером, Маринетт задумалась, чувствуя тёплую руку Адриана в своей, знал ли он, с каким из её страхов она боролась той ночью, что отразилось бы в зеркале, если бы оно встретилось ей лицом к лицу. Ей показалось, что она угадала его страх, и спустя дни Адриан подтвердил, что она была права. Однако, как джентльмен, он не настаивал, чтобы она раскрыла ему свой собственный страх.

Это был монтаж, в котором Адриан снова и снова отстранялся от неё, замыкался в себе, обвиняя в никчёмности и её саму, и её, как Ледибаг. Но Маринетт вспомнила, как её разум восстал против этого кошмара в тот самый миг, когда он возник, осознавая, что Адриан никогда бы такого не сделал, что он любит её ничуть не меньше, что они связаны красной нитью судьбы, обвивающей их обоих самыми простыми и сложными путями одновременно.

Она посмеялась сама над собой, отрицательно покачав головой, когда Адриан бросил ей вопросительный взгляд. Когда-нибудь она расскажет ему самую необычную историю зеркал и нитей, сохранивших их жизнь той ночью.

Когда-нибудь...