Королева (джен)

Элиссив, переодевшаяся в чистую одежду после беготни в дворцовом парке и наскоро причесанная Лейдой, вошла в зал совета через четверть часа после остальных участников собрания. Загрохотали резко отодвинутые кресла — все, кроме императора, поднялись на ноги, приветствуя наследницу, и, как обычно в таких случаях, склонили головы в почтительном поклоне.

Принимая во внимание внезапность, с которой Вальдер собрал своих советников на внеочередное совещание, никто не удивился опозданию принцессы. Единственным, кто был взволнован ее запоздалым появлением, был младший королевский секретарь, Маркий Этайн, сидевший слева от Валларикса — единственный ровесник Лисси в этой комнате, чье безбородое, мальчишески гладкое лицо смотрелось странно среди собравшихся за столом мужчин. После того, как он, сопровождая императора, столкнулся в коридоре с совершенно мокрым Криксом, Марк явно догадывался, что оруженосец Ирема проводил время в обществе Элиссив — и, судя по его застывшему и напряженному лицу, мысли об этом доставляли Марку неподдельное страдание.

Но, разумеется, никому из участников совета не приходило в голову смотреть на Маркия Этайна или интересоваться выражением его лица — даже Элиссив, торопясь занять свое обычное место напротив отца, не удостоила юношу взглядом. Что, по правде говоря, было вполне обычным делом.

В долгие часы, когда Маркий Этайн трудился в кабинете императора, тщательно переписывая текст каких-нибудь доверенных ему бумаг, Лисси нередко приходила поболтать с Этайном. Неспособная подолгу усидеть на одном месте или сохранять молчание, Элиссив рылась в книгах, задавала Марку всевозможные вопросы, шутила, смеялась, ходила по комнате или с ногами забиралась в большое резное кресло, совершенно не стесняясь тем, что это отвлекает молодого человека от работы. Но в тех случаях, когда они встречались в присутствии третьих лиц, будь то сам император или кто-то из придворных, Лисси с Маркием, как будто сговорившись, всегда вели себя так, как будто бы не обращали на существование друг друга ни малейшего внимания.

Элика понимала, что это было данью осторожности — мысль, что дочь Валларикса часто беседует с юношей вроде Маркия наедине, несомненно, показалась бы придворным вызывающей, и Валларикс принял бы меры, чтобы Лисси не торчала в его аулариуме, когда там работал младший королевский секретарь. Однако сейчас Этайн, взволнованный какими-то терзающими его мыслями, горестно сдвинул брови, как будто бы невнимание наследницы приобрело в его глазах особый, мрачный смысл.

Элиссив скороговоркой извинилась за свою задержку, и Валларикс мягко улыбнулся. Он, скорее всего, тоже понял, что принцесса проводила время в обществе оруженосца лорда Ирема, но он, в отличие от Марка, находил это забавным.

— Очень хорошо, что все, наконец, в сборе, потому что тот вопрос, ради которого я собрал вас всех здесь, было бы затруднительно обсуждать в отсутствии наследницы, — все еще продолжая улыбаться, сказал он — и обвел взглядом зал, как будто желал убедиться в том, что все присутствующие слушают его достаточно внимательно. — Тан Аггертейл, который в последние несколько месяцев неоднократно отправлял подарки моей дочери, что приводило к всевозможным слухам при дворе, изволил, наконец-то, откровенно выразить свои намерения. В том письме, которое я получил сегодня, Аттал пишет о глубоком восхищении, в которое его приводят сообщения его послов о красоте, решительности и уме принцессы. Во имя той дружбы, которая много лет объединяет наши государства, и общей борьбы, которую империя и Островной союз ведут против аварцев, тан Аттал почтительнейше просит у меня ее руки…

Маркий Этайн начал бледнеть еще при первых словах императора, а к концу его речи лицо Мрака прямо-таки помертвело — но все остальные встретили слова Валларикса веселыми улыбками и тем выражением благодушной снисходительности, с которой серьезные и вышедшие из возраста сердечных волнений люди реагируют на новости о чьей-нибудь влюбленности, ухаживании или о брачном предложении. Мужчины начали довольно переглядываться, кто-то дружески толкнул соседа локтем, как будто хотел сказать — «А я же тебе говорил!..», и в целом атмосфера в комнате заметно оживилась.

— Давно пора, — с обычной старческой бесцеремонностью проворчал лорд Лан-Дарен. — Подарки, комплименты и все эти куртуазные манеры — дело, разумеется, хорошее, но сколько месяцев можно ходить вокруг да около?.. Тан Аггертейл выиграл битву за Чаячий мыс — а тут полгода мнется, как стеснительная барышня…

Кое-кто за столом заухмылялся. Элика была уверена, что ее дядя, по своему обыкновению, просто не заботился о тщательном подборе слов, но некоторые из присутствующих явно усмотрели в этой его фразе двойной смысл.

Император поднял взгляд на веселившихся придворных — и все лица снова приняли подобающе серьезное выражение.

— Естественно, вопрос о заключении такой помолвки не имеет смысла, пока мы не знаем, готова ли моя наследница и ваша будущая королева рассматривать кандидатуру тана Аггертейла в качестве своего жениха, — сказал Валларикс, и выжидательно обернулся к своей дочери.

Элиссив, надо сказать, отнюдь не выглядела потрясенной таким оборотом разговора. После того, как послы тана Аггертейла несколько последних месяцев передавали ей подарки Аггертейла, восхищались ее красотой и словно невзначай расписывали доблесть, красоту и куртуазность своего сеньора, она, несомненно, давно понимала, к чему идет дело.

Элика в пятнадцать лет не знала бы, что делать, и была бы смущена и перепугана, если бы какой-то незнакомец, старше ее самой на десять лет, внезапно обратился бы к ее отцу, прося ее руки. Но Лисси, получившая совсем иное воспитание, в целом ощущала себя в жизни совершенно по-другому. Зная любопытство и авантюризм Элиссив, Элика не исключала, что ей даже не терпелось посмотреть на то, что будет дальше, и все эти месяцы она нетерпеливо ожидала, пока Аггертейл выскажется более прямолинейно.

Лисси опустила взгляд, так что густые темные ресницы скрыли от советников ее блестящий от азарта взгляд, и, словно бы задумавшись над заданным ее отцом вопросом, осторожно повертела украшающий ее запястье золотой браслет, преподнесенный ей послами тана Аггертейла.

— Мне трудно судить об этом, государь, — сказала она после паузы, с притворным девичьим лукавством улыбнувшись уголками губ. — Последний раз я видела Аттала на турнире в Адели. Мне тогда было девять или десять лет, и, разумеется, мне тогда как-то не пришло в голову оценивать Аттала в качестве своего будущего мужа!

Позволив советникам отреагировать на это замечание смешками, Элиссив продолжила:

— …Тем не менее, я смутно помню, что Аттал инн-Кранг действительно красив, учтив и доблестен. А судя по его участию в сражениях с аварцами, он не из тех людей, которые способны проявлять свою отвагу только на турнирах. Мне так же известно, что многие женщины в столице и на Островах считают тана исключительно привлекательным мужчиной и самым завидным женихом, какого только можно пожелать. Вполне возможно, что, когда война с аварцами закончится, и Аттал явится сюда, чтобы заново познакомиться со мной, он покажется мне настолько же привлекательным, как и всем этим дамам… В любом случае, я полагаю, что его желание на мне жениться делает мне честь, и не вижу никаких причин ему отказывать. Я полагаю, если бы его ухаживание противоречило бы вашему желанию и интересам государства, вы, мой лорд, не захотели бы, чтобы я проводила столько времени с послами Аггертейла и принимала бы его дары.

Валларикс одобрительно кивнул.

— Да, это так. Ваша помолвка, в самом деле, укрепляет наши связей с Островным союзом, а значимость этих связей сложно переоценить… — Вальдер откинулся на спинку кресла и взглянул на собравшихся за столом советников серьезно и почти торжественно. — Последняя война со всей определенностью дала понять, насколько Острова нужны империи, и насколько наша поддержка нужна Островам. Если бы не Аттал и его флот, мы были бы связаны по рукам и ногам защитой побережья и не могли бы отправить наших лучших рыцарей и полководцев отражать атаку Айришера на Каларию, Антарес и Иллирию. Если бы не поддержка наших кораблей и не наше участии в вооружении и оснащении флотилии Аттала, то островитяне, несмотря на их искусство в морском деле и бесспорную отвагу, никогда не смогли бы одержать победу над огромным флотом, который ар-Шиннор послал в Залив. Победы лорда Ирема в Каларии и тана Аггертейла в битве возле Чаячьего острова — это наши общие победы, и все ощущают это так же, как и я. Никогда еще островитян не привечали в этом городе с таким радушием, и никогда еще наши народы не были так же близки к тому, чтобы ощущать себя единым целым. И поэтому, я полагаю, новость об этой помолвке будет с восторгом воспринята по обе стороны Залива. Тем не менее, поскольку это очень важное решение, и речь идет не только о моей дочери, но и о вашей будущей королеве, брак которой с иностранным государем отразится на судьбе всех жителей империи, я не могу ограничиться мнением небольшой группы самых близких и доверенных советников, — Валларикс одобрительно кивнул собравшимся. — Поэтому я собираюсь, выслушав все ваши мысли и возражения на этот счет, завтра представить предложение Аттала перед Кругом лордов.

Валларикс нередко пользовался случаем сначала «обкатать» какое-то решение в узком кругу своих сторонников, выслушав различные мнения и приготовившись к тем аргументам, которые могли прозвучать на сборе Круга лордов, а к тому же — сплотить своих лордов, чтобы в случае чего они могли выступить на стороне императора единой фракцией. Сторонники старой знати, впрочем, поступали точно так же, собираясь в столичных особняках Фин-Флаэнна или Дарнторна и детально обсуждая, как им наиболее успешно защищать свои общие интересы — чаще всего расходившиеся с устремлениями правящей династии.

— Спасибо, — сказал Валларикс, оставшись с дочерью вдвоем. — Прекрасно сыграно.

— О чем вы, государь?.. — спросила Лисси, распахнув глаза в притворном удивлении.

Но император только улыбнулся.

— Брось… Уверен, ты не хуже меня понимаешь, что ваш брак с Атталом — крайне маловероятен.

— Из-за его фаворита? — блеснула своей осведомленностью Элиссив.

Валларикс тихонько хмыкнул. Никто из его советников, детально обсуждавших предложение Аттала последние полтора часа, ни разу не упомянул об этом обстоятельстве, но, разумеется, Лисси в ее пятнадцать лет это казалось самой важной частью дела.

— Как тебе сказать... То, что у тана есть любовник, вряд ли выглядит в чьих-то глазах важным препятствием для этого союза. Очень может быть, что некоторые наши вельможи даже сочтут это плюсом.

— Почему? — спросила Лисси удивленно.

— Потому что тан Аттал, в свои двадцать пять лет, никак не мог бы быть не связан никакими отношениями. Мимолетные интрижки со служанками или простолюдинками — это одно, но знатные любовницы и их бастарды, которых поддерживает их родня из числа островной аристократии — это уже потенциальная угроза, особенно принимая во внимание, что такие бастарды повзрослели бы гораздо раньше, чем ваши с Атталом дети. Отношения Аттала с адмиралом выглядят гораздо безобиднее, чем длительная связь с какой-нибудь местной аристократкой, полагающей, что тану следовало бы жениться именно на ней. К тому же, люди в принципе исходят из того, что все мужчины в положении Аттала женятся и думают о продолжении своего рода, невзирая на свои личные пристрастия, так что на его вкусы можно вообще не обращать внимания. Насколько они правы в отношении Аттала — это уже другой вопрос. Но я сказал бы, что самое главное препятствие вашему браку — не особые пристрастия Атала Аггертейла, а твой титул и наши законы. Если тан однажды станет твоим мужем, то ему придется отказаться от своего положения и занять подобающее мужу будущей императрицы место при дворе. Зная Аттала, я не сомневаюсь, что он никогда не согласится променять свое положение правителя на Островах на место подданного при твоём дворе.

— Тогда зачем он предлагает этот брак? — спросила Лисси — без тени досады, но при этом с неподдельным любопытством.

Император усмехнулся.

— Аттал стал правителем в шестнадцать — то есть почти десять лет тому назад. В первые годы его нахождения у власти к отсутствию у него жены и детей относились, как к следствию его юного возраста. Но, насколько я знаю, в последние годы и придворные Аттала, и его родня оказывают на него серьезное давление, считая, что он должен подарить стране наследников. Этот нажим особенно усилился из-за войны, поскольку все боятся, что Аттал умрет бездетным. В такой ситуации Аттал просто обязан был что-нибудь предпринять, чтобы утихомирить своих подданых — и обеспечить спокойную жизнь самому себе. Никто не сможет упрекнуть его в бездействии, пока он добивается союза, безусловно выгодного Островам. А твое положение дает Атталу замечательно удобную отсрочку — если бы он сделал предложение какой-то женщине с Томейна или Филиса, его придворные назавтра устроили бы ему свадебный пир, но брак с тобой — это совсем другое дело. О том, чтобы заключить такую свадьбу наскоро, не может быть и речи — будущую императрицу не поведешь под венец на следующий день после предложения руки и сердца! Сначала Атталу придется дождаться окончания войны — а он будет настаивать на том, что личное участие в боях с аварцами — это его обязанность, и он не в состоянии оставить флот, который так удачно возглавляет его фаворит…

Элиссив прыснула, но император пропустил это мимо ушей, и как ни в чем ни бывало продолжал:

— Пользуясь званием твоего жениха, он будет охранять наши границы от аварцев, посылать тебе почтительные письма, клясться в верности и посвящать тебе свои победы. Аттал достаточно куртуазен, чтобы наслаждаться этой ролью паладина. Когда война с аварцами будет закончена, он явится в Адель, чтобы наконец познакомиться с тобой. Он первым скажет, что неуважением к тебе было бы требовать немедленного брака с человеком, которого ты знаешь исключительно по переписке, и что он сначала должен заслужить твою любовь. Это даст ему повод для всех тех занятий, которые очень нравятся Атталу и в которых он привык блистать на родине — турниров, декламации стихов, игре на гаэтане, скачках и придворных танцев. Когда же, после всех возможных проволочек, дело дойдет до обсуждения вашего брачного контракта, и мы скажем ему то, что ему было очевидно с самого начала — что твой муж обязан согласиться на роль кронпринца со всеми ее обычными ограничениями — то Аттал произнесет что-нибудь подобающее случаю о трагическом выборе между любовью к женщине и преданностью своей родине, простится с тобой в выражениях, которые уместны для несчастного влюблённого, и скажет донимающим его придворным, что его сердце разбито, и что он не может думать о каком-то новом браке, потеряв в твоём лице лучшую женщину на свете.

На этот раз Элиссив беззастенчиво расхохоталась.

Вальдер улыбнулся — чуть-чуть виновато, словно извиняясь за излишнюю фривольность некоторых своих шуток и намеков.

В отличие от Элики он, разумеется, не знал, что его дочь порой вела ближайшими подругами вроде Лейды или Тилле разговоры, которые заставили бы самого Вальдера покраснеть. И, хотя после всех рассказов самой Элики ее бывший супруг не мог не понимать, что девушки в возрасте Лисси — не те наивные, почти бесплотные создания, которыми их иногда стараются изобразить, Вальдер наверняка считал, что общий тон этой беседы был уместнее для разговора с сэром Иремом, чем со своей собственной дочерью.

— …По правде говоря, я сомневался в том, способна ли ты разыграть эту дипломатическую партию и с подобающей серьезностью исполнить свою роль, — сказал он Лисси, стараясь вернуть беседе более серьезный и практичный тон. — Но на сегодняшнем совете ты проявила такую проницательность и сдержанность, которых я, сказать по правде, от тебя не ожидал, и убедила меня в том, что мы могли бы оказать Атталу Аггертейлу эту услугу. Разумеется, эта помолвка означает, что в ближайшие несколько лет мы не сможем рассматривать какие-то другие предложения, но это, на мой взгляд, не так уж важно. Тебе всего-навсего пятнадцать лет, а будущей королеве не пристало вступать в ранний брак — и для того, чтобы невольно не подпасть под чужое влияние, и для того, чтобы более трезво оценивать своего будущего супруга. Я надеюсь, что в конечном счете ты сумеешь выбрать человека, который сумеет стать твоей поддержкой и опорой и достойно выполнять свой долг… Кроме того, у меня есть другое, более практичное соображение, — добавил Валларикс, немного помолчав. — Ты становишься старше, и наша аристократия вот-вот начнет раздумывать о том, как бы возвысить свои семьи, сделав кого-нибудь из своих наследников твоим супругом и кронпринцем. Если бы подарки Аггертейла и твое общение с его послами не заставили бы всех считать, что мы стремимся к брачному союзу с Островами, то между лордами наверняка бы уже вспыхнула грызня за то, чей сын или племянник будет провожать тебя к столу или же придерживать тебе стремя. Мысли об Аттале приглушают эти страсти, потому что по сравнению с перспективой династического брака и фактического перехода Островов под власть Империи — если даже не при тебе, то при ваших с Атталом детях — амбиции местных лордов превращаются в ничто. И меня это, говоря по правде, полностью устраивает. Если ты будешь обручена с Атталом, и местная знать будет считать, что им и их семействам не на что надеяться, они не будут донимать тебя своим вниманием и грызться за тебя, словно за лакомый кусок. А главное — никто не попытается завоевать твою любовь при помощи интриг и хладнокровного обмана, и не станет осаждать тебя фальшивыми свидетельствами дружбы и любви, которые ты по ошибке могла бы принять за чистую монету.

Элиссив рассудительно кивнула, явно посчитав последние слова отца просто частью всех прочих его объяснений о той пользе, которую их помолвка с Аггертейлом может принести обеим сторонам. Но Элика, в отличие от Лисси, поняла, что император думает о Юлии с Аталией — и ощутила разом и пронзительную жалость, и теплое чувство благодарности за то, что Вальдер хочет уберечь Элиссив от тех испытаний, которые выпали на долю ему самому. Для девушки в возрасте Лисси это могло обернуться навсегда разбитым сердцем и утратой всякого доверия к честности окружающих ее людей, а Ирем не зря говорил, что хуже подозрительного и озлобленного человека — только подозрительный, озлобленный правитель, вымещающий на окружающих какие-нибудь старые, но так и не зажившие обиды.

— А если бы я на самом деле захотела, чтобы тан Аттал на мне женился? — с хитрецой спросила Лисси, которой определенно не хотелось упускать столь редкий шанс продолжить этот неформальный, дружеский и вольный разговор с отцом — в особенности потому, что император в большей части случаев твердо придерживался своей роли наставника и отца и избегал любых двусмысленных сюжетов.

Император хмыкнул, явно оценив вкус дочери к этим «взрослым» беседам и к роли его союзницы, с которой он может беседовать на равных, не делая скидок на ее неопытность и возраст.

— Это было бы уже сложнее. Но жизнь порой преподносит нам сюрпризы и обманывает все наши расчеты, так что с моей стороны было бы чересчур самонадеянно заранее судить о том, что возможно, а что нет. Если вы с ним действительно понравитесь друг другу... — Вальдер выразительно пожал плечами. — Я встречался с Аггертейлом много лет назад, и не возьмусь сказать, на что способен человек с таким порывистым характером. Аггертейл ещё молод, он умен, красив и храбр. И при своем романтическом характере способен свернуть горы, когда ему хочется чего-нибудь добиться. В крайнем случае, империя получит далеко не худшего кронпринца и военачальника.

Элиссив, которая, судя по всему, надеялась, что Валларикс ударится в рассуждения о личных склонностях и необычном опыте Аттала, поняла, что больше не сумеет выудить из своего отца ничего интересного, и разочарованно вздохнула.