— Да, мой любимый, я честно признаюсь тебе — я и сама устала от этого разговора. Но напоследок я хочу сказать, повторить тебе одно — мы увидим преображение этого мира. Мы дождёмся. Это произойдёт при нас. Мы станем свидетелями. И все наши братья и сёстры. И все служители иных орденов, что были до нас и будут после нас. Все наши усилия не пропадут даром. Со временем эта истина дойдёт и до твоего сердца. Просто держи это в своей памяти.
— Я обещаю, моя родная. И тем паче, что без таких убеждений я не смогу провести эти несколько лет в здравом разуме и не ожесточив своего сердца. Но ты права — довольно, довольно об этом...
Вместо ответа Консуэло взяла руки Альберта в свои.
— Скажи же мне теперь — готов ли ты сейчас лицезреть тех, кто уже покинул земной мир, кто молится за тебя здесь? Я думала об этом с того самого мгновения, как наши взгляды впервые встретились в этом, надземном мире. Ведь среди погибших за правое дело уже есть те, кого ты и я ценили особенно, и ты, сам не зная того, уже лицезрел некоторых из них. И мне известно, какую смерть претерпели они. Кто-то — очень скорую, но оттого не менее жестокую, кто-то умирал медленно — подобно мне, а к кому-то ангел смерти оказался благосклоннее и кончина настигла их почти безболезненно и незаметно... Неужели же ты сейчас хочешь знать обо всём этом? Ты измучен, потрясён моим уходом и мнимым крахом того, что составляло половину смысла твоей жизни. Твоя душа на грани, ты страшишься не выдержать этих потерь. Когда ты вернёшься во всё ещё свой, земной мир — твои чувства всё ещё будут притуплены до той степени, чтобы ты не сотворил ничего непоправимого с собой. Но, беря во внимание то, какой тонкой натурой обладаешь ты — я опасаюсь за тебя — что эта лавина может неожиданно захлёстнуть твоё сердце. Но, клянусь я сделаю всё, чтобы удержать тебя на краю...
— Да, Консуэло, я знаю, что вновь окажусь в аду — душевном и внешнем — когда сердце моё вновь возвратится в юдоль человеческих страданий. Но сейчас я не хочу думать об этом, потому что сейчас ты здесь, рядом со мной, я могу держать твои руки в своих, обнимать тебя — пусть даже это иллюзия. и после я стану проклинать Бога за эти жестокие истязания. Всевышний, твой образ так реален, что мне кажется, что порой я забываю о том, что это всего лишь сон... Я не знаю, что будет со мной утром, я хочу, чтобы эта ночь длилась вечно...
— Как же ты не понимаешь, Альберт?! Какая иллюзия?! Какой сон?! Это наша с тобой встреча! В твоём теле сейчас нет души! Она на небесах, здесь, рядом со мной! Всё происходит в реальности — но в иной — той, которую не могут видеть обычные, земные люди! Что ещё я должна сказать тебе, чтобы ты поверил в это?!
— Прости меня, Консуэло, я не хотел ранить твою душу...
— Ранить?! Ты не представляешь, какую боль причиняешь мне! Знаешь ли ты, с какими чувствами я ждала этой встречи, какие усилия прилагала, чтобы не предаваться мрачным, безысходным и болезненным мыслям! Мне приходило в голову, что, несмотря на все мои усилия, ты можешь отвергнуть меня, приняв за плод больного рассудка. или же поддавшись страху и мысли о том, что это происки дьявола, его жестокий обман, издевательства, искушение — и тогда мы не смогли бы увидеть друг друга до конца твоих дней! И... я не знаю, отпустил бы ли тебе Господь этот страшный грех... Я простила тебе твои первые слова — ибо они и впрямь были продиктованы страхом, непониманием и растерянностью. И вот, теперь, когда я наконец добилась того, что ты поверил мне — ты вновь оскорбляешь самого Бога, проявляешь к Нему высшее неуважение! И это действительно может стать твоим первым, настоящим, непростительным грехом, святотатством и в отношении нашей любви, моего чувства к тебе! Это не следствие твоего безумия, не галлюцинация... Как мне убедить тебя в этом?!. Скажи же мне — любишь ли ты меня до сих пор — коли позволяешь себе рассуждать вот так?..
— Господи, о чём ты говоришь... Конечно же, я люблю тебя! — в страхе воскликнул Альберт. — Ты знаешь об этом, всегда знала... Я прошу тебя — не сомневайся в этом сейчас. Я не могу лишиться тебя, потерять навсегда, никогда не встретиться здесь, в горнем мире — если уж на земле это стало невозможным... Ты знаешь, что я не могу жить без тебя... Я каюсь перед тобой, Консуэло... Просто... мне так трудно свыкнуться с этой мыслью... Мой разум блуждает меж двух представлений — в одни минуты я убеждён в том, что ты сейчас в действительности рядом со мной — ведь я могу прикоснуться к тебе, в иные же — быть может, защищая меня от удара внезапного прозрения — делая происходящее невероятным, невозможным... Любимая моя, я прошу у тебя прощения...
И, прямо посреди огромного зала, среди множества людей, что не видели их, он встал перед своей избранницей на одно колено.
— Прошу тебя, поднимись..., — она протянула ему свою руку, которую он взял в свои ладони и принялся целовать.
На тыльные стороны ладоней нашей героини пролилось несколько прозрачных горячих капель.
Когда Альберт наконец поднялся — в глазах Консуэло тоже блестели слёзы, и она взяла лицо избранника вместе с чёрными прядями в свои ладони.
— Да, да, любимый мой... конечно же, я прощаю тебя...
— Дай мне вновь почувствовать, запомнить то, как я ощущал тебя здесь... Твои волосы, твоя кожа, одежда... тепло твоего дыхания... живого, человеческого дыхания...
— Да... обними меня... Признаюсь тебе, что я и сама непрестанно ищу лишнюю причину, чтобы вновь ощутить, как наши сердца бьются в унисон. Только Господь знает, как не хочу я расставаться с тобой... Но Он так или иначе разъединит нас, когда придёт время — на краткое мгновение ты станешь одной лишь душой, и она выскользнет из моих рук — после чего и я превращусь в бесплотный дух...