Ложь за ложь (гет)

— Приветики, Лютик. — Рука Альи обвивается вокруг Адриана, не успевает он ещё подняться по ступеням школы. — Надо поговорить.

Он заметно сглатывает.

— Эм, без проблем?

Она тянет его к незанятой скамейке и заставляет сесть. Вместо того чтобы сесть рядом, она нависает над ним, уперев руки в бока. Это отнюдь не успокаивает его переворачивающиеся внутренности.

— Я… Я облажался? — спрашивает он. — Ты выглядишь рассерженной.

— О, я не злюсь. Только вот думаю, какой же ты дубина!

Он моргает в недоумении.

— Ты хоть представляешь, сколько я…

Он терпеливо ожидает продолжения.

— Сколько ты?..

— Неважно. — Она наклоняется, грозя ему пальцем в сантиметре от его носа. — Слушай сюда, Агрест. Нино рассказал, что ты вообразил, будто тебе теперь нравится Маринетт…

— Ч-что?

— …так что скажи-ка мне на милость, что ты собираешься с этим делать.

— Ничего, — хмурится он. — Она встречается с Котом Нуаром.

— Умоляю. Мы с тобой оба знаем, что это понарошку.

— Но для общественности всё по-настоящему. Я не собираюсь всё портить.

Она изучающе оглядывает его, прищурившись. Он изо всех сил старается не ёжиться.

— Ладно, Лютик. Я сохраню твой секрет и ничего не скажу Маринетт. Всё равно я на стороне кошака.

— Что?

Она фыркает.

— Чего ты удивляешься? Может, они и изображают парочку, но если их чувства друг к другу не настоящие, то я втайне ярая поклонница Хлои Буржуа и хочу быть её лучшей подружкой. В смысле, ты вообще видел, как они друг на друга смотрят? Столько сексуального напряжения.

Он давится слюной, отчаянно краснея.

— П-прошу прощения?

Она похлопывает его по плечу.

— О мой юный, наивный друг.

— Ладненько, — встаёт он. — Классно, эм, поболтали, но я вспомнил, что кое-что забыл, так что…

Она вновь полуобнимает его сбоку.

— Оуу, только посмотри, как застеснялся. Так мило.

Он с недовольным видом отстраняется. Она фыркает и по-дружески лупит его по руке, а затем удаляется, деловито раскачивая бёдрами. Адриан не может двинуться с места.

И изумлённо пялится ей вслед.

— Нино, — бурчит он себе под нос.

Пора перекинуться с другом парой слов.

* * *

Наступает день фотосессии. Бедняжка Маринетт кажется такой крошечной и взволнованной, когда приходит на площадку и выслушивает инструктаж. Адриан может только посочувствовать. Он снимается уже достаточно долго, чтобы не бояться камеры, но ему скоро шестнадцать, и компания начинает расширять его репертуар более стилизованными, атмосферными фотосессиями — и это определённо одна из них. (Хотя он при любом раскладе отдал бы предпочтение чему-то новому; это гораздо интереснее, чем улыбаться сотней разных улыбок, сидя в парке и выслушивая болтовню фотографа о спагетти).

— Эм, а вы точно хотите, чтобы это была я? — спрашивает Маринетт.

Натали смотрит на неё поверх очков.

— Вы утверждаете, что не справитесь?

— Н-нет, просто… Я имею в виду, что никогда ничего подобного не делала, эм…

— Габриэль выбрал вас, потому что вы подходите ему внешне, к тому же, идёте в комплекте с толикой звёздности.

— Звёздности? — морщит нос она.

— Вы девушка Кота Нуара. Глаза всего Парижа прикованы к вам, Маринетт Дюпэн-Чэн.

— О. — Она издаёт вымученный смешок. — Верно.

Адриан наклоняется, чтобы ободряюще сжать ей плечо.

— Не волнуйся. Я буду рядом.

Она благодарно улыбается ему в ответ. Затем их обоих уводят, чтобы переодеть, сделать причёску и макияж.

Адриану достаются белые брюки, по бокам искусно расшитые напоминающим крылья белой бабочки узором. К ним идёт пиджак с хитроумно скроенным лацканом, создающим отточенный силуэт крыла, но его попросили не надевать до сольной съёмки. (По всей видимости, в противном случае будет нарушен композиционный баланс). Пока что он должен сниматься без верха, ровно как и без обуви.

Стилист придаёт его волосам объём, формируя будто бы небрежный золотой ореол, и возлагает на его голову плетённый венок из веток, крошечных белых цветов и белых бабочек. И, наконец, на веки — вплоть до бровей — ему наносят белые тени, чтобы создать впечатление эфемерности и подчеркнуть яркую зелень глаз, а губы закрашивают белоснежным.

Он выглядит юно: неземное создание, фея, союз звёзд и природы, олицетворение невинности. Чего, разумеется, и желает его отец. Мотив новой коллекции — бабочки, и сегодня Адриан с Маринетт должны представлять собой двух очищенных ото зла акум.

Один из визажистов прочищает горло и кивает в сторону кольца-талисмана. Сердцебиение Адриана учащается. Точно. На время этой фотосессии кольцо придётся снять.

Стараясь не морщиться, он оставляет его со своими вещами. Вся надежда на то, что, пока он будет сниматься, не произойдёт никаких нападений.

От нечего делать он сидит в телефоне, пока стилисты заканчивают колдовать над Маринетт. Его челюсть отвисает, а телефон практически выскальзывает из ослабевшей хватки, когда он наконец видит её.

Её волосы тоже распущены и уложены в тёмный ореол, поверх которого покоится венок с цветами и бабочками. Она, как и он, босиком, однако её макияж отличается: ей накрасили ресницы, сделав их длинными и более тёмными, и начертили тонкую чёрную стрелку на верхнем веке, что углубило контраст с белыми тенями и синевой её глаз. Помаду также оставили белой.

— Ничего себе, — выпаливает он. — Выглядишь…

Он теряется, не в силах подобрать слова, и способен лишь пялиться на неё, как идиот. Платье само по себе красиво, но на ней оно оживает: открытые плечи, вырез сердечком, белый шёлк, облегающий хрупкую фигуру и переходящий в длинные рукава с двойными оборками, от которых у её ног кружево будто бы складывается в крылья. Юбка асимметрична и расширяется книзу, доставая до середины бедра спереди и чуть ниже сзади. (Он не припомнит, чтобы когда-нибудь видел её настолько раздетой). И финальный штрих: серебристо-белое кружево с точно таким же узором бабочки, что и на его брюках, подчёркивающее высокую талию.

— Выглядишь потрясающе, — тихо договаривает он.

Сказочно, прелестно, как бабочка, сложившая свои крылья.

Румянец покрывает её щёки, и она наклоняет голову, пряча лицо. Он не может отрицать, что ему польстило, каким взглядом она окидывает его обнажённый торс из-под опущенных ресниц, краснея ещё гуще. (Магический костюм придаёт ему силу и выносливость, однако все эти битвы и погони за акумами не прошли даром, наградив его вполне прилично развитой мускулатурой для его довольно-таки худощавого телосложения).

— С-спасибо, — бормочет она, на этот раз осмеливаясь посмотреть ему в глаза.

Его сердце пропускает удар.

— Итак! — хлопает в ладоши Клод, фотограф. — Давайте начинать.

В студии для них приготовлена сцена: сине-чёрные, как ночь, декорации и тёмная ткань, расстеленная под ногами. Сквозь пелену окутывающего их тумана мерцают фиолетовые бабочки. Окружающие их цвета тени и ночи выбраны для того, чтобы приковать внимание к Адриану и Маринетт.

Клод говорит им занять позиции: сначала он хочет снять их стоя. Адриан без проблем настраивается на рабочий лад. Маринетт же не знает, что ей делать с собой и своим выражением лица. Она слишком зажата, слишком взволнована.

Клод раздражённо хмыкает, опуская камеру.

— Нет-нет-нет. Ты не робот, девочка. Ты бабочка! Будь изящной. Будь элегантной. Будь хоть какой-нибудь ещё, только не такой деревянной!

Её лицо покрывается красно-розовыми пятнами.

— И-извините. — Она бросает нервный взгляд на Адриана, а затем на Натали, которая лишь многозначительно выгибает бровь.

— Ещё раз, — командует Клод.

Адриан пытается облегчить положение Маринетт, но она совсем потерялась после того, как её отчитали. Её движения колеблются между смазанными и скованными. Что ещё хуже, она едва может смотреть ему в глаза и твёрдо намерена сохранять дистанцию. Так дело не пойдёт. Их позы совершенно не согласованы, в них нет абсолютно никакой гармонии. В любую минуту Клод, известный своей вспыльчивостью, может взорваться, и бедная Маринетт, скорее всего, разрыдается.

— Маринетт, — шепчет Адриан.

Она его не слышит. Кажется, она дышит слишком часто. На них направлен свет прожекторов, линза камеры, глаза съёмочной группы — все они смотрят и ждут. (Ждут, что она докажет, что может справиться с этим, или же что ей придётся признать своё поражение).

Он знает, что жертвами акумы становились и из-за меньшего.

Адриан делает шаг вперёд и притягивает её к себе, заставляя её тихонько пискнуть.

— Расслабься, — шепчет он ей на ухо.

Она замирает. Её спина прижата к его груди, и их совершенно ничто не отделяет друг от друга благодаря глубокому V-образному вырезу платья сзади. Положив руку ей на живот, он аккуратно разворачивает их боком к камере. Хороший ракурс, чтобы показать вышивку на брюках и крой платья.

— А теперь подними правую руку к моей щеке.

Она повинуется, и длинный рукав развевается от искусственного ветра и тумана.

— Хорошо. Расслабь плечи и челюсть и посмотри в камеру.

— Да! — улыбается Клод. — Превосходно!

Маринетт рвано выдыхает. Адриан продолжает нашёптывать советы, дополняя указания Клода, пока они делают снимок за снимком. На одном из кадров они стоят спина к спине, их пальцы переплетены — олицетворение юной невинности. На другом он сидит у её ног, щекой прижимаясь к её бедру, а её развевающиеся, словно крылья, рукава становятся центром фотографии.

Медленно, но верно она начинает всё больше и больше расслабляться, и направлять её требуется всё меньше и меньше. Они работают в дуэте, подпитываясь энергией и движениями друг друга. Идеальная гармония. Когда выносят скамейку, она уже совсем не напрягается, когда он окутывает её, положив подбородок на голову и обхватив рукой за талию. Она — сама грация, когда лежит у него на коленях, тёплая и прелестная, одной рукой цепляясь за его плечо, свесив другую на пол, так что рукав кружевным каскадом ниспадает на обтянутый тёмной тканью пол.

— Замечательно справляешься, — шепчет ей он.

Её улыбка мимолётна и застенчива. Они снова меняют положение.

— Давайте-ка внесём немного разнообразия, — говорит Клод. — Адриан, сможешь её поднять?

— Без проблем.

Он делал это не раз, будучи Котом Нуаром, но даже без костюма это не составит особого труда. Она такая хрупкая и миниатюрная.

Клод объясняет свою задумку: Маринетт нужно поднять настолько высоко, чтобы её рукава развевались по-настоящему и их движения были мощными и драматичными.

— Позволишь? — спрашивает Адриан, протягивая к ней руки.

Она кивает, краснея.

Он аккуратно подхватывает её, касаясь исключительно в рамках дозволенного, и поднимает так, что она полусидит на его левом плече. Одной рукой он крепко держит её бедро, чтобы она не упала, а другой будто бы гладит её бок, хотя на деле просто её уравновешивает.

— Нормально? — спрашивает он, поднимая взгляд.

Она улыбается в ответ и широко раскидывает руки. Клубится туман, и рукава разлетаются, как крылья.

Настоящая бабочка в полёте.

— Да! — восклицает Клод, снимая их с разных углов, пока команда, управляющая ветровыми машинами, перебегает с места на место, чтобы варьировать движение рукавов. — Продолжайте в том же духе!

Когда руки Адриана начинают затекать, он аккуратно опускает её на землю, дольше необходимого удерживая за талию. Румянец покрывает её щёки, и её глаза искрятся. Тёплый трепет пробуждается у него внутри.

Она правда очень красива.

Им наскоро поправляют причёски и макияж, и съёмка продолжается. Адриан и Маринетт меняют позы, словно в изысканном танце. Их тела и руки соприкасаются, скользят по ткани и коже, словно пёрышки. Но даже несмотря на это, едва заметное изменение атмосферы между ними ощутимо. Оно притягивает его, ускоряет его пульс.

Ему кажется, будто они переносятся в свой маленький мир.

Она стоит спиной к камере, частично загораживая его. Одна его рука покоится у неё на талии, а другой он придерживает её затылок и шею, поднимая её лицо так, что их губы почти соприкасаются.

Их дыхание перемешивается. Взгляды встречаются.

Клод покашливает.

— Чересчур перебираешь с чувственностью, Адриан, — говорит он. — Не забывай, что нам нужна юная невинность.

Адриан вспыхивает и отпускает Маринетт, словно обжёгшись.

— Точно. Простите.

Она отворачивается, прижимая ладони к горящим щекам, и смотрит куда угодно, лишь бы не на него.

Ужасно неловко.

Они оба слегка напряжены и робки до конца совместных съёмок, но Клода, кажется, это не очень-то беспокоит. Он утверждает, что получил, что хотел. И всё равно Адриан вздыхает с облегчением, когда им говорят, что они могут немного передохнуть, прежде чем перейдут к сольным съёмкам. Сейчас ему необходимо личное пространство.

— Адриан, погоди, — говорит Маринетт, хватая его за запястье.

Он останавливается, оглядываясь на неё, надеясь, что она не чувствует, как колотится его пульс.

— Да?

Она кусает губу и теребит волосы.

— Я, эм, просто хотела поблагодарить тебя за, эм, твои советы и всё остальное. Ты меня спас.

— Не за что, — улыбается он. — Оказалось, что у тебя вполне себе врождённый талант. Я начинаю сомневаться, что существует хоть что-то, что было бы тебе не по плечу.

Её щёки вновь розовеют. У него возникает странное желание коснуться её румянца, кончиками пальцев провести по разгорячённой коже, но он лишь сглатывает и отводит взгляд, сжимая руки в кулаки.

— Эм, прости за то, что произошло, — бормочет он, не глядя на неё. — Когда я, эм… ну, ты знаешь…

— О. — Она по-настоящему краснеет. — Н-не стоит, всё в порядке. В смысле…

— Меня иногда заносит, когда я позирую.

— К-конечно! То есть, ты же бы точно не захотел поцеловать меня при обычных обстоятельствах. — Она делано смеётся. — Это было бы странно.

Он мельком смотрит на неё — и снова в сторону.

— Само собой…

Они стоят в неловкой тишине.

— Что ж, пойду попью, — заявляет она, направляясь к своей ширме на деревянных ногах.

Он выдыхает, провожая её взглядом, пока она не скрывается из вида.

О да. Он попал. И попал по полной.