Хорошо подготовленный разум - The Well Groomed Mind  (джен)

За день до встречи с Дамблдором Моуди загонял меня до потери сознания от магического истощения. Тогда он еще заставил меня съесть шоколад, а сам толкнул длинную речь, в которой предостерег меня от повторения инцидента с Гермионой или мне придется заплатить за это кровью. Как ни странно, от его грубого обращения у меня потеплело на сердце. Завернув за угол, я заметил Моуди, который ждал меня возле статуи, охраняющей вход в кабинет Дамблдора.

— Готов? — спросил он.

— Да.

— Помни, не теряй самообладания и держи язык за зубами, — в очередной раз предупредил он меня.

— Не волнуйтесь, буду держать себя в руках.

— Ну, тогда ладно. — Моуди засунул палочку в рукав и повернулся к горгулье. — „Конфетные тросточки”, — четко произнес он.

— Любителем этих конфет не может быть здравомыслящий человек, — пробормотал Моуди себе под нос, когда мы поднимались по лестнице.

Я подавил хихиканье, когда мы входили в кабинет. Серебряные приборчики крутились и пыхтели дымом — либо восстановлены, либо заказаны заново после моего «сольного концерта», но ковер был другим. Хоть и такой же антикварный, но он был выдержан в темно-красных, фиолетовых и зеленых тонах, и имел менее кричащий вид, чем его предшественник. Не ошеломляет и глаза не мозолит.

— Гарри, Аластор, — Дамблдор приветствовал нас, не вставая с кресла, лишь махнул рукой на три кожаных кресла. Затем он встал и поправил мантию. Его пурпурные одеяния можно было бы назвать царственными, если бы они не привлекали к себе внимание "праздничным" мерцанием серебряных звезд и танцующими имбирными человечками.

"Интересно, когда он в последний раз проверял зрение, — подумал я. Эта ткань должна быть вне закона".

Дамблдор сел в одно из кресел для гостей. Мы с Моуди последовали его примеру.

— Должен сказать, — сказал Дамблдор, поглаживая свою мантию, — я был впечатлен твоим выступлением на первом Задании. Довольно необычный метод. Мы не ожидали, что кто-то применит простые Чары Призыва.

— Тогда почему вы дали мне такую низкую оценку? — спросил я, стараясь, чтобы любопытство не затмило почтение.

— Потому что в своей оценке мы учитываем изобретательность, знание заклинаний и храбрость. Твое решение было весьма изобретательным, но ты использовал только одно заклинание. Затем, ты спрятался за драконологами. Хотя, должен сказать, я рад, что ты не осуществил свою угрозу и не спрятался за судьями.

— Как вы узнали об этом? — Спросил я. Мои уши покраснели от злости, что можно было принять за смущение. Я так надеялся.

— Это не то, чего следует стыдиться, мой мальчик. Твоя реакция совершенно естественна. Я был просто удивлен, когда Бродяга говорил об этом. Это не похоже на тебя.

— В то время мне показалось это нормальной идеей. Думаю, что я сделал лучший выбор в данной ситуации.

Я решил пока не осуждать Сириуса. Хотя Директор утверждал, что это Сириус рассказал ему об этом, но я не верю ему на слово. Дамблдор мог узнать об этом от какого-нибудь портрета или подслушать наш разговор через камин. Тем не менее, я не стану доверять Сириусу. Дамблдор посадил его в тюрьму без суда и следствия, а он все еще защищает его.

— Правда? — Волосы у меня на затылке встали дыбом, когда он коснулся ментального щита.

Я сузил глаза. Губы Дамблдора изогнулись в подобии улыбки, и его присутствие тут же исчезло.

— Да, сэр. Мой дракон был единственным, который вырвался на свободу. Если бы я не скрылся за драконологами, он бы съел меня.

— Спокойно, Гарри, — сказал он покровительственным тоном. — Ситуация не была такой безнадежной, как тебе показалось. У нас все было под контролем. Если бы ты подвергся реальной опасности, я бы вмешался.

— Простите, сэр, но, если оказаться в ловушке в загоне с разъяренной Хвосторогой не опасно, то я даже не знаю, что является настоящей опасностью по вашим меркам.

Дамблдор вздохнул и начал поигрывать своей палочкой. Фоукс мелодично запел. Я улыбнулся птице. Говорите, что хотите о Дамблдоре, но я все еще любил Фоукса.

— После всего, с чем ты столкнулся, я думаю, вряд ли дракон был для тебя трудным испытанием. Я был уверен, ты не упустишь возможности покрасоваться перед учениками из другой школы.

— Я полагаю, теперь мы оба знаем, что это не так.

— Возможно. — Дамблдор на секунду бросил взгляд на Сортировочную шляпу, прежде чем выдавить для меня жидкую улыбку.

— Мы когда-нибудь узнаем, почему цепь порвалась? — спросил я.

— Никто не занимался расследованием этого инцидента. Кое-кто, — Моуди ткнул пальцем в Дамблдора, — прогнал нас, прежде чем мы смогли проверить это.

Это я уже знал. Моуди сказал мне через два дня после испытания, но мне было интересно увидеть реакцию Дамблдора.

— Аластор, в этом не было необходимости. Никто не ослабил цепь умышленно. Мы просто недооценили силу Хвостороги.

— Иными словами, никто не удосужился проверить, какова прочность цепи, что должна выдержать дракониху с темпераментом Хвостороги-наседки, защищающей свое гнездо, или вы полагали, что это может быть хорошим испытанием для четырнадцатилетнего подростка, — добавил я, прежде чем Моуди успел остановить мою тираду. — Это уже не имеет значения. Первое Задание выполнено. Вы хотели обсудить что-нибудь еще, профессор? — спросил я Дамблдора. — Профессор Моуди запланировал урок дуэлинга на сегодняшнее утро. Боюсь, что он не отпустит меня до полуночи, если мы задержим его еще дольше.

Моуди закатил свой волшебный глаз. Для посторонних это выглядело как одна из его жутких привычек, но я провел с ним достаточно времени, чтобы понять, что означает такое вращение его глаза.

— Я вижу твое обучение быстро продвигается? — сказал Дамблдор.

— Да, сэр. Я усердно занимаюсь. — Что ни говори, но мне нравится противостоять манипуляциям директора.

— Отлично. — Дамблдор хлопнул в ладоши и перед нами появился чайный поднос. — Чай?

Моуди покачал головой.

— Нет, спасибо, — ответил я.

Дамблдор налил себе чашку и добавил три кубика сахара. Не сильно сладкий на мой вкус, но меньше сахара, чем я ожидал.

— Гарри, я не решался заговорить об этом не потому, что не хочу, а чтобы не дарить тебе ложную надежду. Это никак не облегчит твою жизнь. Это скорее формальность и больше ничего.

— Вы мой опекун, — сказал я, прежде чем он успел придумать очередное оправдание.- Мне сообщили об этом в Гринготтсе, когда я спросил о своем Целевом сейфе.

Дамблдор деликатно кашлянул.

— Да, это так ... Я давно планировал сказать тебе, но я боялся, что ...

— Я хотел бы жить с вами, — закончил я за него.

— Да. Видишь ли, Гарри, жертва твоей матери позволила мне наложить мощные чары на тебя.

— А у этих чар есть название? — спросил я, позволяя сомнению, проявиться в интонации речи.

— Узы крови. Это было самое сильное защитное заклинание, которое я смог наложить, и оно действует только, пока ты живешь со своими кровными родственниками.

— А эти чары, — сказал я с сомнением, — проверены?

Дамблдор сверлил меня холодным взглядом, но его улыбка старого маразматика не исчезла. Это настоящий подвиг. Я удивился, как ему это удалось.

— Когда ты только прибыл в Хогвартс, ты не выглядел особо счастливым и хорошо откормленным, к моему огромному сожалению, но зато, ты был живым. (1) Без этих Чар, ты бы не прожил и месяца.

Я посмотрел на него с недоверием. Мой разум пытался осознать его слова. Он знал? Чертов ублюдок знал!

— Простите за вопрос, сэр, — сказал я холодно, — но вы утверждаете, что вы, Председатель Визенгамота и Директор Хогвартса, знали, как я хронически недоедаю. Вы знали, что я расту в ненадлежащей волшебному ребенку окружающей среде. А Дурсли относятся ко мне хуже, чем к самому последнему домашнему эльфу. И все же, вы отправляете меня туда каждый год. Неужели вам никогда не приходило в голову, что я мог бы нуждаться в защите от Дурслей больше, чем от Волдеморта?

— Я знал, когда оставлял тебя там, что обрекаю на десять темных лет (2), но это был единственный способ сохранить тебе жизнь.

Я сделал глубокий вдох.

— Профессор Моуди, проводят ли в Мунго психологическую экспертизу?

Моуди посмотрел на меня веселым взглядом.

— Да, Поттер.

— Может быть, такая процедура требуется и профессору Дамблдору? Он, кажется, совершенно сошел с ума и забыл свои профессиональные обязанности.

— Гарри, — резко сказал Дамблдор.

Я выгнул бровь.

— Пожалуйста, зовите меня „мистером Поттером”, профессор. Вы потеряли право обращаться ко мне фамильярно в тот день, когда оставили меня на пороге у Дурслей, в ноябре месяце. Вы даже не потрудились постучать в дверь. Просто оставили меня там как бутылку с молоком или пачку газет. Не так следует относиться к ребенку, о котором вы хотите заботиться, профессор. Скорее так относятся к тому, от кого хотят избавиться, а именно это вы и сделали. Не стоит отрицать этого.

Дамблдор, казалось, постарел на десять лет, когда откинулся на спинку кресла.

— Я сделал все, как можно лучше.

— Лучше для Вас или для меня?

— Для нас обоих. Для всех нас. В один прекрасный день ты поймешь, Гарри. Это было для Всеобщего Блага. Темный ... Ты даже представить себе не можешь.

Я спрятал гнев за бесстрастной маской. Дамблдор был отличным политиком. Его выступления были хорошо отрепетированы, и, если вы хотя бы немного знакомы с маггловской политической философией, вы увидите явное сходство с одним из известных великих ораторов.

— Это единственная возможность, которую я Вам даю, чтобы объяснить свои действия, — я немного умерил свой тон. — Профессор, если хотите, чтобы я относился к Вам серьезно, перестаньте цитировать Джереми Бентэма. Магглы считают его сумасшедшим, как вы знаете. Точно так же, как и Маркса, который взял идею Бентэма и довел ее до логического конца. Затем, этот маньяк начал писать Конституции для стран, в которых он никогда не жил, и нагло рекомендовал их законодательным органам. После смерти, тело Бентэма было публично расчленено. Затем его скелет одели в его же одежду, покрыли череп воском и начали показывать народу в стеклянном ящике. Я слышал, что он все еще в Университетском Колледже Лондона. Они выставляют его для некоторых совещаний совета и вносят в регламент как „присутствующий, но не голосующий”. Я понимаю, что вы любите цитировать его, особенно, когда обсуждаются различия между светлой и темной магией, но я не рекомендовал бы и дальше так делать.

Плечи Моуди дрожали от беззвучного смеха в то время, как Дамблдор уставился на меня как на врага народа.

— Что? — сказал я. — Я действительно читаю. Не так много, как Гермиона, но для меня библиотека была единственным, безопасным от Дадли, местом. Учитель в четвертом классе рассказывал нам о Бентэме. И я поискал информацию о нем.

— Ты — это нечто, Поттер, — пробормотал Моуди между приступами смеха. Дамблдор ожег его взглядом, прежде чем повернуться ко мне с кроткой улыбкой.

— Бентэм был великим человеком, Гарри.

— Монголы говорят то же самое о Чингисхане, но я сомневаюсь, что тангуты ( вайле нашел ссылку за что тангуты не любят Чингисхана http://otvet.mail.ru/question/13579517) согласны с ними. И для Вас — мистер Поттер.

— Ваши родители стыдились бы вас, мистер Поттер. — Дамблдор перестал изображать доброго дедушку. Его тон стал холодным и резким.

— Вы не мои родители, профессор Дамблдор. Они пожертвовали своими жизнями ради меня. Я уверен, что они поддержали бы любые действия с моей стороны, направленные на свое выживание, а именно это я и делаю. Теперь, вы можете сказать мне правду, или я вернусь к урокам.

— Очень хорошо. — Дамблдор скривился, словно съел целый лимон. — Было пророчество.

— Простите? — Ошеломленно спросил я. Это было последним, что я ожидал от него услышать.

— Ты спрашивал у меня на первом курсе, почему Волдеморт пытался тебя убить. Я ответил, что скажу тебе, когда станешь старше. Я все еще думаю, что ты недостаточно взрослый, но ты не оставляешь мне выбора. Пожиратель Смерти подслушал пророчество, которое было изречено при мне, и сообщил об этом Волдеморту. В пророчестве говорилось, что только ты сможешь убить его.

Я удивленно поднял брови, серьезно сомневаясь, что пророчество было настолько конкретным.

— Пожалуйста, начнем с самого начала, профессор. Когда вы услышали это пророчество?

— 4 января 1980 года.

— При каких обстоятельствах?

Дамблдор задумчиво посмотрел на меня.

— Я проводил собеседование с Сибиллой Трелони на должность учителя Прорицания. В середине собеседования она впала в транс и изрекла это пророчество.

— Она предрекла?

Он кивнул.

— Так же, как ты описал мне в прошлом году. Она не помнила свои слова позже.

Я остановил следующий вопрос, готовый сорваться с кончика языка и задал совсем другой.

— Где проходило собеседование? Мне трудно вообразить, каким образом Пожиратель Смерти мог что-то подслушать в вашем кабинете.

Ладно, мой язык немного длиннее, чем нужно.

— В Кабаньей голове.

Я моргнул.

— Вы проводите собеседования в худшем пабе Хогсмида?

— Нет, обычно нет, но в данных обстоятельствах ... — Он замолчал, словно только что понял, как смешно это звучит.

— Сколько еще собеседований вы проводили в Кабаньей голове? — спросил я, чувствуя себя немного гордым за себя, что не попал в словесную ловушку.

Дамблдор, перемешивая свой чай, стиснул зубы.

— Больше никаких.

— Почему вы уверены, что пророчество было подлинным?!

— Ее голос, манера речи, все было чужим для нее.

— Проверялось ли пророчество третьим лицом?

Его взгляд потускнел.

— Я передал его в Отдел Тайн. Они проверили и записали его.

— Получается, кроме вас и того Пожирателя Смерти свидетелей не было?

— Ты сомневаешься в моих словах? — требовательно спросил Дамблдор. — Оно было проверено.

Я пожал плечами.

— Простите меня, профессор. — Нет, ну действительно. — Но вы ведь Альбус Дамблдор. Если бы вы сказали им, что дерьмо пахнет розами, они бы начали продавать Дерьмо-духи на следующий же день.

— Не нужно быть грубым, — сказал, хихикая, Моуди.

— Я буду следить за своим языком в будущем, профессор. Так значит, это якобы пророчество, Сибилла Трелони выдала 4-ого января 1980 года. А Пожиратель Смерти, став свидетелем первой его части, сообщил Волдеморту, который напал на меня, потому что существовало пророчество. Правильно?

— Точно.

— Где я родился?

— В Мунго, — ответил Дамблдор, бросая на меня недоуменный взгляд.

— Разве пророчество назвало меня по имени?

— Оно гласит: „Грядёт тот, у кого хватит могущества победить Тёмного Лорда... рождённый на исходе седьмого месяца...”

— Это все, что мне нужно было знать — прервал я его.

— Но остальное ...

— ... Совершенно не имеет значения. Вы честно, надеетесь, что я поверю, будто Волдеморт пришел за мной и моим отцом только потому, что Трелони бредила? За кого вы меня принимаете, профессор? За полного дауна, я полагаю. — По словам Фаджа и МакГонагалл, мои родители были под Фиделиусом меньше недели, прежде чем их убили (3). То есть прошло почти два года после того, как Трелони изрекла свое Пророчество. Если бы Волдеморт, на самом деле, поверил в это Пророчество, он бы напал на Мунго в полночь, первого августа, и убил бы всех младенцев моего возраста. Он не ждал бы почти полтора года.

— Тебя защищали, — вставил Дамблдор.

— Может быть. А может быть, и нет. Я только хочу сказать, что Волдеморт не верил в это Ваше пророчество. Я понятия не имею, зачем он действительно напал в ту ночь, но я встречался с ним. Он показался мне вполне вменяемым человеком. Так, зачем он столько ждал?

— Он не был уверен, о ком говорится в Пророчестве.

Я рассмеялся.

— Вы же не ждете, что я поверю в эту чушь? Вы сами сказали, что Том Риддл был одним из самых блестящих учеников, которых когда-либо видел Хогвартс. Он по-прежнему имеет рекордные баллы по ЖАБА по каждому предмету, кроме Зельеварения, потому что Снейп набрал на один балл больше. И Прорицание он бросил после СОВ, как записано в старых журналах. В студенческие годы его можно описать, как слизеринскую версию Гермионы. Я сильно сомневаюсь, что он проспал первый урок Прорицания.

Кровь отхлынула от лица Дамблдора.

— Что ты имеешь в виду, мой мальчик?

— Это называется внутренним зрением, профессор, а не внутренним голосом. Позвольте мне рассказать вам одну историю. Я уверен, что вы найдете ее интересной. Несколько недель назад я начал интересоваться Пророчеством Трелони, поэтому отправился в библиотеку, но с сожалением обнаружил, что все книги о гаданиях и пророчествах находятся в Запретной секции. Я почти сдался. Затем я вспомнил одного из своих маггловских учителей. Он говорил нам о роли Дельфийского оракула. Это было выстрел на удачу, но я уже был там, поэтому спросил мадам Пинс, есть ли книги об истории Дельфийского оракула. Нашлись четыре таких. Кстати,

"Влияние Оракула” начинается с очень информативного предисловия. По словам автора, Истинное пророчество является символическим видением. Сфера сохраняет видение так же, как Омут памяти, и обученные специалисты пытаются интерпретировать увиденное. Оракул, Χρησμοι (предсказатель — греческое слово) является Пророком, то есть он предсказывает. Во всем мире существуют, может быть, дюжина реальных Пророчеств, но есть тысячи и тысячи Χρησμοι (предсказаний). Все Χρησμοι — предсказания — стимулированы. Оракулом может быть любой, даже магоненавистник Вернон. Он, принимая галлюциноген, впадет в транс и бормочет несколько фраз. Они, как правило, двусмысленны, так что Оракул может утверждать, что проигравшая сторона ошиблась в „предполагаемом” пророчестве. Некоторые галлюциногенные зелья действительно могут связать Оракула с конкретным человеком и заставят Оракула сказать то, что человек либо хочет, либо заинтересован услышать. Это означает, что так называемое истинное пророчество Треллони не стоит и воздуха, который оно сотрясает. — Ладони Дамблдора были сжаты в кулаки, а лицо — красным от ярости.

— Ты не знаешь, о чем говоришь.

— Не абсолютно, но знаю я достаточно. И я утверждаю, что вы подстроили ловушку для Волдеморта. Вы проводили собеседование с Треллони в „Кабаньей голове”, надеясь, что кто-то подслушает ваш разговор и доложит ему. Вы подлили Треллони незаконный галлюциногенный наркотик, она изрекла несколько ерундовых фраз, Пожиратель Смерти подслушал и сообщил все, что услышал своему хозяину. Вы ждали почти два года, чтобы Волдеморт заглотил приманку. Когда он не сделал этого, вы подтолкнули кого-то из моих родителей, скорее всего, отца, сделать что-нибудь крайне глупое, что-нибудь, что привлекло бы внимание Волдеморта и, именно поэтому, он нацелился на нас. Мой единственный вопрос, профессор: «что же они сделали»?

— Вон! — Взревел Дамблдор, прорычав какое-то заклинание. Мы с Моуди полетели по воздуху к выходу из кабинета и вывалились наружу. Горгулья отпрыгнула в сторону в последний момент, и мы шлепнулись на пол в конце лестницы.

Моуди хмыкнул и толкнул локтем меня в бок.

— Улет, — пробормотал он.

Я встал и отряхнулся. Моуди сел и прислонился спиной к стене. Он бросил на меня испытующий взгляд.

— Поттер, ты либо невероятно храбрый, либо самый глупый человек, которого я когда-либо встречал.

Я ухмыльнулся портрету над его головой, зная, что он сообщит наш разговор Дамблдору.

— Я ни то, ни другое, профессор. Реальное или нет, но это Пророчество — важный инструмент пропаганды. Когда Волдеморт вернется, все, что Дамблдору останется сделать, это разыграть карту Пророчества и указать пальцем на меня, снимая с себя всякую ответственность. Если я позволю ему это сделать, он превратит меня в долбаного мученика. Я не хочу, чтобы это произошло. В Пророчестве не говорится, кто является Темным Лордом. Оно просто называет его „Темным Лордом”. Если Дамблдор или кто-то из его сторонников использует это пророчество, чтобы заставить меня выйти на поле боя, я назову Дамблдора Темным Лордом и встану с палочкой рядом с теми, кто выступает против него.

Моуди закрыл свой переставший вращаться глаз и встряхнулся.

— Ты очень странный парень, Поттер, — сказал он и сделал большой глоток из своей фляжки.

________________________________________

(1) Гарри Поттер и Орден Феникса, гл. 37

(2) Гарри Поттер и Орден Феникса, гл. 37

(3) Гарри Поттер и узник Азкабана, гл. 10

________________________________________

Примечание автора:

Фраза "Всеобщее Благо" берет свое начало из трудов Джереми Бентэма (основателя утилитаризма), который, как некоторые современные психологи считают, был болен синдромом Аспергера, но это не объясняет его теории. Синдром не объясняет восковую голову, но все же... Именно подробности использования тела Бентэма после смерти заставили меня узнать глубже эту историю, когда я была немного моложе, чем Гарри. Хотя Дамблдор дистанцировался от Гриндевальда, в книгах Поттерианы он по-прежнему кажется утилитарным. При утилитаризме кто-то, теряя личное счастье, делает общество в целом более счастливым. Мой Гарри более несчастен, чем кто-либо другой. Я думаю, что лучшей и самой краткой критикой утилитаризма, которую я видела на сегодняшний день, являются слова Папы Римского, Иоанна Павла II: "Утилитаризм — это цивилизация производства и использования; цивилизация использования вещей — не личностей; цивилизация, в которой люди используются так же, как и вещи". На мой взгляд, это объясняет восприятие реальности Дамблдора почти идеально.

Благодарю вас за вашу неизменную поддержку.

Леди Кали.