Приказа верить в чудеса не поступало (гет)

Жизнь вроде бы вошла в привычную колею, но его не отпускало. Все чаще при взгляде на жену — такую заботливую, домашнюю, уютную, всегда спокойную, ласковую, проскальзывало в голове предательское: а вот если бы на ее месте была Ирка… Как бы все было у них? Ведь тогда, давно, в другой жизни, он искренне хотел создать с ней семью — но она его отвергла, как будто не верила, сомневалась… За эти мысли тут же становилось нестерпимо стыдно, но Глухарев ничего не мог с собой поделать, и часто, лежа без сна на просторной супружеской кровати, вспоминал совсем другую жизнь — ту жизнь, в которой у него не было ни хорошей, сытой должности, ни любящей, понимающей жены, ни замечательных детей, но зато была Ирка. Взрывная, своенравная, живущая, дышавшая работой. И нужная, невероятно нужная…

А теперь — невероятно чужая. Не его. Уже навсегда не его.

* * *

Ничего серьезного.

Зотов так старательно убеждал себя в этом день за днем — и даже сам, кажется, поверил, что с этой невозможной рыжей стервой его связывает чуть больше, чем страстный секс. Но он даже не подозревал, насколько это «чуть больше» для него важно. Насколько нужно.

Почти перестал ночевать дома — все чаще оставался на службе до утра, благо нагрузки на новой должности хватало с лихвой. Работа, непрерывная работа — это все, что у него осталось, хотя никогда прежде Зотов не думал, что этого будет так ничтожно мало. Но все-таки приходилось возвращаться к реальности из-за вороха бесконечных бумаг, от каких-то совещаний и обсуждений, от решений каких-то вопросов — и вот тогда неожиданно-остро накатывала ноющая, неотступная боль. Необъяснимая и тем раздражающая еще сильнее — ну не мог же он так расклеиться из-за бабы, в самом-то деле! Бред.

— Зотов, ты че такой мрачный? На новом месте бабки стричь не дают? — со своей фирменной ухмылкой осведомился как-то Карпов во время очередных посиделок. — На себя не похож стал.

Вот тогда-то Михаил почти что со страхом осознал, насколько все плохо — если уж даже Карпов что-то заметил… Гребаный Глухарь, черт бы его побрал! Какого хрена он вообще во все это влез? Зотов прекрасно отдавал себе отчет: пути назад нет. Ирина не простит предательства — а как еще можно расценить его уход после того, как она помогла ему с должностью? Нетрудно представить, что она подумала на этот счет — да и он сам на ее месте подумал бы точно также. Издержки цинизма, блин…

* * *

Все-таки не выдержал. Все-таки сорвался.

Глухарев хмуро смотрел на шумную, суетливую привокзальную толпу — и сам презирал себя за то, как врал Нине о каких-то срочных делах, снова собираясь в Москву. Ни на что не рассчитывал — просто снова хотел увидеть Ирку. Увидеть, вспомнить… С ужасом понял: никуда не ушло притяжение.

Неизлечимое притяжение…

— Серега! Глухарев!

Кто-то по-свойски хлопнул его по плечу. Сергей, резко обернувшись, не сразу узнал в холеном, дорого одетом мужчине своего бывшего приятеля, с которым знакомы были чуть ли не со школы.

Димка Щеглов, еще на памяти Сергея пытавшийся заниматься каким-то бизнесом, со времени их последней встречи раскрутился как следует, владел несколькими винно-водочными магазинами, причем в разных районах, и на этом деле весьма неплохо поднялся.

— Что бы в нашей стране ни происходило, пить народ будет всегда, — усмехнулся давний знакомый, когда приземлились в ближайшем ресторанчике обмыть встречу.

— Звучит как тост, — хмыкнул Глухарев и заказал еще водки.

От обсуждения дел семейных плавно перешли к делам бизнеса, и приятель заметно помрачнел.

— Проблемы у меня…

— Что случилось? Налоговая наезжает? — спокойно спросил Сергей, подцепив вилкой кусок огурца.

— Если бы, — криво усмехнулся Щеглов. — С этими я бы и сам справился. Наехала тут одна… Королева местная, мать ее!

— Кто такая? — машинально поинтересовался Глухарев и чуть не подавился водкой.

— Да начальник отдела нашего… Полковник Зимина, может, слышал?