Что-то старое, что-то новое, что-то взятое взаймы (джен)

Лисса, Гидеон и Фабиан, явно услышавшие о каком-то «крестраже» впервые, переглянулись в полном недоумении. Это слово не значило для них ровным счетом ничего, но по напряженным лицам старших было ясно: дело пахнет чем-то крайне серьезным и ужасно неприятным.

— Крестраж? — нахмурился Гидеон. — Не читал о таком. Судя по вашей реакции, это что-то очень опасное. Так что это такое?

Дугал Пруэтт мрачно смотрел на лежащую на снегу тетрадь, словно ожидал, что она вот-вот оживет и тот час же пойдет в атаку.

Долохов хмыкнул:

— Забавно, да? Мы тут все понимаем, какую мерзость держали в руках, а молодежь, вот — нет. Все же, друг мой Том определенно во многом прав: в Хогвартсе, пожалуй, не самый высокий уровень обучения.

— Не знают — и слава Мерлину, — сухо ответил Дугал. — Лисса, возвращайся в школу. Фабиан, Гидеон, вы тоже отправляйтесь-ка обратно в Пруэтт-холл. Матери передайте, что буду к ужину. Мы же с тобой, Мюриэль, и вы, мистер Долохов, должны обсудить все это подробнее.

— А вот тут я с тобой не соглашусь, братец, — отозвалась Мюриэль, не сводя взгляда с недовольных и возмущенных подобным решением Дугала Пруэтта племянников. — Дети твои, братец, уже выросли. Даже Лисса повзрослела, что уж говорить о мальчиках! Тем более, они были здесь с самого начала, а их сестру так и вовсе попытались убить. С какой стати нам теперь отмахиваться от их расспросов и отправлять по домам? Иногда стремление уберечь детей от правды — это не защита, а ловушка. Благими намерениями, как известно, вымощена дорога в Ад.

Лисса молча кивнула, всем своим видом показывая, что подписывается под каждым словом тетушки и никуда уходить не намерена. Она чувствовала, что должна узнать правду.

Фабиан скрестил руки на груди.

— Мы никуда не уйдем, — сказал он упрямо.

— Верно, — добавил Гидеон, глядя на отца. — Мы хотим знать, что за дрянь едва не убила Лиссу.

Дугал тяжело выдохнул и мрачно покосился на сестру. Та ответила спокойным, но твердым взглядом. Затем мистер Пруэтт посмотрел на Долохова, но тот лишь пожал плечами:

— Поддерживаю обворожительную даму. В Дурмстранге информация о крестражах не замалчивается. Описание их создания никто не дает, конечно, но о том, что это дрянь редкостная, от которой нужно держаться подальше, упоминается.

— Хорошо, — наконец согласился оставшийся в меньшинстве Дугал Пруэтт. — Давайте поговорим, но не здесь.

Вдалеке послышался смех и голоса — со стороны Хогвартса по этой, хоть и не очень популярной в зимнюю пору, но все же проходной дороге в сторону Хогсмида явно двигалась группа студентов.

— Пора уходить. Давайте переместимся вон туда, — сказала Мюриэль, махнув рукой в сторону стоявшего поодаль строения, а затем нагнулась, аккуратно поднимая с земли тетрадь.

— Визжащая хижина? — уточнил Фабиан.

— Она самая, — не глядя отозвалась тетка, споро заматывая крестраж в ткань. Защитные перчатки, впрочем, она так и не сняла. — Вряд ли будет много желающих посетить ее сегодня.

Мистер Пруэтт согласно кивнул и направился к хижине, не забыв совершить замысловатый жест палочкой: связанная Мэри плавно поднялась в воздух и поплыла следом за мужчиной. Остальные последовали своим ходом.

Визжащая хижина стояла на окраине Хогсмида, выглядывая из-за голых ветвей кривым силуэтом. Небольшое, покосившееся строение из потемневшего от времени дерева. Говорили, что ее построили лет двести назад для какого-то лесничего, присматривающего за Запретным лесом, но то ли место было выбрано неудачно — аккурат там, где сталкивались ветра, — то ли при строительстве сэкономили на материалах, но хижина практически с самого начала издавала жуткие звуки: скрипела, стонала и выла, словно живая. Местные жители быстро прозвали ее Визжащей и стали обходить стороной, приписывая звуки то привидениям, то злым духам. Волшебники — народ суеверный, и несмотря на то, что на самом деле никакой мистической подоплеки не было, — просто в щели и каминную трубу задувал ветер, рождая те самые пугающие звуки, — но репутация у места была уже прочно испорчена, и сюда давно никто не заглядывал. Любопытные студенты, которых перешептываниями стариков было не остановить, тоже по какой-то непонятной причине не рвались исследовать пустующее здание, а потому место для разговора было подобрано идеально.

Дугал толкнул скрипучую дверь, и все вошли внутрь. Внутри хижины пахло сыростью и старыми досками. Полы скрипели под ногами, а от стен, иссеченных трещинами, веяло ледяным холодом. Воздух был затхлый, тяжелый, с привкусом гнили, словно никому ненужный дом сам устал стоять и ждал лишь того счастливого часа, когда сможет рухнуть.

Первым делом в глаза бросилась лестница на второй этаж — узкая, шаткая, с перилами, покрытыми серым налетом пыли. Она вела наверх, в темноту, но пока никто туда не пошел: все сгрудились в просторной комнате по правую руку от входа. Это явно была гостиная: высокий камин занимал центральное место у стены, напротив виднелся немного покосившийся стол и несколько деревянных лавок — единственное, что уцелело от былого убранства. Стены были голыми, а свет, проникавший через запыленные окна, ложился на пол призрачными серыми прямоугольниками.

Пока мистер Пруэтт уводил связанную и все еще оглушенную заклятьями Мэри в дальний угол, Долохов, слегка поморщившись, подошел к камину.

— Инсендио, — бросил он негромко, и в очаге вспыхнули ровные, почти неестественно яркие языки магического пламени. Тепло начало медленно растекаться по комнате, вступая в борьбу с воцарившимся здесь холодом.

Мюриэль, тем временем, легким взмахом палочки убрала толстый слой пыли со стола и скамеек. Лисса, сподвигнутая на бытовые свершения заразительным примером тетки и проснувшейся памятью Молли Уизли, автоматически провела рукой по поверхности скамьи, шепча заклинание для очистки и полировки дерева. Древесина засияла новеньким золотистым лаком.

— Ого, сестренка, — присвистнул Фабиан, наблюдая за ее действиями. — Откуда такие навыки? В Хогвартсе теперь снова домоводство преподают?

— Там много чему учат, — уклончиво ответила Лисса, чувствуя на себе любопытный взгляд Антонина Долохова.

Гидеон тем временем уже поднимался по скрипучей лестнице, чтобы проверить второй этаж. Через минуту он вернулся, отряхиваясь от паутины.

— Наверху пусто. Полуразрушенные комнаты, хлам. Никого нет, если что. Фаб, пойдем посмотрим, что находится за лестницей, вроде я там ход какой-то приметил.

Пока братья осматривали хижину, Мюриэль и Лисса занялись мебелью. Несколько точных движений палочками — и грубые скамьи трансфигурировались в шесть удобных на вид кресел. Стол, оказавшийся ровно посередине, стал ниже и устойчивее. Долохов, закончив с камином, очертил палочкой периметр комнаты, устанавливая невидимый барьер, удерживающий тепло внутри и не выпускающий звуки наружу.

Дугал Пруэтт в это время был занят не менее важными делами: стоя перед окончательно пришедшей в себя и развязанной, но все еще бледной Мэри, он прояснил у девушки несколько неясных моментов, а затем заставил ее принести Непреложный Обет.

— Я, Мэри Джонсон, приношу Непреложный Обет перед Дугалом Пруэттом и свидетелями. Клянусь, что никоим образом и ни при каких обстоятельствах не открою, не расскажу и не намекну никому, кроме присутствующих здесь или тем, кого они прямо укажут, ни словом, ни жестом, ни мыслью, ни магией, о своем поведении последних месяцев, о действиях, совершенных мною под влиянием найденной тетради, о том, что произошло сегодня, и обо всем, что связано с этим предметом. Клянусь, что немедленно вернусь в Пруэтт-холл и останусь там, занимаясь своими обязанностями, пока хозяева не решат иначе. Клянусь, что не предприму ни попыток бегства, ни попыток связаться с кем-либо без ведома и разрешения Дугала Пруэтта или тех, кто присутствует здесь. Если нарушу клятву — да будет разрушена моя жизнь силой этого Обета, — тихо проговорила Мэри, и тонкая нить золотого света обвила ее запястье, прежде чем исчезнуть.

— Свободна, — безразлично кивнул мужчина, — убирайся отсюда и помни, о чем поклялась, и что теперь стоит на кону, если нарушишь клятву.

Служанка сделала книксен, поблагодарила мистера Пруэтта за великодушие и, не поднимая глаз, поспешно вышла из хижины. Дверь за ней тихо захлопнулась.

К тому моменту, как Дугал присоединился к остальным, в гостиной было уже почти уютно. Магический огонь весело потрескивал в камине, отбрасывая танцующие тени на стены, а мягкие кресла манили присесть. Воздух прогрелся достаточно, чтобы волшебники чувствовали себя достаточно комфортно даже без верхней одежды.

— За лестницей тайный ход, тоннель достаточно длинный, куда ведет — неизвестно, — доложил вернувшийся Гидеон.

— Но там довольно-таки крепкая дверь. Мы, кстати, наложили на все входы-выходы запирающие заклятия, так что помешать нам никто не должен, незваных визитеров можно не ждать, — подхватил Фабиан.

— Отлично, — произнес Дугал, окидывая тяжелым взглядом всех присутствующих. — Теперь давайте поговорим. И начнем с самого начала. Что ж, дети, вы спрашивали, что такое крестраж. И я вам отвечу так: это одна из самых темных и бессмысленных практик. Человек расщепляет собственную душу и помещает ее часть в некий предмет.

— Зачем? — не понял Фабиан.

— Ошибочно полагают, что это дарует вечную жизнь, — вступила в разговор Мюриэль. — Если тело уничтожат, душа, вернее — часть души, привязанная к предмету, не уйдет в небытие. Теоретически. Но на практике… — она презрительно сморщилась. — После ритуала воскрешения на выходе получается не живой человек, а пародия на него. Искаженная, безумная тень. Душа калечится безвозвратно, лишаясь возможности перерождения. Цена — абсолютное безумие еще при жизни.

— Но зачем тогда это делать? — удивилась Лисса. — Если результат такой ужасный и бессмысленный?

— Не от большого ума, дочь, — тяжело вздохнул Дугал. — Вернее даже, от неверных знаний. С умом у таких индивидов, как правило, вполне неплохо. Ритуал создания крестража — один из древнейших и самых темных. Считается, что его разработал Герпий Злостный, живший в незапамятные времена. Он был убежден, что нашел путь к истинному бессмертию — не просто продлению жизни, а сохранению своей сущности, своей души на этом плане вечно. Тело же, как он полагал, всего лишь сосуд, его можно менять. Сам Герпий и стал первой жертвой своего же творения. Он сошел с ума, превратился в чудовище, и потребовались объединенные усилия десятков волшебников, чтобы остановить его. Но его труды… его труды уцелели. И долгое время находились безумцы, готовые повторить его путь, веря в обещание вечной жизни.

— А как обратить это вспять? — спросила Лисса. — Ну, я имею ввиду, если можно расщепить душу на части, может, возможен и обратный процесс?

— Никак. Ни процесс вспять обратить, ни душу себе вернуть невозможно, — твердо ответила Мюриэль. — С момента создания крестража считается, что человек мертв. Его душа расщеплена, искажена. Процесс необратим. Ходили слухи о каких-то изысканиях Герпия на эту тему… но и он считал, что попытаться собрать собственную душу обратно можно лишь фактически сразу после создания крестража. И то, даже это — непроверенные теории, скорее всего, бред.

Долохов, до этого молча слушавший, мрачно кивнул.

— Именно. И изменения начинаются мгновенно, но заметно это становится не сразу. Личность дробится. То, что делало человека человеком — привязанности, мораль, совесть, — начинает угасать, замещаясь паранойей, манией величия, жаждой власти. Он может какое-то время играть свою прежнюю роль, но это именно игра. С каждым днем в нем все меньше живого и все больше пустоты и одержимости. Душа не может существовать в таком состоянии. Она медленно разрушается, и вместе с ней разрушается все, что было в этом человеке хоть сколько-нибудь светлого.

Антонин ненадолго замолчал, но затем продолжил:

— Дополню ваш рассказ еще кое-чем… Вы, леди и джентльмены, возможно, слышали о маггловской болезни — шизофрении? — спросил он, растягивая слова. — Или о раздвоении личности? Так вот, упрощенно говоря, итогом создание крестража будет что-то наподобие, только в миллион раз хуже. Ритуал создания крестража — это добровольное расчленение собственного «я». С момента первого расщепления человек перестает быть цельным. В нем появляются… другие. Искаженные, паразитические сущности, порожденные больной душой. Они говорят его голосом, мыслят его воспоминаниями, но ими движут лишь мания величия, паранойя и жажда разрушения. Представьте самого умного, самого опасного безумца. А потом представьте, что его безумие стало заразным, способным переходить на других через такой артефакт, — он кивнул в сторону тетради, лежащей по центру стола. — Эта штука не просто хранит кусок чьей-то души. Она активно стремится поработить того, кто к ней прикоснется, выжечь в нем все человеческое и сделать проводником воли своего создателя.

— Вы поразительно осведомлены о тонкостях создания крестражей. Признаюсь, мне самому многие подробности были неизвестны — так, лишь поверхностные знания и заклинание выявления, — удивленно произнес Дугал Пруэтт. — Неужели в Дурмстранге студентам дают такие полные данные?

— Нет, конечно, — невесело усмехнулся Антонин. — Просто кое-кто из моих относительно дальних родичей умудрился-таки пройтись по этой кривой дорожке. А историю собственной семьи все же следует знать.

— О! Неужели у вас в предках господин Бессмертнов? — заинтересовалась Мюриэль.

— Кощей Бессмертный, имеете ввиду? Ну нет, его в моей родне не значится, — сразу же открестился Долохов. — Впрочем, основную информацию о нем знают все. Его настоящее имя — Константин из Великого рода Ярило. Могущественный волшебник, одержимый идеей вечной жизни. Кощеем он стал после того, как создал крестраж. И с этого момента началось его падение. Но помимо всех оговоренных нами недостатков, у крестражей есть еще одно неприятное свойство: они зацикливают личность на какой-то идее. Перед окончательным превращением в монстра человек становится одержим. Для Кощея этой навязчивой идеей стали женщины, но не в романтическом смысле, конечно. Он похищал ведьм, женщин из знатных магических родов, пытаясь выведать у них тайны жизни и смерти, а чаще — просто уничтожая их в своих безумных экспериментах. Почему-то он свято был убежден, что именно какая ведьма из благородных то ли знает более оптимальный способ вечной жизни, то ли может прервать его существование на этом плане. Устранить его было невероятно сложно, потребовались объединенные усилия десятков маггловских богатырей и волшебников, чтобы положить конец его безумию. И даже тогда это удалось лишь потому, что кто-то выяснил, где спрятана его «смерть».

Антонин бросил взгляд на черную тетрадь.

— Сейчас, конечно, с крестражами проще — они лучше изучены, известны ключевые признаки. Но это не делает их менее опасными. Я не эксперт в этой области, но даже я понимаю — то, что мы держим в руках… это катастрофа.

Гидеон, до этого внимательно слушавший, нахмурился.

— Ладно, — сказал он, — все это, конечно, очень печально для того, кто пошел на такое. Потерял все — и эту жизнь, и будущие. Но почему это вас так напугало? Ну, сошел с ума один волшебник, ну даже не один… Его проблемы, проблемы его семьи. При чем тут все остальные? Чем это грозит нам?

Дугал Пруэтт обвел взглядом своих детей, и в его глазах читалась неподдельная тревога.

— Потому что, сын, люди, идущие на такое, редко бывают посредственностями. Обычно это яркие, умные, амбициозные личности. И после ритуала они не теряют этих качеств — они их… извращают. Паранойя и мания величия не заменяют их разум, а искажают его, направляя в одно деструктивное русло.

Он сделал небольшую паузу и продолжил:

— Практически каждый, создавший крестраж, рано или поздно начинает стремиться к абсолютной власти. И его не останавливают никакие моральные преграды. Он видит себя вершителем судеб, богом среди людей. А после перерождения… — Дугал с отвращением покачал головой. — После перерождения это стремление становится единственной, как я думал ранее, целью его существования. Он превращается в воплощенную жажду власти, лишенную всяких человеческих черт. Сомнительно, что в такой сущности вообще остается что-то от первоначальной личности, кроме имени и памяти, которые она использует как инструмент.

Мюриэль мрачно кивнула, подтверждая слова брата.

— Они не просто хотят власти. Они хотят подчинить себе все. Установить новый порядок, где они — на вершине. И ради этой цели они готовы уничтожить все на своем пути. Войны, чистки, массовые жертвы — для них это всего лишь средства для достижения цели.

— И самое страшное, — добавил Долохов, — что они часто очень убедительны. До момента перерождения они могут годами вести тонкую игру, прикидываясь реформаторами, благодетелями, спасителями нации. Вербовать последователей, создавать целые движения… Первоначально, после создания крестража, они не особо отличаются от своей прежней версии. Но проходит время, — месяцы или годы — это уже зависит от того, насколько сильной была изначальная личность, — и вот уже они проигрывают в борьбе своему новому «я». А когда их истинная сущность проявляется, бывает уже слишком поздно. Остановить такое существо, обладающее силой, знаниями и абсолютной беспринципностью, невероятно сложно.

— Да, — согласился с ним Дугал Пруэтт. — Спасибо, мистер Долохов.

— Антон или Антонин, — качнул головой тот. — Давайте уже наконец перейдем на имена.

— А давайте! — тут же согласилась Мюриэль и тут же не удержалась от вопроса: — А все же, Антонин, а кто был тот ваш предок, что создал крестраж?

— Эржебет Батори, — просто ответил он.

— Ого! Неужели все, что она творила — все это было следствием этого кошмарного ритуала? — искренне удивился Дугал и, увидев согласный кивок Долохова, огорченно покачал головой.

— А что она творила? — решилась уточнить Лисса и наткнулась на пораженные взгляды отца, тетки и Долохова. — Что?

— Мисс, — шутливо произнес Антонин, — вы на Истории магии спали, что ли? Или ее в Хогвартсе не преподают?

— Преподают, — внезапно поддержал сестру Фабиан, — но только историю гоблинских восстаний. Нам с братом пришлось сильно наверстывать упущенное перед поступлением в Сорбонну, но и то — лишь в рамках билетов, целиком не успевали. Так что, простите, но и мы с Гидеоном не в курсе о делах вашей известной родственницы.

— Что значит — историю гоблинских восстаний, племянничек? Это что за нововведения такие? — возмутилась Мюриэль, но ее тотчас же прервал брат.

— Довольно, предлагаю этот момент обсудить дома. Хотя, признаться, и я неприятно поражен. А вы, Антонин, если вас не затруднит, и если, конечно, информация не является родовой тайной, не могли бы рассказать о леди Батори подробнее? О ней и о влиянии крестражей, разумеется. Подозреваю, ваш рассказ сможет нам помочь.

— Почему бы и нет? — пожал плечами Долохов. — Эта информация пусть и не афишируется, но действительно будет полезна. Тем более, что прекраснейшая Эржебет умудрилась создать не один, а целых два крестража.

Антонин поудобнее разместился на кресле и приступил к рассказу.