Империус (гет)

— Бесполезно!

Со вздохом разочарования Нимфадора Тонкс отпустила ручку ящика стола и быстро поднялась на ноги, в сердцах ударив кулаком по столешнице. От сотрясения со стола разлетелись перья, а стекла на фотографиях задребезжали, заставляя изображенных на них Люпинов и Голдштейнов недовольно погрозить ей. Тонкс, однако, не обратила на них никакого внимания.

— Зачем я только задвинула его? — С тяжелым вздохом она запустила пальцы в уже и так растрепанные темные волосы и, словно признавая поражение, откинулась в кресле Ребекки. — Плохо уже то, что мы застряли здесь, а теперь нам еще и не удастся изучить улики, за которыми мы сюда пришли! — простонала она, а затем с надеждой спросила: — Может, тебе повезло?

— Увы, — ответил Ремус, тоже вздыхая. Он отвернулся от запертой двери, которую изучал, подошел к столу и облокотился на его угол с поникшими плечами и понурым взором. — Стандартное опечатывающее заклинание. Алохамора просто отскакивает, как, впрочем, и любое другое заклинание, что я испробовал. Проволока, которой я пытался вскрыть замок, расплавилась сразу же после контакта. Можем, конечно, пробить дыру в стене с помощью заклинания Редукто, но на этом, в общем-то, все.

— Тогда мы и глазом не успеем моргнуть, как нас сцапает охрана, — заметила Тонкс, перекатывая палочку в пальцах. — Не говоря уже о шрапнели. Ты не додумался взять с собой монетку? — Ремус уныло покачал головой, и она вздохнула. — Вот и я тоже. Мы с тобой просто два невероятных идиота, — заявила Тонкс и поймала взгляд Ремуса. — Что ж, значит, вот так. Выбора у нас нет. Будем сидеть здесь до утра и надеяться, что, когда Симона или Ребекка откроют дверь, мы сможем выскользнуть под мантией.

Ремус бледно улыбнулся.

— Примерно так.

— Вот здорово! — с наигранной веселостью протянула Тонкс и закатила глаза. — Ведь я так люблю ждать. Можешь у Кингсли спросить. Я просто кошмарный напарник, если речь идет о засаде.

— Могу себе представить, — с более искренней улыбкой согласился Ремус.

— И что это должно значить? — холодно спросила она, приподняв брови.

— Ну, это ты назвала себя кошмаром, не я, — заметил Ремус и, зевнув, снова выпрямился. — Я просто согласился с тобой.

— Самодовольный козел, — с улыбкой отозвалась Тонкс. — Что ж, Ремус. Если только ты не захватил с собой шахматную доску или колоду карт, полагаю, нам придется придумать, как скоротать в заключении следующие семь или восемь часов. Итак… — Она ухмыльнулась. — Я загадываю слово…

— И оно начинается с «нет», — перебил Ремус, скрещивая руки на груди. — Джеймс и Сириус меня с ума сводили этой игрой на скучных для них уроках. Им и в голову не приходило, что не все вокруг гении, подобно им, и некоторым нужно на самом деле слушать учителя, чтобы потом сдать экзамен. Я до сих пор уверен, что слово, начинающееся с «п» стало причиной, по которой Питер завалил экзамен по истории магии.

— Привидение, — с улыбкой предположила Тонкс. — Ладно, не будем в это играть. Тогда, может, в крестики-нолики?

Ремус прищурился с притворной строгостью.

— Игра в крестики-нолики двух умных людей неизбежно приводит к ничьей. У меня целая неделя ушла на четвертом курсе, чтобы доказать это Сириусу. После нескольких сотен игр мы принялись играть в таблицах девять на девять и все равно каждый раз заканчивали вничью. Мне совсем не хочется напрягать мозги ради невозможной победы.

— Печаль, — протянула Тонкс, улыбаясь еще шире. — Ладно, мистер Умник, во что же мы будем играть?

Ремус пожал плечами.

— Как насчет вздремнуть пару часов?

Тонкс усмехнулась.

— Что-то я не знакома с такой игрой.

— Тогда давай я тебе расскажу, — предложил Ремус. Сняв мантию-невидимку с крючка у двери, он свернул ее в несколько раз и с улыбкой продемонстрировал Тонкс. — Это называется подушка. Ее мы кладем на пол вот так, — показал он и, наклонившись, аккуратно положил сверток возле стола Ребекки и похлопал по нему. — После этого один из нас опускает на нее голову и получает три часа так необходимого сна, пока второй остается бодрствовать и прислушиваться к происходящему в институте. По прошествии трех часов мы меняемся местами. Это легко.

— Зато скучно, — заметила Тонкс. — Но, увы, это лучший план из тех, что у нас есть. Можно внести предложение?

— Разумеется.

— Как насчет того, чтобы бодрствующий продолжил обыскивать кабинет? — сказала Тонкс, обведя помещение рукой. — Сомневаюсь, что удастся найти что-то стоящее, лежащее просто так, но мало ли.

— Принято, — согласился Ремус, стараясь подавить второй зевок, и указал на импровизированную постель. — Хочешь лечь первой?

Тонкс покачала головой.

— Лучше ты. Я днем спала в качестве подготовки к ночной вылазке. Но я знаю, что у тебя были уроки. Ты небось как выжатый лимон.

Внутренне Ремус был с ней согласен. Ему удалось несколько раз вздремнуть в течение дня и даже пару часов поспать вечером, но усталость, усиливающаяся почти полной луной, давала о себе знать уже какое-то время. Сон ему не помешает.

Он кивнул в знак согласия.

— Если ты уверена.

— Уверена, спи, — подтвердила Тонкс и строго указала на пол. — А тем временем, — добавила она и оглядела помещение полное бумаг и книг, — я займусь делом.

* * *

Учитывая, что они находились в самом сердце вражеской территории, следующие несколько часов прошли на удивление тихо. Сон пошел Ремусу на пользу, хотя он с раздражением узнал, что Тонкс разбудила его не через три часа, как они условились, а через пять. Но Тонкс лишь отмахнулась, заявив, что он нуждался в отдыхе больше, чем она, и легла сама. Ремус же продолжил обыск с указанного ею места.

Как и ожидалось, он не нашел ничего стоящего. Большая часть книг представляла собой академические и медицинские пособия по теме ликантропии, записные книжки, свитки и документы содержали совершенно обычные сведения касательно работы, проводимой в институте. Ремус обратил внимание на то, что почерк в большинстве записных книжек, предположительно принадлежавших Ребекке, отличался от того, что они видели в документах из деревянной коробки. Возможно, это также указывало на ее подмену. Но, помимо этого бесполезного по сути открытия, он не нашел ничего, связанного с планами пожирателей смерти.

Наконец ночь прошла, и часы на полке пробили семь.

Ремус не знал наверняка, во сколько поднимались и приступали к делу работники института, но был уверен, что ждать осталось недолго.

Нужно разбудить Тонкс — им следует быть готовыми действовать.

Она, однако, выглядела такой умиротворенной.

Он посмотрел на нее. Она лежала на боку, сунув руки под импровизированную подушку и согнув ноги; ее волосы были растрепаны, а грудь вздымалась и опадала в такт дыханию. Ее лицо было расслабленно и безмятежно, каждый выдох ритмично срывался с губ, а темные и живые глаза были скрыты под веками, ресницы на которых слегка подрагивали.

Ремус улыбнулся. Это так странно. Она вошла в его жизнь незаметно, с аккуратностью одновременно неожиданной и впечатляющей для кого-то, кто, по ее собственным заверениям, был невероятно неуклюжим. Их дружба выросла из знакомства в Ордене, и сначала они были друг другу товарищами, затем друзьями, затем хорошими друзьями и, наконец, стали лучшими друзьями, а Ремус даже не заметил, как это произошло. Если бы кто-то сказал ему тем давним летним вечером, что эта веселая коллега Кингсли с фиолетовыми волосами, которую он привел на ее самую первую встречу Ордена, однажды будет так много значить для него, он вряд ли бы поверил.

И неудивительно, потому что для стороннего наблюдателя их тандем выглядел просто невероятно. Ремус Люпин, печально известный оборотень, преждевременно стареющий по вине своего недуга, готовящийся переступить рубеж в четыре десятка лет и знаменитый своими сдержанностью, спокойствием и самоконтролем. И Нимфадора Тонкс, мракоборец, метаморфиня, яркая и энергичная, все еще такая молодая и активная, неуклюжая, но профессиональная, добрая и остроумная, вечно меняющаяся, но всегда остающаяся Тонкс, просто Тонкс глубоко внутри. Прекрасная, восхитительная молодая женщина, чья решимость дружить с ним до сих пор изумляла его.

Ремус тихо вздохнул. Он никогда не понимал, что она находила в его компании. Как ему могло так повезти, что он нашел друга, без которого больше не мыслил жизни?

Хотя ему едва не пришлось.

С холодком в сердце он вспомнил ее бледное лицо, обмякшее тело, ее теплую кровь, стекающую по его пальцам, пока он цеплялся за нее — собственнически, стараясь защитить — в окружении пожирателей смерти. В той ужасной ситуации у него почти не было времени на то, чтобы представить, что случится, если она не выживет, но, к счастью, этого не произошло на самом деле. Его разум и чувства содрогались от осознания той пустоты, что появлялась внутри него при одной только мысли о том, что она могла умереть на обратном пути в школу. Облегчение, испытываемое им во время разговора с ней следующим утром в больничном крыле, было ни с чем не сравнимо…

Облегчение. Вот и все, что это было. Облегчение.

Она была его другом.

Его пальцы сжались на подлокотниках кресла. В любом случае, это неважно. Она никогда даже не взглянет на него иначе, чем на друга.

Да вот только это неправда. Уже неправда. Ты видел, как она смотрела на тебя тем утром. И ты знаешь, что она хотела сказать тебе этой ночью…

Нет.

Прекрати.

Это просто абсурдно. Даже если в результате какого-то страшного стечения обстоятельств она решится рассказать ему… о своих чувствах, он не намерен позволять этому случиться. Это было бы несправедливо по отношению к ней — навязываться ей, только начинающей жить, вторгаться в ее яркий мир человеку, выглядящему и чувствующему себя гораздо старше своих лет в результате болезни и полной горьких потерь жизни. Какое право он имел тянуть ее ко дну за собой? Какое право он имел омрачать ее будущее шрамами своего прошлого?

«Я ничего не могу с этим поделать. Не смог бы. Я не имею на это права.

Она заслуживает кого-то лучшего, чем я.

Даже если я…»

Ремус замер. Его взгляд остановился на лице спящей Тонкс.

Нет. О нет. Не думай об этом. Не думай.

Друг. Она твой друг. Ничего больше. И другом она и останется.

Ты не можешь позволить ей быть кем-то большим.

Не думай. Не думай. Не думай, что ты можешь…

Ее глаза, такие темные и бездонные, полные радости, света, самой ее сущности. Ее голос, смех и шутки, удовольствие, испытываемое от простого общения между ними — все эти воспоминания и чувства вдруг выплеснулись из берегов, превосходя все ожидания. Боль, которую он ощутил, осознав, что она может быть потеряна для него навсегда…

«Я люблю ее.

Ох Мерлин, я подумал это».

Ремус закрыл глаза. Каким идиотом он был.

Он чувствовал это уже так давно. И так же давно прятался от признания, бежал от него, даже подсознательно боролся с ним — делал все возможное, чтобы не признаваться себе в том, что подспудно уже и так знал. Само слово «друг» было своего рода баррикадой, воздвигнутой им, и он прятался за ней, потому что знал, что стоит только выглянуть из-за нее, и он потерян.

Но он выглянул. И теперь знал. Он смотрел на ее безмятежное лицо, а страшные слова все крепли в пустоте его разума. Он не мог бороться с ними дальше.

Отрицание было лучше. В отрицании у него была ее дружба, дружба, которая притупляла острую боль. Но теперь их дружба была запятнана, потому что он знал, что не мог позволить этим чувствам всплыть на поверхность.

Она заслуживала лучшего. Она нуждалась в лучшем. Да, он любил ее. И именно поэтому знал, что никогда, никогда не сможет повести себя настолько эгоистично, чтобы испортить ей жизнь, пойдя на поводу у этих чувств.

До сего момента ее дружбы было достаточно. Так оно и останется. Он никогда не скажет ей, не позволит осознать, что он…

— У меня что-то с лицом?

Ремус подпрыгнул на месте от неожиданности, обнаружив, что смотрит в темные и очень даже открытые глаза Тонкс. Она сонно ему улыбалась.

Взволнованно он постарался побыстрее подавить все эти личные и полные эмоций мысли, в которые позволил себе погрузиться.

— Что, прости? — выдохнул он наконец.

— Мое лицо? — повторила Тонкс, убирая с глаз растрепанные волосы. Потянувшись, она села. — Ты пялился на меня минут пять, не меньше. Я чувствовала это.

— Я… — Ремус отчаянно боролся с приливающей к лицу краской. — Прости, Тонкс, я просто размышлял над тем, стоит ли уже тебя будить, и, должно быть, задумался над… чем-то. — Он глубоко вздохнул. — Я не хотел пялиться.

Тонкс рассмеялась.

— Вот же, — сказала она весело. — А я-то уже размечталась, что ты был пленен моей неземной красотой.

О боги. Вот теперь он точно покраснел; он чувствовал, как краска заливает его лицо, как морская волна — песок. В отчаянной попытке укрыться он вскочил с кресла и обошел стол. Сжав кулаки и заклиная свой голос звучать спокойно, он сказал:

— Служащие скоро проснутся. — Слова натыкались друг на друга, спеша вырваться на свободу. — Так что нам стоит подготовиться…

— Ремус?

Тон ее голоса заставил его обернуться. Он не смог одурачить ее.

«Она знает меня слишком хорошо. Мне не следовало позволять ей…»

— Что с твоим лицом? — мягко спросила Тонкс. Она уже поднялась на ноги и стояла рядом со столом; ее мантия была измята, а на лице застыло выражение недоумения и тревоги. Взгляд ее глаз будто бы буравил его, пугая своей интенсивностью, что-то ища и словно бы умоляя.

«Нет. Я не могу. Пожалуйста, я не могу».

Отрицание сослужило ему неплохую службу в прошлом. Пришло время снова воспользоваться им.

— А что с ним? — спросил он и слабо улыбнулся. — Это просто мое лицо — такое же, как и всегда.

— Я серьезно, — возразила она, и его улыбка исчезла. — Да, это твое лицо, Ремус, и я знаю его достаточно хорошо, чтобы понять, что что-то случилось.

Ремус покачал головой.

— Да все нормально.

— Это неправда. — Она приближалась к нему, медленно сокращая дистанцию. — Я пошутила, как и обычно. И ты повел себя совершенно нетипично. Почему?

— Я задумался, и ты напугала меня своим вопросом. Вот и все.

— Вовсе нет. — Он уперся спиной в дверь, и Тонкс остановилась в каких-то нескольких сантиметрах от него. Склонив голову набок, она продолжила вглядываться в его лицо. Ее губы сжались. — Ремус, что случилось?

— Я…

— Почему ты так на меня смотрел?

— Тонкс…

— Почему покраснел?

— Это неважно.

Теперь она качала головой.

— Ты никогда так не реагировал на меня, Ремус, никогда. Ты краснел только в присутствии Фелиц…

Она умолкла, не договорив. Что-то зажглось в ее глазах.

Надежда. Искра надежды. Надежды и…

«Не чувствуй этого. Не надейся, пожалуйста, не надейся. Ты встретишь кого-то лучшего. Должна встретить кого-то намного лучше…»

— Ремус? — прошептала она.

Он пытался покачать головой.

— Тонкс…

Она была так близко, так близко. Десять сантиметров, пять, два… Ее тело прижалось к его, и она положила ладони ему на грудь. Ее дыхание касалось его щек, его губ. Он почувствовал, что склоняет голову, ощутил, как она подалась вперед в ответ, и на какое-то мгновение ее глаза затмили для него весь мир. А затем они закрылись.

Ох Мерлин, она…

Их дыхание смешалось. Ее губы коснулись его — такие теплые, такие мягкие…

Нет!

Паника — яростная паника — завладела им на секунду. И в эту секунду он разорвал контакт и отвернул голову.

Он услышал, как она резко втянула воздух, почувствовал, как ее пальцы сжали материю мантии на его груди. А затем она отстранилась, исчезло тепло ее прикосновения, и его место занял холод пустоты. Он рискнул посмотреть на нее и обнаружил на ее лице выражение недоверия и обиды. Внезапно волны ощущаемых ею потрясения и боли обрушились на него, как прибой на скалы. Ее глаза жгли огнем.

— Ремус? — снова прошептала она, но теперь ее голос звучал надтреснуто.

Он мог думать только о том, как изгнать из ее глаз сквозящую в них обиду. Он ухватился за первое же оправдание.

— Это… Тонкс, сейчас не время, — дрожащим голосом произнес он, отступая от двери. — Мы застряли посреди Института бешенства; кто угодно может войти в любую минуту…

— Это оправдание, и ты знаешь это, — резко сказала она, отметая его неуверенное объяснение. — Что такое, Ремус? — Ее губы дрожали, но он не был уверен, от ярости ли или от печали. — Ты знаешь, что я чувствую к тебе, — произнесла она тихим, полным эмоций голосом. — Я не знаю, как донести это до тебя еще яснее! Разве что взять за грудки и прокричать это тебе в лицо. И если случившееся только что что-то и открыло мне, так это то, что и ты чувствуешь то же самое. Так какого черта ты отстранился?

— Мне не следовало… Это было глупо…

— Прекрати! — рявкнула она. — Ремус Люпин, если ты посмеешь отрицать…

Ремус стиснул зубы.

— Это просто смешно…

— Ах смешно? Так, может, тебе стоит перестать строить из себя клоуна! Почему ты отстранился?

— Сейчас не время…

— Почему ты отстранился?

— Мне не следовало…

— Почему ты отстранился?

— Это неправильно…

— Скажи мне правду!

— Я не могу!

Эхо его последних слов потонуло в тишине. Со вздымающейся грудью Ремус смотрел на растрепанную разъяренную женщину, глядящую на него в ответ. Внезапно он ощутил себя таким старым и уставшим, как никогда прежде.

— Я не могу, — мягко повторил он, и в его голос вкралась мольба. — И сейчас не время.

— А мне кажется, время вполне подходящее, — дрожащим голосом сказала она.

Ремус покачал головой.

— Тонкс…

Она задрожала, глядя в его глаза.

— Я люблю тебя, Ремус, — просто сказала она. — А ты любишь меня?

Он смотрел на нее, а она — на него.

Тишина сводила с ума.

«Я не могу этого произнести. Как можно? Как я могу так с ней поступить? Как я могу быть таким эгоистом?

Я не могу.

Или?..»

Он приоткрыл рот, но что собирался сказать, и сам не знал.

Ему не суждено было выяснить ответ на этот вопрос, потому что в этот момент он услышал…

Свист. Кто-то насвистывал.

Кто-то за дверью.

Тишина оказалась нарушена, момент упущен.

Тонкс бросилась к сложенной на полу мантии и, встряхнув ее, накрыла их обоих. Они прижались спинами к стене, и, сжимая в руке палочку, Ремус заметил вспышку голубого пламени вокруг полотна двери.

Затем дверь открылась, и в кабинет вошла Симона.

Не теряя ни секунды, Тонкс и Ремус тихо-тихо вышли наружу.

Молча они поспешили по коридору, даже не глядя друг на друга вошли в кабинет Фелиции, добрались до ее стола и вместе схватили сферу портала. Тонкс трижды коснулась ее палочкой.

Раз, два, три.

И вот они уже оказались на заднем дворе «Трех метел». Бледный свет поднимающегося солнца освещал небо над горами. Вдалеке слышались голоса.

— Держи.

Что-то твердое и холодное вжалось в ладонь Ремуса, и он посмотрел вниз.

Это была колба с оборотным зельем.

Он глянул на Тонкс, но она отвела глаза.

— Лучше отнеси это Снейпу, — мягко сказала она. — А я отправлюсь на площадь Гриммо, чтобы рассказать обо всем Кингсли и Грюму. — На мгновение она посмотрела ему в лицо, но затем снова опустила взгляд. Она не улыбалась. — Увидимся.

А потом, все еще держа сферу портала, она выскользнула из-под мантии, повернулась на месте и пропала.

Какое-то время Ремус смотрел туда, где мгновение назад стояла женщина, которую, как теперь знал, он любил. Он вздохнул.

Он понимал, слишком хорошо понимал, что их отношения изменились навсегда.