Женщина постарше (гет)

Шума было много.

Грейнджер прославилась, хотя, подозреваю, и не так, как ей мечталось. Вместо того, чтобы попасть в историю, как самая умная ведьма выпуска девяносто восьмого года, она не сходит со страниц светской хроники в качестве "той симпатичной подружки Поттера, которую он бросил, чтобы жениться на миссис Забини". Скандал, который она закатила на его свадьбе, обществом был понят совершенно однозначно. Скитер снова вытащила на свет свои измышления времен четвертого курса (жестокая Грейнджер, променявшая Поттера на Крама), и понеслось.

Пресса как с цепи сорвалась. Как ни бесится Уизли, в газетах муссируется одна и та же версия про душераздирающий многолетний роман Поттера с Грейнджер, со взаимными изменами, скандалами, геройствами, злой ведьмой-разлучницей и прочей чепухой, от которой на глаза молоденьких волшебниц наворачиваются слезы.

Совы не устают таскать ей письма поддержки со всего света. "Мне четырнадцать лет и недавно миня тоже бросил паринь..." Сувенирные лавки в Косом переулке теперь вместо фигурок Поттера и миссис Забини торгуют значками со светящимися надписями (на выбор покупателя, в зависимости от того, кого он поддерживает): "Я за Гермиону" или "Я за Каролину". "Ведьмополитен" писал, что команда Гермионы побеждает по продажам практически всухую. Матери хватило чувства юмора подарить мне один такой значок. Я сначала взбесился, а потом плюнул и прицепил его к шторе в гостиной. Грег косит на него глазом, покачиваясь в кресле.

— Как там Блейз? — интересуется он. Я вижу, что ему не терпится приступить к обычным рассказам про кузину, и мстительно начинаю отвечать со всеми подробностями. Слышать уже не могу больше про эту девицу.

— Сначала клялся, что Грейнджер с Уизли ответят ему за похищение, допрос и унижение, а потом Мвамба научил его акуна матата.

— А? — переспрашивает Грег.

— Акуна матата. Мол, все ерунда, не стоит переживать из-за того, что уже произошло и чего нельзя изменить. Акуна матата. Надо жить в тех условиях, которые есть, и все такое. Этот мир не стоит наших слез. Все будет ховошо, нет пвоблем. Понимаешь?

— Что, неужели сработало?

— Представь себе. Блейз был настолько ошарашен этой идеей, что не смог ей толком сопротивляться.

Грег хихикает, поудобнее устраивает свое крупное тело в кресле и ждет продолжения сказки.

— Мвамба умеет быть убедительным. Когда он улыбался этими своими фиолетовыми губищами, словно помесь бегемота с младенцем, даже отца пронимало.

— Как Люциус?

— Лучше. Так вот, в конце концов, Блейз решил плюнуть на, ммм, некоторые недопустимые методы допроса, примененные гриффами, и отправился с Мвамбой на родину предков. Забил камины, замок бросил на эльфов. На днях прислал с письмом какого-то разноцветного птеродактиля. Говорит, что учится магии вуду, играть на тамтаме и вызывать духов земли и неба, занимаясь сексом. В общем и целом, почти счастлив.

— Да-а, — умиленно кивает Грег, — здорово. Я вот тоже, ну это... счастлив.

Я отключаюсь. Пока Грег рассказывает про кузину, думаю о своем. На Малфоев философия Мвамбы не действует. Мы слишком норманны для того, чтобы принимать мир, как данность.

Я думаю о том, что сегодня пятое мая, и со времени знаменитой свадьбы Грейнджер приходила в гости только раз, где-то через неделю после Вестминстера — узнать, помогла ли кукла разобраться с проклятием, убивавшем отца, и передать извинения Блейзу. Последнего я делать не стал, поскольку Блейзу в тот момент лучше было не напоминать лишний раз о существовании гриффиндорцев. Он не знал толком, что произошло, но сильно подозревал, что после похищения к нему было применено Первое непростительное с последующим Обливиэйтом. Я думаю о том, что без Поттера в магической Англии стало пресно. Что до вычисленной Грейнджер даты смерти Золотого мальчика осталось чуть больше недели. Узнаем ли мы об этом сразу? Или, как в случае с четвертым из ее мужей, миссис Забини вернется из путешествия спустя год-другой, когда шумиха уляжется, а расследование проводить будет поздно?

— Не переживай ты так, Дрейк, — говорит Грег, прерывая славословия в адрес возлюбленной, — Поттер всегда выкручивается.

Я перестаю метаться по комнате и пожимаю плечами.

— Я и не думал об этом придурке.

Грег наливает себе еще коньяку и молчит, уютной тушей громоздясь возле камина. Мне не показалось, что Поттер вообще собирался выкручиваться. Он пер навстречу смерти с упорством самоубийцы, словно ему не терпелось в очередной раз проверить, кто из них окажется крепче. Адреналиновый наркоман, как говорит Грейнджер. В этот момент камин вспыхивает зеленым, и героиня светских хроник высовывает из него голову.

— Драко, можно к тебе? — легка на помине! Я с трудом удерживаюсь от улыбки. Грег крякает и принимается вылезать из кресла.

— Ну, мне пора. У меня еще вечерняя выездка...

— Давно ты стала спрашивать разрешения?

— Здравствуй, Грегори, — вежливо говорит Грейнджер, приняв мой вопрос за приглашение, и выступает из огня на ковер. Я, не поднимаясь, машу ей рукой. Каждый раз, когда я подобным образом — совершенно немыслимо, по меркам родителей — нарушаю правила хорошего тона, я чувствую себя по-настоящему "отвязанным чуваком", как она выражается. Грег бочком протискивается мимо гостьи и ныряет в камин. Грейнджер плюхается на диван и молчит. Я поднимаю бровь.

— Как дела?

— Отстань, а? Дай сначала выпить.

Щелкаю пальцами, вызывая домовика.

— А что стряслось? Уизли сбежал, устав завидовать твоей известности? Мордред и Моргана, Грейнджер, это же Шато дю Пап 1913-го года! Его не так пьют!

— Тебе жалко? — хмуро отвечает она, одним глотком опрокидывая в рот бокал. Я испытываю настоящую боль в сердце от подобного варварства.

— Так что привело тебя под мой скромный кров? Бесплатная выпивка?

— Гарри прислал обратно все амулеты.

Секунду я пытаюсь понять, о чем она, потом вспоминаю. Паук, отцовский амулет от "злой жены", тот, что они с Уизли так хитроумно привесили на шею Поттеру в феврале. Точно. Но это значит... это значит...

— По условию, он должен был носить их до третьего мая. Я так надеялась, что он пропустит дату! Он обычно довольно рассеянный в таких делах.

— Вряд ли миссис Забини дала бы ему забыть. Когда их доставили? И хватит заламывать руки, смотреть противно. Лучше выпей еще.

— Сегодня утром. Я подумала, что ты захочешь получить его обратно. Держи, — она кладет на стол изрядно потрепанного паука и пододвигает его в мою сторону.

— Спасибо. Я сухо киваю.

— Не стоит благодарности. Меня это развлекло.

Грейнджер вздыхает. Глаза у нее блестят, нос покраснел. Сразу видно, что после получения поттеровской совы она успела порыдать. А чары гламура наложить даже не подумала. По-своему она не менее странная, чем Поттер. Я задумываюсь о том, может ли эта странность быть следствием маггловского воспитания.

— Это еще зачем? — выводит меня из раздумий Грейнджер, с возмущенным видом тыча бокалом в сторону окна.

— Сувенир на память. Буду показывать внукам.

— Все это совсем не смешно, Малфой! — она тем же дикарским манером заглатывает второй бокал. Типпи притаскивает горячие канапе с ветчиной, сыром и оливками. Грейнджер с сомнением смотрит на зависшее перед ней блюдо.

— Они не отравлены.

— Все было напрасно. Мы не спасли его... Надо было действовать иначе... На самом-то деле победила команда Каролины. Уже победила, понимаешь?! В этом все дело! — она с такой силой ставит бокал на стол, что ножка падает в одну сторону, а сама чаша — в другую.

— Репаро.

Я призываю бутылку коньяку и рюмку. Через час Грейнджер окончательно погружается в пучину самоуничижения.

— Только такая тупица, как я, могла подумать, что это сработает с Гарри, — бормочет она. — Он умрет из-за меня.

Я пододвигаюсь ближе и успокаивающе кладу ей руку на колено. Глаза у нее снова на мокром месте, щеки влажные, волосы растрепанные, и вся она такая потерянная, такая беззащитная... что мне потихоньку начинает сносить крышу. Осторожно обнимаю ее за плечи.

— Все будет нормально, он выкрутится, он всегда выкручивался, — шепчу я, продвигая руку дальше ей за спину. Понемногу притягиваю ее к себе, не переставая говорить что-то тем же низким, монотонным тоном, каким Хагрид разговаривал с гиппогрифами. В ту минуту, когда я всерьез обдумываю идею утешительного секса, в камине показывается мрачное лицо Уизли. При виде нашей парочки его глаза сужаются.

— Гермиона! Малфой!

Гермиона со всхлипом поворачивает к камину зареванное лицо, и он сразу смягчается. Я кривлю губы. Мало того, что ко мне шляются грязнокровки и предатели крови, так еще и устраивают тут истерики!

— Джинни сказала, что ты отправилась отдавать ему эту гадость. Что так долго?

Я отодвигаюсь от Грейнджер и выпиваю еще коньяку. Гриффиндорцы — придурки. Какого тролля Уизли лезет из камина в комнату, словно я его звал?

— Герми, ты как?

Грейнджер хлюпает носом.

— Малфой, убери со стола эту пакость!

— Тебя не спросил! Это не пакость, а крайне ценный охранный артефакт. Уизли, у тебя настоящая фобия, ты знаешь? В Мунго это лечат.

— Заткнись, хорек. Что пьете?

— Тебе могу предложить бренди.

— Давай бренди... а вы что пьете?

— Это (всхлип) вино (всхлип) какое-то дорогое, Драко над ним страшно трясется...

— Ааа... не, вино — это для женщин. Давай свое бренди.

— У меня нет времени поить всех гриффиндорцев, — взрываюсь я. — На, пей и проваливай!

Уизли раздувает ноздри, как бешеный фестрал, хлопает рюмкой о стол, так что бренди выплескивается на дубовую столешницу, подхватывает Грейнджер под руки и исчезает в камине. Я осторожно провожу палочкой над пауком. Остаточный след поттеровской магии виден даже сейчас, спустя сутки или двое с тех пор, как он снял амулет с шеи. Мерлиновы штаны! Бросаю паука на каминную полку и пару минут кружу по комнате. Я на взводе, запах Грейнджер — встрепанной, заплаканной, теплой, — все еще кружит мне голову. Тролли бы ее драли! Я же теперь не усну!

Утро красит нежным цветом белоснежные попки амуров на потолке спальни. Зеркало с изумлением отражает мое измученное лицо с покрасневшими глазами и явно не находит слов для положенного комплимента. Отец пока слаб после перенесенной болезни, и паука принимает без расспросов. Только на несколько секунд задерживает на мне внимательный взгляд, прежде, чем убрать его в ящик. Потом машет рукой, отпуская из комнаты. Мвамбе довольно легко удалось его разбудить, проведя обряд над добытой Поттером куклой, но отец по-прежнему почти ничего не помнит из того, что случилось с ним перед комой. Заводить разговоры про проклятие и миссис Забини при нем я попросту опасаюсь.

Проходит пара дней. Из "Норы" ни звука, Грег объявляет о помолвке с кузиной, Блейз присылает странно-восторженное письмо, из которого я заключаю, что в последнем ритуале призыва духов дождя кроме него участвовала половина племени, включая великого мага Мвамбу. Зовет меня приехать, прикладывает портключ. Ну да, конечно! То, что мне ничего не светит с Грейнджер, еще не значит, что наследник дома Малфоев готов бросить отца и мать и помчаться в Африку трахаться с неграми. Отец приходит в себя настолько, что затевает деловые переговоры с семейством Гринграссов. Мама интересуется, кто мне больше нравится — Дафна или Астория. Подавив желание ответить "Гермиона Грейнджер", выбираю Асторию. Мерлин мой, как плохо-то все! Как все плохо!

— Драко, ты позволяешь себе распускаться, — говорит мама строго, в очередной раз застав меня застывшим у темного вечернего окна. В теплых сумерках над садом кружат тысячи светлячков. Я не распускаюсь. Мне просто не нравится то, как все сложилось. Проходит еще неделя. Наступает 14-ое мая. Небо с утра синее синего, ни облачка, ни ряби. Сияющая чаша, опрокинутая на землю. Из окна спальни я вижу, как слепит глаза вода в ближнем пруду, как тянутся к небу белоснежные головки сахарного тростника — гигантские карамели, которые так сладко было обламывать и обгрызать в детстве.

Ветра нет, воздух понемногу наполняется дневным жаром. Сразу после завтрака я отправляюсь на верховую прогулку. Не хочется никого видеть и ни с кем разговаривать. В дальнем краю поместья, где парк переходит в лес, я спешиваюсь, бросаю поводья на спину коня и иду вглубь чащи. Когда мне было лет пять-шесть, Типпи запугивала меня рассказами про барабаку, живущую в лесу. Теперь я повзрослел, а Грейнджер говорит, что для большинства магглов не было бы барабаки страшнее домашнего эльфа. Земляника кажется безвкусной.

К вечеру напряжение становится невыносимым. Отбросив в сторону книгу, которую мучил в библиотеке два последних часа, я бросаю в камин горсть пороха, называю много раз слышанный адрес и оказываюсь в незнакомой мне длинной и светлой... то ли кухне, судя по громоздящимся на плите кастрюлям и котлам, то ли столовой, если судить по длинному столу с множеством стульев, занимающим большую часть комнаты. Она угловая, и окна по двум ее сторонам выходят в заросший сиренью, жимолостью и жасмином сад.

— Малфой, ты тут откуда? — сумрачно раздается сбоку. В дверях стоит младшая Уизли, глядя на меня примерно с таким же отвращением, с каким ее брат смотрит на пауков. Я отвечаю ей куда более холодным, но не менее выразительным взглядом.

— Рональд дома?

Вместо ответа она отворачивает голову и громко вопит куда-то в глубину коридора:

— Рон! Гермиона! К вам пришли!!

И исчезает, фыркнув, как лошадь. Раздается топот шагов — кто-то кубарем слетает по ступенькам — и в комнату с взволнованным лицом влетает Уизли. Я откашливаюсь, собираясь произнести отрепетированное:

— Добрый вечер. Зашел узнать, нет ли новостей о нашем герое. После всех проблем, в которые вы меня втравили из-за него, думаю, я имею право досмотреть пьесу до конца.

Но я успеваю произнести только "добрый вечер". На слове "зашел" Грейнджер выскакивает из-за спины Уизли, бросается ко мне и со всхлипом обхватывает за талию, прижимая мои руки к телу, так что я стою, не в состоянии пошевелиться, и могу только таращится то на ее макушку, то на бледное лицо Уизли.

— Герми, хватит, ты его раздавишь, — говорит рыжий мрачно. — Он сейчас с ума сойдет от того, что его обнимает магглорожденная.

Уизли — наш король. До чего несправедливая штука жизнь!

— Я еще раз проверила расчеты, — объясняет Грейнджер, наконец отлипая от моей мантии.

— Еще примерно одну ТЫСЯЧУ раз. Малфой, успокойся, родителей нет дома, так что твоей шкурке ничего не угрожает, — утешает меня Уизли, увидев, как я с сомнением замираю на месте, рассматривая не слишком чистый стол. — Они у Билла с Флер. Садись уж, раз пришел.

— Мы ведь не знаем даже примерно час, когда родился Гарри, и, тем более, когда родилась миссис Забини, так что это может произойти в любое время сегодня... Не знаю, может быть, это УЖЕ случилось, — говорит Грейнджер. — Он прислал еще одно письмо позавчера, мол, все хорошо, не беспокойтесь. А в конце... сейчас покажу...

Уизли мрачнеет.

— Он оставил Герми дом на Гриммо.

— Что?

— Что-что. Написал, что в случае, если с ним что-нибудь случится, дом на Гриммо и домовик останутся ей.

Родовой дом Блэков, столбенею я. Поттер совсем обезумел! Мама этого не переживет!

О, Мерлин, Грейнджер снова рыдает...

— Уизли, в этом клоповнике есть алкоголь? — спрашиваю растерянно.

Уизли багровеет, шипит что-то насчет вонючей хоречьей норы, но встает с места. Мы пьем обычное огневиски Огдена. В концовке письма, которую зачитывает вслух Грейнджер, сказано буквально следующее:

— Гермиона! Я знаю, что ты переживаешь. Не переживай. Я уже был там и знаю, что там нет ничего страшного. Это во-первых. А во-вторых, Каролина любит меня. По-настоящему любит, я чувствую это! Поверь, такое не подделать! Так что все твои расчеты напрасны. Ты же говорила, что она не может меня полюбить? Если неверно одно, неверно и все остальное! Но все-таки я на всякий случай подправил там кое-что в бумагах. Если что-то случится, займи дом на Гриммо, он твой, и позаботься о Кричере. Я оставил на твое имя деньги в Гринготтсе, чтобы сделать ремонт и все такое, спросишь там у гоблинов, они скажут. Рон! У меня все так круто, как только может быть! Мне в жизни не было лучше! Женишься — сам узнаешь! Все, мне пора, Каро тащит меня на какую-то прогулку, говорит, что столько валяться в постели вредно даже для героев. Надеюсь, мы еще будем ходить друг к другу в гости семьями! Когда ты познакомишься с Каро ближе, она тебе понравится! Не могу больше писать, пока! Арривидерчи!

— Он что, в Италии? — туповато спрашиваю я, дослушав до конца.

— Судя по всему, — говорит она.

— Там действительно столько восклицательных знаков, или это у тебя такая манера читать?

— Малфой, тебе не хватит? У тебя глаза покраснели.

— Все нормально, — бурчу я, подливая себе еще огневиски. Мысль надраться на кухне в уизлевской норе начинает казаться мне до ужаса симпатичной. Так низко я еще не падал. Это развратнее, чем отправиться в полиморфный бордель. К тому же никаких других идей после поттеровского письма в моей голове не возникает. Прощального поттеровского письма. По крайней мере, звучит так, будто он был счастлив. Впрочем, если верить Блейзу, все мужья его матери были перед смертью счастливы...

Уизли, судя по всему, пришел примерно к таким же выводам. Мы сидим так час или полтора. Может быть, два — время растягивается и сжимается, пятнистая столешница начинает плыть перед глазами, рыжий непривычно молчит и только регулярно доливает, Грейнджер все время разогревает чай, но забывает его пить...

Девица Уизли несколько раз заглядывает на кухню, снова фыркает, бормоча что-то по поводу "плакальщиков" и людей, которые "сами сделали свой выбор", нарывается на бешеный отпор со стороны брата и сваливает. Синие теплые сумраки обнимают сад. Меня охватывает тоска и ярость. Пора идти домой, встречаться со страшим поколением Уизли не входит в мои планы.

— Что ж, — говорю я, вставая, — надо жить дальше. Акуна матата. Чтоб меня тролли разорвали, если я буду и дальше переживать из-за вашего Поттера! Долгов на мне больше не висит, так что... И идите вы все к боггартам!!! — с этими словами я роняю колченогий стул и направляюсь к камину. Камин как-то вдруг оказывается неестественно далеко от стола. Несколько часов назад он стоял гораздо ближе. Внезапно комнату наполняет вой. В первую секунду я столбенею, почему-то решив, что это воет кто-то из гриффиндорцев, потом холодею, поняв, что ничего подобного не слышал в жизни. Потом в вое начинают различаться слова, и у меня подкашиваются ноги.

— Кто здесь? — орет Уизли.

— Хо-зя-ин Гарри!!! — воет нечто.

— Кричер! Кричер! Где ты? Успокойся, расскажи, что случилось! — пытается перекричать вой Грейнджер.

Точно, это поттеровский домовик. Он наконец делается видимым, но не перестает выть и метаться по комнате с необыкновенной для такого дряхлого существа скоростью. От его передвижений тошнит. Из нечленораздельного воя, который он издает, я вычленяю только:

— Хозяин Гарри... Не дышит!! Помочь, — и домовик бьется головой о табуретку.

Я вижу, как поначалу медленно, а потом все стремительней отъезжает от меня потолок со стенами. Пол, наоборот, приближается. Вид на уизлевский стол снизу ничуть не лучше, чем сверху.

— Хозяин Гарри... умереть... помощь... Кричер не может! Кричер не знает!! — эти слова звучат уже тише, медленно затухая в оглушающей меня темноте.

Перед тем, как окончательно затихнуть, они вдруг становятся цветными — не звуками, а красными и зелеными змеями, танцующими надо мной в глухой беззвездной ночи.