Я не люблю (гет)

Она спит, понимаешь, она уснула,

И её до утра нельзя будить.

Ночь её в комочек свернула,

Глаза помогла закрыть.

Она сама проснётся, когда солнце захочет,

Когда птицы начнут в небо звать.

Ты её не буди, я прошу тебя очень,

Чтобы мне не пришлось тебя убивать.

(С)

В голове Гермионы одиноким обрывком всплывает лишь скупая книжная фраза: «окклюменция — способность закрывать свое сознание...».

Перед глазами Гермионы расплывается волшебным фиолетовым цветом дымка, заполоняя её голову изнутри густыми вязкими разводами — словно тягучими нитями самых настоящих чернил, по неосторожности опрокинутых из самой настоящей чернильницы.

* * *

Перед тем, как все в её глазах меркнет, Гермионе кажется, что в расширившихся зрачках Драко Малфоя она видит свое отражение.

* * *

... я боюсь, что может случиться рецидив... — недовольно говорит Гарри, поправляя свой галстук перед зеркалом.

Гермиона пытается скрыть нетерпение.

Гермиона ждет, когда дверь за ним захлопнется.

* * *

Темно-синяя форма стюардессы отчаянно смело выделяется на фоне белоснежного салона.

Гермиона смотрит в иллюминатор.

Гермиона прячет улыбку.

— Ladies and gentlemen, welcome on board Flight 4B7... — поставленным голосом говорит блондинка в синей форме.

Гермиона сжимает ладонь Гарри в своей и улыбается. Гарри почему-то отводит глаза.

* * *

Гермиона разочаровано провожает взглядом сову.

Белоснежная птица, петляя, уносится куда-то в спешке. Ей явно не приходится по нраву местный климат.

Горячая чашка оставляет след на передовице «Ежедневного пророка». Двигающиеся человечки на фотографии осуждающе фыркают, косясь на Гермиону.

Непрочитанная газета отправляется в мусорку.

* * *

— Ты опять была у этого шарлатана? — Гарри медленно поднимает взгляд от листка бумаги, который держит в руке.

Гермиона буравит взглядом его тонкий белый шрам над верхней губой.

Она не знает, откуда он взялся, или... не помнит?

— Пообещай, что ты больше не будешь к нему ходить, — с нажимом просит Гарри.

* * *

Гермиона и Гарри идут в кино, взявшись за руки.

На секунду ей кажется, что в очереди за билетами мелькает чье-то знакомое лицо.

На секунду ей кажется, что у нее паранойя.

* * *

— Итак, опишите мне эту комнату, — говорит спокойный голос в её голове.

— Большая. С белыми стенами. С окном.

— Это все?

— Нет. Здесь человек.

— Кто он?

— Я не знаю... Он стоит спиной ко мне. Я не вижу его лица.

— Каков он, Анна? Опиши его.

— Я не могу, — лепечет Гермиона. — Я не вижу его лица.

— Просто опиши мне его, — в голосе появляются требовательные нотки.

— Я не могу! — кричит Гермиона. — Я не могу, он стоит спиной ко мне!

— Ты должна! — приказывает голос.

Гермионе страшно. Её начинает бить крупная дрожь.

— Я не могу, — она мотает головой. — Я не могу, я боюсь его! Этот человек плохой!

Во рту появляется металлический привкус.

— На счет три открывай глаза, — устало говорит голос. — Раз, два...

* * *

— Мы будем счастливы, — говорит Гарри.

Гермиона щурится на поленья, потрескивающие в камине, и кивает.

* * *

Гермиона глядит вслед удаляющейся птице, которая исправно приносит им газету, стоимостью два сикля за номер.

— Почему мы одни, Гарри? — не выдерживает она. — Почему за все это время не пришло ни одного письма? Я не верю, что все нас бросили!

Гарри замирает с тостом, поднесенным ко рту, не находя ответа ни на один её вопрос.

— Иногда мне кажется, что нас просто не существует, — горько говорит Гермиона.

* * *

Гермиона не может заснуть. Она то стряхивает с себя одеяло, то убирает руку Гарри, обнимающую её, то открывает окно, то снова закрывает его, пьет снотворное.

Стоит ей закрыть глаза, как кажется, что она слышит чье-то сиплое дыхание.

* * *

Гермиону бьет лихорадка.

— Анна, вы должны расслабиться, — успокаивающим голосом говорит доктор Кристалл. — Просто расслабится. У вас обязательно все получится. Попробуем еще раз. Вы должны понять кто он — тот человек.

Его голос — мягкий голос, обещающий, что все будет хорошо, сливается с шелестом листвы за окном, которую ветер перекатывает между своих неспокойных пальцев.

Гермиона закрывает глаза, откинувшись в кресле.

* * *

Гермиона медленно бредет по пляжу. Следы цепочкой ложатся на ещё не остывший песок, представляя собой замысловатую вязь. Длинная белая юбка путается между щиколоток.

Неимоверным усилием ей удается не поднимать своего взгляда от песка и ни разу не обернуться.

Гермиона чувствует чей-то взгляд каждой клеточкой своего тела.

* * *

Гермиона переплетает свои пальцы с пальцами Гарри. На террасе спокойно и тихо, лишь только шумит море где-то вдали.

— Когда мы вернемся в Англию? — тихо спрашивает она.

— Тебе может стать хуже, — словно через силу отвечает Гарри. — Врачи же предупреждали, что необходимо исключить малейшую возможность...

— Хуже, чем сейчас? — жестко перебивает его Гермиона.

* * *

— Он не облегчит положения, — качает головой Гарри. — Как ты можешь кому-то позволять копаться в твоих мозгах?

— Ты веришь в магию, веришь в летающих лошадей, в привидений и говорящие портреты, почему ты не можешь поверить, что он мне поможет? Почему ты так уверен, что память ко мне больше не вернется?

— Потому, что нельзя найти то, чего нет, — туманно отзывается Гарри.

Гермионе не хочется искать в его словах скрытый смысл.

* * *

Солнце заливает роскошный кабинет, отражаясь в блестящей поверхности стола, на боковинах полок и книжного шкафа, бликуя на стеклах в позолоченных рамах.

— Меня зовут Анна Смит, — осторожно представляется Гермиона, не зная, куда деть руки.

— Почему вы пришли ко мне, Анна? — дружелюбно спрашивает психолог, доктор Кристалл.

Гермиона внимательно глядит в его серые глаза.

— Потому, что я не могу вспомнить одну очень важную вещь, — серьезно отвечает она. — И это сводит меня с ума.

* * *

Гарри целует её, зарываясь пальцами в кудри каштановых волос.

* * *

На маленькой террасе скрипят половицы, приветствуя новых гостей. Гарри открывает дверь и забрасывает сумку куда-то вглубь коридора.

— Это наш новый дом, — говорит он.

* * *

Усатый врач крутит в своих пальцах совсем неподходящий данной ситуации стетоскоп.

— Понимаете, мисс Грейнджер... — задумчиво произносит он. — Наша память сложная штука. Некоторые моменты она просто предпочитает не фиксировать, и поверьте мне, отчасти — это для нашей же пользы.

Гермиона складывает руки на груди.

— Я не помню последние три месяца своей жизни, — с вызовом говорит она. — Разве это нормально?

— Это последствия глубокого нервного потрясения, мисс Грейнджер, — разводит тот руками.

— Разве это нормально? — снова повторяет Гермиона, чувствуя, что так и не дождется от него ответа.

* * *

— Я не хотел бы об этом разговаривать, — Гарри рассматривает плитку под ногами.

Все аллеи в реабилитационном центре имени Святого Иосифа выложены разной плиткой.

— Ты должен, — твердо отвечает Гермиона.

Гарри вздыхает и поправляет очки на переносице.

— Рон бросил тебя и вернулся к Лаванде, — нехотя произносит он. — Когда ты узнала, у тебя был нервный срыв.

Гермиона мочит, пытаясь почувствовать хоть какие-то отголоски этого события в себе. Как это ни странно, она чувствует лишь полное, необдуманное, затягивающее безразличие. Верно, это безобразный эффект от таблеток, притупляющий чувства.

— А как же Джинни? — запоздало спрашивает она.

Гарри сгребает её в охапку и шепчет на ухо:

— Я никогда не брошу тебя, Гермиона. Я никогда и никому не позволю причинить тебе боль.

* * *

Гермиона видит белый штатив, на котором уверенно покоится бутылка, соединенная с длинной тонкой трубкой. Трубка заканчивается катетером на сгибе её локтя. Бутылка с неохотой пропускает капли неизвестной жидкости.

— ... вы в реабилитационном центре имени Святого Иосифа, — говорит металлический голос.

Гермионе кажется, что он совсем неразличим за мерным капаньем лекарства, которое по трубке поступает ей в вену.

Гермиона вновь отключается.

* * *

Ослепительный белый свет словно раскалывает её голову на две половинки. Боль настолько сильна, что, кажется, что она длится целую вечность и не закончится никогда.

Вместо очередного слайда с воспоминанием в её голове лишь всеобъемлющее белое пятно.

— Нет, пожалуйста, хватит! — кричит Гермиона.

Словно сквозь толстое ватное одеяло она слышит недоуменный голос Малфоя:

— Ты совсем ничего не помнишь, — тянет он, а Гермиона тянется к источнику этого голоса, словно он — единственное, что может спасти её от этой всепоглощающей боли.

А потом вспышка меркнет, и Гермиона теряет сознание.