Песнь Холмов (джен)

— Бен, послушай меня, пожалуйста! Мы с твоим отцом начали эту партию лишь затем, чтобы создать неразрешимый конфликт между Риддлом и Поттерами. Если Том вернулся и договорился с наследницей Поттеров — или с её опекуном, — продолжать эту линию не просто бессмысленно, но и опасно! — голос Дамблдора дрожал. Он был в отчаянии.

Комната, в которой они находились, утопала в полумраке: тяжёлые портьеры плотно скрывали окна, а единственный источник света исходил от тонкой свечи в кованом серебряном подсвечнике. Пахло ладаном, пергаментом и старой древесиной. Кабинет главы Рода Ривернов хранил в себе атмосферу власти, терпения и жестокой осмотрительности.

Альбус сидел в кресле, ссутулившись и сжимая пальцами подлокотники, будто надеялся вырвать из них последнюю опору. Ему пришлось принять умострильное зелье, сваренное Снейпом, и заплатить за него по полной ставке гильдии — только чтобы наконец осознать, что происходит вокруг. И тогда, с холодной ясностью, его поразило: они проиграли.

Не просто проиграли — были обойдены, переиграны и вытеснены. Оставалось только свернуть деятельность и затаиться, надеясь, что Том вернётся безумным. Это был бы подарок судьбы. Но всё указывало на другую, куда более пугающую версию — и, увы, самую невыгодную для них.

Альбус терял магию. Она утекала как сквозь трещины в его теле и воле, унося с собой не только силу, но и ясность ума. Мысли путались. Он тупел. Это было страшнее любого проклятия.

Он всегда гордился своим умом. И потому ужас, охвативший его, когда он впервые осознал грядущую утрату, делал его поступки всё более резкими, отчаянными, непредсказуемыми. Сейчас он цеплялся за последнюю надежду — разум Бенедикта.

Бенедикт Риверн — молодой маг, наследник молодого рода, с безупречной репутацией и лицом, будто выточенным из камня. Его движения были точны, голос — спокоен, а глаза — серые, как сталь перед ударом. Он был не просто хозяином кабинета. Это был сам лидер Братства Теней.

И он молчал, выслушивая Дамблдора. В этом молчании не было страха или нерешительности — только холодный расчёт и, возможно, лёгкая тень скуки.

— Директор, вы слишком драматизируете. Но так толком и не объяснили, что же произошло с Хранителями Зеркал. Они достигли цели и скрылись? — голос мистера Риверна звучал вежливо, но холодно. Он уже всё для себя решил.

Бенедикт говорил мягко, словно успокаивал собеседника, но за этой вуалью скрывалась непреклонность. Его лицо оставалось неподвижным, а глаза — светло-серые, прозрачные, как замёрзшая гладь озера, — не отражали ни сомнений, ни тревоги. Он был убеждён: никто не погиб, наоборот — Хранители Зеркал обрели неведомую силу и ушли в тень, чтобы подготовиться к следующему этапу. Переубедить его было невозможно.

Альбус попытался. Он описал всё увиденное: ритуал на Остару, искажение пространств, следы исчезновения. Привёл выводы собственного расследования, проверенные и перепроверенные. Но Риверн остался глух ко всем доводам. Даже отсутствие активных крестражей не впечатлило его.

А Дамблдор между тем проверил всё. Дом Блэков на Гриммо-Плейс, сейф в Гринготтсе, руины в Литл-Хэнглтоне... Там, где раньше стояла лачуга Гонтов, теперь раскинулась ровная ухоженная лужайка, а воздух звенел от напряжения — в этом месте ощущалась складка пространства, странная и живая. Он отрядил Наземникуса Флетчера следить за этим участком. Доклад был тревожным: складка не просто существовала — она заселялась. Кто-то или что-то использовало её как точку перехода.

Постепенно вырисовывалась удручающая и зловещая картина.

Из тринадцати Хранителей Зеркал осталось пятеро. И Тень Говорящего. Тот самый медиум, через которого вещала чуждая сущность, почитаемая Братством как божественная, а Альбусом — с первых встреч — как демоническая. Он ощущал её присутствие как нечто холодное, бесконечное и чуждое миру живых.

И хуже всего было то, что Бенедикт Риверн собирался продолжать. Он по-прежнему верил, что ритуалы Инверсии — это путь к победе. Что они близки к перелому. Что за следующей чертой ждёт сила, способная преобразить магический мир.

И Альбус понял: всё, что он может сейчас, — это не убедить, а остановить.

«Ну или хотя бы задержать», — с холодной решимостью подумал Альбус, скрывая истинные намерения за привычной маской учтивости.

Он откинулся на спинку кресла, изобразив вид умудрённого опытом старца, которому лишь слегка досаждают юношеские порывы собеседника.

— Совершенно согласен, Бен, — с мягкой интонацией произнёс он. — Думаю, ритуалы следует спланировать так, чтобы финальный пришёлся на Самайн.

Он говорил спокойно, даже одобрительно, слегка кивнув, словно соглашался с особенно разумным доводом. А в глубине души усмехнулся:

«Чтобы убрать тебя наверняка, недоумок».

Отеческая улыбка тронула губы Дамблдора, скрывая презрение и усталость. Он умел играть роли. Великий Светлый Волшебник. Наставник. Мудрец. Но теперь он был просто стратегом, пережившим слишком много и утратившим слишком многое, чтобы позволить себе ещё одну ошибку. Приняв решение, маг испытал невероятное облегчение и понял, как ему действовать дальше.

В политике главное — вовремя уйти со сцены. И у Альбуса было уютное место, где он надеялся встретить старость… или начать всё заново. Дом в горах, где тишина не таит угрозы и книги не шепчут проклятий между строк. Но до этого надо было дожить, и желательно в добром здравии.

Он не мог позволить себе повернуться к Риверну спиной. Ни на секунду. Молодой глава культа не был безумен — но и здравомыслием не блистал. Слишком много веры в победу, слишком мало — в реальность.

И хуже всего — он был одержим.

Альбус знал, как выглядит человек, слушающий не голос рассудка, а отголоски чужой воли. Он видел это в Гриндевальде, в Томе… теперь — в Бенедикте.

Он осторожно отставил чашку с остывшим чаем и слегка подался вперёд:

— Если мы хотим добиться успеха, Бен, нам придётся быть предельно точными. Магия Самайна требует подготовки. Жертвы. Равновесия. Я могу помочь с расчётами.

На лице Риверна появилась лёгкая тень подозрения. Но потом он кивнул, довольный. Директор Хогвартса сам предлагает участвовать — значит, всё идёт по плану.

Альбус посмотрел на него сквозь очки-полумесяцы, искажённый свет свечи отразился в линзах, скрыв его взгляд.

Он улыбался. И ждал.

— Хорошо, Альбус. Как раз сумеем заменить недостающие звенья, — кивнул Бенедикт. — Или остальные проявятся, или мы обойдёмся без них.

Его голос звучал спокойно, почти благодушно, но в нём чувствовалась тень торжества. Он не замечал ничего: ни смены интонаций, ни опасных бликов в глазах собеседника, ни того, как чуть дольше, чем следовало бы, Дамблдор держит руку на подлокотнике, будто готов к заклинанию в любой момент.

Альбус был мастером игры. Политика, магии, слов, пауз — всё подчинялось его замыслу. Он видел людей насквозь, а лицемерие носил как мантию — с достоинством, не путая с предательством.

Бенедикту Риверну недавно исполнилось тридцать четыре. Молодой для главы Рода. Слишком молодой для лидера культа. И — пока что — слишком наивный для сцены, где играют такие, как Альбус Дамблдор.

Риверн этого не осознавал. В его голове уже складывался чёткий план: избавиться от надоедливого старика, как только он выполнит свою часть сделки. Пусть сначала сделает расчёты. Всё-таки в некоторых вещах он был по-настоящему незаменим.

Глава культа наклонился вперёд, глядя на Дамблдора с вежливым вниманием — но не более. Он думал, что контролирует разговор.

Он ошибался.

Альбус смотрел на него с лёгкой, почти жалостливой улыбкой. Он уже не спорил — он ставил ловушку. И знал, что молодые всегда наступают на одни и те же грабли.

План отхода был выстроен заранее, и сейчас Альбус в уме тщательно отшлифовывал каждую деталь. Он тепло попрощался с бывшим учеником — всё-таки Бен когда-то учился в Хогвартсе, — после чего аккуратно аппарировал к нужному дому. В голове мелькала мысль: нужно позаботиться об отвлекающем маневре, чтобы ни у кого не возникло подозрений.

* * *

Лето раскалило холмы Уэльса, наполняя воздух густым ароматом полыни и нагретой солнцем земли. У Изабеллы не оставалось времени размышлять о прошедшем учебном годе — её дни были заполнены до краёв. Освоение нового дара захватило её полностью. Погружение в сознание животных оказалось не просто увлекательным, а настоящим волшебным путешествием. Белла словно становилась частью живой природы, чувствовала каждый шорох, каждое дуновение ветра.

Это было волшебно — скользить сознанием в чужие тела, чувствовать мир иначе. Она парила над холмами, цепляясь взглядом дрозда за каждый изгиб тропинок, ныряла в облака жаворонком, а ночью мчалась лисицей сквозь чащи, улавливая запахи, недоступные человеческому носу. Земля под лапами казалась живой, ветер пел в ушах, а звёзды — такими близкими, будто можно было дотянуться.

В одном из таких ночных странствий Белла заметила незнакомого чёрного пса, тощего, с всклокоченной шерстью и горящими в темноте глазами. Он не был похож на обычную собаку. Его разум оказался закрыт, будто заперт на невидимый замок. Белла попыталась проникнуть в его память, как делала с другими животными, но наткнулась на плотную, колючую тьму. И самое странное — пёс почувствовал это. Он резко поднял голову, замер, а затем исчез в кустах, оставив после себя лишь тревожный холодок на её душе.

На следующее утро, за завтраком, Белла с волнением рассказала всё Мэгвин.

— Говоришь, заметила? — Мэгвин усмехнулась, отложив ложку с густым мёдом. Её синие глаза, всегда такие проницательные, сузились. — Расскажи, что именно ты почувствовала? Какая была атмосфера вокруг?

Белла нахмурилась, пытаясь подобрать слова.

— Как будто я упёрлась в стену. Только эта стена… живая. Она отталкивала меня, но не агрессивно. Скорее… настороженно.

Мэгвин медленно встала, её серебряные браслеты звякнули. Она подошла к окну, за которым расстилались бесконечные зелёные холмы, и спросила тихо:

— Где последний раз ты видела эту собачку?

Белла указала направление.

Не сказав больше ни слова, Мэгвин резко вскинула руки — и в следующий миг её фигура сжалась, изогнулась, одежда превратилась в перья. Большая сова с пронзительными жёлтыми глазами взмахнула крыльями и бесшумно выскользнула в распахнутое окно, растворившись в утреннем тумане.

Белла осталась сидеть за столом, сжимая чашку с уже остывшим чаем. В воздухе ещё витал лёгкий запах магии — что-то острое, древнее, напоминающее грозу перед дождём.

Она знала: если Мэгвин так резко отреагировала, значит, этот пёс — не просто пёс.

Через час сова вернулась, неся в когтях огромного спящего чёрного пса. Изабелла как раз заканчивала убирать со стола, рассеянно перебирая в памяти заклинания, которые задала Мэгвин. Влетев в прихожую, большая сова осторожно положила собаку на диван.

Пёс. Тот самый.

Он лежал без движения, бока едва заметно вздымались. Мэгвин, уже принявшая привычный облик, стояла над ним с палочкой наготове. Её тонкие пальцы совершили сложное движение, и контуры животного начали расплываться, как чернила в воде. Шерсть втянулась в кожу, лапы вытянулись в конечности, и вскоре перед ними лежал человек — измождённый, в грязных истрёпанных одеждах, с волосами, спутанными в колтуны.

— Хм, — только и произнесла Мэгвин, осматривая гостя.

Лёгким взмахом палочки она подняла его в воздух и направила в гостевую комнату, тут же вызвав Фенни — их домовушку.

Брауни тут же засуетился, а Мэгвин повернулась к Изабелле.

— Белла, — наставница посмотрела на девочку с тёплой строгостью, — запомни те ощущения, что ты испытала, пытаясь проникнуть в разум этой собаки. Если почувствуешь подобное снова, значит, перед тобой анимаг — человек, способный превращаться в животное.

Девочка кивнула, сжимая руки в кулаки. В груди что-то ёкнуло — то ли страх, то ли возбуждение.

— А сейчас, — продолжала наставница, — не тревожь нашего гостя. Он не сможет покинуть поместье без моего разрешения. И тебе запрещено его выводить. Поняла?

— Поняла, — прошептала Белла, но глаза её горели любопытством.

Мэгвин вздохнула и направилась к своему рабочему столу, где уже лежал пергамент и чернильница.

— Я напишу его родственникам, — бросила она через плечо. — Приготовься, может прийти леди Нарцисса.

Белла кивнула, в душе пронеслась волна любопытства и лёгкого беспокойства — перед ней открывался новый загадочный мир, полный тайн и магии, куда ей ещё только предстояло погрузиться.

Леди Малфой прибыла через камин спустя полчаса. Её обычно безупречный облик был нарушен: мантия сбилась с плеч, в глазах — паника и слёзы. Не сказав ни слова, Нарцисса бросилась в гостевую комнату, и почти сразу по дому разнеслись глухие всхлипы, причитания и обрывки бессвязной, полной боли и гнева речи. Даже если Белла и не подслушивала намеренно, она всё равно слышала отчаянный голос, доносившийся далеко за пределы комнаты.

Прошло не больше пятнадцати минут, и «Полые холмы» содрогнулись от новой волны шума — в поместье прибыл лорд Малфой. Его появление сопровождалось вспышкой изумрудного пламени, а за ним последовал тяжёлый, почти ощутимо заряженный воздух. Из гостевой раздался громкий скандал — крики были слышны даже в дальних коридорах.

Неизвестный мужчина — теперь уже не собака, а человек, чья личность пока оставалась для Беллы загадкой, — срывался на хриплый, яростный крик:

— Пожирательская сволочь! Где она?! Где Генриетта?!

Белла вздрогнула. Имя резануло слух неожиданно и больно. Она не сразу поняла, что речь идёт о ней. Генриетта… Второе имя, которое почти никто не употреблял. Для всех она была Беллой. Изабеллой. Учененицей Мэгвин. Девочкой из Холмов.

В этот момент к ней бесшумно подошла наставница. Мэгвин, как всегда, двигалась легко, почти беззвучно, словно тень. Её глаза были серьёзны, голос — мягок, но твёрд:

— Белла, — произнесла она спокойно. — Наш гость очень хочет тебя увидеть. Он... твой приёмный отец по магии. Его зовут Сириус Блэк.

Белла изумлённо распахнула глаза. Это имя не было для неё пустым. Она слышала его — от тётушки Петуньи с презрением, а иногда во снах, где чей-то голос шептал её имя сквозь темноту. Но кроме смутных образов детской памяти — ничего.

— Где он был всё это время? — спросила она тихо, сдерживая волнение.

Мэгвин вздохнула, чуть нахмурившись.

— Это… долгая и трудная история. Его обвинили в предательстве твоих родителей и в убийстве Питера Петтигрю. Он провёл много лет в Азкабане.

— Азкабан… — прошептала Белла, чувствуя, как ледяной ком сжимает живот.

— Он утверждает, что никого не предавал. Более того — по его словам, Питер жив. Но есть и другая сторона. Его обвинили в массовом убийстве магглов… и, возможно, в этом он действительно виновен.

Наставница смотрела на девочку пристально, словно старалась прочитать её решение ещё до того, как оно оформится в словах.

— Если ты не хочешь, Белла, — сказала она, — ты можешь с ним не встречаться. Я не позволю никому навредить тебе.

Изабелла молчала, чувствуя, как внутри неё борются страх, любопытство и нечто зыбкое, но живое. Обрывки памяти, тени снов, интуитивное ощущение — будто за этим именем скрыто нечто важное. То, что касается её самой.

— Я подумаю, — произнесла она наконец. — Но… я хочу его увидеть. Только не сразу.

Мэгвин кивнула, уважая её выбор. В этом доме никто не спешил навязывать решения — всё рождалось тогда, когда было готово.

Юная ведьма всё-таки не удержалась. Её сдерживало не столько предупреждение наставницы, сколько внутреннее волнение — она не знала, кого ожидает увидеть. Но в какой-то момент в её комнате появилась Фенни — аккуратная домовая эльфийка с выразительным взглядом и сложенными на переднике ручками.

— Мисс, если хотите… гость сейчас один. Я провожу, — прошептала она, заглядывая девочке в глаза.

Изабелла кивнула. Фенни почти бесшумно повела её по обитым тканью коридорам «Полых холмов». Гостевая комната встретила их приглушённым светом, запахом сушёных трав и мягким потрескиванием камина. Блэк сидел на краю дивана, ссутулившись, уставившись в огонь.

За прошедшие несколько часов он изменился. Теперь он был чист, выбрит и переодет в простую тёмную рубашку и свободные штаны. Лицо — усталое, но с благородными чертами. Только глаза остались прежними: лихорадочно блестящие, ярко-синие, с болью и тревогой, пульсирующими на грани безумия.

Он поднялся, завидев девочку, и сделал полшага вперёд.

— Где моя крестница? Где Генриетта? Что вы с ней сделали?! — голос сорвался, тревога перешла в крик. — Она сирота. Я позабочусь о ней. Я должен!

В груди Изабеллы поднялась волна гнева. Эти слова ранили. Не тем, что он кричал — тем, что в них не было ни одного упоминания о Мэгвин, о её жизни здесь, комфортной и защищённой. Кто он такой, чтобы решать за неё?

— Я здесь, — твёрдо сказала она. Голос был тихим, но острым, как натянутая струна. — Никто меня никуда не девал, мистер Блэк. Но с вами… я никуда не пойду!

Сириус застыл. Губы дрогнули, он хотел что-то сказать, но слова застряли. Перед ним стояла не растерянная сирота, а юная ведьма, знавшая, кто она и где её дом.

Магическая аура девочки едва заметно колыхнулась — как ветер среди трав. Без заклинания, без палочки — она подняла щит намерением. Инстинктивно.

Сириус опустил голову, сжал кулаки. Потом — долгий, болезненный выдох.

— Прости… — хрипло выдавил он. — Я… Я просто испугался. Я думал, тебя забрали. Что ты пропала. Что они спрятали тебя от меня. Я не знал. Я ничего не знал.

Он выглядел сломленным. И всё же — в нём теплилось что-то знакомое.

Изабелла молчала. Она сжала кулачки, пряча их за спиной. В душе — беспокойство и тревога. Перед ней был человек из её прошлого. Но станет ли он частью её будущего?

— Ты похожа на Лили, а не на Джеймса, — с трудом выдавил из себя Блэк.

— Конечно, я же девочка, — Белла удивлённо вскинула брови.

Она никак не ожидала, что это станет открытием.

Сириус уставился на неё, будто только сейчас заметил. В его взгляде мелькнуло что-то смутное — воспоминание или чувство, которому он сам не мог дать имени. Черты его осунувшегося лица дрогнули, то напрягаясь, то вновь опускаясь в безвольную маску.

Изабелла немного прищурилась, изучая ауру гостя. Она недавно освоила это умение и теперь с осторожным любопытством проверяла его на практике. Свет вокруг него дрожал, как рваное старое покрывало, испещрённое дырами. По этим дыра́м неспешно ползали извивающиеся, мрачные тени — будто многоножки из другой реальности.

— Вам нужно лечение, мистер Блэк, — спокойно сказала она. — Ваша магия... она словно ткань, которую едят заживо.

Сириус слабо усмехнулся, не до конца понимая, что девочка имеет в виду. Его губы дёрнулись в пародии на ухмылку, но глаза оставались пустыми.

— Моя ученица права, — раздался голос Мэгвин.

Она появилась внезапно, бесшумно, как тень, выросшая из самого воздуха у них за спиной. Плащ её едва шелестел, вокруг витал тонкий запах ветра и чабреца.

— Вы слабо ощущаете реальность, — продолжила она строго, глядя на Сириуса с почти профессиональной холодностью. — И ваше физическое состояние оставляет желать лучшего.

— Я в порядке, — пробормотал он, делая шаг назад, но уже было поздно.

Мэгвин махнула рукой, и тонкая струйка синего света вылетела из её пальцев, бесшумно коснувшись его лба. Сириус пошатнулся, глаза закатились, и он мягко опустился в кресло, погружаясь в глубокий исцеляющий сон.

— Скоро придут остальные из рода Блэк, — сообщила она, отступая от кресла. — К сожалению, этот твой родственник сейчас в полном бреду. Решение — лечить его или сдать английским властям — будут принимать они.

Изабелла задумчиво смотрела на дядю, чьё дыхание стало ровным. Магия Мэгвин была спокойной и мягкой, но в ней ощущалась та сила, которая могла обуздать хаос.

— Мэгвин… а в этом случае можно провести ритуал с котлом Дагды? — спросила она несмело, не отрывая взгляда от спящего мага.

— Не в его возрасте, солнышко, — мягко ответила ведьма. — Переварить судьбу можно только у ребёнка.

Она подошла ближе, положив ладонь на плечо Изабеллы.

— С Драко мы уже были на грани. Отрочество — последняя возможность. С четырнадцати лет кельты считали мальчиков взрослыми, и магия ритуала уже не могла изменить их судьбы. Сириус слишком стар… и слишком изломан.

Изабелла молча кивнула, принимая объяснение. Тёплое сияние свечей отражалось в её глазах, а где-то под потолком тихо зашуршали крылья — чуткая сова поднялась на перекладину, будто тоже чувствовала перемены.

Пока мистер Блэк спал, гости начали прибывать один за другим. Пространство у камина дрожало в ритме защитных чар, и каждое новое появление отзывалось в воздухе еле уловимым всполохом.

Первой вошла высокая стройная женщина с серебристо-светлыми волосами, элегантно уложенными в причёску, какую носили на светских раутах Магической Британии десятилетия два назад. Её походка была величественной, но без надменности — скорее, в ней чувствовалось благородство, не нуждавшееся в доказательствах. В чертах гостьи безошибочно угадывались линии Нарциссы Малфой — но в более зрелом, скорбном отражении.

— Леди Друэлла Блэк, — представилась она Мэгвин, чуть склоняя голову.

Голос её был низким, немного охрипшим, словно по нему прошёлся холод долгих лет.

Мэгвин сдержанно кивнула и взмахом руки приглушила пульсацию охранных чар вокруг камина.

Друэлла не выглядела старой, но в её лице читалась усталость — не от возраста, а от самой жизни. От потерь, которые не отпускают. От памяти, что не даёт покоя даже во сне. В её глазах не было враждебности, только тихое сожаление и тяжесть невысказанного.

Вскоре вслед за ней в лёгком зелёном вихре каминного пламени появилась ещё одна женщина. Она остановилась, как будто не решаясь ступить дальше. Темные волосы были чуть растрёпаны, на щеке — след золы. Она огляделась, словно ожидая упрёков или обвинений.

— Здравствуй, мама, — тихо сказала она.

Её голос был мягким, но в нём проскользнула настороженность. Изабелле показалось, что женщина напротив напряжена, будто ждёт осуждения. В этом взгляде не было уверенности — только страх и смирение.

Однако она ошиблась.

Леди Друэлла обернулась и застыла на мгновение. Затем лицо её исказила гримаса боли — и она, почти стремительно, как для леди её положения, подалась вперёд. Слёзы заструились по её щекам, и она крепко обняла свою наконец возвращённую дочь.

— Андромеда… — прошептала она. — Моё дитя…

Никаких обвинений. Только слёзы, тепло и запоздалая, как весенний дождь после долгой зимы, надежда.

Изабелла отвела взгляд. Это было слишком личное.

Мэгвин мягко коснулась плеча девочки:

— Пора к упражнениям, солнышко. А потом — сон. Завтра будет непростой день.

Белла согласно кивнула. Её маленькое сердце сжималось от того, сколько боли хранили взрослые — и сколько в этих объятиях было сказано без слов.

Когда она вышла из комнаты, воздух за её спиной дрожал от чар, приглушающих звуки — чтобы у родных, наконец, была возможность поговорить по-настоящему.

На следующее утро в доме царила тишина. Ни одного из гостей уже не было, и только слегка искажённый магический фон у камина напоминал о недавних перемещениях. Изабелла, натягивая шерстяные носки и нехотя вставая с постели, нахмурилась — ночь была тревожной, с беспокойными снами, в которых мерцали незнакомые лица.

— А куда все ушли? — спросила она за завтраком, глядя на Мэгвин с недоумением.

Наставница, как обычно, пила густой травяной отвар из чернильно-синей чашки. Она спокойно отложила ложку и, прежде чем заговорить, провела пальцами над краем чаши — дымок над ней сложился в очертания птичьих крыльев и тут же исчез.

— Блэки приняли решение переместить Сириуса в поместье, где сейчас живёт леди Друэлла. Это в Корнуолле. Место старое, насыщенное древними чарами. Защита там такая, что Министерство магии и понятия не имеет, где его искать.

Изабелла нахмурилась, опуская взгляд в тарелку с овсяной кашей, которую так и не начала есть.

— А кто же будет его лечить? — её голос дрогнул. Несмотря на всё, Сириус был её родственником — пусть и запутанным, сломленным, пугающим. Всё равно — своим.

Мэгвин посмотрела на неё внимательнее, и в её взгляде мелькнуло одобрение.

— Миссис Тонкс — дипломированный целитель. Она начнёт с традиционного лечения, основанного на восстановлении баланса магии и укреплении тела. Мы с тобой сможем присоединиться позже, если понадобится более глубокая работа. Над ним, как ты, наверное, догадалась, проводились ритуалы искажения. Но нужного эффекта Тени так и не достигли.

— Почему? — шепнула девочка.

Мэгвин на миг задумалась, будто решая, стоит ли говорить об этом вслух.

— Его спасли родовые знания. Малые крохи некромантии, что текут в крови Блэков, сработали как щит. Парадоксально, но именно тьма его рода помешала чужой тьме его окончательно сломать.

Изабелла молча кивнула. Магия рода — вещь капризная, древняя и не всегда понятная. Но теперь она знала: даже то, что казалось страшным, могло встать на защиту.

На следующее утро на столе в кухне лежал запечатанный конверт с алой сургучной печатью. Пергамент был чуть шершавым на ощупь, а имя, выведенное аккуратным почерком, тут же вызвало улыбку на лице Изабеллы.

Гермиона.

Письмо было тёплым, живым, как сама его автор. Гермиона писала о книжной лавке в Карнарфоне, где обнаружила удивительные старинные фолианты, и предлагала встретиться — просто прогуляться, выпить какао и немного поговорить без уроков, обязательств и замков с тенями.

Изабелла, едва дочитав письмо, метнулась к Мэгвин.

— Наставница, можно?.. Гермиона приглашает встретиться. В Карнарфоне. Обещаю — только светлая часть города, только днём, и я проверю амулеты перед выходом…

Мэгвин подняла взгляд от книги. Некоторое время она молчала, вглядываясь в лицо девочки, будто проверяя не столько её слова, сколько то, как звучит её магия в этот момент.

— Тебе уже почти тринадцать, — сказала она наконец мягко. — Пора учиться быть взрослой. И отвечать за свои решения.

Она протянула ей маленький серебряный кулон с символом «Полых Холмов».

— Возьми. Он перенесет тебя, если что-то пойдёт не так. И помни — магия, как и мир, чувствует тех, кто идёт с открытым сердцем. Но не прощает беспечности.

Белла серьёзно кивнула, сжимая кулон в ладони. Это был не просто порт-ключ — это было доверие.

Когда она вышла из камина в сияющий солнечный день, где воздух был прозрачен, как стекло, и улицы Карнарфона пестрели разноцветными витринами, девочка чувствовала себя по-настоящему ведьмой. Не ученицей, не ребёнком, а кем-то, кто делает первый шаг в свой собственный путь.

И где-то там, впереди, её ждала подруга.

И будущее — ещё не написанное, но уже стучащее в двери.