Любовь двух святых узников (Альтернативная версия) (гет)

Закончив мысленную молитву и озвучив все пламенные просьбы, обращённые ко Всевышнему, вконец обессилевшая от всех переживаний, но вместе с тем с облегчением ощутив, что голова её почти перестала кружиться, а взгляд окончательно прояснился — наша героиня вновь помассировала ладонь и пальцы руки, за которую Консуэло так безжалостно схватил начальник тюрьмы и в которой всё ещё ощущала небольшое онемение и неприятное покалывание, говорившее о том, что чувствительность скоро возвратится в полной мере, приняла решение лечь на кровать, жёсткости которой в сравнении с теми мягкими, роскошными постелями, на коих ей доводилось спать ещё несколько дней назад в богатых меблированных домах — даже не заметила из-за поселившихся в её сердце тревог за будущее их дела, участь своего избранника, жизнь их будущего первенца и в связи с последним — собственное душевное и физическое здоровье.

Наша героиня хотела было лечь на левый бок — отвернувшись к стене — чтобы вдруг не увидеть перед собой лицо того, кто обещал ей ад на земле, и, тем самым, в случае, если он придёт сюда среди темноты — хотя бы на несколько мгновений отвратить ожидание грядущего кошмара. Однако в следующий же момент Консуэло была вынуждена переменить положение и всё же повернуться к двери в свою камеру, так как тотчас ощутила тошноту, которая при иных, обычных обстоятельствах могла бы показаться ей не столь нестерпимой, но сейчас наша героиня понимала, что не смогла бы превозмочь даже самый слабый приступ, да и не хотела тратить силы и время на это.

Консуэло хотела было поджать ноги к животу — как делала это всегда — это было её любимой позой во время сна — но в последний миг наша героиня как бы опомнилась и инстинктивно не стала делать этого — в стремлении не причинить нечаянного вреда будущему ребёнку, и лишь слегка согнула ноги в коленях. Обе руки Консуэло подсунула под голову, всё ещё держа в тонких, бледных и ослабленных пальцах украшение из мелких бусин, что подарил ей Альберт.

Нашей героине нужно было хоть немного отдохнуть, прийти в себя — иначе наша героиня не сомневалась, что попросту сойдёт с ума.

Да и, к тому же, — что ещё оставалось делать? Ведь вечер подходил к концу — близилась полночь. А в это время Консуэло неизменно готовилась ко сну — где бы ни жила, что бы ни происходило в её судьбе, кто бы ни находился рядом, что бы ни мучило сердце и разум нашей героини — так что, можно было сказать, что Консуэло поступила отчасти бессознательно, по привычке. И подобное постоянство было тем, на что можно было опереться в любых обстоятельствах. Приверженность некоему режиму вносит порядок в мысли и оказывает благотворное воздействие на утомлённую тревогами, страхами и чувством безысходности душу всякого святого и праведного существа, от рождения обладающего чувствительным, нежным и сострадательным сердцем, какое, без сомнения, было и у нашей героини.

— Мой сын, не страшно ли тебе там, хорошо ли ты чувствуешь себя?.. Прошу тебя — не бойся ничего. Хотя я и не всесильна — но я сделаю всё, чтобы защитить и сохранить тебя. Спи спокойно — так будет больше шансов, что ты доживёшь до своего рождения, — проговорила Консуэло еле слышно — почти шёпотом, опустив голову вниз и вновь тихо и осторожно положив обе руки на живот. — Но, господи, — с этими словами она подняла взгляд к низкому каменному потолку и с мольбой в голосе и всепоглощающей горечью в глазах обратилась к небесам, — если же ему суждено умереть внутри меня, ещё не родившись, и если Альберт никогда не выйдет из каземата — забери же и меня — ибо мне незачем будет жить.

Наша героиня удивлялась тому, что до сих пор не ощутила никакой, даже самой слабой боли и иных неприятных ощущений там, где находилась временная обитель их с Альбертом общего дитя.

«Будь мой организм менее физически крепким, закалённым и выносливым — я уже давно могла бы потерять тебя, и, кто знает — быть может, даже лишиться жизни… Как же хорошо, что судьба предопределила мне родиться у матери-странницы. Я привычна ко многим лишениям, к пронизывающему холоду и нестерпимому для более изнеженных натур зною, могущему показаться им испепеляющим. Мы преодолевали трудные, тернистые тропы, множество подъёмов и спусков, шли по вязкой и скользкой после дождей земле — порою без всякой опоры, и лишь временами ею нам служили стволы деревьев. И потому за те восемь лет моего детства — с тех пор, когда я впервые ощутила твёрдую почву под ногами, и вставала на неё всё чаще — моё тело приобрело ту степень физической выносливости, кою помнит и до сей поры. Да, в последующие годы моя жизнь сложилась так, что мне пришлось надолго забыть о кочевом образе жизни. Но спустя столько же лет я была вынуждена совершить длительное пешее путешествие. Вначале это оказалось очень непривычно для меня, однако уже очень скоро мой организм вновь привык к долгим странствиям, неизбежно требующим проявления силы и ловкости. А постоянная готовность к моральным испытаниям — чему научила меня наша общая миссия — закалив моё сердце и сделав меня мужественнее, явилась необходимым дополнением, сформировав ту основу, что помогла мне выстоять, не потеряв сознание, или того хуже — не умерев от отчаяния, головокружения, боли, страха и бесплодных попыток высвободиться. И я благодарю тебя за это, господи. Быть может, другая узница на моём месте не удержалась бы на ногах, лишившись сознания или даже жизни, не выдержав отчаяния и слёз душевной боли. Если ты сохранил мои жизнь и рассудок — пусть я и обречена на пять лет тюремного срока — то это произошло не зря. Это означает, что старания наши не были бесполезны, и мы ещё сможем принести людям добро и пользу на этой земле — должно лишь пройти время. Хотя, вероятно, сейчас вернее будет говорить только обо мне — ибо мне неизвестно, в каком душевном состоянии пребывает мой избранник, где он и что с ним… И… боже мой… жив ли он… — при этой мысли Консуэло вновь пришлось проглотить подступившие слёзы. — Если Альберта ещё не схватили, и он не имеет возможности писать мне по иным причинам… Хотя — какие ещё могут быть обстоятельства?.. Но я не стану поддаваться этим волнениям столь преждевременно — хоть это и очень тяжело. Да, неизвестность в нашем деле, как правило, может означать только две причины — либо арест, суд и заключение, либо гибель — если повезёт — то быструю — быть может, даже мгновенную — без невыносимых страданий, но коли же наш брат попадёт в руки истязателей — долгую и мучительную — в надежде добиться признаний палачи доведут своё дело до конца. Но вопреки всему я буду верить в то, что мой возлюбленный жив — до тех пор, пока судьба не докажет мне обратное, пока я не увижу его бездыханное тело или могилу — пусть даже это будет безумием и бессмысленностью.»

И, через несколько минут после того, как она опустилась на постель и приняла вышеописанную позу, все мысли ушли из сознания нашей героини и сон вскоре овладел Консуэло. Она словно оказалась в пустоте, где не было ничего — ни стен этой тюрьмы, ни её возлюбленного, ни будущего мучителя, что, быть может, явится к ней уже этой ночью и, застав нашу героиню врасплох, полусонную, совершит насилие и оставит истекать кровью, ни всего другого, что пришлось пережить Консуэло в своей странной судьбе и что ещё предстоит. Прошлое, настоящее и будущее исчезли, и осталось лишь безвоздушное, беззвучное, бесцветное пространство.

И господь миловал её — в эту ночь хозяин крепости не приблизился к каземату нашей героини, а обход делали другие люди — его помощники, до того не видевшие Консуэло и не знавшие о том, что произошло между нею и владельцем крепости, но знавшим о характере и привычках этого человека, начальствующего над ними, и потому могшие предположить его мысли и намерения в отношении этой молодой узницы.

Мельком посмотрев на спящую, не найдя в ней ничего примечательного — видимо, сочтя очередной женщиной лёгкого поведения или воровкой — а то и всё вместе, да ещё и цыганкой — что, несомненно, «подтвердило» их догадки и вызвало ещё больше отвращения и презрения к этой новой заключённой как к представительнице этого самого хитрого, изворотливого, пронырливого, грязного и развратного на свете племени вечных бродяг — таких ленивых, что каждый из них скорее умрёт, чем согласится зарабатывать на жизнь честным трудом, которых сейчас «развелось столько, что и сам чёрт ногу сломит, пока всех переловишь, да и плодятся они что кошки — так что вовек им не перевестись», и, убедившись в том, что та дышит — удалились восвояси.

Надзиратели старались не издавать лишнего шума, и наша несчастная героиня не проснулась от их шагов.