Долгая дорога к переправе (джен)

Ночью ей приснился Ван Ю. Странное дело: в первые дни после убийства, когда она молила всех богов вернуть его хотя бы в сновидениях, он не приходил. А три года спустя вдруг вышел из темноты в том самом синем кванбоке⁽¹⁾, в каком Нян впервые увидела будущего короля Корё. «Пёлю нужны новые сапоги, — в голосе любимого звучал мягкий упрек. — Разве ты не видишь, мальчик уже вырос…»

«Наш сын умер», — возражала во сне Ки, удивляясь и своему спокойствию, и неведению Ван Ю, но тот будто не слышал и все твердил про сапоги.

Проснулась Ки с головной болью и знакомой тяжестью на душе. К счастью, Тогон-Тэмур проводил ночь с кем-то из гарема: ее бы наверняка стошнило от одного взгляда на него.

Даму Хен она звать не стала. Зажгла светильник, уселась за туалетный столик перед зеркалом, подарком послов Западного края, и какое-то время сидела, молча созерцая то, что предъявило ей честное стекло: землистого цвета лицо и глаза, полные слез. Хорошо бы сейчас отправиться в храм и провести весь день там, где ее могли бы услышать духи дорогих людей, но, как назло, сегодня состоится Белое шествие, о котором ей уже прожужжали все уши. Вместо молитвы на родном языке придется присутствовать на празднике тех, кто из года в год грабит ее страну и мучит ее народ!

Очень хотелось запустить чем-нибудь в зеркало или расколошматить вазу-другую, но ни к чему давать новую пищу для сплетен. Вместо этого Ки позвонила в серебряный колокольчик. Вошла Хен Дан.

— Хен, давай приводить меня в порядок. Нарисуй на этом, — она указала подбородком на свое отражение, — безоблачную радость и бесконечную любовь к божественному супругу…

Верная Хен отлично умела пользоваться белилами, румянами и сурьмой. Кое-что Ки подправила сама, завершив работу половиной флакона самых пахучих благовоний. В соседней комнате на особых распялках ждали белые одежды, расшитые жемчугом и золотом, но до них очередь дойдет позже. Сначала — завтрак в обществе императора, для этого есть свой наряд, не менее роскошный.

Полностью одетая, с золотыми фениксами в прическе, императрица отослала Хен, вновь оставшись в одиночестве. Сидя перед зеркалом, она улыбнулась — сначала едва-едва, затем чуть шире, так чтобы меж разомкнутых губ блеснули зубы.

— Доброе утро, ваше величество, — Ки склонила голову, следя за тем, чтобы это вышло изящно и непринужденно. — Доброе утро, любимый, — вполголоса, с трепетанием ресниц, — Как дела в гареме? О, я в вас не сомневалась, дорогой супруг, вы истинный тигр среди мужей! — быстрый игривый взгляд, губы призывно полуоткрыты. Миг — и эта маска слетела, оставив просто слой белил и румян на неподвижном лице. Ки вздохнула и заключила:

— Сойдет. Всё, Нян: встала и пошла.

Вернув на лицо легкую улыбку, она вышла из своих покоев — цветущая и победительная властительница Юань.

Снаружи разгорался солнечный день конца зимы. По небу плыло нежное перламутровое сияние, пахло весной, и Ки стало легче. Утро всегда было ее временем, она взбодрилась и, полной грудью вдыхая еще морозный, но уже душистый воздух, улыбнулась вполне искренне — еще и потому, что эта улыбка никому не предназначалась, разве что мирозданию.

В таком настроении она подходила к павильону книг и рукописей, мимо которого вела дорожка к покоям императора. Низкий раскатистый голос, вдруг яростно заругавшийся по-монгольски, настолько был неуместен для этого тихого здания, что императрица невольно заозиралась, ожидая увидеть пьяных стражников или кого-то подобного. Но нет, брань доносилась из книгохранилища: там кого-то проклинали, упрекали в трусости и требовали самоубийства. Затем неизвестный обвинитель перешел на незнакомое Ки наречие, но тона не сбавил. Она бы, возможно, прошла мимо, пожав плечами — иные царедворцы отличались совершенной бесцеремонностью, это даже стало признаком высокого положения при дворе, — но тут сквернослову ответили голосом потише, но твердым, с металлическими нотками. Услышав его, Ки метнулась к павильону и, не раздумывая, ворвалась внутрь.

Один из проходов между стеллажами закрывала грузная мужская фигура в длинном белом дэгэле с широкой золотой каймой по подолу. По всей видимости, какой-то вельможа, прибывший на праздник Цагаан-Сар… Но что он делает в библиотеке и, главное, по какому праву осыпает наставника ругательствами?

— Что здесь происходит?! Кто вы такой?

Мужчина резко обернулся, задев рукавом несколько книг. Они посыпались на пол, громко прошелестев и стукнувшись об пол в наступившей тишине. Что-то в одутловатом смуглом лице с длинными усами показалось Ки знакомым. Черные глаза под набрякшими веками смерили ее с ног до головы сердитым взглядом человека, не привыкшего, чтобы ему в чем-то мешали. Внезапно неудовольствие сменилось ненавистью — такой откровенной, что Ки невольно попятилась, пожалев, что свита по ее приказу дожидалась снаружи.

— У-у, корёсская тварь… — процедил по-китайски владелец белого дэгэла и, широко ступая, вышел, едва не задев ее плечом.

— Ваше величество, умоляю, не наказывайте этого человека, — тихо прозвучало в темноте. — Я сделаю все, чтобы больше он не беспокоил вас.

— Но кто это? — Ки только сейчас разглядела Тал Тала: его черно-лиловое канцлерское одеяние терялось в тени стеллажей.

— Это Маджартай, брат Баяна. Мой отец.

Ну конечно! Лицо Баяна было тоньше, но этот взгляд, особенно когда он явился убивать ее… Вспомнился и сбивчивый рассказ слуги, посланного проследить за Тал Талом в ту кровавую ночь: «Бросили на колени прямо в воротах… в лицо плюнули…»

— Что ему от вас нужно?! Я расслышала что-то насчет трусости и самоубийства…

— По нашим обычаям, убивший родича должен покончить с собой, — казалось, слова даются ему с большим трудом. — Отец проклял меня за то, что я до сих пор не сделал этого.

— Он не вправе распоряжаться вашей жизнью! — Злость и сострадание переполняли ее. — Вы поставлены на свою должность указом императора! Как посмел этот негодяй…

— Прошу вас не говорить так о нем! — перебил ее Тал Тал и добавил со вздохом: — Я заслужил его ненависть… — Дрогнув, его голос тут же стал прежним: — Ваше величество, скоро начнется шествие, нужно отдать последние распоряжения. Еще раз благодарю вас за милосердие к моему отцу. — Он, как обычно, почтительно кивнул и почти выбежал из библиотеки.

Ки долго смотрела ему вслед, хотя дверной проем давно опустел и в него заглядывало только утреннее солнце. Она, да и все во дворце привыкли видеть рядом с Тал Талом Баяна, и как-то забывалось, что он — всего лишь дядя. Любопытно, почему Маджартай отпустил от себя сына? Желал, чтобы тот обзавелся полезными связями при дворе и вообще примелькался императору? Скорее всего. Однако, где сыновья самого Баяна? Уж кому, как не им, следует желать смерти его убийцы! Очень все это странно…

За завтраком императрица была рассеянна и слушала супруга невнимательно. Тот встревожился, решив, что она захворала, ей стоило немалого труда убедить Тогон-Тэмура, что все в порядке. Отделавшись от его опеки под предлогом переодевания к началу праздника, Ки вызвала к себе Пака и поручила потихоньку выяснить, имеются ли у Баяна дети и где они.

Толковому малому не понадобилось много времени, чтобы все разузнать. Доклад о загадочной болезни, унесшей семейство меркита двадцать лет назад, добавил истории тумана: отчего он не женился снова? И почему в его доме поселился именно Тал Тал? Одинокий вдовец; мальчик, едва ли любимый отцом, — любимого не отдали бы туда, где стряслось несчастье; их крепкая взаимная привязанность — полуродственная-полудружеская… Ки все чаще ловила себя на мысли, что непоправимое случилось не в ночь схватки Баяна с ее защитниками, а гораздо раньше: когда даругачи Ляояна и его племянник выкупили из рабства старую знакомую. «У меня не было другого выхода!» — без слов кричала она, но ее слышали только мертвые. А они не отвечают живым.

* * *

Принц Аюширидара опустился на одно колено и произнес громко и отчетливо, как учили:

— Приветствую вас, ваше величество!

Получилось совсем по-взрослому.

— Доброе утро, мой Шинэ Жил, — улыбнулся Тогон-Тэмур и, видя недоумение на детском лице, объяснил: — Так на языке твоих предков зовут внука одного очень важного божества. Этот мальчик начинает каждый новый год, поэтому у него такое имя. Ты уже готов открыть Белое шествие?

— Готов, ваше величество! — отчеканил звонкий голос.

Обнимать его пришлось осторожно, чтобы не поцарапать нежное лицо пластинками нефрита, нашитыми на праздничное императорское одеяние. Как же быстро растет сын! Кажется, еще недавно проще было взять его на руки, чем обнять, потому что приходилось приседать на корточки… Аюширидара вскинул на отца глаза, горящие восторгом и благодарностью.

«Моим наследником будет только он», — неожиданно решил про себя император. Да, пыльные старики-законники твердят ему, что полукровка не может продолжать династию, следует взять еще одну супругу, непременно из рода унгират… В ад Фэньду их вместе со всеми советами! У него уже были две высокородные супруги — обе с сердцами змей и повадками шакалов. Страшно представить, кого бы они родили ему…

— Ну, ступай. Я буду с нетерпением ждать твоего выезда.

Когда более или менее долго находишься на вершине власти, перестаешь замечать кого-либо кроме тех, кто имеет значение для тебя лично. В павильоне, где состоялась встреча императора с наследником, толпилась уйма придворных, многие перешептывались, особенно в задних рядах, так что в зале стоял негромки гул, точно в улье. Но император не слышал его; он и не видел ничего кроме невысокой фигурки в горностаевой шапочке и струящемся белом плаще.

Протяжный клич «Ее величество императрица!» застал наследника уже в дверях. Мальчик почтительно отшагнул в сторону, пропуская мать, уже сменившую повседневные одежды на праздничные. Она улыбнулась и остановилась.

…Тогон-Тэмур проживет не очень долго, печалей и радостей в его жизни окажется поровну, но самым прекрасным воспоминанием для него навсегда останется это: любимая женщина, одетая в свет, протягивает руки к их сыну, и тот радостно бросается ей навстречу.

После всех положенных поклонов, когда принц уже ушел, а они медленно шли к выходу, Тогон-Тэмур тихо проговорил:

— В детстве нянька рассказывала мне про повелителя мороза и снега по имени Увлийн Увгун. Будто бы у него есть дочь Цасан Охин, «Снежная дева», она помогает ему во всех делах. Мол, если очень хорошо попросить, Увлийн Увгун может исполнить самое заветное желание.

— Что же вы пожелали? — Ки еще никогда не видела его таким счастливым, и ей было неловко, особенно из-за утренних мыслей.

— Чтобы Цасан Охин подружилась со мной, — Тогон-Тэмур грустно улыбнулся. — Я так мечтал о друге… Когда ты появилась в моей жизни, я понял, что это желание исполнилось, но свой истинный облик моя Снежная дева приняла только сейчас.

У крыльца их ждал только один паланкин — для императрицы. Долго искать этому объяснение не потребовалось: вместо огромных императорских носилок возле красных ступеней нетерпеливо перебирал точеными ногами вороной Лун, покрытый белой попоной с вышитыми на ней золотыми драконами.

— Не могу расстаться с ним, — Тогон-Тэмур ласково потрепал крутую шею, усаживаясь верхом.

В самом деле, питомец далеких лугов Западного края оказался не только прекрасно выезжен, но и замечательно умен. С позволения супруга императрица тоже несколько раз отправлялась на нем прогуляться и вполне оценила его легкий шаг и дружелюбие к седоку.

Ки невольно залюбовалась горделивой посадкой Тогон-Тэмура и ловкостью, с которой он управлял лошадью. Да, с возрастом он стал еще красивее, и весь гарем, по словам придворных дам, был от него без ума, и любая другая на месте Ки каждый день благодарила бы всех богов за такого мужчину… «Вечером обязательно пойду в храм», — решила Ки, забираясь в паланкин.

* * *

— Брат Иоанн, ну вы бы еще на забор залезли! Перестаньте вертеться, это уже неприлично!

— Это вам неприлично как главе миссии, а я простой путешественник, и мне ужасно любопытно! — Джованни Мариньолли и не подумал отодвинуться от крепкого деревянного ограждения в половину человеческого роста, отделявшего зрителей от места будущего шествия. — А знаете, хорошо, что мы надели эти белые безрукавки, иначе выглядели бы среди всего молочного великолепия как… как серые вороны! — и он от души расхохотался.

Следует признать, расшитые цветными нитками длинные безрукавки из белого войлока плохо сочетались с грубыми серыми рясами францисканцев, но не рядиться же в халаты варваров! К тому же плотный войлок хорошо грел, что было очень кстати в февральский день, пусть и солнечный. К счастью, от пронизывающего ветра их закрывали другие зрители, стоявшие вдоль ограждения.

Войлочную одежду в последний момент притащил с рынка Иса, объяснив, что явиться на праздник Цагаан-Сар без белого цвета все равно что прийти на свадьбу в трауре: император так обидится, никакие подарки не помогут! Тем более места европейцам были выделены почти напротив увитой лентами и гирляндами из сосновых ветвей легкой беседки на небольшом возвышении, в которой уже восседала императорская чета.

— Все-таки какая красивая пара, — заметил Мариньолли. — Блаженной памяти братья Карпини и Рубрук описывали властителей Татарии как людей зрелого и даже преклонного возраста, с заметным отпечатком лет и тревог на челе… Тем отраднее видеть правителя молодого и веселого. А как хороша императрица, белый наряд ей очень к лицу!

Если смотреть в сторону золотой беседки приходилось осторожно, чтобы не показаться неучтивыми, то в обсуждении можно было дать себе волю: ближайшие знатоки тосканского наречия находились за многие тысячи ли от Даду.

— Брат Иоанн!..

— Право, брат, не будьте ханжой! Если я вижу красоту создания Божьего, разве не должен я восхититься Его творением?

Впрочем, ворчал брат Николай больше для порядка, потому что и его, и Ису захватило зрелище, впервые описанное более сотни лет назад восторженным венецианцем Марко Поло.

— Неужели мы в самом деле увидим пять тысяч слонов под белыми попонами, расшитыми зверями и птицами? — не унимался брат Иоанн. — Это же сколько времени они будут идти?

— Сдается мне, синьор Поло безбожно наврал, — хмыкнул Иса. — Или считать не умел. Он там, кажется, еще про сто тысяч белых коней писал? Ну-ну…

Впрочем, зрелище обещало быть роскошным и без слонов. Широкую мощеную дорогу, отделявшую дома горожан от дворцовой стены, целую седьмицу перед шествием мели и чистили. Сейчас она сияла сугробами бесчисленных белых нарядов, искрилась инеем серебра, золота, перламутра. Вьюжными стягами вились на ветру шелковые полотнища знамен, и капелью звенели подковы конских копыт по брусчатке. Всадник в белом, на покрытой белой попоной лошади, прогарцевал по пустынному проходу и остановился у трона.

— Кто это? Кажется, канцлер? — Брат Николай, забыв о недавних нравоучениях, с любопытством вытянул шею. — Иса, что он говорит?

— Плохо слышно… Вроде просит императора отдать приказ о начале шествия.

Похоже, так оно и было: Тогон-Тэмур поднялся и величаво взмахнул широким рукавом под восторженные крики зрителей. Канцлер, быстро развернув коня, умчался в дальний конец дороги, где она выворачивала из-за угла дворцовой стены, и вскоре оттуда выплыло что-то бело-золотое. Оно быстро приближалось, и вскоре стало понятно, что это пароконная колесница, которой правит мальчик в белом плаще.

— Почему они так орут? — прокричал Мариньолли в самое ухо Исе. Гвалт стоят такой, что он с трудом слышал сам себя.

— Наследный принц! — На тощей шее драгомана от усилия вздулись вены, но его голос безнадежно тонул в адском шуме. — Первый раз! На публике!

* * *

Плащ. Белый длинный плащ наследника. Красиво, похоже на крылья. Наверняка для того и надет.

Тал Тал нахмурился: отчего это беспокоит его? Может быть, все дело в сегодняшней неожиданной встрече с отцом, напомнившей, что господин канцлер — трусливый и подлый убийца? И никакие указы императора его не оправдывают… Упреки Маджартая нарушили хрупкий покой, с недавних пор установившийся в душе, отсюда и тревога, наверняка напрасная… Уже дав отмашку начинать шествие, провожая взглядом людей и животных, двигающихся в заученном ритме, Тал Тал то и дело поглядывал на парус, что вздымался над бело-золотой колесницей.

Император ясно дал понять, что во главе шествия не желает видеть никого, кроме Аюширидары, и потому канцлер не рискнул ехать слишком близко к нему. Его и принца разделяли уже десять пар слонов, в том числе тот самый, белый, два десятка белых дромадеров и столько же бактрианов — величавых громадин, рядом с которыми даже слоны не казались особо крупными.

Всё: отстать еще хотя бы на ослиный хвост нельзя — опасно. Тал Тал пустил коня рысью и двинулся рядом с белым лохматым верблюдом, на морде которого читалось поистине императорское презрение ко всему происходящему.

Пока все шло хорошо. Люди и животные держали нужную скорость, не растягивались и не наталкивались друг на друга. Вторую часть процессии сопровождали близнецы, тут беспокоиться было нечего. Зрители ликовали, с высоты седла он заметил знакомых францисканцев, вертевших головами во все стороны… и вновь нашел далеко впереди белый плащ — крыло и парус. Вровень с наследником катилась волна радости, люди махали ему сосновыми ветвями, а канцлера продолжала грызть непонятная глухая тревога.

— Я решил издать указ.

Тал Тал молча поклонился. На четвертом году правления Тогон-Тэмур возжелал заняться делами и не нашел лучшего места и времени! Где он был, когда канцлеру и его помощникам приходилось работать от зари до зари, восстанавливая практику государственных экзаменов, отменяя людоедские указы Баяна, укрепляя и латая ткань государства, которая трещала по всем швам?! И вот теперь вместо того, чтобы не спускать глаз с главы шествия, пришлось подчиниться властному жесту Сына Неба: спешиться, подняться к трону и сделать вид, будто только об этом и мечтал с самого утра.

— Слушаю, ваше величество.

— Знаешь, мне очень понравились их подарки, — Тогон-Тэмур кивнул на францисканцев. Двое из них заметили его жест и поклонились. В ответ получили милостивую улыбку. — Что, если освободить их храмы и постоялые дворы от налогов?

— Позвольте заметить, храмы и так не платят налогов. Это касается всех верований.

— А постоялые дворы?

— Некоторые платят, ваше величество.

— Ну так я освобождаю их. Сегодня у меня хорошее настроение… Нет, ты глянь, какие зверюги! — Мимо беседки проезжали клетки с белыми тиграми и снежными барсами, установленные на длинные повозки. — Еще остались какие-нибудь налоги, которые они платят?

— Да, ваше величество, торговый и поземельный. А также…

Договорить он не успел: плащ наследника, маячивший на краю зрения, вдруг раздулся, точно подхваченный ветром, и начал стремительно удаляться.

* * *

Аюширидара помахал рукой родителям, проезжая мимо. Он уверенно держал поводья, стоял прямо, расправив плечи — истинный наследник! Пёль мог бы править не хуже… Улыбка застыла на лице Ки, но мальчик, конечно, ничего не заметил — он уже ехал дальше, красивый, как небожитель, в развевающемся шелковом плаще, точно под стягом Вечных Небес.

Лун, которого император велел поставить рядом с беседкой, громко заржал, когда слонов и верблюдов сменили лошади: целый табун белых коней собирали по всем стойбищам, чтобы прогнать сегодня перед императором. За лошадьми появились хищники в клетках; император зачем-то позвал канцлера, и Ки в который раз убедилась, что державный супруг совершенно не умеет сдерживать свои порывы — ни дурные, ни хорошие. А зрители за деревянным барьером на другой стороне дороги всё выкрикивали пожелания здоровья и долголетия, размахивая колючими зелеными ветвями — символом стойкости и мужественности.

Вопли ужаса в радостном гомоне она расслышала не сразу: так струйка смрада исподволь проникает в облако благовоний. Кричали откуда-то справа, там, куда уходило шествие. Вскочив с места, Ки увидела, как странно дернулся возничий белой колесницы — словно его кто-то толкнул в спину. Мельком успела заметить, что канцлер, замолчав на полуслове, всматривается туда же.

Времени на просьбы не осталось.

Лун взвился на дыбы, когда на него запрыгнула знакомая всадница. Удержавшись в седле, Ки ударила его каблуками в бока, бросила вперед и вправо. Подковы высекли искры из брусчатки, черно-белый вихрь помчался вдоль стены, отбрасывая с дороги людей, перемахивая через повозки, проскальзывая меж слоновьих и верблюжьих боков.

«Лошади понесли! Принц не справился!» Мысль пробила сознание навылет. Забыв о церемониях, Тал Тал отмахнулся от императора, взлетел в седло, пронзительно и коротко крикнул. Умница рыжий, услыхав меркитскую речь, с места рванул степным галопом вслед за Луном.

Ближе, ближе, еще ближе… Грохот колес, грохот копыт, грохот сердца — оно заходится от ужаса при виде фигурки, вцепившейся в поводья упряжки. Шапка давно слетела, плащ бьется подстреленной птицей…

— Мама! — отчаянный детский крик. — Ма-а-ама!

С лошадиных морд летят клочья пены, принц изо всех сил тянет поводья, но обезумевшие животные не слушаются, повозку мотает из стороны в сторону, колеса дребезжат, грозя вот-вот слететь с оси.

— Аю!

Лун бежит ровно, он уже поравнялся с низким бортом, Ки склоняется в седле, готовая подхватить сына — но его вдруг что-то отбрасывает прочь, тянет к другому борту. Плащ! Он уже не развевается, он зацепился за колесо и белыми руками мертвеца душит Аю…

Есть молнии быстрее небесных. Знакомый силуэт, стальной высверк — судорожно перебрав ногами, мальчик оттолкнулся от днища и упал в седло к матери. На нем все еще болтался обрывок плаща.

Задние ноги одной из лошадей запутались в брошенных поводьях, она упала, следом рухнула вторая, повозку повело боком, колесо отлетело и она грохнулась в грязь. Только тогда Тал Тал заметил, что дорога вдоль дворцовой стены давно кончилась и они сейчас где-то на глухой окраине и вокруг сплошные хибары, из дверей которых выглядывают испуганные оборванцы.

* * *

— Что случилось? Вы поняли, что случилось? — допытывался Мариньолли у спутников. Те молчали. Трое христиан бессознательно придвинулись ближе друг другу, потому что обстановка в мгновение ока пугающе изменилась: только что вокруг были сплошь веселые, добродушные лица, августейшая чета сияла улыбками, бесчисленные животные поражали видом и богатством покровов — и вдруг растерянная тишина, сосновый лес над головами поник, шествие замерло… и над всеобщим безмолвием — тонкий, срывающийся крик императора:

— Коня!

Кто-то из военачальников, судя по богатому доспеху, тут же спешился и быстро подвел государю своего скакуна. Растеряв всю величавость, император прянул в седло и ринулся туда же, куда ускакали императрица и канцлер. От резкого движения его головной убор с многочисленными подвесками упал, бусины рассыпались, и десяток евнухов тут же кинулся все подбирать. Всадник даже не обернулся.

— Остается уповать на милосердие Божие, которое не оставит наследника, — проворчал Иса. — Судя по разговорам, какая-то беда стряслась с его упряжкой. Скверно, очень скверно.

— Варвары суеверны, — покачал головой Николай. — Происшествие могут истолковать как дурное предзнаменование или попытку навести порчу. В подобных случаях подозрение всегда первым делом падает на чужестранцев… Нам лучше вернуться в миссию. Если принц погиб, будет достаточно одного косого взгляда, чтобы толпа растерзала нас.

— Вы правы, брат Николай, но я рискну остаться, — заявил Мариньолли. — Если я правильно понимаю, за благополучное завершение шествия отвечал лично канцлер, и сейчас он в большой опасности. Я хочу дождаться его возвращения. Надеюсь, император хотя бы не убил его!

— Вы настолько прониклись к нему благодарностью за ужин? — хмыкнул Николай.

— Почему бы и нет? Но, прежде всего, он достойный человек.

* * *

Принц уже не походил на юного небожителя. Заплаканный, перепуганный ребенок, он жался к матери, вздрагивая от рыданий. Лун стоял неподвижно, изредка потряхивая гривой. Рыжий Тал Тала потянулся мордой к лежащим на земле покалеченным лошадям и заржал тихонько и сочувственно.

От бешеной скачки все золотые фениксы вылетели из высокой женской прически, волосы рассыпались по спине и плечам. Белила и румяна смешались на лице с брызгами грязи, летевшими из-под копыт. Ки вытерла губы тыльной стороной ладони, не замечая, что стирает с них помаду, а на руке остается красный след. Обняв сына, она подняла глаза на Тал Тала.

Императрица Ки исчезла. Осталась Сон Нян. В ее взгляде Тал Тал видел и ночь резни на Чеджудо, и вольный танец среди первоцветов в Ляояне, и те двадцать дней в седле, которые она провела бок о бок с ним. Храбрая Нян, Сильная Нян… Прекрасная Нян. Он больше не замечал растрепанных волос и грязного лица, ему казалось, он вновь чувствует ее лоб и руки у себя на плече, и снова был готов потеплее укрыть ее, ведь под золотой коркой власти она сумела остаться прежней и вот вернулась к нему вместе со всем лучшим, что было между ними. И она подтвердила это, проговорив тихо и просто:

— Спасибо, сонбэним.

1) халат с круглым воротом, средневековая мужская одежда Кореи.

Вернуться к тексту