Узы крови (джен)

Оставив за собой облако пара с запахом мяты и сосны, а также слабое, почти неуловимое эхо подводной песни русалок, Гарри и Джайна выбрались из теплого, влажного уюта ванной старост. Вода ручьями стекала с их одежды и волос. Гарри инстинктивно встряхнулся, как мокрый пес, разбрызгивая капли по сияющему мраморному полу. Джайна, более сдержанная, аккуратно отжала концы своих длинных белых волос. Ее темная рубашка и брюки плотно прилипли к телу, но она тут же накинула поверх свою черную мантию, скрывая следы ночного купания.

Золотое яйцо снова покоилось в старой сумке Гарри, Карта Мародеров была у него в кармане, а мантия-невидимка — свернутая и влажная от их мокрых рук — ждала своего часа. Факелы в ванной комнате тихонько зашипели и мигнули, когда они направились к выходу.

— Пора возвращаться, — шепнул Гарри. — Ночь была долгой, но скоро рассвет, и Рон точно начнет искать нас. — Он послал Джайне через Узы волну удовлетворения и облегчения: «Мы справились. Снова. Разгадали загадку».

Джайна коротко кивнула, ее взгляд в последний раз скользнул по сонным русалкам на витражах.

— Если Филч нас все-таки поймает по дороге, я скажу, что это была исключительно твоя гениальная идея, Поттер, — ответила она своим обычным сухим тоном, но Узы донесли до него ее истинные чувства: «Ты прав. Мы справились. Вместе. Как команда».

Она толкнула тяжелую дубовую дверь, и они шагнули обратно в прохладный, тихий коридор пятого этажа. Холодный ночной воздух замка ударил в лицо, прогоняя остатки тепла и влаги.

Они быстро накинули на себя мантию-невидимку, снова оказавшись в тесной близости. Их мокрые плечи соприкасались, и Узы отозвались на это тихим, ровным гудением — теплым, но чуть напряженным от накопившейся усталости. Гарри достал Карту Мародеров, снова прошептал пароль: «Торжественно клянусь, что замышляю шалость…» Чернильные линии мгновенно проступили на пергаменте, показывая почти пустые коридоры. Точка Филча медленно двигалась где-то на втором этаже, Миссис Норрис патрулировала окрестности библиотеки, а Пивз, судя по всему, отправился донимать привидения в Астрономической башне.

— Чисто, — выдохнул Гарри, и они двинулись вниз по лестнице. Их шаги были почти бесшумными, но влажная одежда тихонько шуршала, оставляя едва заметный влажный след на каменных плитах.

Хогвартс погрузился в глубокий сон, но не замер окончательно. Портрет тучного рыцаря на третьем этаже что-то невнятно пробормотал во сне про «защиту стен замка». Лестница под их ногами снова капризно скрипнула и дернулась, чуть не сбросив их на площадку этажом ниже. Джайна рефлекторно схватила Гарри за локоть, удерживая равновесие. Узы передали ее мгновенную реакцию — смесь досады и беспокойства: «Ты опять чуть не упал! Осторожнее, Поттер!» Он тихо хмыкнул, шепнув: «Ты мой якорь», — и они продолжили путь, стараясь двигаться еще тише.

Но на четвертом этаже их ночное приключение приняло неожиданный оборот. Тишину коридора внезапно разорвал тяжелый, неровный стук — деревянная нога ударяла по камню с методичностью метронома. Из-за угла показалась коренастая, угловатая фигура. Аластор «Грозный Глаз» Грюм. Настоящий Грюм, не самозванец под Оборотным зельем. Его лицо, изрытое шрамами, было суровым и напряженным, а знаменитый магический глаз бешено вращался в глазнице, ярко-синий, словно беспокойный прожектор, сканирующий темный коридор. Его старый, потертый плащ был расстегнут, из кармана торчала боевая палочка. Он резко остановился, его голова дернулась, словно он что-то услышал или учуял.

Гарри и Джайна замерли под мантией, превратившись в невидимую статую, даже дыхание затаив. Но было поздно. Синий магический глаз Грюма перестал вращаться и уставился прямо на то место, где они стояли. Он видел их. Сквозь мантию-невидимку. Узы донесли до Гарри волну холодной паники Джайны: «Он видит! Но как? Мантия… она же должна быть непроницаемой!»

— Кто здесь шляется по ночам?! — рявкнул Грюм. Его голос был низким, хриплым, скрипучим, как палуба старого галеона в шторм. Он сделал шаг вперед, тяжело стуча своей деревянной ногой. Магический глаз завращался еще быстрее, фокусируясь на них. — Думаете, мантия-невидимка спасет? От меня не спрячешься, Поттер! И подружка твоя ледяная тоже здесь, чую! А ну, вылезайте оба! Живо!

Гарри сглотнул подступивший к горлу комок. Делать было нечего. Он медленно стянул с них мантию, и они предстали перед Грозным Глазом во всей красе — мокрые, растрепанные, с сумкой, в которой угадывались очертания золотого яйца, и с максимально виноватыми лицами.

— Профессор Грюм, — начал Гарри, инстинктивно поднимая руки ладонями вперед. — Мы… мы просто… э-э-э… гуляли. Проверяли… кое-что.

Он послал Джайне через Узы отчаянный сигнал: «Не делай резких движений. Он свой. Наверное. Он не должен нас выдать».

Джайна выпрямилась, встречая испытующий взгляд Грюма. Ее лицо было холодным и непроницаемым, но в глазах читалась настороженность.

— Мы не нарушали никаких серьезных правил, профессор, — сказала она ровным, спокойным голосом. Но Узы передали ее истинное состояние: «Он опасен. Сильный аврор. Чувствую его магию. Но… он не враг. Пока». Она сжала кулак в перчатке, готовая к любой неожиданности.

Грюм издал короткий, хмыкающий звук. Его нормальный глаз недоверчиво сощурился, а магический глаз продолжал сканировать их с головы до ног, словно рентгеновский луч.

— Проверяли, значит? Посреди ночи? Мокрые, как русалки после шторма, и с призовым яйцом Турнира? — Он ткнул своей палочкой в сторону сумки Гарри, но без явной угрозы. — Не совсем идиоты, раз смогли разгадать подсказку. Но шляться по замку без присмотра — плохая привычка. Особенно сейчас. Ладно, идемте со мной. — Он развернулся, махнув им рукой. — Директор Дамблдор наверняка захочет услышать вашу занимательную историю. У него и чай покрепче, и разговоры подлиннее будут.

Гарри удивленно моргнул, переглянувшись с Джайной.

— К Дамблдору? Прямо сейчас? — шепнул он. Узы передали его вопрос: «Это… это хорошо или плохо? Нас исключат?»

Джайна едва заметно фыркнула, следуя за ковыляющим к лестнице Грюмом.

— Если он не оглушил нас на месте и не потащил к Филчу, Поттер, то, скорее всего, это хорошо, — ответила она так же тихо. Узы донесли до него ее мысль, в которой смешались усталость, раздражение и капелька любопытства: «Ты снова втянул меня в неприятности. Но… признаю, это не скучно».

Грюм вел их по спящим коридорам, его деревянная нога отбивала мрачный ритм, а магический глаз неустанно вращался, проверяя каждый темный угол, каждую нишу. Они поднялись по знакомой винтовой лестнице к каменной горгулье, охранявшей вход в кабинет директора.

— Лимонный щербет, — буркнул Грюм пароль.

Горгулья недовольно скрипнула и отъехала в сторону, открывая проход.

Гарри и Джайна обменялись быстрыми взглядами — мокрые, уставшие, слегка напуганные, но целые и невредимые. И вместе. Узы тихо гудели между ними, как постоянное напоминание об их неразрывной связи. Кабинет Дамблдора ждал их впереди, обещая горячий чай, строгий выговор и, возможно, ответы на вопросы, которые они еще даже не успели сформулировать. Они шагнули внутрь, навстречу неизвестности. Вместе.

* * *

Винтовая лестница с мягким гудением доставила их наверх, и резная дубовая дверь бесшумно распахнулась, впуская их в просторный круглый кабинет Директора. Знакомое помещение было залито мягким светом свечей и мерцанием многочисленных серебряных приборов, расставленных на тонких, витых столиках. Они тихо жужжали и испускали струйки дыма, наполняя воздух легким озоновым запахом. Книжные полки, уходящие под самый потолок, ломились от древних фолиантов. Фоукс, феникс Дамблдора, дремал на своей золотой жердочке у окна, его огненные перья слабо светились в полумраке.

За огромным письменным столом, заваленным пергаментами и странными артефактами, сидел Альбус Дамблдор. Его длинная серебристая борода аккуратно лежала на мантии цвета ночного неба, расшитой звездами. Перед ним на столе стоял дымящийся серебряный чайник, три изящные фарфоровые чашки и блюдце с тонкими ломтиками лимона. Он поднял голову, когда они вошли, и его пронзительно-голубые глаза сверкнули над очками-полумесяцами. Легкая, чуть усталая улыбка тронула его губы.

— Гарри, мисс Праудмур, — его голос был спокойным и теплым, но с явной ноткой любопытства. — Аластор, я так понимаю, вы решили порадовать меня ночными визитерами?

Грюм хмыкнул, тяжело ступая своей деревянной ногой по узорчатому ковру. Он прислонился к стене у входа, скрестив руки на груди. Его магический глаз продолжал неустанно вращаться, осматривая кабинет, Гарри, Джайну и даже спящего Фоукса.

— Застукал их в коридоре пятого этажа, Альбус, — пробурчал он своим скрипучим голосом. — Мокрые, как утопленники из Черного озера, и с призовым яйцом под мышкой. Полночь — не лучшее время для купания в школьных ванных, даже для чемпионов Турнира.

В его тоне, однако, не было злости — скорее, суровое беспокойство.

Гарри шагнул вперед, все еще крепко сжимая сумку с золотым яйцом. Он откашлялся.

— Профессор Дамблдор, мы… э-э… мы разгадали подсказку. Открыли яйцо под водой, как посоветовал Седрик. Это… это песня русалок. О втором испытании.

Он послал Джайне через Узы короткий импульс облегчения: «Кажется, он не сердится. Это уже хорошо».

Джайна осталась стоять чуть позади Гарри, у самой двери. Вода все еще капала с ее мокрой мантии на дорогой ковер, но осанка ее была прямой и собранной, как у генерала на военном совете.

— Русалки из Черного озера, — сказала она ровным, отчетливым голосом, встречая взгляд Дамблдора без тени страха. — Они заберут что-то важное для каждого чемпиона. У нас будет час, чтобы вернуть это со дна озера.

Узы донесли до Гарри ее мысль, острую и проницательную: «Он все это уже знает. Или догадывается. Он ждал нас».

Дамблдор кивнул, его лицо оставалось спокойным, но глаза смотрели внимательно и серьезно. Он жестом пригласил их к столу.

— Присаживайтесь, дети мои. Вы, должно быть, замерзли после ваших… подводных изысканий. Чашка горячего чая поможет согреться.

Он налил в две чашки ароматный, дымящийся чай с явным медовым запахом и подвинул их к Гарри и Джайне. Себе он тоже налил, добавив дольку лимона.

— Вы большие молодцы, что смогли так быстро разгадать эту непростую загадку. Но, боюсь, само испытание — это лишь верхушка айсберга. Есть вещи куда более серьезные, которые нам необходимо обсудить. — Его голос стал тише, а взгляд — глубже, серьезнее. — Первое испытание прошло не совсем так, как планировалось. Драконы были… излишне агрессивны. А допрос Барти Крауча — и старшего, и младшего, который стал возможен благодаря вашим решительным действиям, мисс Праудмур, и вашей храбрости, Гарри, — вскрыл планы, куда более опасные, чем мы предполагали.

Гарри сжал в руках теплую чашку, чувствуя, как по телу разливается долгожданное тепло.

— Планы? Вы имеете в виду… Волдеморта? — спросил он тихо. Узы тут же передали напряжение Джайны: «Тени из сна. Красные глаза. Они реальны».

Дамблдор медленно кивнул, его длинные пальцы сомкнулись на фарфоровой чашке.

— Да, Гарри. Именно его. Барти Крауч-младший, скрываясь под личиной Аластора Грюма, намеревался использовать Турнир Трех Волшебников — и тебя, Гарри, — чтобы вернуть своему господину утраченную силу. Но его план был сорван. Во многом благодаря тому, что вы двое — ты и мисс Праудмур — оказались совершенно непредсказуемым фактором в этой сложной игре. — Он посмотрел на них поверх очков, и в его глазах мелькнула теплая искра гордости. — Теперь ситуация изменилась. Лорд Волдеморт знает, что его первоначальный замысел раскрыт. Это делает его еще более опасным и непредсказуемым. А сам Турнир… возможно, он пойдет совсем не так, как задумывалось. Или завершится совершенно иначе.

Грюм громко фыркнул, ударив концом своей палочки по подлокотнику кресла.

— Черное озеро — это не прогулка по парку, Альбус! Русалки и гриндлоу — это одно, но если Темный Лорд решит вмешаться… это будет похуже драконов! — Его магический глаз резко повернулся к Гарри и Джайне. — Вы оба — главные мишени. Постоянная бдительность! Вот ваш девиз!

Джайна нахмурилась, отставляя свою чашку.

— Если условия испытания могут измениться, профессор, мы должны знать — как именно, — ее голос был холодным, но твердым, как лед. — И что или кого именно они собираются «забрать» у нас. Подсказка русалок не может быть ложью.

Она послала Гарри через Узы короткую, но емкую мысль: «Это больше не школьное соревнование. Это поле боя».

Дамблдор улыбнулся, но улыбка его была усталой, тронутой тенью беспокойства.

— Вы совершенно правы, мисс Праудмур. Мы надеемся узнать больше к утру — судьи Турнира соберутся на экстренное совещание. Но сейчас… сейчас самое главное — берегите друг друга. Ваша связь, ваши Узы Крови — это уникальная магия, сила, которую Волдеморт не в силах постичь. И, возможно, именно в ней кроется ключ к тому, что ждет вас впереди. — Он допил свой чай и медленно поднялся из-за стола. — Аластор, будьте добры, проводите наших юных чемпионов обратно в гриффиндорскую башню. И… спасибо вам обоим. За вашу смелость. И за то, что вы есть друг у друга.

Грюм коротко кивнул, снова буркнув свое любимое: «Постоянная бдительность!», и направился к двери.

— Идемте, полуночники.

Гарри и Джайна тоже поднялись, но Дамблдор задержал их на мгновение своим взглядом.

— Ах да, чуть не забыл… Гарри, мисс Праудмур… Если вам снова будут сниться странные сны… не отмахивайтесь от них. Иногда они могут быть не просто игрой воображения, а важными подсказками. Или предупреждениями.

Его голубые глаза загадочно блеснули, и он снова погрузился в свои мысли, а они вышли вслед за Грюмом из кабинета, оставив за спиной теплый свет свечей, аромат чая с медом и тяжелый груз новых вопросов и предчувствий.

Грюм проводил их до самого портрета Полной Дамы, буркнул пароль («Драконья чешуя») и, не прощаясь, заковылял прочь по темному коридору, его деревянная нога отбивала глухой, удаляющийся ритм.

Гарри и Джайна остались одни перед портретом. Мокрые, уставшие, взволнованные. Тишина снова окутала их, но теперь она была наполнена невысказанными мыслями и эмоциями. Гарри повернулся к ней, собираясь что-то сказать — может быть, о Дамблдоре, о Волдеморте, об их сне — но слова застряли в горле. Лунный свет, льющийся из высокого окна напротив, падал на ее лицо, освещая бледную кожу, капли воды, блестевшие на ресницах и шее. Ее синие глаза — глубокие, как само Черное озеро из песни русалок — смотрели на него с той же задумчивой серьезностью, что и там, в ванной.

Его сердце снова сделало неровный скачок. Узы Крови тихо загудели между ними — не тревогой, не болью, а тем странным, теплым, почти болезненным чувством, которому он не мог найти названия.

— Мы… э-э… мы сегодня хорошо поработали, — наконец выдавил он, неловко потирая шею. Голос его предательски дрогнул. Узы нечаянно передали ее то, что он пытался скрыть даже от себя: «Ты… черт побери, Праудмур… ты стала для меня важна. По-настоящему. Больше, чем просто проклятие, больше, чем Узы». Он тут же смутился, опустил взгляд, чувствуя, как щеки снова начинают гореть. Он надеялся, что полумрак коридора скроет это.

Джайна смотрела на него долго, изучающе. Ее лицо оставалось спокойным, но Узы донесли до него ее ответную реакцию — смесь удивления, замешательства и чего-то еще… чего-то теплого. «Ты опять… Это уже даже не забавно. Это… странно волнует». Она сделала едва заметный шаг к нему, почти нарушая невидимую границу их личного пространства.

— Ты прав, Поттер, — сказала она тихо, ее голос был ниже обычного. — Мы справились. И… Дамблдор прав. Дело не только в Турнире. — Узы передали ее ответ на его невысказанное признание, тихий, но отчетливый: «Ты стал моим якорем в этом безумном мире. Я не хочу это терять».

Она отвернулась первой, произнесла пароль Полной Даме, и они вошли в тихую, спящую гостиную Гриффиндора, оставив за спиной холодный коридор, лунный свет и мимолетное, невысказанное тепло, которое только что родилось между ними.

* * *

После разговора с Дамблдором, наполненного скрытыми смыслами и тревожными предзнаменованиями, Гарри и Джайна наконец вернулись в свою комнату в гриффиндорской башне. Холодный ночной воздух уже успел вытеснить остатки тепла от давно погасшего камина. Их одежда все еще была влажной после приключения в ванной старост, но усталость, накопившаяся за долгий день и бессонную ночь, взяла свое. Не сговариваясь, они оба рухнули на одну кровать — ту, что стояла ближе к двери. Спорить о границах Уз, о неудобстве узкого матраса не было ни сил, ни желания. Два метра — их магический предел, и эта вынужденная близость стала молчаливым компромиссом, перемирием, заключенным перед лицом общей усталости и неясной угрозы.

Гарри лег на спину, закинув руки за голову и глядя в темный потолок. Джайна свернулась калачиком на боку, спиной к нему. Их плечи почти соприкасались, но тяжелое шерстяное одеяло лежало между ними, словно символическая граница, которую ни один из них пока не решался пересечь. Узы Крови тихо гудели, и Гарри уловил ее мысль, лишенную обычного напряжения: «Ты рядом. И сейчас… этого достаточно». Она не отодвинулась. И он тоже остался лежать неподвижно.

У окна парила полупрозрачная фигура Почти Безголового Ника. Привидение Гриффиндора слабо светилось в проникающем сквозь иней лунном свете. Он бросил на них неодобрительный взгляд, слегка покачивая своей почти отрубленной головой на жабо.

— Юные чемпионы, прошу вас, ведите себя прилично, — прошелестел он своим дребезжащим голосом. — Никаких… хм… вольностей. Хогвартс и без того полнится слухами о вашей… э-э-э… необычной связи.

В его тоне слышалось скорее добродушное ворчание, чем реальное осуждение. Он деликатно отвернулся к окну, делая вид, что наблюдает за тенями во дворе.

Сон подкрался незаметно, как легкая дымка, стелющаяся над угасающим костром. Узы Крови, успокоенные тишиной и близостью, загудели мягко, плавно увлекая их в общее пространство сновидения. На этот раз это было не ледяное поле битвы, не хрупкий мост над пропастью. Они оказались в теплой, уютной комнате, стены которой были обшиты старым, потемневшим от времени деревом. Яркий огонь весело потрескивал в большом каменном камине, отбрасывая теплые блики на толстый, мягкий ковер, похожий на лесной мох. В углу стоял низкий столик с двумя большими фаянсовыми кружками, от которых поднимался густой, сладкий аромат горячего шоколада. За окном тихо падал крупный снег, но он не нес с собой холода — лишь создавал ощущение защищенности, уюта, отгороженности от внешнего мира.

Гарри и Джайна сидели рядом на старом, но невероятно удобном диване с выцветшей, потертой обивкой. Их одежда была той же, что и наяву, но теперь сухой и теплой, словно невидимый заботливый хозяин этого сна позаботился об их комфорте. Дистанция между ними исчезла. Их колени почти соприкасались, а Узы Крови ощущались не как натянутая струна, а как спокойная, теплая нить, свободно лежащая между ними.

Гарри повернулся к ней. В его зеленых глазах плясали отражения огня. Он улыбнулся — не широкой мальчишеской ухмылкой, а мягко, тепло, как тогда, в гроте у Сириуса.

— Этот сон… он совсем другой, — сказал он тихо, оглядывая уютную комнату. — Здесь… спокойно. Нет теней, нет пропасти.

Он послал ей через Узы простое, искреннее чувство: «Мне здесь нравится. Хорошо, что ты тоже здесь».

Джайна сидела, поджав под себя одну ногу, ее белые волосы свободно падали на плечо, чуть растрепанные после сна. Она держала в руках кружку с горячим шоколадом, поднесла ее к губам, но не отпила — просто грела ладони о теплую керамику.

— Да, — ответила она. Голос ее был ровным, но без малейшего следа привычного холода. — Это не предчувствие угрозы. Скорее… передышка. Возможность отдышаться. — Она посмотрела на него, и Узы донесли ее ответную мысль, окрашенную легким удивлением: «Ты не напряжен. Не боишься этого места. Это… странно успокаивает». Ее взгляд смягчился. — Ты когда-нибудь хотел… просто сбежать? От всего? От магии, от ответственности, от… своей судьбы?

Гарри удивленно моргнул. Вопрос был неожиданным, личным. Но он не отвел взгляд. Взял свою кружку, повертел ее в руках, наблюдая, как огонь играет на ее поверхности.

— Да, — признался он тихо, но честно. — Часто. Когда жил у Дурслей. Мечтал уйти куда угодно — в Запретный лес, сесть на первый попавшийся поезд, просто исчезнуть… лишь бы не быть там. — Он замолчал, глядя на танцующие языки пламени. Узы передали ее его простую, но глубокую мысль: «А потом появился Хогвартс. А потом… ты. И теперь… теперь я не хочу убегать. Хочу остаться. Бороться». Он слегка кашлянул, словно смутившись собственной откровенности. — А ты? Ты хотела сбежать? После… ну… Терамора?

Джайна крепче сжала свою кружку, но лицо ее осталось спокойным. Воспоминание о сне, где она говорила с матерью, о ее словах прощения и принятия, все еще грело ее изнутри, придавая сил.

— После Терамора… я не знала, куда идти, — сказала она тихо, ее взгляд был устремлен на огонь. — Все, что я любила, во что верила, во что вложила душу… все превратилось в пепел. Я хотела спрятаться. Замерзнуть. Во льдах Нордскола. Стать такой же холодной и безразличной, как ледники. Но… что-то удержало. — Она перевела взгляд на него, и Узы донесли ее тихое удивление: «Ты понимаешь. Эту боль. Эту пустоту. Понимаешь лучше, чем я думала». Она неосознанно чуть наклонилась к нему. — Скажи, Гарри… Хагрид. Ты иногда видишь его во снах? Каким он тебе представляется?

Гарри сразу улыбнулся, откидываясь на мягкую спинку дивана.

— Хагрид? О, он всегда одинаковый! Огромный, шумный, добрый великан с бородой, в которой можно заблудиться или спрятать соплохвоста! — Он взмахнул рукой, и в воздухе перед ними возник туманный, но узнаваемый образ Хагрида — с сияющими глазами-жучками, фонарем в руке и широченной, немного глуповатой улыбкой. Точно таким он увидел его в ту ночь, когда узнал, что он волшебник. — Он был первым… первым, кто сказал мне правду обо мне. Кто открыл мне этот мир. А у тебя… кто был первым? Кто показал тебе магию?

Он добавил через Узы, мягко и бережно: «Покажи мне. Если хочешь».

Джайна медленно кивнула. Ее рука легко скользнула по воздуху, словно рисуя невидимыми красками. И перед ними возник другой образ — высокая, статная женщина с такими же, как у Джайны, белыми волосами, собранными в строгую прическу. На ней была мантия, напоминающая морские волны, но лицо ее было не суровым, а мягким, озаренным нежной улыбкой. Глаза — синие, как у дочери, но полные тепла и любви. Кэтрин Праудмур. Но моложе, счастливее.

— Мама, — прошептала Джайна. — Она первой показала мне магию. Самую простую — как зажечь огонек на ладони, как заставить воду в чашке танцевать. Я тогда думала… я думала, что она будет со мной всегда. Что мы будем вместе постигать тайны мира.

Образ ее матери мягко растаял в воздухе. Джайна снова посмотрела на Гарри, и в ее глазах стоял немой вопрос. — Ты… ты скучаешь по тем, кого никогда не знал? По родителям?

Этот простой, тихий сон, лишенный пророчеств и угроз, становился для них чем-то большим, чем просто передышка. Он становился пространством для исцеления. Пространством, где они могли показать друг другу свои раны и свои светлые воспоминания, не боясь осуждения или непонимания. Пространством, где Узы Крови превращались из проклятия в мост между двумя одинокими душами.

Гарри смотрел на то место, где только что был светлый образ молодой Кэтрин Праудмур. Ее глаза, такие похожие на глаза Джайны, все еще стояли перед его внутренним взором. Он сделал большой глоток горячего шоколада — напиток был густым, сладким, с легким привкусом корицы и чего-то еще, неуловимо волшебного. Тепло разлилось по телу, смешиваясь с теплом от камина. Джайна сидела рядом, молча, ее кружка покоилась в руках, а отблески пламени играли в ее белых волосах, превращая их в расплавленное серебро. Узы Крови между ними тихо вибрировали, как натянутая, но не звенящая струна, создавая фон для их неспешного, доверительного разговора.

Он повернулся к ней. В его зеленых глазах, отражавших огонь, не было ни тени страха или настороженности — лишь искреннее, глубокое любопытство.

— «Ты скучаешь по тем, кого не знал?» — повторил он ее вопрос тихо, задумчиво, словно пробуя слова на вкус. — Да. Очень. По родителям. Я ведь совсем их не помню… Только вспышки, обрывки… как в кривом зеркале. Иногда они приходят во снах. Не таких… настоящих, как этот. Скорее, как туманные видения. Мама смеется… у нее такие же зеленые глаза, как у меня, говорят. А папа… он машет палочкой, молодой, растрепанный… — Он машинально взмахнул рукой, и перед ними на мгновение возникли две фигуры — Джеймс и Лили Поттер. Нечеткие, как выцветшие фотографии, но полные жизни. Лили — с водопадом огненно-рыжих волос, ее улыбка была теплой и нежной. Джеймс — взъерошенный, в очках, похожий на Гарри, но с дерзкой, мальчишеской ухмылкой. Образы растаяли так же быстро, как и появились. — А ты… ты когда-нибудь боялась… своей магии? Не того, что она сделает другим, а… самой силы? Что она больше тебя?

Он послал ей через Узы тихое понимание: «Я знаю, каково это — носить в себе силу, которую не выбирал. И бояться ее».

Джайна посмотрела на него прямо, ее бровь едва заметно дрогнула, но она не отвела взгляд. В этом безопасном пространстве сна она могла позволить себе быть уязвимой.

— Боялась, — призналась она. Голос ее был тихим, но твердым, без тени лжи. — Когда была совсем маленькой. Первый раз… я случайно заморозила кувшин с водой ночью. Просто разозлилась на что-то, и он покрылся льдом. Отец тогда рассмеялся, сказал, что я истинная дочь Кул-Тираса, несущая в себе стужу северных морей. Мама говорила, что это дар, который нужно развивать. Но я помню свой детский ужас… А что, если я не смогу остановиться? Что, если лед пойдет дальше, заморозит все вокруг? Меня саму? — Она легко шевельнула пальцами, и перед ними возникла еще одна картина из ее прошлого: маленькая девочка, лет шести, с огромными синими глазами, полными испуга, стоит посреди своей комнаты, а тонкий слой инея покрывает пол, стены, даже кружевные занавески на окне. Иней исчез. — А ты? Ты когда-нибудь хотел быть… не Гарри Поттером? Не «Мальчиком-который-выжил»? Просто… кем-то другим? Обычным?

Узы донесли ее мысль, полную сочувствия: «Носить на себе такое имя, такую метку… это должно быть невыносимо тяжело».

Гарри невесело хмыкнул, потирая шею. Шоколад в его кружке чуть плеснулся.

— Постоянно, — ответил он с обезоруживающей честностью, глядя в огонь. — Особенно когда люди смотрят не на меня, а на мой шрам. Когда ждут от меня чего-то… чего я сам не понимаю. Да, я часто хотел быть кем-то другим. Не знаю… может, сыном Хагрида. Жить в его хижине на краю Запретного леса, разводить гиппогрифов, ловить рыбу в Черном озере… Без всей этой шумихи, без пророчеств, без Волдеморта. — Он криво улыбнулся и взмахнул рукой. Перед ними возникла знакомая картина: уютная хижина Хагрида, из трубы идет дымок, а сам великан стоит на пороге с огромной удочкой и своей неизменной добродушной улыбкой. — А ты? Кем бы ты стала, если бы не… Джайна Праудмур, Дочь Адмирала, Архимаг? Если бы не было Терамора, не было бы Артаса?

Он послал ей через Узы свою мысль: «Ты могла выбрать другой путь. Но ты выбрала этот. Почему?»

Джайна коротко фыркнула — звук был почти ласковым. Она наконец отпила глоток шоколада, и капелька осталась на ее верхней губе. Она небрежно стерла ее тыльной стороной ладони в перчатке.

— Может быть… капитаном корабля, — сказала она задумчиво, и в ее глазах блеснул далекий огонек. — Как отец. Не адмиралом флота, нет. Просто капитаном своего собственного, небольшого, быстрого корабля. Чтобы ходить по морям под парусом, чувствовать соленый ветер в волосах… Без магии. Только море, ветер и звезды. Или… — она усмехнулась, — …может быть, тихим библиотекарем в Даларане. Зарыться в древние фолианты, изучать историю, каталогизировать свитки… Подальше от войн, политики и сражений. — Она взмахнула рукой. Перед ними возник сначала изящный парусник, легко скользящий по синим волнам у скалистых берегов Кул-Тираса, а затем — тихий, залитый светом зал великой библиотеки Даларана, с высокими стеллажами, запахом старой бумаги и пыли, и фигурой Джайны в простой мантии ученого, склонившейся над книгой с пером в руке. Образы исчезли. — А ты? Ты сразу полюбил летать? На метле? Первый полет — он был… страшным? Или exhilarating (волнующим)?

Узы донесли ее мысль: «Я видела тебя на квиддичном поле. Ты там… другой. Свободный. Словно птица».

Гарри рассмеялся — коротким, искренним смехом, и огонь в камине весело затрещал в ответ.

— О да! Сразу! Это было… как будто я впервые по-настоящему вздохнул полной грудью. Словно всю жизнь до этого ходил со связанными крыльями, а тут их развязали. Никакого страха, только восторг! Даже высота не пугала. — Он взмахнул рукой, и перед ними возникло знакомое квиддичное поле Хогвартса — ревущие трибуны, яркие флаги факультетов, и маленькая фигурка Гарри, стремительно несущаяся на метле за золотым снитчем. Ветер свистел в ушах, а сердце колотилось от азарта. — А ты? Ты любишь лед? Не как магию, не как оружие… А просто… лед? Его чистоту, его холод, его тишину?

Он добавил через Узы, глядя на нее внимательно: «Ты сама похожа на лед. Непроницаемая, холодная на вид… но невероятно крепкая. И чистая».

Джайна посмотрела на него, и на ее губах появилась слабая, но настоящая улыбка.

— Люблю, — призналась она тихо. — В Нордсколе… там было озеро. Огромное, замерзшее, гладкое, как стекло. Горы вокруг, покрытые снегом, и тишина… абсолютная тишина, только ветер иногда шепчет. Я часто приходила туда одна. Стояла посреди этого ледяного безмолвия и просто… слушала. Это… успокаивало. Давало силы. — Она легко шевельнула пальцами. Перед ними возник величественный пейзаж Нордскола — бескрайнее серебристое озеро, скованное льдом, под высоким, холодным небом. И одинокая фигурка Джайны, закутанной в теплый плащ, стоящая посреди этой ледяной пустыни и глядящая вдаль. Образ растаял. — Скажи, Гарри… ты когда-нибудь хотел… другого друга? Не такого, как Рон или Гермиона? Не лучше, не хуже — просто… другого?

Узы донесли ее мысль, окрашенную легкой грустью: «Ты окружен друзьями. Но я вижу твое одиночество. Тень, которая всегда рядом».

Гарри замолчал, его взгляд снова обратился к огню. Шоколад в его кружке остывал.

— Может быть, — сказал он наконец тихо. — Иногда. Кого-то, кто… кто не знал бы моего имени. Кого-то, кто видел бы просто Гарри, а не Мальчика-который-выжил. С кем можно было бы просто… играть в шахматы, есть пироги у камина, кидать камешки в озеро… и не говорить о Волдеморте, о шраме, о пророчествах. — Он слабо улыбнулся и взмахнул рукой. Перед ними возник образ вымышленного мальчишки — рыжеватого, с веснушками и задорной, кривой ухмылкой, который сидел на берегу озера и беззаботно бросал в воду плоские камешки. — А ты? Ты хотела бы… сестру? Или брата?

Он посмотрел на нее, и Узы передали его вопрос, полный сочувствия: «Ты всегда кажешься такой сильной, такой самодостаточной. Но… одной ведь тяжело нести такой груз?»

Джайна крепче сжала свою кружку. Ее взгляд был устремлен в огонь, и голос стал еще тише, почти неразличимым.

— Сестру, — прошептала она. — Я всегда хотела сестру. Чтобы… чтобы было с кем разделить… все это. Бремя власти, магию, потери… Артас… он был мне как брат, но… он выбрал другой путь. А сестра… она бы поняла. Она бы осталась рядом. — Она взмахнула рукой, и перед ними возник еще один образ — девушка, похожая на Джайну, с такими же белыми волосами, но стриженными короче, с мягкой улыбкой и книгой в руках. Она сидела на берегу того самого замерзшего озера из Нордскола, рядом с Джайной, и они тихо разговаривали. Образ растаял. Она подняла на Гарри глаза, и в них стоял вопрос, который волновал ее, возможно, больше всего остального. — Гарри… ты веришь в судьбу? В то, что все предопределено? Или… или мы можем сами выбирать свой путь? Можем сломать предначертанное?

Их разговор во сне становился все глубже, все интимнее. Они обнажали друг перед другом свои тайные желания, свои страхи, свои надежды. Узы Крови, их проклятие, в этом тихом, безопасном пространстве превращались в инструмент понимания, позволяя им видеть и чувствовать то, что оставалось скрытым за словами и масками в реальном мире.

Огонь в камине уютно потрескивал, отбрасывая теплые, пляшущие блики на их лица. Воздух в комнате сна стал гуще, плотнее — не от жара, а от напряжения их разговора, который неуклонно двигался к самым потаенным уголкам их душ. Кружки с остывшим шоколадом стояли на столике, забытые. За окном все так же тихо падал снег, словно давая им время и пространство для этой неожиданной откровенности. Узы Крови мягко вибрировали между ними, как камертон, настроенный на одну волну, натянутый их вопросами и ответами. Они сидели близко, их колени почти соприкасались, и тишина, повисшая после ее вопроса о судьбе, стала вызовом — кто осмелится заглянуть глубже?

Гарри чуть кашлянул, искоса взглянув на нее. Его пальцы нервно забарабанили по подлокотнику старого дивана.

— «Ты веришь в судьбу? Или мы ее ломаем?» — повторил он ее вопрос, но теперь в его голосе слышалась не только задумчивость, но и легкая, чуть кривая усмешка. — Я? Я думаю, мы ее ломаем. Или, по крайней мере, пытаемся. Иначе… иначе я бы давно сдался. Спрятался бы в своем чулане под лестницей и никогда бы не вышел. — Он помолчал, глядя на огонь, а потом, словно набравшись смелости, повернулся к ней. Голос его стал тише, неувереннее. — А ты… ты когда-нибудь… ну… влюблялась? По-настоящему? После… после Артаса?

Узы Крови непроизвольно передали ее его жгучее, почти болезненное любопытство, смешанное со смущением: «Ты кажешься такой… неприступной. Закованной в лед. Но ведь было же что-то? Я хочу знать… какая ты, когда не сражаешься». Он тут же почувствовал, как его щеки заливает краска, и поспешно отвернулся к камину, почти ожидая ледяного удара или язвительного ответа.

Джайна замерла. Ее рука, лежавшая на подлокотнике, на мгновение сжалась, но лицо осталось спокойным — почти слишком спокойным. Она смотрела на него долго, ее синие глаза сузились, словно она оценивала его мотивы, просчитывала ход.

— Влюблялась, — сказала она наконец. Голос ее был ровным, почти бесцветным, но в нем слышались отголоски чего-то давнего, теплого и болезненного одновременно. — Калесгос. Синий дракон, ставший магом. Он был… он был светом после долгой тьмы. Теплом после вечной зимы. — Она легко взмахнула рукой, и перед ними на мгновение возник высокий, величественный образ мужчины с глазами цвета сапфира и волосами, переливающимися всеми оттенками синего, словно драконья чешуя. Его улыбка была мягкой, понимающей. Образ Калесгоса растаял, как дым. — Но это было… давно. И я сама закрыла эту дверь. А ты? — Она чуть наклонилась к нему, ее взгляд стал пронзительным, изучающим. Узы донесли ее мысль: «Ты так старательно это скрываешь. Но я вижу. Чувствую». Ее вопрос прозвучал неожиданно прямо, с легким оттенком вызова: — Кто была твоя первая любовь, Гарри Поттер? И… почему сейчас никого нет?

Гарри моргнул, застигнутый врасплох. Его рот приоткрылся, но он быстро его закрыл, неловко потирая шею.

— Э-э… Чжоу, наверное, — выдавил он наконец. Голос предательски дрогнул от смущения. — Чжоу Чанг. С Когтеврана. Это было на третьем курсе. Она… она была очень красивая. И умная. И отлично летала на метле. Но я… я был полным идиотом. Не знал, что сказать, как себя вести. Все испортил. — Он неловко махнул рукой, и перед ними возник размытый образ темноволосой девушки в квиддичной форме, с мимолетной, печальной улыбкой. Образ тут же исчез. — А сейчас… Сейчас не до этого, правда? Турнир, Волдеморт… ты вот появилась… — Он запнулся, снова покраснев. Узы предательски транслировали ее его сумбурную мысль: «Ты слишком близко. Слишком… настоящая. Трудно думать о ком-то еще, когда ты рядом». Он откашлялся, уставившись в пол, и быстро сменил тему: — А ты… ты бы хотела выйти замуж? Ну, гипотетически? Если бы не было войн, проклятий, если бы… все было иначе?

Джайна издала короткий, резкий смешок, лишенный холода — скорее, удивленный. Она откинулась на спинку дивана, чуть расслабляясь.

— Замуж? — переспросила она, и в ее голосе мелькнула ирония. — Интересный вопрос. Может быть. Когда-нибудь. За кого-то… похожего на Калесгоса. Мудрого, сильного, способного понять… все это. — Она обвела рукой комнату сна. — Или… может быть, я бы вышла замуж за море, — в ее глазах блеснул озорной огонек. Она взмахнула рукой, и снова возник образ ее корабля, летящего по волнам под белыми парусами. Она стояла у штурвала, ветер трепал ее волосы, а рядом с ней стояла неясная, но сильная мужская фигура. — Но я выбрала другой путь. Путь магии. Путь долга. И льда. А ты? Ты бы женился, Поттер? Или все-таки предпочел бы сбежать в лес с Хагридом и гиппогрифами?

Узы донесли ее мысль, окрашенную теплым пониманием: «Ты не из тех, кто бежит от ответственности. Но я знаю, как сильно ты иногда об этом мечтаешь».

Гарри тихо рассмеялся, и огонь в камине снова весело затрещал.

— Женился бы? Честно? Не знаю. Может быть. Если бы нашел кого-то… кто полюбил бы просто Гарри, а не шрам на его лбу. — Он посмотрел на нее, и его улыбка стала мягче, задумчивее. — Но да, лес с Хагридом все еще звучит гораздо привлекательнее любой свадьбы. — Он снова взмахнул рукой, и перед ними возникла хижина Хагрида, но теперь у очага стояли два кресла, и в одном из них сидел он сам, а второе было пустым, но рядом с ним лежала неясная, женская тень. — А ты… ты когда-нибудь жалела? О своем выборе? О том, что не сбежала? Не стала капитаном или библиотекарем? Не выбрала простую жизнь?

Он добавил через Узы, серьезно и проникновенно: «Ты могла бы. Уйти. Скрыться. Но ты осталась. Сражалась. Почему?»

Джайна молчала долго, глядя на огонь, ее пальцы нервно теребили край диванной подушки.

— Жалела, — сказала она наконец тихо, но отчетливо. — Много раз. Особенно… после Терамора. Тогда я хотела бросить все. Магию, ответственность, саму себя. Хотела просто… исчезнуть. Раствориться во льдах. Но… — она глубоко вздохнула, — кто-то должен был остановить Гарроша. Кто-то должен был защитить то, что осталось. Кто-то должен был нести это бремя. — Она взмахнула рукой, и перед ними снова возникла картина разрушенного Терамора — дымящиеся руины, обугленные камни, пепел, кружащийся в воздухе. И посреди этого опустошения — одинокая фигура Джайны с посохом в руке, слабый свет магии едва пробивается сквозь мрак. Образ исчез. Она посмотрела ему прямо в глаза, и ее взгляд был острым, но теплым. — А ты, Гарри? Ты когда-нибудь хотел… убить его? Волдеморта? Не просто победить, не просто остановить… а именно убить? Уничтожить?

Узы донесли ее тихую, полную понимания мысль: «Я чувствую эту тьму в тебе. Эту жажду мести. Она есть и во мне».

Гарри сглотнул. Улыбка исчезла с его лица. Он смотрел в огонь, словно видел там лицо своего врага.

— Да, — сказал он глухо, почти шепотом. — Да. Особенно после… после того, как он пытался приказал бросить мое имя в Кубок… желая вернуться… Я хочу, чтобы он просто исчез. Навсегда. Чтобы он больше никому не мог причинить боль. — Он стиснул кулаки и взмахнул рукой. Перед ними возникла бесформенная тень с горящими красными глазами — размытая, как кошмар, но полная угрозы. Тень растаяла. Он поднял на нее глаза. — А ты? Ты бы смогла убить… того, кто разрушил твою жизнь? Артаса? Если бы у тебя был шанс?

Он послал ей через Узы свою боль и свой вопрос: «Ты кажешься сильнее меня. Мудрее. Но я вижу твою боль. Она такая же, как моя».

Губы Джайны сжались в тонкую белую линию, но она не отвела взгляд.

— Убила бы, — сказала она холодно, и ее голос прозвучал, как треск льда в Нордсколе. — Без колебаний. Я искала его. Я хотела отомстить. Но… он ушел раньше. Его история закончилась иначе. — Она взмахнула рукой, и перед ними на мгновение возник образ Артаса — молодого принца с золотыми волосами, но в его руке был темный, рунический клинок, а глаза были пустыми, ледяными. Он исчез. Она наклонилась к Гарри, ее голос снова стал тише, настойчивее. — Скажи мне, Гарри… Ты боишься? Боишься стать таким, как он? Как Волдеморт? Боишься, что тьма внутри тебя победит?

Узы передали ее главный, самый мучительный вопрос: «Я знаю, что ты не он. Но скажи мне. Чтобы я могла поверить».

Огонь в камине взметнулся ярче, словно подслушав напряженную тишину, повисшую между ними. Тени заплясали на старых деревянных стенах, делая уютную комнату сна одновременно интимнее и тревожнее. Гарри и Джайна сидели так близко, что их колени теперь соприкасались, и Узы Крови гудели между ними — не угрожающе, а сильно, натянутой струной, готовой либо зазвенеть музыкой, либо лопнуть от напряжения. Пустые кружки стояли на столике, забытые. Тепло между ними нарастало — не от огня, а от слов, которые они бросали друг другу, как камни в глубокий колодец их душ, пытаясь нащупать дно.

Гарри смотрел на нее, его руки были сжаты в кулаки, лежащие на коленях. Голос его стал ниже, хриплым от волнения.

— «Ты боишься стать им? Волдемортом?» — повторил он ее вопрос, но теперь в его тоне слышался не страх, а вызов — себе, ей, судьбе. — Да. Иногда. Когда ярость захлестывает. Когда вспоминаю все, что он сделал… Когда хочу, чтобы он просто… перестал существовать. Тогда я боюсь… что эта тьма во мне победит. Что она — это и есть я. — Он замолчал, его взгляд был прикован к огню, словно он видел там отражение своих страхов. Узы передали ей его отчаянную, почти детскую мольбу: «Ты видишь меня яснее, чем кто-либо. Яснее, чем я сам. Скажи мне. Скажи, что я не он». Он резко повернулся к ней, его зеленые глаза были широко раскрыты, почти умоляя. — А ты? Ты бы… ты бы отвернулась от меня? Бросила бы меня, если бы я… если бы я стал таким? Если бы тьма победила?

Джайна замерла. Ее дыхание на мгновение прервалось, но она быстро взяла себя в руки. Ее пальцы впились в обивку дивана. Она смотрела на него долго, изучающе, словно пыталась заглянуть за его слова, за его страх, в самую суть его души.

— Бросила бы, — сказала она наконец. Голос ее был холодным, твердым, как лед Нордскола, который не тает даже под самым жарким солнцем. — Но я бы бросила его — того, кем ты боишься стать. А не тебя. Не этого тебя. — Она легко взмахнула рукой, и перед ними возник образ Гарри — не темного монстра, а того мальчика, которого она начинала узнавать: с вечно растрепанными волосами, со шрамом на лбу, с упрямым блеском в зеленых глазах, с кривой, но искренней улыбкой, которая освещала его лицо вчера в гроте. Образ растаял. Она подалась чуть вперед, ее синие глаза впились в его. — А ты, Гарри? Ты бы стал меня спасать, если бы я… если бы я пересекла черту? Если бы я стала похожей на Артаса? Если бы моя боль и ярость заставили меня… разрушить все вокруг? Снова?

Узы донесли ее страх, ее глубочайшую уязвимость: «Я знаю, что ты не сдаешься. Что ты борешься за тех, кто тебе дорог. Но… я могу сломаться. Я уже была на грани. Смог бы ты вытащить меня из этой бездны?»

Гарри сглотнул, чувствуя, как пересохло в горле. Он инстинктивно наклонился к ней еще ближе, их лица оказались совсем рядом.

— Стал бы, — сказал он тихо, но в его голосе не было ни тени сомнения. — Я бы стал тебя спасать. Даже если бы ты заморозила весь Хогвартс вместе с Дамблдором. Даже если бы мне пришлось сражаться с тобой, чтобы вернуть тебя. — Он взмахнул рукой, и перед ними возник образ Джайны — не сломленной жертвы, а могущественного Архимага, с ледяным посохом в руке, но глаза ее были не пустыми и холодными, как у Короля-лича, а полными света и боли, такими же, как в этом сне. — Я бы вытащил тебя. Как ты помогла мне с драконами. Как ты стоишь рядом сейчас. — Он добавил через Узы, и это прозвучало как клятва: «Ты не Артас, Джайна. Ты гораздо сильнее. Ты лучше». Он снова смутился своей откровенности, быстро отвел взгляд. — Ты… ты доверяешь мне? Теперь? По-настоящему? Или… или это все еще просто Узы? Просто проклятие, которое нас держит?

Джайна коротко, резко фыркнула, но в этом звуке не было насмешки — скорее, нервное тепло. Она смотрела на него, и ее синие глаза ярко блестели в свете огня.

— Доверяю, — сказала она, и ее голос впервые дрогнул, выдавая глубину эмоций, которую она так тщательно скрывала. — Не сразу поверила. Но… ты доказал. Тогда, в гроте. С яйцом. Здесь, сейчас. — Она помолчала, словно собираясь с мыслями. — Но… не до конца. Еще нет. Я… я боюсь доверять полностью. Не после всего. А ты? — Она наклонилась к нему еще ближе, их лбы почти соприкоснулись. Узы между ними загудели сильно, почти болезненно, передавая ее главный страх: «Ты — мой якорь в этом шторме. Но я боюсь… боюсь утянуть тебя на дно вместе с собой». Ее вопрос прозвучал остро, как ледяная игла: — Ты бы предал меня, Гарри? Если бы тебе пришлось выбирать? Между мной… и этим миром? Между мной и Хогвартсом?

Гарри резко отстранился, его лицо напряглось, потемнело. Он провел рукой по волосам, делая их еще более растрепанными.

— Предал бы?! — переспросил он, и его голос стал жестким, почти злым. — Нет! Никогда! Что за вопрос?! Я бы… я бы нашел другой выход! Я бы спас и тебя, и их! Всегда есть другой выход! — Он яростно взмахнул рукой, и перед ними возник пылающий Хогвартс, а он стоит между рушащимся замком и фигурой Джайны, отчаянно пытаясь удержать их обоих. Образ исчез. — А ты?! Ты бы пожертвовала мной?! Ради какого-нибудь «высшего блага»? Ради мира, как ты… как ты считала нужным поступить с Терамором?

Он послал ей через Узы свою боль и свой страх: «Я знаю, что ты способна на трудные решения. На жертвы. Но я не хочу… я не хочу быть твоей жертвой».

Губы Джайны сжались, ее взгляд стал острым, как клинок. Но она не отвернулась. Не солгала.

— Пожертвовала бы, — сказала она тихо, почти шепотом, и каждое слово падало, как капля расплавленного льда. — Если бы… если бы не осталось абсолютно никакого другого выбора. Если бы цена твоего спасения была гибелью всего мира. Я бы сделала это. Но я бы… я бы ненавидела себя за это до конца вечности. — Она взмахнула рукой. Перед ними снова возникли дымящиеся руины Терамора, но теперь рядом с ее одинокой фигурой стояла тень Гарри, медленно истаивающая в огне. Образ пропал. Она посмотрела на него, и ее глаза, полные боли, смягчились. — Ты бы… ты бы смог меня простить? Если бы я сделала такой выбор?

Узы донесли ее отчаянную мольбу: «Ты сильнее, чем я думала. Твоя вера… она почти сломала мои стены. Но я боюсь… боюсь доверять этому до конца».

Гарри молчал долго, глядя на нее. Огонь в камине отражался в стеклах его очков, превращая их в два маленьких пылающих озера.

— Простил бы, — сказал он наконец. Голос его был хриплым, но твердым. — Не сразу. Наверное, никогда не забыл бы. Но… простил бы. Потому что ты — это не только лед и долг. Ты — Джайна. — Он снова наклонился к ней, их взгляды встретились и удержались. Узы между ними вибрировали теплом и пониманием. — Я бы нашел тебя. Даже после этого. Я бы вернулся. — Он сжал кулак, словно давая клятву. — Ты… ты видишь меня в своем будущем, Джайна? Не как временного союзника, не как обузу проклятия… а как… часть своей жизни?

Ее рука, лежавшая на диване, дрогнула. Она смотрела на него — долго, пристально, словно впервые видела его по-настоящему.

— Вижу, — прошептала она, и ее голос был почти неузнаваем — тихий, уязвимый, полный неуверенности и надежды. — Я не знаю, как… не знаю, каким оно будет… Но я вижу тебя там. Рядом. — Она взмахнула рукой, и перед ними возник последний образ — нечеткий, расплывчатый, но наполненный теплым светом: они вдвоем, повзрослевшие, стоят на берегу моря или озера, возможно, у стен восстановленного города или замка. Они просто стоят рядом, глядя вдаль. Образ исчез. Она подняла на него глаза. — А ты, Гарри? Я… я действительно часть твоего пути? Или… или это все еще просто Узы?

Узы передали ее последний, самый главный страх: «Ты стал мне ближе, чем кто-либо за долгие годы. И это… это пугает меня до смерти».

Огонь в камине ревел, подбрасывая снопы искр, словно вторя нарастающему напряжению между ними. Тени на стенах метались, искажая очертания уютной комнаты, превращая ее в арену для их последнего, самого важного поединка — поединка слов и чувств. Гарри и Джайна стояли друг напротив друга, их колени почти соприкасались, а Узы Крови вибрировали между ними так сильно, что казалось, воздух вот-вот затрещит от переизбытка магии и эмоций. Пустые кружки на столе, остывший шоколад, тихий снег за окном — все это отошло на второй план. Остались только они двое и их невысказанные вопросы.

Гарри смотрел на нее, его зеленые глаза горели огнем — не яростью, а отчаянной, почти болезненной потребностью в ответе. Его руки были сжаты в кулаки, костяшки пальцев побелели.

— «Я часть твоего пути? Или просто… Узы?» — повторил он ее вопрос, и его голос стал хриплым, надтреснутым, словно слова царапали горло. Он резко отвернулся, шагнул к ревущему камину и с силой взмахнул рукой. Огонь взметнулся до потолка, и перед ним возник его собственный силуэт — темный, одинокий, стоящий на краю бездны с палочкой в руке. — А если… если бы меня не стало? Если бы я упал в эту пропасть? Ты бы… ты бы смогла идти дальше? Одна?

Он резко обернулся, его взгляд впился в ее лицо. Узы передали ей его главный страх, обнаженный и кровоточащий: «Ты такая сильная. Гораздо сильнее меня. Я боюсь… боюсь, что однажды ты поймешь, что я тебе не нужен. Что я лишь обуза. И уйдешь». Он схватил полено из поленницы у камина и швырнул его в огонь. Пламя взревело, пожирая дерево, отражая его вопрос.

Джайна подняла голову. Ее рука медленно легла на подлокотник дивана, словно ища опору. Она поднялась, ее движения были плавными, но в них чувствовалась внутренняя дрожь. Она бесшумно подошла к камину.

— Смогла бы, — сказала она. Голос ее был холодным, кристально чистым, как лед над бездной. Но в этой ледяной твердости слышалась не бесчувственность, а отчаянная сила воли. Она взмахнула рукой, и рядом с его силуэтом возник ее собственный — такая же одинокая фигура, окруженная вихрем ледяных осколков, с посохом в руке, но его тени рядом не было. Она шагнула к этому призрачному образу самой себя и коснулась его рукой. Ледяная фигура треснула и с тихим звоном осыпалась на ковер. Джайна посмотрела на Гарри, ее глаза были темными, как зимнее море. — А ты? Ты бы смог идти дальше? Один? Без меня?

Она наклонилась, подняла с ковра воображаемый осколок льда и крепко сжала его в руке. Он начал таять, холодные капли падали на мягкий ворс ковра. Узы донесли до него ее страх, отражение его собственного: «Ты — мой якорь. Единственный, кто держит меня на плаву в этом безумии. Но что, если я сама перережу этот канат? Сможешь ли ты выплыть один?»

Гарри сглотнул, чувствуя, как пересохло в горле. Он шагнул к ней, сокращая разделявшее их расстояние до минимума.

— Смог бы, — сказал он тихо, но упрямо. В его голосе не было бравады — лишь горькая уверенность человека, привыкшего терять. Он взмахнул рукой. Его силуэт у пропасти изменился — теперь он стоял спиной к бездне, на вершине башни Хогвартса, глядя на замок, но его палочка была поднята вверх, словно в прощальном салюте. Он подошел к столику, взял свою пустую кружку и сжал ее так сильно, что побелели костяшки пальцев. — Но это был бы… другой путь. Гораздо более темный. Гораздо более одинокий. — Он с силой поставил кружку на стол. — Ты бы… ты бы отпустила меня? Если бы я стал реальной угрозой? Не только себе, но и… другим? Твоему миру?

Он посмотрел ей в глаза, и Узы передали его самый глубокий страх: «Я знаю, что ты способна на жертвы. Ты могла бы остановить меня. Уничтожить. И я… я боюсь этого больше всего».

Джайна смотрела на него, ее синие глаза потемнели от бушующих внутри эмоций. Она сделала еще один шаг, их разделяли теперь лишь дюймы. В ее руке все еще таял ледяной осколок.

— Отпустила бы, — прошептала она, и ее голос дрогнул, холодная броня дала трещину. Она с силой бросила остатки льда в камин. Тот зашипел, мгновенно испаряясь. Перед ними возник новый образ: она стоит на краю пропасти, ее рука разжимается, выпуская его руку, но лицо ее искажено невыносимой болью. Она резко отвернулась к окну, прижалась лбом к прохладному стеклу. Снег за окном закружился быстрее, словно отражая ее смятение. — Но я бы вернулась за тобой. Я бы нашла способ. Я бы вытащила тебя из любой тьмы. — Она обернулась, ее глаза горели отчаянной решимостью. — А ты? Ты бы смог меня остановить? Если бы я… если бы я пошла по пути Артаса? Если бы моя магия стала разрушительной? Если бы я зашла… слишком далеко?

Узы передали ее крик души: «Я боюсь своей силы! Боюсь своей тьмы! Ты единственный, кто не сдается! Но что, если я упаду?! Сможешь ли ты меня остановить, не уничтожив?»

Гарри сжал губы. Его взгляд стал жестким, непреклонным. Он шагнул к ней, встал у окна рядом, так близко, что чувствовал холод, исходящий от стекла, и тепло, исходящее от нее.

— Остановил бы, — сказал он твердо, и его голос прозвучал как клятва. Он взмахнул рукой. Перед ними возникла последняя сцена: она, окруженная бушующей ледяной бурей, идет вперед, не видя ничего вокруг, а он хватает ее за плечи, удерживает, позади него пылает огонь его магии, его воли. Он протянул руку и на этот раз коснулся ее настоящего локтя — его пальцы были горячими на ее холодной коже. Образ исчез. — Даже если бы ты ненавидела меня за это всю оставшуюся жизнь. — Узы донесли до нее его нерушимое обещание: «Ты не одна. Что бы ни случилось. Я тебя не отпущу. Никогда». Он отступил на шаг, к дивану, давая ей пространство, но его взгляд не отрывался от ее лица. — Ты бы доверила мне свою жизнь, Джайна? Полностью? Без остатка?

Она замерла. Ее рука, лежавшая на стекле, дрогнула. Она медленно повернулась к нему. В свете ревущего камина ее глаза блестели — не от слез, а от переполнявших ее эмоций.

— Доверила бы, — прошептала она, и в этом шепоте было больше правды, чем во всех ее словах до этого. Она шагнула к камину, подняла самое большое полено и бросила его в огонь. Пламя взревело, взметнувшись вверх, освещая ее лицо снизу, делая его похожим на маску древней богини. Перед ними возник образ: она падает в пропасть, а он ловит ее в последнюю секунду, их руки намертво сцеплены над бездной. Она подошла к нему. Встала так близко, что их дыхание смешалось. Узы между ними загудели громко, почти оглушительно. — А ты, Гарри? Ты бы отдал мне свою жизнь? Если бы я… если бы я попросила? Если бы это был единственный способ спасти что-то… или кого-то?

Узы передали ее последний, самый страшный вопрос, ее уязвимость: «Ты — моя сила. Моя надежда. Но я так боюсь… боюсь взять на себя ответственность за твою жизнь».

Гарри смотрел на нее, его дыхание сбилось. Он снова шагнул к ней, его рука нашла ее локоть и сжала его крепче, не отпуская.

— Отдал бы, — сказал он хрипло, но ясно, глядя ей прямо в глаза. Он взмахнул свободной рукой. Перед ними возник последний образ этого сна: они вдвоем, стоят на самом краю пропасти, он отдает ей свою волшебную палочку, а она крепко сжимает его руку. Образ задрожал и начал таять. — Мы не сломаемся, Джайна, — прошептал он, их лица теперь разделяли лишь сантиметры. Узы вспыхнули между ними ослепительным светом, передавая его последнюю мысль, его окончательный выбор: «Ты со мной. Я с тобой. Это все, что имеет значение».

Сон задрожал, исказился. Огонь в камине взревел в последний раз и погас. Комната начала таять, растворяться в темноте. Но их руки остались сжатыми, а взгляды — переплетенными, пока тьма не поглотила их, унося обратно, в холодную реальность их общей комнаты в башне Гриффиндора.

Огонь в камине взревел в последний раз, и комната сна начала таять, как восковая свеча, оплывая и теряя очертания. Уютные деревянные стены растворились, мягкий ковер под ногами превратился в неровную, узкую каменную тропу, уходящую в клубящуюся темноту. Тепло камина сменилось пронизывающим, сырым ветром, который гнал клочья серого тумана, пахнущего пылью и забвением.

Гарри и Джайна стояли на этой тропе, их руки все еще соприкасались, а Узы Крови гудели между ними — уже не струной, а низким, постоянным сигналом, как маяк в бушующем море тьмы. Перед ними вилась дорога — изломанная, коварная, усеянная острыми камнями, которые, казалось, только и ждали, чтобы впиться в босые ноги. По обеим сторонам зияли темные пропасти, из которых тянуло могильным холодом и шепотом теней. Где-то далеко впереди, на самом пределе видимости, мерцал одинокий огонек — слабый, почти неразличимый, но живой, как далекая путеводная звезда.

Гарри сделал первый шаг по этой тропе. Его нога тут же скользнула по мокрому камню, и он упал, больно ударившись коленом. Темная капля крови проступила сквозь ткань брюк. Стиснув зубы, он поднялся, игнорируя боль, и протянул руку Джайне.

— Вместе, — сказал он хрипло, но твердо. Узы передали ей его непоколебимую решимость: «Я не пойду по этому пути один. Ты со мной?»

Она молча кивнула, ее холодные пальцы сомкнулись на его ладони. И они двинулись вперед, их шаги гулко отдавались в пустоте, навстречу неизвестности.

Первая преграда возникла внезапно, вырастая прямо из тумана. Стена льда — высокая, гладкая, с острыми, как клыки, шипами, которые тускло поблескивали в неверном свете. Джайна шагнула к ней первой. Ее пальцы коснулись ледяной поверхности, ища слабое место, но лед под ее ногами внезапно треснул, и она провалилась, тяжело ударившись о камни. Кровь окрасила белую кожу ее перчатки. Она поднялась, опираясь на руку Гарри, ее лицо было бледным, но решительным. Он крепче сжал ее плечо, и они ударили по стене вместе. Его ладонь вспыхнула теплым светом — не пламенем, а чистой энергией воли. Ее рука излучала морозный холод, концентрируя силу льда. Свет и холод встретились, и ледяная стена с оглушительным треском раскололась на тысячи осколков, открывая им путь дальше.

Они шли вперед, и тропа становилась все уже, все опаснее. Пропасть справа дышала холодом, а порывы ветра толкали в спину, пытаясь сбросить их вниз. Гарри снова споткнулся, его нога соскользнула с края тропы. Он успел ухватиться за скользкий камень, повиснув над бездной. Кровь из разбитой ладони капала в темноту. Джайна мгновенно упала на колени, ее рука мертвой хваткой вцепилась в его запястье. Их глаза встретились. В ее взгляде не было страха — только ледяная решимость и неожиданное тепло.

— Держись, — прошептала она. Узы донесли до него ее крик души: «Ты не упадешь! Я не позволю! Я здесь!»

Она потянула его вверх, он подтянулся, из последних сил цепляясь за жизнь, за ее руку. Они рухнули на тропу, тяжело дыша, прижавшись друг к другу, ближе, чем когда-либо прежде.

Но испытания не закончились. Из тумана перед ними начали сгущаться тени прошлого. Неясные, расплывчатые фигуры, но Гарри узнавал их — красные глаза Волдеморта, золотая корона павшего принца Лордерона, темный рунический клинок Артаса, оскаленная пасть дракона, холодный взгляд дементора. Они шипели, шептали угрозы, тянули к ним свои призрачные руки. Гарри инстинктивно шагнул вперед, его палочка сама собой оказалась в руке, вспыхнув защитным светом. Но одна из теней — с красными глазами — ударила быстрее, и он упал, чувствуя острую боль в плече, словно его коснулось проклятие. Джайна рванулась к нему, ее руки метнули ледяные стрелы, но без его поддержки, без их объединенной силы, ее магия разбилась о тьму, как хрупкое стекло. Она отшатнулась, упала на одно колено, ударившись локтем о камень.

Они посмотрели друг на друга — раненые, ослабевшие, но не сломленные. Гарри протянул ей руку. Их пальцы снова сцепились. Узы Крови между ними вспыхнули ярким, ослепительным светом. И они поднялись. Вместе. Его свет и ее лед слились в единый поток силы, ударив по теням прошлого. Тени задрожали, исказились и рассыпались прахом, как карточный домик под ураганным ветром. Путь перед ними стал шире, ровнее.

И тогда из тумана впереди проступили другие силуэты. Не враждебные, а светлые, полупрозрачные. Гарри узнал их — высокий бородатый великан с добрыми глазами, рыжий мальчишка с веснушчатой ухмылкой, девушка с копной непослушных волос и книгой в руках, высокий мужчина с благородным лицом и шрамом, строгая женщина в адмиральской форме… Друзья. Семья. Те, кто был рядом, те, кого они потеряли, те, кто верил в них. Они молча шагнули к Гарри и Джайне. Их руки легко легли им на плечи, даря тепло и поддержку. И дорога под ногами перестала крошиться. Ветер стих. Пропасти по краям тропы начали отступать, заполняясь мягким светом. А далекий огонек впереди разгорался все ярче, превращаясь в теплое, золотое сияние рассвета.

Гарри снова споткнулся, его раненое колено подогнулось, но на этот раз он не упал. Его поддержали — Джайна слева, и легкая тень Рона справа. Он улыбнулся сквозь боль, кровь все еще текла по щеке, но глаза его горели надеждой. Джайна пошатнулась от усталости, ее рука, державшая его, дрогнула, но она выпрямилась, опираясь на его плечо и на полупрозрачный силуэт Гермионы рядом. Тень улыбки коснулась ее губ.

Они шли вперед. Падая и поднимаясь. Каждый раз поднимаясь чуть выше, становясь чуть сильнее. Кровь и боль смешивались с пылью этой трудной дороги, но их хватка становилась только крепче. Тени прошлого — драконы, красные глаза, ледяные клинки, разрушенные города — все еще возникали на их пути, но теперь они рушились почти мгновенно, бессильные перед их единством, перед светом их друзей.

Одинокий путь остался позади. Гарри, идущий навстречу тьме в одиночку, неизбежно падал в пропасть. Джайна, бредущая одна по своей ледяной пустыне, неминуемо замерзала в ней навеки. Но вместе… Вместе, поддерживаемые тенями тех, кто их любил, они смогли дойти до света.

Золотое сияние окутало их, теплое, как объятия матери, как огонь в камине их сна. И сам сон задрожал, начал таять, растворяться… оставляя их стоять рука об руку посреди этого света, с кровью и грязью на лицах, но с ясной, непоколебимой надеждой в глазах. Путь был пройден. Испытание выдержано. Выбор сделан. Вместе.