Я не Поттер! Часть 2 | Магия освобождает (джен)

— Антонин?

Пришлось пару минут подождать, любуясь причудливыми тенями за окном. Ветки деревьев так и норовили проникнуть в комнату, тихо шурша листьями.

— Что?

— Не спишь?

— В баре был.

— С маглами?

— Ну, не с твоей дремлющей совестью. Ты ж меня к ним приставил!

— Ладно, у меня к тебе вопрос. Можно?

— Если не на латыни, то можно.

— Кто мать Серафима?

— Давай лучше о латыни, уговорил.

— Могу устроить расследование и всё равно узнаю. Барти расспрошу — вы с ним в те годы не расставались, он в красках расскажет.

— Заманчивое предложение...

— Это я здесь с вашими отпрысками ваше дерьмо разгребаю, не забывай!

— Ладно! Габриэль Делакур.

— Был бы у меня список из тысячи имён — этого бы там не было. Можно спросить — как?!

— После твоей смерти нас тасовали как-то хаотично, ты очень много вакансий собой закрывал. Меня направили во Францию — там организовывался орден грязнокровок, отец семейства их поначалу финансировал. Передо мной поставили задачу утилизировать подобных идиотов и отобрать у них имущество. Обычная, очень скучная работа, сам знаешь. Ну, она пришла ко мне сама, своими ногами, очаровывать и спасать родственников. Скажу честно, в ней от вейлы больше, чем у сестры. Всё отлично получилось, только она почему-то не совсем понимала, что за таким очарованием следует.

— Так это разовая...

— Нет же! Габриэль была взрослой женщиной, и наши отношения продлились пару месяцев, Гарри. Меньше фантазируй, тебе ещё рано. А после, скажем так, я очнулся. Какого тебе вообще нужна эта информация? Хранилище Серафима существует в казначействе с зимы и ломится от галеонов, мои там уже не поместятся, хоть трамбуй. Том постарался. У мальчишки всё должно быть хорошо, разве нет?

— У него уже никогда ничего не будет хорошо — он прятался в нише в полу от двух других сквибов, потому что те его били. А потом два года жил один в комнате, когда показал им, что не сквиб.

— Двух других?!

— В документах было написано, что он сквиб.

— Это жестоко, даже по моим меркам.

— Тебе мстила?

— А кому ж...

— Его поэтому и не забрали в семью.

— Какой он вообще?

— Взрослый, осторожный, а ещё добрый, но только к своим, к другим будет очень... жесток.

— Добрый и жестокий? Псих, что ли?

— Ну, не совсем обычный. Но от младшенькой святейшего семейства я тоже не ожидал.

— Добрые — это те, кого мы ещё не увидели злыми? Помнишь, Гарри?

— Это самая длинная мысль Амикуса, произнесённая автором вслух...

— Две пинты опрокинул, и как только выговорил?

Гарри засмеялся, вспомнив большого и весёлого друга, но тут же покосился на сопящих детей.

— Его дочь мне не нравится, Антонин.

— Я даже знаю — почему.

— Ой, да ладно тебе, не поэтому!

— Гарри, у тебя пунктик на детстве? Кончай с этим, пару лет осталось подождать — и все силы твои. Говорю — знаю почему, потому что про Флору ходили странные слухи. Своими глазами видел её в Париже сразу после твоей смерти. Гестия, вроде бы, с ней поссорилась перед тем, как та погибла, но всё мутно.

— Доказательства?

— Никаких!

— Ладно, сам поищу.

— Так объясни мне всё же — зачем тебе имя матери понадобилось?

— Серафим представляет, как режет ей горло.

— Злится?

— Просто планирует перерезать горло! Ножом! Я что, на латыни писал?!

— Непохоже на тебя — о таком волноваться.

— А я вот волновался. Думал, может, она рядом где ходит? Зачем мне дополнительные проблемы в виде твоего обезумевшего сына? Да и жизнь в Мунго, знаешь ли, вовсе не сахар... Джинни забыл?

— Извини, сразу не понял. Может, всё же познакомишь нас?

— Он уже очень взрослый, только выглядит маленьким. Зачем?

— Захотелось.

— Знаю тебя, ещё сто раз передумаешь. Кстати, я ему только что поклялся жизнью защищать нашу с ним дружбу. Как тебе мои будни?

— Это я тебе сегодня остался должен в тысячный раз? Каков хитрец!

— Ага, я такой...

Заулыбавшись, Гарри понял, что пора прощаться.

— Ты только вверни как-то в разговоре, что я не знал, что он вообще существует.

— За своё горло переживаешь?

— Очень смешно.

— Ладно, скажу, только ему плевать на тебя. Он записи простить не может. Она словно ударила его напоследок, понимаешь?

— Понимаю.

— Спокойной ночи, Антонин.

— До встречи, Гарри...

Их взаимодействие с Антонином — самым верным и таинственным соратником Тома — всегда было на расстоянии вытянутой руки, с редкими исключениями. Мужчина словно хранил в себе тайны друга молодости, а на них смотрел, как на неотвратимое течение времени. В его же теле Тёмный Лорд время затормозил, будто жизни не смыслил без того, кто понял его когда-то давно едва ли не первым, и отстранённость самого старшего из них была всем понятна.

Тем не менее в последние годы перед гибелью Гарри сблизился с выносливым и сильным духом мужчиной, почти неприметным, но таким важным звеном в цепочке событий становления Тома, и даже напрашивался на задания, в которых они могли быть полезны вдвоём. Сейчас, захлопнув книгу, он чувствовал, как лёгкая улыбка растягивает губы, и казалось, что прошлое дотягивается до него не только тенями, но и чем-то хорошим.

— С кем это ты смеялся?

Гарри впервые в жизни не заметил приближения к себе живого существа, по всей видимости, потому, что существо было больше похоже на нечто среднее между Смертью и Медузой Горгоной. А в свете луны внешность Кайла, в теле которого кривым было почти всё, уже не внешность, а орудие пыток. Как вообще можно быть таким жутким и при этом живым?!

— А-а-а-а! — заорал он, схватившись за грудь. — Ну ты и страшный! Не подкрадывайся больше так, хорошо?!

Финниган завертелся на кровати, скинул с себя одеяло, но не проснулся. Пока все смотрели на ирландца, Гарри ещё не понял, как сильно обидел брата. Но когда тот вновь обернулся к нему, то слёзы уже не просто появились, а катились по щекам градом. Плакал и тот глаз, который не открывался полностью и был прикрыт пеленой, что делало его слова вполне правдивыми, но от этого не менее обидными — скорее наоборот.

— Знаю я, что страшный, мне не обидно... — всхлипнул ребёнок и похромал обратно к кровати.

В сердце Гарри словно форточку открыли, и туда с ветром проникли незнакомые ему чувства — он не хотел обижать Кайла, пусть и знал его пару дней. Мальчишка вообще ничем не заслужил обидных слов. Он лишь хотел дружить с Лестрейнджем, и даже Салазар не знает, почему.

— Кайл, ты чего? — он вскочил с кровати. — Не обижайся!

Мальчишка лёг на кровать и укрылся одеялом с головой. Оно подрагивало, выдавая горькие рыдания того, кто под ним. Гарри попытался его стянуть, но ничего не вышло, а потому просто присел рядом.

— С другом я смеялся, Кайл, — сказал он тихо. — Тебе тоже стоит его... поискать. Хочешь, я сделаю тебе пишущую тетрадь?

— Нет!

— А я всё равно сделаю... — вздохнул Гарри. — Кого в неё вписать?

После паузы мальчишка хриплым от рыданий голосом ответил:

— Тебя...

— Хорошо, договорились, — согласился он. — И я не хотел тебя обидеть, правда. Просто ляпнул, не подумав.

Гарри, пока его никто не видел, покачал головой в ужасе, не понимая, когда успел завоевать такое доверие — ведь даже не старался. Это что, магия? Не мог же он ему понравиться просто так? Или в мире существует не только сила крови, но и более тонких материй?

Когда мальчишка снова заснул, и благословенная тишина вступила в свои права, он чертыхнулся, встал с кровати и подошёл к ирландцу. Тот, ничем не прикрытый, уже успел окоченеть под открытым окном. Незаметным движением палочки вернув одеяло на место и увидев, с каким блаженством мальчишка натягивает его на себя, Гарри закрыл глаза.

Судьба повторяется, без сомнений, но её новые персонажи настолько непредсказуемы, что вполне способны изменить ход событий. А самое ошеломительное открытие для него на сегодня — один из этих персонажей он сам.

* * *

Сегодня Северус потерпел очередную неудачу в попытке проникнуть в палату Гермионы Грейнджер. Обычная комната для маглорожденных была превращена в неприступную крепость, куда не мог войти никто, кроме единственного колдомедика. Не того, что в штате больницы, а приближённого работника Министерства.

Почему такие меры безопасности вообще понадобились, Корбан не смог бы объяснить никому, потому что и сам понятия не имел. Но старик не зря годами работал на должности, где его главной обязанностью была подозрительность. Само происшествие с маглорожденной матерью той, кого пригласили в летнюю школу, стало для него занимательной загадкой. И чтобы найти к ней разгадку — а именно того, кто применил к Грейнджер магию, — он скрыл женщину под десятью замками и приставил охрану. На всякий случай, чтобы ключ к этой тайне у него не украли.

Только он не понимал, что, как бы велико ни было желание Северуса узнать имя человека, приходившего к Гермионе незадолго до смерти Гарри и чьё имя так тщательно скрывали, он бы никогда не причинил ей такого сильного физического вреда. К ней никто не применял магию — он просто не успел.

Северус подготовил защитное заклятие, чтобы обезопасить её сознание хотя бы на полминуты, но совершил огромную ошибку, недооценив врага. Магия почуяла само намерение задать вопрос — и просто сожгла её изнутри у него на глазах. Река крови хлынула сначала на стол, а когда Гермиона упала — на пол.

Крик безумной боли, для описания которой даже слов не придумали, до сих пор стоит у него в ушах. Стоит только подумать о нем — и ладони начинали потеть, а сердце бешено стучать, словно спрятанная совесть из закоулков сознания.

Услышав топот детских ног на втором этаже — он сбежал, будто трус, не готовый больше ничего предпринимать и рисковать собственной жизнью. А после долго пытался отдышаться за каким-то толстым деревом дальше по улице. Он успел увидеть спешащих Люпина и Гиббона и понял, что аппарировать стоит не просто с другой улицы, а другого района. Так, не оставив следов, он вернулся домой и принялся судорожно очищать одежду и руки от крови. А после в каком-то нервном припадке отмывал их еще обычным мылом и водой, чуть не сдирая мочалкой покрасневшую кожу.

Грейнджер узнала его, когда он постучал в дверь. Она была ему не рада, но понимала, что захлопнутая перед носом дверь не спасёт её от визита. Поэтому пригласила его на кухню, и они даже успели начать вполне светскую беседу. Он помнил её ироничную улыбку, полную недоверия, и белую одежду, а ещё — как она стала красной.

Сила тёмного заклятия была завязана не на случайно вписанной в историю Гестии, а на ней. Она знала, кто мог убить Гарри. А значит, мог пойти против Темного Лорда, быть шпионом и просто стать разгадкой для множества тайн.

Осталась ли в её голове хотя бы тень воспоминаний о тех событиях или о его визите — это то, что не давало Северусу спать ночами.

Цинния же, в отличие от отца, спала сутками, изредка угукая в колыбели, и обвинить в бессоннице дочь не выходило. Сын засыпал моментально, не просыпался до утра и днём пропадал во дворе с соседской ребятнёй. Аллекто молча решала бытовые проблемы их дома. Противная Хельга переместилась в дом на холме вместе с Кайлом и Амалией. А жена по какой-то причине всё чаще появлялась дома именно в его отсутствие.

Никто не мешал ему жить в тишине и спокойствии, но, просыпаясь утром после короткого, мучительного сна, директор Хогвартса слышал в своей голове встревоженный голос разума, не умолкающий ни на минуту. Он без устали твердил одно: всё это скоро закончится…

Выйдя из камина с ворохом папок и бумаг — даже летом в Хогвартсе работы у него хватало, — Северус услышал знакомые звуки с верхнего этажа.

— Гестия? — окликнул он.

— Да, я сейчас! — раздался голос жены.

Не дожидаясь, пока она спустится, Северус сам поднялся наверх. Звуки доносились из комнаты Кайла. Открыв дверь, он увидел сына, укутанного в одеяла посреди душного июньского вечера. Тот, бледный, но улыбающийся, поднял на него взгляд.

— Что случилось? — Северус обратился сразу ко всем присутствующим.

Пока Гестия поила старшего ребенка зельем с ложки, вместо неё ехидно ответил младший:

— Одноглазый продержался всего две недели. Сдался, бедняжка...

— Один, выйди отсюда немедленно! — рявкнула мать.

Северус отошёл в сторону, пропуская сына, который, хихикнув, быстро ретировался в коридор.

— Попросить Аллекто оставить Циннию на ночь? — спросил он, обращаясь к жене.

Гестия только кивнула, убирая белоснежные волосы, чтобы поцеловать лоб Кайла.

Через полчаса, уставшая, но переодетая в домашнее платье, она вошла в столовую, где её ждал Северус. Он уже сидел за столом, жестом пригласив её присесть.

— Наконец-то снизойдёшь до меня? — его голос звучал строго.

— Северус… — устало протянула она. — Только не начинай.

— Две недели ты пробиралась сюда только в моё отсутствие, — едва сдерживая раздражение, произнёс он, поставив чашку на стол чуть громче, чем следовало. — Позволь уж мне решать, начинать или заканчивать.

Гестия тяжело опустилась на стул, сложив руки перед собой. Её взгляд был прямым, но усталым.

— Надо было не слушать тебя и оставить Кайла дома.

— И что, дома он болеет меньше? — Северус прищурился. — Что с ним сейчас?

Гестия пожала плечами, признавая собственное бессилие.

— Не знаю. Похоже на кишечный грипп.

— Так почему же тогда ты злишься... на меня?

Она молчала несколько секунд, глядя поверх головы мужа, прежде чем ответить:

— С ним даже Люпин не спорит и не ругается. Он просто обходит его стороной…

— Кого? — Северус нахмурился. — Кайла? Это не удивительно, учитывая обстоятельства.

Её взгляд стал жёстче, а голос вдруг сорвался на крик:

— Нет! Твоего другого «плохого» сына — Гарольда Снейпа! Ты его помнишь?!

— Тише! — зашипел он, быстро доставая палочку и накладывая заклинание тишины на комнату. — Не кричи…

Её дыхание стало частым — она злилась.

— Почему ты не сказал, кто он такой? Столько слов наговорил, ненужных, а имя так и не произнёс!

— Гестия, я не хотел, чтобы ты выдала себя особым к нему отношением… — прошептал он. — Ради твоей безопасности.

— Гарольд Лестрейндж и без того смотрит на меня по-особенному. Всё-таки твой сын.

— Он должен быть ещё ребёнком. И он теперь не мой сын, а Беллы и Рудольфуса… — поспешно возразил Северус, скорее убеждая себя, чем её. — В нём только его дух.

— Какой ещё дух, Северус? — с сарказмом выкрикнула она. — Рождественский?! Это твой ребёнок, просто в другом теле!

— Ты ошибаешься, Гестия…

Она вскочила, впившись взглядом в потолок, и сдавленно взвыла:

— Он взрослый! Он с Гиббоном шушукается по углам, а с Люпином переглядывается так, словно оборотень боится быть съеденным… — её голос дрожал от злости. — И он живёт с Кайлом в одной комнате! Это было бы не страшно, если бы мой сын не слушался Лестрейнджа с первого слова. А знаешь, сколько я к этому шла? Всю его жизнь! И даже до конца не вышло. А Гарри только бровь поднимает — и всё, Кайл будто ручной!

— Похоже… на моего Гарри, — выдавил Северус, холодея от её слов. — И на Кайла тоже.

— На Кайла? — Гестия замерла. — О чём ты?

— С ним никто не хочет дружить, — сухо произнёс он. — Твоими стараниями. А к таким детям легко подобрать ключ.

Гестия сглотнула, её пальцы вцепились в край скатерти, едва заметно потянув её на себя.

— Ты сам бросил меня, когда узнал, зачем нас свела Флора. Помнишь, дорогой?! — её голос дрожал от ярости.

— Но я никогда не просил тебя избавляться от моего ребёнка, Гестия… — Северус опустил взгляд. — Ты сама его покалечила ещё в утробе, а теперь любишь сильнее Одина. Думаешь, это делает тебя хорошей матерью?

— Да как ты смеешь… — прохрипела она, словно её душили собственные эмоции. — Ты клялся, что никогда не вспомнишь об этом, если я вернусь и прощу тебя!

— Я не знал, что ты станешь считать меня плохим отцом. Иначе бы не клялся, — в голосе Северуса зазвучал металл. — Да, я пожертвовал жизнью Гарри ради возрождения милорда. Но только потому, что к тому моменту моя любовь к нему умерла. Такого невозможно было любить. Невозможно!

Он встал и осторожно протянул руку, пытаясь коснуться её щеки, но Гестия своенравно тряхнула головой, уклоняясь от его прикосновения.

— Чего ты от меня хочешь? — в отчаянии спросил Северус. — Я люблю тебя, люблю Кайла, но мне больно за Одина. Что ты с ним делаешь? Он же умный и добрый мальчик… он всё понимает…

— Ты не любишь Кайла, — прошептала Гестия. — Совсем, Северус. У него с Лестрейнджем отношения лучше, чем с тобой.

Казалось, за столом вместе с ними сидело их прошлое — тёмное, грязное, неприятное. Они давно пережили его, вдвоём, но его тайны всё равно тянули на дно. Гестия прикусила губу, зажмурилась, а затем сотряслась в молчаливых рыданиях. Северус же сидел неподвижно, охваченный ужасом. Он понимал: у Гарри всё равно остаётся больше шансов первым уничтожить их семью.

Оба знали — они ещё не расплатились за свои ошибки. Пока что им лишь выставили счёт.

Черноволосый мужчина вспоминал так похожего на него самого старшего сына, и не смог справиться с уже якобы пережитым потрясением от того, куда его завело то отцовство и воплощенные мечты. Возможно, предупреди он Гарри, что думает о смертельной опасности от высвобождения крестража, обмани он его, то тьма в нем не расправила бы крылья, не стала бескрайней…

— Гестия?

— Ну что ещё?! — её голос всё ещё дрожал от злости.

— Как Гарри себя... выдаёт?

Она всхлипнула, подняв на мужа покрасневшие от слёз глаза.

— Он и не скрывается, чтобы выдавать себя, — устало ответила она. — Недавно подмигнул Невиллу прямо в коридоре, словно насмехаясь. А детям рассказывал пророчество милорда, говорил о могилах, что остались после него. Кайл слушал с восторгом.

— И что ещё? — Северус нахмурился, опасение в его глазах стало почти осязаемым.

— На дуэлях магия твоей внучки даже не касается его. Лучи исчезают, едва подлетая.

— Мерида? — переспросил он, произнеся имя словно бы через силу.

— Она сама предложила равные условия, чтобы мальчики и девочки соревновались вместе, — Гестия покачала головой. — А теперь выходит из зала последней, расстроенная. Такая милая девочка, как солнце…

— Родная дочь Гарри? — Северус недоверчиво приподнял бровь. — Чтобы это понять, нужно дождаться, пока она вырастет.

В следующий момент в его сторону полетел фарфоровый молочник. Северус едва успел отбить его заклинанием.

— Все тебе плохие, да? — шипела Гестия, угрожающе размахивая уже соусником и гоняя мужа вокруг стола. — Один ты хороший, правильно я понимаю?!

Соусник, наполненный сливовым соусом, в итоге всё же полетел в мужа. Северус увернулся, даже не используя палочку, но заметил, как капли тёмной жидкости разлетелись по скатерти.

— Гестия, ты должна понять...

— Замолчи! — взвизгнула она, глядя на него так, будто он был виноват во всём, что случилось в их жизни.

Чашка, брошенная в том же направлении, перелетела дальше, чем планировалось, и со звоном разбила зеркало у окна. Осколки посыпались на пол. В этот момент Гестия ошеломлённо посмотрела на свою руку — на белой коже выступили чёрные потёки густой, тягучей жидкости, похожей на застывающую кровь.

— Северус... — она поднесла руку ближе к свету канделябра. — Что это?!

Муж побледнел и медленно повернул голову в сторону двери, словно боялся увидеть что-то страшное.

— Тёмное... очень тёмное заклинание, ломающее всё, что могло быть сокрыто...

Внезапно Северус резко шагнул вперёд, и дверь с силой распахнулась.

В проёме стоял их старший сын — босой, в пижаме, с тетрадью в руках.

— Что ты... слышал? — хрипло спросил Северус, глядя на него с ужасом. — Кайл?

Лицо ребенка исказилось гримасой, в которой смешались отвращение, обида и холодный гнев. Маленькие плечи, обычно сутулые от физической слабости, вдруг расправились, будто услышанное стало щитом, за которым он укроется. Стиснув зубы, он смотрел прямо перед собой, мимо родителей, словно их уже не существовало.

— Спать хочу… — тихо сказал он. — Поздно уже, а вы кричите тут.

Он сделал неуверенный шаг назад, и более короткая нога дрогнула. Едва удержав равновесие, Кайл вовремя схватился за косяк двери.

Когда его шаркающие шаги затихли на втором этаже, родители, наконец, пришли в себя. И поняли уловку.

Гестия вцепилась в лицо дрожащими пальцами, словно пытаясь содрать с себя кожу, и простонала:

— Сотри ему память, сотри, сотри…

Северус рванул за сыном, но тот, несмотря на хромоту, успел скрыться в своей комнате.

Тишина длилась считаные секунды.

А потом раздался крик.

Не детский плач. Не рыдания.

А крик такой боли, будто мальчика пытали раскалённым железом.

Но Северус знал: физическая мука была бы куда милосерднее той пытки, что причиняли слова, недавно произнесённые вслух.

Отец метался у двери, безуспешно пытаясь открыть её всеми заклинаниями, какие только приходили в голову. Пальцы дрожали, мысли путались. Даже идея спалить дверь адским огнём показалась разумной.

Когда осознание собственного бессилия нахлынуло с головой, он истерично рассмеялся, а затем опустился на пол и уставился в замочную скважину.

— Кайл? Кто по ту сторону? — голос Северуса хрипел от напряжения. — Кто с тобой в тетради? Он пишет тебе заклинания?

Из-за двери раздался холодный голос, равнодушный и отстранённый.

— Я всё слышал. У меня больше ничего нет, кроме разума. И я не открою.

Северус прикрыл лицо руками. Он узнал этот момент. Момент, когда всё рушится — не шумно, не громко, а с медленным хрустом, как разбивающееся стекло. Даже металлический привкус во рту от страха потери — и тот был знаком. С той лишь разницей, что в прошлый раз он наложил Обливейт, не догадываясь, что сын предпочел не помнить завтраки, а не события из собственной жизни. Сейчас он был готов не щадить память Кайла и очистить её заклинанием посложнее, но пробиться к душе что первого сына, что второго — не мог.

Полчаса уговоров, отчаянные мольбы жены, даже попытка младшего брата Одина поговорить с Кайлом — всё было бесполезно. За дверью ходил взад-вперёд, тяжело дыша, отстранённый и будто чужой человек.

— Это тёмная магия, мальчик мой, — хрипел Северус, прикладывая лоб к двери. — Отпусти её, она вредит тебе прямо сейчас…

— Один, ты здесь? — раздался из комнаты голос Кайла.

Северус ухватился за это, как за спасительную ниточку, и подтолкнул младшего сына к двери.

— Кайл, что случилось? — с тревогой спросил Один, недоумённо оглядываясь на родителей. — Мама и папа сейчас очень странные…

Ответ был резким и режущим, словно лезвие.

— Мама хотела меня убить. Покалечила ещё до рождения. А тебе просто повезло больше. Хотя она и тебя не любит. Ну что, весело?

Вслед за этим раздался истерический визг Гестии.

Северус поднял палочку, словно решая судьбу мгновением.

— Обливейт, — произнёс он, и заклинание, скрутившись в воздухе, ударило в младшего сына.

Один замер и его глаза, полные недоверия, встретились с глазами отца, но памяти о последних словах брата уже не осталось. Мальчик, ничего не сказав, бросился в свою комнату, спасаясь от неведомой угрозы.

Директор выдохнул и повернулся к двери Кайла.

— Это Гарри Лестрейндж, да? — спросил он, не поднимая глаз.

— Тебе виднее, как его зовут, папа, — последовал холодный ответ.

Гестия, упавшая на пол, шептала:

— Всё слышал… всё слышал… абсолютно всё…

— Кайл, ему нельзя доверять, — торопливо начал Северус. — Он пытается быть хорошим, но просто не может...

— Хотя бы пытается! — громко возмутился сын. — Ты поучись у него. С мамой!

Заплаканная Гестия, словно решившись на что-то, подползла к двери в комнату любимого сына и поцарапалась в неё, сдерживая рыдания. Опухшая от слез, с дрожащими пальцами, она была такой несчастной, что Северус попытался хотя бы приобнять её — но женщина скинула с плеч его руку.

— Мы не будем мучить тебя, Кайл, — простонала она. — Не будем терзать твою память. Просто пойми: когда я познакомилась с твоим отцом, меня подвела сестра. Паршивка предала идеалы Тёмного Лорда и втянула меня в авантюру. Но клянусь тебе, я влюбилась! И отвечу за все свои ошибки перед тобой. Даже не стану просить прощения — понимаю, что это бесполезно. Просто открой дверь. Мы тебе не враги. Совсем не враги…

Шаги в комнате стихли. Северус немного отступил назад, закатал рукав рубашки и нацелил палочку на дверь. А Гестия, наконец, услышала первый жалобный всхлип сына. Она осторожно поднялась, стараясь не спугнуть Кайла лишним звуком.

Совсем легко дрогнула дверная ручка — словно с той стороны на неё нерешительно положили руку. Затем она дрогнула сильнее, будто уже захотели нажать, но в следующий миг все надежды рухнули.

— Кайл! — закричал Один изо всех сил, стоя в дверях. — Они врут! Не открывай!

Северус, охваченный яростью, вновь поднял палочку.

— Обливейт!

Заклинание вновь ударило в младшего сына, заставив его покачнуться. Один попятился и закрылся в комнате, а отец её запечатал, но эта попытка исправить ошибки обернулась катастрофой. Белые, как мел, Северус и Гестия поняли, что пути назад больше нет.

Кайл, их сын, больше никогда не забудет того, что услышал. И никогда не простит их лжи. Северус Снейп хорошо знал — слова не лечит время, они превращаются в клеймо, выжженное на душе. К тому же Кайл почти подросток — его клеймо будет глубоким и очень болезненным.

Переглянувшись с мужем, Гестия всё же протянула к нему руку, пытаясь найти опору. Им не хватило доли секунды, чтобы соприкоснуться пальцами — в дверь постучали. Три уверенных удара, не предвещавших беды, но у мужа и жены от этих звуков вздрогнули и забились сердца.

Спуститься и открыть дверь хотела хозяйка уютного дома, но Северус мягко отодвинул её от лестницы и первым направился вниз. Каждый его шаг приближал к прошлому, погребённому под чёрным мрамором. К мальчишке с тонкой костью. К сыну с чёрной душой. К результату его ошибки. К безумному убийце, не способному сдержать в себе зло.

Говорят, что добру нужно открывать дверь, а зло всегда найдёт путь самостоятельно.

Гарри всегда находил дорогу сам. Приходил и забирал то, что ему вдруг понадобилось.

Кто там сейчас — за дверью?

Какой Гарри?

Тот, кто уничтожал города, хотя его не просили? Или тот, кто сидел за одним столом с товарищами и травил нелепые байки? Глубоко вдохнув и стараясь подавить в себе отчаянное желание убить эту бессмертную душу, Северус распахнул дверь.

На пороге стоял мальчишка с чёрными глазами, слишком яркий, слишком похожий сразу на всех Блэков и совершенно непохожий на старого Гарри. Разве что волосы такие же угольно-черные, но не прямые, а достающие плеч легкой волной.

Вытянутый, длинноногий, стройный, он нетерпеливо постукивал носком туфли по крыльцу. В нём не было ничего детского — лишь красивая, почти идеальная оболочка, скрывающая чуждую сущность.

Перед Северусом стоял взрослый, ухмыляясь уголком тонких губ. Улыбка поднималась так высоко, что делала лицо похожим на застывшую маску сатира — насмешливую и пугающую. Ветер подхватывал полы его белоснежной рубашки с кружевными манжетами, надетой небрежно, словно в спешке. Но в каждом его движении чувствовалась продуманная, неслучайная угроза, словно он был хищником, а тот, кто открыл дверь, — добычей.

Гость держал палочку в скрещённых руках — недвусмысленный намёк на то, кто из них двоих будет быстрее.

— Здравствуй, Гарри… — выдавил из себя Северус. — Зайдёшь?

— Даже спрашивать разрешения не буду, — усмехнулся тот. — Заходить мне или нет… п-а-п-а!

Он быстрым шагом прошёл в холл и взглянул снизу вверх, прямо на Гестию, застывшую на первой ступени второго этажа.

— А что так невесело, отец? — спросил он, не отрывая от неё взгляда. — Не рад? Странно… все рады, а ты вдруг не рад.

Помолчав и рассмотрев хозяйку взрослым оценивающим взглядом, почти неприличным, он ухмыльнулся:

— Гестия, а ты не стой там, не бойся. Я ж думал — ты тайна, проблема. А ты просто дура, почти что нормальная. Флора и Орден, значит? И тебя подложила? Ну, хотя бы понятно становится, как вы соединились…

Северус зарычал, сделав попытку шагнуть вперёд в порыве неконтролируемой ярости, но... не смог.

— Ты пока постой, постой... — лениво протянул Гарри, отвечая на его глухое рычание. — К тебе вопросов нет. Ты всё тот же чурбан и заноза. Не больше. Это, конечно, не значит, что я дам тебе спокойно жить, чтоб ты еще на одних похоронах засветился от счастья, но…

На лестнице послышались шаги. Гестия спускалась медленно, даже величественно. Остановившись напротив Гарри, скрестила руки на груди и твёрдо произнесла:

— Я не дура, Гарри. Мы с твоим... старым отцом — семья.

Мальчишка тяжело вздохнул, как человек, которому до смерти наскучили одни и те же оправдания, и устало отвёл взгляд в сторону.

— Знаешь, Гестия, в чём ты всё-таки дура? — тихо проговорил он, будто обращаясь к самой тишине. — Мы тоже когда-то были семьёй. Ужинали у камина. И когда мне было столько же лет, сколько сейчас твоему старшему сыну, я был куда милее него, уж прости. От воспитания и до внешности. Я проводил дни и ночи, помогая ему во всем, от нарезки чертовых червей до возрождения милорда. А жил почти что в хибаре и радовался овсянке. Ничего не помогло, он всё равно согласился с моей смертью. Ты уверена, что хорошо знаешь мужа? Сама же сказала — он Кайла не любит? Подумай…

— Не слушай его, Гестия! — взорвался Северус. — Ты же знаешь, всё было не так!

Еле заметный взгляд украдкой из-под пушистых ресниц, брошенный на мужа, сказал больше тысячи слов — зерно сомнения было посеяно. Северус почувствовал, будто его ударили под дых. Он задышал тяжело, хватая воздух, как рыба, выброшенная из аквариума.

— Ох, какие вы предсказуемые, — фыркнул Гарри и презрительно махнул рукой, будто сметая обоих. — Кайл? Выходи, я жду!

— Он никуда не пойдёт! — встревожилась Гестия, бросившись к лестнице.

— Пойдёт, — усмехнулся Гарри, его голос звучал угрожающе легко. — Мне решать, а не тебе. У тебя муж пользуется доверием милорда только как директор, а не отец. Не знала? А ты попробуй — пожалуйся!

Он рассмеялся, а оглянувшись на взбешенного Северуса — уже просто расхохотался.

— Ты не подымешься? — раздался сверху неуверенный голос Кайла.

— Шутишь? — крикнул Гарри, делая шаг к лестнице. — Я сладко спал и радовался чужому кишечному гриппу, пока ты меня не разбудил! Одевайся живее!

Пока Кайл копошился в спальне, Гарри снова повернулся к Северусу.

— Удивительно, — протянул он задумчиво. — Я ведь умер, а всё равно спасаю твоих детей от тебя. Иронично, не правда ли?

— Мерзавец... — прошептал Северус, не находя других слов.

— Весь в тебя, — невесело усмехнулся Гарри.

Когда Кайл наконец спустился, торопливо застёгивая рубашку, Гарри придирчиво расправил ему воротник.

— Ну что, я спас свою память?

— Спас... — пробормотал Кайл, глядя в пол. — Один еще помог. Только они его два раза шарахнули Обливейтом. Это... это не вредно?

Гарри прикрыл глаза, явно осуждая услышанное, а потом поднял взгляд к потолку.

— Северус, если тебе когда-нибудь захочется завести ещё детей — подумай трижды, хорошо?

Он уже направился к выходу, но вдруг остановился, раздражённо цокнув языком.

— Ладно, где его спальня?

Счастливый, словно ему полмира подарили, Кайл поковылял к лестнице.

Проходя мимо его матери, Гарри тихо прошептал:

— А ты подумай, подумай…

Сделав ещё пару шагов, он махнул палочкой, и Северус с громким стуком вырвался из невидимой клетки.

— Хочешь — можешь пойти с нами, — бросил Гарри.

Разумеется, Северус хотел. Не просто пойти — разорвать Лестрейнджа на части.

Когда они вошли в комнату Одина, отец на мгновение застыл. Его младший сын, сидящий на кровати, снова напомнил ему Гарри Снейпа в детстве. Но размышления тут же улетучились, стоило ему заметить бездумный, пустой взгляд мальчика, устремлённый в одну точку.

Гарри с любопытством подошёл ближе, наклонился, внимательно вглядываясь в его лицо, словно в давно забытое отражение.

— Гестия? — бросил он через плечо. — Нечего сказать?

— Но это же… просто Обливейт! — в изумлении ответила она.

Гарри склонился к самому уху Одина и заорал:

— ОДИН! Ты меня слышишь?!

Громкий вопль заставил всех зажать уши — всех, кроме самого Одина. По его щеке медленно скатилась единственная слезинка.

— Что они с тобой сделали… — прошептал Кайл, садясь рядом и беря брата за руку. — Только калечить и умеют!

— Я всё исправлю! — рявкнул Северус, но Гестия резко обернулась к нему.

— Заткнись, Северус, — прошипела она. — Просто заткнись!

— Заклинание наложено с сильной эмоцией, — спокойно заметил Гарри, коснувшись палочкой лба Одина. — Исправлять до утра будешь.

В следующую секунду мальчик моргнул, будто очнулся ото сна, огляделся и спросил:

— Ты чего одетый? — обратился он к Кайлу. Потом перевёл взгляд на Гарри. — А ты кто?

Кайл не растерялся:

— Внеклассные занятия. Это мой будущий однокурсник.

— Внеклассные? Ночью? — Один фыркнул. — Опять за идиота меня держите!

Младший сын обиделся и забился под одеяло, остальные поспешили покинуть комнату, образовав пробку в дверях. Не торопился только Кайл, стараясь не столкнуться с матерью.

Возле выхода из дома Гестия все же попыталась схватить Кайла за руку, но он ударил её с такой силой, что она вскрикнула от боли. Северус рванул к сыну, но Гарри незаметным движением отправил его в дальний угол комнаты, где тот опрокинул массивную вазу.

На мальчишку смотрели трое взрослых, но он глядел лишь на мать. В его глазах не было детской обиды — только чистая ненависть.

— Думаю, Кайл на каникулах… — начал говорить Гарри.

— Не вернусь! — выкрикнул мальчишка.

— Именно это я и хотел сказать, — кивнул Гарри.

Затем ночной гость еще раз посмотрел на Северуса — его взгляд был холодным, немигающим, как у того, кто слишком много видел и слишком много пережил. На короткое мгновение мужчина представил, как любил подкидывать Гарри к потолку, и как им было тогда весело. Правда, тут же вспомнил, что веселье длилось недолго, а за ним полились реки крови, и прогнал воспоминание прочь.

Мальчишка осуждающе покачал головой, видимо подсмотрев его в голове Северуса, и переступил порог, держа руку Кайла в своей.

Северус с грустью смотрел на сына — изломанного, искалеченного, которому даже колдомедики не обещали долгой жизни. Кайл же в ответ смотрел на него, как на чужого. И этим взглядом разрывал душу отца на куски. Ребенок словно принял важное решение, и в этот миг что-то внутри него умерло. Всем присутствующим казалось, будто они слышат слабый, но отчётливый звук — как невидимая нить, связывающая его с семьёй, разрывается…