Сквозь кости (гет)

Цели. Мысль, что в какой-то момент Какаши разучился их ставить, оказывается простой и очевидной. Но в темноте дома, при взгляде на фусума, за ширмой которого он разговаривал несколько дней назад с Третьим, она становится ясной, раскидывается в груди. Куда привычнее было на цели полагаться, чем самому их складывать. Возникали они из ниоткуда, и всего несколько фактов-приказов позволяли со всей убеждённостью в них поверить. Что, например, заставило его сходу не принимать Данзо на роль Хокаге? Знание, что тот на самом деле не должен управлять деревней? Или опасение, что изменится собственный привычный уклад?

Теперь, после всего, что Какаши узнал о его планах, и о том, что тот успел совершить, цель наполняется смыслом. От этого задышалось блаженной лёгкостью. Задумываясь, что будет, когда все закончится, он не представляет, как явится к Обито и скажет: «Я убил Мадару. Сейчас — и правда конец». Какаши думает: я смогу помочь — и от этого его накрывает спасительной волной. Возникает, заваливаясь, и тот, другой мир, который возможен после.

И это «после» — интересует его впервые, стоит только представить, что он, именно он, Какаши, может помочь.

У токономы он находит бумагу, старую, затвердевшую от чёрной краски кисть и жидкие чернила, холодящие пальцы через скользкую керамическую поверхность. И пишет — учащённо дыша, влажными пальцами придерживая бумагу у верхов:

Я знаю, как его разоблачить. Сообщите Конан, что нам больше не нужно оттягивать время. Пускай Данзо беспрепятственно отправится в столицу. Даймё должен его увидеть. Я буду там. Мне может потребоваться подмога от вас. Выдвигайтесь сразу же, как прочитаешь это письмо.

Едва Уруши успевает скрыться в темноте за окном, в саду слышится хлопок Шуншина, а затем — грузные шаги по энгаве. Пришедшего Какаши узнает по дыму, просвечивающемуся сквозь васи. Переместив двери в задвижке, он замирает от тяжёлого запаха сигарет, выдыхает, но спрашивает без промедлений:

— Асума. Ты что-то нашёл?

— Да, и теперь не могу не спросить: как ты вообще такое предположил? Фантазия, скажешь?

— Именно она. Додзюцу клана Учиха — ценное приобретение, — отнекивается Какаши, прислоняясь плечом к ребру распахнутой двери. Та трещит, продавливается у стены до упора, и Асума инстинктивно оглядывается, прежде чем сделать очередную затяжку.

— Да, но вот что странно: во всех отчётах о смерти сказано, что глаза вырезаны. Но поисками никто не озаботился. Хокаге-сама мог быть не в курсе… такого? Первые исчезновения зафиксированы ещё год назад.

— Я не знаю. — Какаши отвечает искренне, и Асума это наверняка видит. Чуть настороженный взгляд смягчается и задумчивостью впивается в Какаши, и Какаши продолжает: — Ты принёс отчёты?

— Парочку прихватил. Торопишься куда-то?

— Третий дал мне миссию, но я отправлюсь на неё раньше положенного. Передашь ему?

Не выпуская сигарету изо рта, Асума криво усмехается.

— Ты же не думаешь, что он сделает мне отцовски-сыновние поблажки?

— Уверен, что нет.

— Вот именно потому, что ты такой, никто и хочет брать с тобой совместных миссий, — улыбается Асума и затягивается прямо так — не подцепив сигарету между пальцев.

Развернувшись спиной, он спускается с энгавы, достаёт из кармана жилета сложенные напополам бумаги и кладёт их вниз, заложив тонкие края под деревянные устои. Размякшая земля хлипко чавкает под его медленными шагами.

И прежде чем раствориться в облаке Шуншина, громко, точно хочет объявить во всеуслышание, говорит:

— Сакура и её группа уже отправились за Данзо. Если поспешишь, успеешь нагнать.

* * *

В лесу, за пределами Конохи, пахнет ушедшей зимой: влага, зацветшая трава и дождь, скорое приближение которого шевелит высохшую листву деревьев. Впереди — ночь без сна, но Какаши испытывает прилив сил — странно-нетерпеливый, ведущий его всё дальше и дальше. Когда он находит Сакуру в сопровождении двух шиноби Корня, все ощущения, однако, удушливо встают поперёк, и он ими, глядя на её ускользающая в тенях спину, почти душится.

Двое приспешников Данзо наверняка сразу замечают его приближение, но виду не подают — как и Сакура, лишь поджимающая губы, стоит Какаши поравняться и сказать:

— Хирузен-сама дал мне задание в столице.

Если когда-нибудь ему удастся заговорить с ней в том самом «после», на что будет похож их диалог? Он представляет, как опустятся её плечи, заредеет во взгляде напряжение. Как она посмеётся над шуткой, которую он выдаст как раз для того, чтобы она рассмеялась.

— Хорошо. Наши пути разойдутся к утру, если не сбавим темп, — сухо произносит Сакура в настоящем.

Скоро Тензо получит письмо, и ей, когда она обнаружит Данзо, ничего не будет грозить: тот, за чьим спасением она бежит, легко высвободится из лап нукенинов и тоже отправится в столицу.

— Данзо очень силён, — вслух рассуждает Сакура, понизив голос. — Кто бы сумел его схватить?

— В ловушку попасть может любой, — отвечает Какаши, всё напряжение заключив только во взгляд: двое шиноби Корня мчатся впереди, достаточно близко к ним, но и не на таком расстоянии, чтобы слышать разговор; по крайней мере — до тех пор, пока не захотят.

— Нападавшие дали уйти одному сопровождающему. Он и передал вести в Коноху. — Сакура задумчиво глядит под ноги, и Какаши кажется, что она на мгновение забыла, с кем именно говорит. — Вот что действительно похоже на ловушку. Как будто нас пытаются туда заманить.

— Заманить обычно пытаются кого-то конкретного. Передающего сообщение шиноби в таком случае заставили бы нам сказать, кого лучше отправить на подмогу. — Прежде чем Сакура успевает ответить, Какаши перехватывает инициативу: — Если у тебя такие подозрения, то зачем ты в это ввязалась?

— Наверняка нужен будет ирьёнин — только поэтому, — убеждённо произносит Сакура и наконец поворачивается к нему, пригасает сосредоточенным взглядом. Как будто говорит: всё это время я знала, что здесь ты. Говорит: — Мы с тобой, оказывается, умеем общаться как обычные люди.

— Я помню наши миссии три года назад. Уже почти четыре. — Какаши взглядывает вперёд, и маска АНБУ на голове чуть переваливается набок. — Мы и тогда нормально разговаривали.

— Так казалось только тебе, Какаши.

В том, как она произносит его имя, нет ничего особенного: так окликают малознакомых людей в толпе. Но ему и этого — достаточно.

— Не могу поверить, что ты бросила своего сенсея, — говорит он вопреки волнению, сворачивающемуся в животе. — К себе ты предъявляешь меньше претензий, чем ко мне, когда дело касается Обито.

Ветер ударяется в глаза до слезной рези, небо медленно пробивается тусклыми, засеренными от облаков звёздами. Сакура не отвечает долгое время, и, когда уже кажется, что так ничего и не скажет, молчание прерывается её изменившимся голосом:

— Что это с тобой? Что, правда стало вдруг заботить, когда другие люди задевают лично тебя? Мне казалось, ты себя совсем не волнуешь.

Если бы Какаши и вправду нисколько не волновался о самом себе, то вряд ли когда-либо стал удерживать её рядом. Он не уверен, как Сакура отнесётся к такому, поэтому предпочитает ничего не говорить в ответ.

Молчат они до самого утра, и, когда их пути должны разойтись, Сакура — исхудавшая, поблёкшая, с впалой серостью щёк, — щурится от лучей взошедшего солнца и под стрекот насекомых должна бы сказать «береги себя», но не произносит ни единого слова, и косые деревья накрывают, уводит её в себя — в темнеющую хвойную глубь.

* * *

Столица Страны Огня напоминает Танзаку постоянно стоящим гомоном, громко пышущей жизнью, но в то же время значительно от него отличается: торговцев здесь не встретить на каждом шагу, и улицы не кишат вывесками, предлагающими задешево сексуальные услуги. Гостевой дом во владениях даймё, куда поселяют Какаши, становится прибежищем: в спальную комнату по утрам доносятся лишь ускользающие перешёптывания работников, ухаживающих за растениями, и их тихий топот по каменистым тропам.

Выверенный порядок, которым дышит столица, вопреки ожиданиям, не успокаивает, а только душит: на второй день после своего прибытия, проходя мимо одинаково красивых домов к резиденции даймё, Какаши чувствует себя неуютно. Он крепче сжимает в руках маску АНБУ и скользит взглядом вниз, к неторопливой поступи идущего впереди помощника даймё. Только оказавшись наконец в здании, в каменной прохладе и эхе звуков, он расправляет плечи, принимается рассматривать всё, что встречает на пути.

— Вы бывали раньше в столице, Какаши-сан? — оглянувшись через плечо, спрашивает помощник.

— Только на заданиях. В этой части города — нет.

— Должно быть, вы поражены. — Улыбка становится шире, но он отворачивается, как будто бы и не ожидая ответа.

— Да, — коротко отвечает Какаши, неуверенный, что его слышат.

Широкое пространство холла, что они минуют, разделено блестящими колоннами. Проходящие мимо работники тихо переговариваются, держат в руках стопки бумаг, некоторые — бросают на Какаши то ли скучающие, то ли едва заинтересованные взгляды. Таким же оказывается и выражение лица даймё. Когда Какаши и помощник входят в его рабочий кабинет — или, лучше сказать, покои, — тот расслабленно вырывается из касаний молодого парня, делавшего ему массаж, и наклонами головы из стороны в сторону разминает шею. Кресло, где он сидит, напоминает трон — Какаши видел такие в исторических книгах с иллюстрациями. В отличие от кабинета Хокаге, в комнате нет ни одного свидетельства того, что здесь ведутся рабочие процессы: обитые красной тканью дзабутоны, столики, за которыми наверняка трапезничают заходящие гости, и мускусный запах парфюма — всё это вызывает ассоциации с местом увеселений, куда многие шиноби любят заглядывать после затяжных миссий.

— Вы прибыли раньше, чем я просил, — произносит даймё.

Он принадлежит к самому богатому роду феодалов Пяти великих стран — Хосокава. Поразительно, правда, что знатность не отразилась на его внешнем виде: маленькие, как пуговицы, глаза, тонкая линия губ, широкое лицо и кожа сероватого оттенка делают его похожим скорее на купца, разбогатевшего за счёт тяжелого труда, чем на сына благородного клана.

— Приношу извинения, Хосокава-сама, — кланяется Какаши, вплотную прижимая руки к себе.

— Это ведь ты сын Белого клыка? — В его голосе звучит вялая заинтересованность. — Когда мне сказали, кто именно следит за Тамурой, я был поражён. Мне вот интересно: ты не считаешь чем-то ниже твоего достоинства слежку за моим дорогим троюродным братом, который трахает всех, кто попадётся под руку?

Выпрямившись, Какаши по привычке трогает высеченные края маски. Когда помощник, приведший его сюда, выскальзывает за дверь, а вслед за ним и молодой парень, бывший рядом с даймё, он говорит:

— Это задание. А я шиноби.

Тонкие губы трогает улыбка. Даймё разминает плечи, раздумывает над чем-то, а затем смотрит на свои руки, сложив их на худых коленях, точно увидел впервые, и проговаривает:

— Твой отец ставил достоинство превыше долга шиноби. Я был ребёнком, когда услышал эту историю, и она меня поразила. Я её запомнил.

— Мне сказали, — осторожно начинает Какаши, наблюдая за выражением лица Хосокавы-сама, чтобы понять, как тот отнесётся к столь быстрой смене темы разговора, — вы хотели лично обсудить всё то, что я увидел.

— Да, это правда, — говорит не колеблясь. — Через несколько дней у Тамуры день рождения, и я бы хотел, чтобы вы присутствовали на праздненстве. Появится удобный случай — и с моей помощью будет ваш выход перед старейшинами клана. Они, конечно, наслышаны о делах моего братца, но очень важно, чтобы никогда об этом не забывали. Любые таланты не перекроют его поганую душу. Вы меня понимаете, Какаши-сан?

— Да.

Какаши и правда его понимает, а о собственном отношении к сказанному предпочитает не думать. Ему нет дела и до переходов от неуважительной речи к суффиксу «сан».

— Есть ли причина, по который вы решили прибыть раньше? — Даймё впервые оглядывает его оценивающим взглядом, точно Какаши явился только что, и хмурится, как будто силясь что-то вспомнить.

— Я хотел с вами поговорить о Шимуре Данзо.

Только Какаши договаривает — Хосокава-сама нарочито радостно улыбается.

— Точно! Вы были одним из главных кандидатов на роль Шестого Хокаге. Я слышал, вы к тому же близки с Пятым. И с Четвёртым тоже. Были. Соболезную, кстати, утрате. — Он чуть подаётся вперёд, и на его лице разрастается призрак интереса. — Что за дела с Пятым? Мне передали, всё удалось разрешить. Сейчас, Какаши-сан, не лучшие времена. Проблемы в Скрытой деревне никому не интересны, и никому не нужны. Вы же понимаете?

— Со всеми нашими проблемами мы можем разобраться сами — так, что вам и беспокоиться станет не о чем.

— Нет-нет, вы меня немного недопоняли. Ваши проблемы никогда не будут исключительно вашими проблемами. Я говорю о другом: соревнуясь в рангах, званиях — что ещё у вас там есть? — шиноби не должны забывать, кто они такие и для чего нужны.

У Какаши никогда не было возражений против того, что значит быть шиноби, но, слыша такие слова здесь и сейчас, к тому же сказанные в пренебрежительной форме, он злится — хотя злоба и не отражается ни на его лице, ни на расслабленной позе.

И хуже того другое: чтобы добиться желаемого, ему придётся пойти на уступки.

— Тогда разговор о Шимуре Данзо вас заинтересует, Хосокава-сама.

* * *

Когда Какаши возвращается в гостевой дом, мускусный запах, кажется, уже пропитал его одежду насквозь. Сосредоточиться ему помогают размышления, но они же вызывают и чуждое волнение. Вернулась ли Сакура в Коноху, обнаружив, что её помощь как ирьёнина не требуется? Или решила провести Данзо до столицы? Яманака Фуу и Абураме Торуне — те двое, что отправились на подмогу вместе с ней, — главу Корня наверняка не оставят. С ними явится сюда и Сай, сопровождавший Данзо изначально.

Даже если в столицу вовремя подоспеют Тензо с Джирайей и Наруто, Какаши не хочет, чтобы Сакура находилась поблизости. Причина не столько в том, что он дал даймё обещание («всё пройдёт быстро и без лишних волнений»), сколько в собственном страхе — пускай страх и иррационален: ведь если умрёт он, то и Сакура вслед за ним тоже, и поэтому неважно, где она будет находиться.

Едва Какаши представляет — невольно — её окровавленный труп, и его сковывает оцепенением. Время течёт, вяжется, и это режущее ощущение прорастает в груди подобно огненному шару, который вот-вот взорвётся и раскрошит кости в прах. Какаши не сразу понимает: страх превратился в настоящую, физическую боль.

Он падает рядом с футоном, хватаясь за горло. Он задыхается.

На шёлковую поверхность капает перемежённая со слюной кровь, он кашляет, хрипит — и боль застилает обзор, сужает мир до страшной черноты. Секунда, две, три — воздуха всё нет.

Сакура. Что-то случилось с Сакурой. Это — связь. Надо идти.

Но сил не остаётся, он валится, как отяжелевший труп, на татами, в саду раздаются топот-перешёптывание работников, и никто не торопится его спасти, снова беспомощный, снова — не может успеть вовремя, не хочу, чтобы она умирала, не хочу умирать, требуется только найти силы, вокруг очень темно, тепло, потом — холодно и мокро, не хочу, чтобы мы умирали.

Когда Какаши возвращается в реальность, мир постепенно заполняется, обретает форму и очертания, воздух кажется чистым, как в лесу, на потолке ползут лунные блики, чакра течёт по каналам, и он говорит себе: если жив я, то жива и Сакура.

Нужно остаться здесь, не срываться с места, не бросаться к ней и не подвести всех ради себя и неё.

* * *

Сакуру Какаши встречает на следующий день, в резиденции даймё. Сопровождая Данзо, Сая, Фуу и Торуне, она заходит в помещение, забитое охраной, раз смотрит на Какаши, а затем — опускает взгляд вниз так, что распущенные волосы завешивают лицо с двух сторон.

Первым делом он хочет подойти — или броситься — к ней, проверить, насколько серьёзно она вчера пострадала, но не замечает на обнажённых участках кожи рук ни единой царапины, а в уверенных и лёгких движениях — признаков травм. Неужели голова?.. Хитайате перевязанным на лбу, а не вплетённым в волосы он видит у неё впервые.

— Не ожидал тебя тут встретить, Какаши, — произносит Данзо.

Он садится напротив круглого стола, по правую руку от расположившегося в изголовье даймё. Какаши, занявший место с левой стороны и на большем отдалении, не переставая следит за яркими движениями за спиной Данзо, тянет хитайате наверх. Но левый глаз он пока не открывает, говорит только:

— Я в столице на задании. Присутствовать сегодня с вами меня попросил Хосокава-сама.

— Да-да, это я его попросил, — подхватывает даймё. — Слышал, на вас напали по дороге в столицу, Данзо-сан? Надеюсь, вы в порядке.

— Да, благодарю вас, — едва слышно отзывается тот, переведя взгляд единственного глаза на Хосокаву-сама. — Бродяги, нацепившие протекторы шиноби. Я позволил им себя удержать, чтобы понять, кто их нанял. Что же касается моего состояния, то вы должны знать, каких замечательных ирьёнинов даёт свету Коноха.

— Ирёнины! — Хосокава-сама стучит ногтями по столу и отстранённо, словно его заставили, оглядывает всех, кто стоит позади Данзо. — Наслышан, наслышан… Что ж, я рад, что с вами всё в порядке. Но, полагаю, нам лучше сразу перейти к делам… Как вы знаете, мой дядя затеял денежную реформу. Она отнимает у меня слишком много сил. Двадцати минут моего времени вам будет достаточно, я полагаю?

— Разумеется. — Данзо приподнимает подбородок, расправляет спину. Белые бинты, обвязанные вокруг лба и правого глаза, перепачканы после схватки с наёмниками из Амэгакуре, которых отправила к нему Конан. — Как вы знаете, джонины Конохагакуре рекомендовали меня на должность Хокаге. С этим я к вам и явился, Хосокава-доно.

— Я не удивлён, что выбраны были именно вы. Я наслышан о всех ваших делах, да, весьма наслышан…

Наблюдая за поведением даймё, Какаши невольно проникается уважением — настолько правдоподобно тот отыгрывает свою роль. Губы Данзо чуть дёргаются в осторожной улыбке, и сомнений не остаётся никаких: ни о чём неладном он не подозревает.

— Обычай велит мне рассказать о моих планах, хотя сам бы я предпочёл, чтобы вы оценили результат, а не пустые обещания.

— Обычаи, без них никуда. У нас ещё есть время — я вас выслушаю.

— Конечно, — хмуро произносит Данзо. — Я могу обещать Стране Огня, что Коноха станет сильнее, и вам, Хошикава-доно, не о чем будет беспокоиться. Никаких волнений, которые были при Четвёртом и Пятом, вы не застанете. Но вместе с тем вы застанете главное — увеличение казны за счёт разросшегося количества миссий. Коноха снова будет стабильна — это привлечёт людей, готовых доверить нам, как прежде, сложнейшие и дорогостоящие миссии.

— Не будет волнений? Звучит хорошо, Данзо-сан… — Хошикава-сама говорит тише, словно обращается к самому себе.

— Сожалею, что вы стали свидетелем такого ужасного события, как полное разрушение Конохи силой Кьюби, которую Четвёртый Хокаге не смог удержать в своей супруге. И свидетелем резни клана Учиха, не остановленной из-за мягкой силы и уступок Пятого, а может, и вовсе произошедшей при его содействии тому мальчишке, Учихе Итачи. Пятый доверял ему, назначил возглавлять АНБУ. И, признаюсь, я чувствую и свою вину… Если бы только у меня была возможность повлиять на них, вовремя их остановить!.. — На последних словах Данзо, что ему несвойственно, повышает хриплый голос и словно глубже вонзается взглядом в даймё, как бы говоря: «Вот он я, вот вся моя искренность».

Какаши держится из последних сил. Он представляет, как Данзо будет замучен до полусмерти под пытками Ибики и больше никогда не посмеет осквернять память Минато-сенсея и Кушины-сан, но нарисованные воображением картины не дарят успокоения. Пытки — принесут всего лишь боль. А она не переворачивает тебя и твою суть с ног на голову.

— Вы говорите вполне разумные вещи, Данзо-сан, — кивает даймё.

— Я не хочу давать лишних обещаний, говорить о морали, — продолжает Данзо. — Именно пустые разговоры о морали довели мою деревню до упадка. Поэтому — на этом всё, Хошикава-доно. Я рассчитываю на вашу мудрость.

Приближения Тензо, Наруто и Джирайи Какаши так и не ощутил — значит, нужно прибегнуть к самому отчаянному плану из всех. Даймё обращает на него едва заметный вопрошающий взгляд, и Какаши наконец делает то, ради чего здесь находится — раскрыв шаринган, он сканирует глаз и руку Данзо, покрытые бинтами, и, весь одеревенев, замирает.

Рука, на которую Неджи во время голосования джонинов по незнанию не обратил внимание, излучает странную энергию. Будь у Какаши бьякуган, он сумел бы лучше и точнее разглядеть сокрытое, но и силы шарингана достаточно, чтобы сопоставить всё с тем, что сказал Орочимару: Данзо явно прячет что-то в руке, и это что-то вполне может оказаться глазами членов клана Учиха, присвоенными им себе.

Но самое странное таится в его глазнице: в темноте там светится точка — так, как может светиться только шаринган.

Эту силу Какаши знает — Котоамацуками, контроль сознания, техника Мангекьё Шарингана Шисуи.

Происходящее складывается в голове подобно пазлу: подчинить мысли окружающих Данзо хотел не на собрании джонинов, оно его, скорее всего, мало интересовало; глаза Шисуи были нужны ему для того, чтобы убедить даймё — единственную фигуру в его плане, на которую он не смог бы воздействовать никак иначе. Так ему, по крайней мере, казалось.

— Данзо-сама, ваша рука и особенно ваш глаз, — говорит Какаши. — Покажите нам их.

Повисает короткая пауза, а затем Данзо как ни в чём не бывало поворачивает голову к Какаши. Его левый глаз чуть сощурен, губы напряжённо сомкнуты.

— Не совсем понимаю, о чём ты, Какаши.

— Прямо сейчас вы используете Котоамацуками, — не церемонится Какаши. — Технику Учихи Шисуи, позволяющую установить контроль над сознанием. Мощнейшее додзюцу.

— Над сознанием?.. — удивлённо спрашивает даймё и, в очередной раз поражая Какаши, без тени наигранности отодвигается от Данзо.

— Ты, должно быть, ошибся, — тем временем произносит тот. — Твой шаринган не позволяет увидеть тенкецу…

— Мы можем легко проверить. Вам для этого достаточно всего лишь снять бинты.

Торуне делает шаг вперёд, но Данзо, останавливая его, командно приподнимает ладонь. Сакура же остаётся стоять на месте, рядом с Саем. В тени Какаши не видит её лица.

— Я не собираюсь так… — Кажется, что Данзо скажет «унижаться», но вместо того он бросает короткое: — Тратить время Хошикавы-доно. Ты прав. Я прибегнул к такому… несколько неприятному способу, чтобы сократить время на формальности. Чем быстрее Коноха укрепится вместе с новым лидером, тем лучше для всех нас.

— Но Данзо-сан, — подаёт голос Хошикава-сама, и теперь он похож на того человека, которому Какаши поведал вчера всё, что знает о Данзо. В нём даже намёка не остаётся на пренебрежение и незаинтересованность. — Вы, кажется, забываете, что согласование мной кандидатуры Хокаге — этап более важный, чем голосование джонинов. Я, например, не посмел бы назвать это пустой формальностью.

— Вы правы, — отвечает он, не прекращая сверлить Какаши сосредоточенным взглядом. — Но вы должны знать, что Хатаке Какаши, сидящий сейчас здесь с нами, — не кто иной, как ученик Четвёртого и лучший друг и бывший сокомандник Пятого. Ослеплённый беспочвенной местью ко мне, он хочет сам занять кресло Хокаге, но при этом его совсем не волнует непреодолимое препятствие, мешающее ему быть главой Конохи.

— И что же это за препятствие такое? — без особого интереса спрашивает даймё, с улыбкой развернувшись то к одному стражнику, стоящему за его спиной, то к другому, словно ища у них поддержки.

— Может, Какаши, ты сам нам расскажешь о твоей связи чакрой с Харуно Сакурой? Явление это настолько редкое, что лучше бы нам послушать того, кто непосредственно с ним сталкивался.

Злорадства во взгляде Данзо, скорее всего, никто, кроме Какаши, не замечает. Молчание становится непреодолимым, и он оказывается к этому не готов. К тому, что Сакура вообще будет упомянута в разговоре, к тому, что от их связи может зависеть исход. Это поражает его больше, чем то, что Данзо знает о связи.

— Та самая связь чакры, о которой пишут в основном в легендах? — неподдельно интересуется Хошикава-сама у Какаши.

— Из-за неё связанные шиноби не могут подолгу находиться порознь. — Какаши не видит смысла юлить — ему это претит. — Иначе оба умрут.

— А что за… Харано Сакура, говорите? Она гражданская?

— Харуно Сакура, — поправляет Какаши почти одновременно с тем, как сама она выходит вперёд, вырвавшись из тени, и говорит:

— Это я, Хошикава-сама.

— Вот оно как! Интересно, очень интересно… Значит, вы куноичи?

— Да, Хошикава-сама.

— Подойдите сюда, ближе. Я никогда не слышал ни о какой такой связи, разве что в книгах читал. На чём вы специализируетесь, Сакура?

Она встаёт между Данзо и даймё, и Какаши, игнорирую злую иронию Данзо, оглядывает её, как будто видит впервые. В ярком свете лицо Сакуры кажется разгладившимся, помолодевшим. Синяки, которые он видел в лесу, где они распрощались не так давно, выровнялись, и сейчас её глаза кажутся ярче и насыщеннее, чем обычно.

— Я простой ирьёнин. Немного специализируюсь на ядах.

— А, так это вы были посланы небесами Данзо-сану, — улыбается Хошикава. — Сколько вам лет?

— Девятнадцать, Хошикава-сама.

— Ну, нет. Всё же вы достаточно зрелы, чтобы дать ответы на наши вопросы. Отец рассказывал, как шиноби воевали в малолетстве. Так что давайте, просветите, Сакура. Что это за связь? Знаете, через несколько минут я должен встретиться с дядей, но если вам удастся удержать моё внимание, то я с большим интересом вас выслушаю и отложу встречу. Может, будучи ирьёнином, вы сумеете внести больше ясности в наш затянувшийся разговор? О связи вы должны знать лучше, чем мы.

— Несмотря на мою осведомленность в медицине, я мало что знала о связи, как и вы, Хошикава-сама.

— Так это правда? Про вашу связь с Какаши-саном?

— Да, Хошикава-сама. И такая связь на самом деле может быть опасна для Конохи, если ею будет органичен Хокаге.

Есть причина, говорит себе Какаши. Да, Сакура голосовала за Данзо, когда джонины выбирали Шестого Хокаге. Да, она отправилась ему, Данзо, добровольно на подмогу. Какаши тогда убеждал себя, что Сакуре, очевидно, нужно выглядеть неподозрительной, втереться в доверие, чтобы в скором времени выбить для Обито хотя бы пожизненное заключение. И сейчас… сейчас тоже — есть причина.

Но сколько бы он ни думал над вариантами, ответ не находится.

Сакура, стоящая между даймё и Данзо, — чужая. У неё иной взгляд, движения, стойка; даже хитайате завязан по-другому.

И у неё — иные реакции на него, Какаши.

Ей нет до него никакого дела.

На какое-то мгновение он представляет, как берёт её за руку, уводит отсюда, ведёт её домой, и там всё становится таким, как раньше. Но от мыслей этих Какаши тут же тошнит.

Его тошнит от самого себя.

Он даже в предательстве её обвинить не может. Как и подобает шиноби, в первую очередь Сакура думает о своей деревне и стране и правдой отвечает на прямой вопрос даймё, которому все они служат.

Правила. Таковы правила.

Правила, которым Какаши всегда подчинялся — и которые сейчас вызывают в нём смешанные чувства.

Ощущение неправильности.

В них, в этих правилах, нет смысла, они лишены целей, они — сплошная пустая оболочка, когда перекрывают что-то другое и настоящее.

Его внутренне вывинчивает потому, что он бы хотел, чтобы Сакура поступила иначе.

— Да, это и правда проблема, — удручённо произносит Хошикава-сама. — Лучше её избежать заранее. Ведь есть много других кандидатов…

— Прошу прощения, Хошикава-сама. Я не договорила. — В словах Сакуры нарастает уверенность, и Данзо переводит на неё взгляд, в котором прежде, чем он успевает замаскироваться, видно озадаченность. — Дело в том, что связь чакры, вопреки расхожему мнению, можно прервать.

— Я наслышан об этой связи, как и все мы, — заговаривает Данзо. Его низкий голос разносится по комнате тихим эхом. — Она не исследована, потому что редко встречается, но об основной её особенности знают даже дети: связь нельзя разорвать. Если умирает один связанный шиноби, то умирает и второй.

— Дело в том, — обращается Сакура к даймё, и тот вперяет в неё заинтересованный взгляд, локтем оперевшись в поверхность стола и расположив подбородок между пальцами, — что я обучаюсь ниндзюцу у Сенджу Цунаде, внучки Первого Хокаге. Она рассказала историю, поведанную ей Хаширамой Сенджу.

Даймё нетерпеливо пододвигается на стуле ближе к Сакуре, а Данзо сохраняет неподвижную, каменную позу. Напряжение в нём выдают лишь выступившие желваки.

— Он рассказывал ей, что в Эпоху воюющих государств связь чакры возникала чаще, чем сейчас. И как правило, оба шиноби оказывались членами одного клана либо воевали на одной стороне, постоянно находясь бок о бок. Первая связь чакры, которую Хаширама Сенджу застал лично, это та, что связала его младшего брата, Кавараму, с одной девушкой из их клана.

— Не знал, что у Первого Хокаге были братья, кроме Второго… — произносит даймё. — Не останавливайтесь, — тут же добавляет он.

Сакура едва заметно, как бы ободряюще улыбается и, не обращая внимание на исходящее от Данзо неодобрение, продолжает рассказ:

— Каварама погиб ребёнком, но девушка, с которой он был связан, осталась жива. Она не умерла вслед за ним. — Сакура нечитаемо взглядывает на Какаши. — Связь чакры прекратилась смерью одного из них.

— Интересно… — В словах Хошикавы-сама слышна мрачность, но и явно пробудившийся интерес. — Полагаю, вы скажете, что было принято решение распространить миф: со смертью одного умирает и другой — чтобы в ту страшную эпоху, когда смерть и без того поджидала за углом каждого, связанные шиноби не поубивали друг друга? В желании разорвать таким образом связь.

— Так и есть. Об этом мне поведала Цунаде-сама. Она предполагает, что для разрыва связи смерть должна наступить любым способом, кроме истощения из-за долгого нахождения порознь. Мы думаем, что это может привести к летальному исходу для обоих.

— Печальная судьба поджидает шиноби даже там, где они не просят. Но, Сакура-сан, что же вы предлагаете? Покончить с одним из вас? Неужели готовы себя принести в жертву? — На последних словах он улыбается, переводя сказанное в шутку.

Какаши оцепенело усваивает услышанное. Он пытается сопоставить в голове новые факты и то, как Сакура вела себя в последние недели. Должно быть, узнав правду о связи чакры, она решила отдалиться. В этом нет ничего удивительного. Многие на её месте выбрали бы нормальную жизнь. Теми же руками, что лечит, Сакуре приходилось не раз убивать. Вряд ли бы она задумалась о том, чтобы самой лишить Какаши жизни, но, возможно, рассчитывала, что рано или поздно это произойдёт на одной из миссий. И если они не будут вместе, то перенести потерю — не составит труда.

К потерям она, как и Какаши, привыкла.

Он хочет встать, прервать её, сказать даймё, что на посте Хокаге может еще долгие годы оставаться Третий. Но тут Сакура произносит то, от чего с удивлением на неё взглядывают даже Сай, Фуу и Торуне:

— Я уже это сделала. Вчера вечером моё сердце остановилось, и я разорвала нашу связь.

Она тянется к хитайате, неторопливо его развязывает, и тот сползает ей в руки. Волосы путаются, закрывают лицо, но Сакура откидывает голову назад, и они валятся вслед за движениями.

И открывают вид на лиловую ромбовидную печать на лбу.