Я не Поттер! Часть 2 | Магия освобождает (джен)

Люпин ковылял с нижнего этажа, еле двигая ногами. Оказавшись в холле замка Салазара, он замедлился ещё сильнее, услышав шаги — кто-то спускался по широкой лестнице вниз. Опередить их он сейчас не мог, тем более его смущала сила звука, а значит, и количество магов. Сделав шаг назад в проём перед спуском, он смог рассмотреть не менее полусотни Стражей, но не в стандартных коричневых, а в чёрных мундирах. Нашивки за отличия заменяли металлические значки, а на поясе красовались толстые кожаные ремни, но это всё равно были они.

Маги спускались нога в ногу, словно отряд смерти, и от их отрешённых взглядов становилось не по себе. Мужчины отбивали массивными ботинками своеобразный марш страха, смотрели строго в спину шедшего впереди сосредоточенного Тёмного Лорда, и казалось, у них на всех в голове была одна мысль: убивать, служить и слушаться.

Когда он прибыл сюда накануне, то тоже слышал подобные звуки, а значит, в мире Волдеморта что-то происходило, какая-то демонстрация тёмной мощи. Но, постояв ещё полминуты, он махнул рукой сам на себя. Ему-то теперь что до этого?

Однако непрошенное восхищение идеальной системой, в которой Стражи стали более послушной и беспощадной версией авроров, не покидало. Разделённые на ранги, они всю жизнь стремились подняться выше: от патрульного на улице до счастливого обладателя первого ранга — почти что кукловодов правительства. Внутри системы сложились свои законы, иерархия, и даже имелся собственный трибунал в Министерстве. Пока аврорам платили зарплату и хвалили, Стражи получали не только ошеломляющие денежные вознаграждения (а больше в стране вообще никому не платили), но и надежду на власть.

Не так давно оборотень узнал, что на новопостроенном при жизни Гарри этаже, где и расположен трибунал, предателей и провинившихся не судят, а просто выясняют — виновен или нет. Невиновен — Страж идёт домой с любым извинительным бонусом, какой только придумает, а если виновен — его убивают на месте, а тело бросают в подвал на съедение крысам. Причём совершенно неважен размер вины — недавно казнили парня, просто выпившего на посту. На них благодушие «нового» мира Тёмного Лорда не распространялось. По всей видимости, он не считал нужным притворяться перед теми, чья жизнь с первых дней после школы и до последнего вздоха посвящена военной службе режиму. К тому же уволиться с такой службы можно было только по причине преклонного возраста, и первые такие Стражи уже появились. Ну или — прямо в подвал.

Разумеется, в «старом» мире Люпина такой жёсткой системы в принципе не могло быть — и вот об этом он сильно жалел. Будь авроры хоть немного похожи на обезличенную армию Лорда, сама история сложилась бы совсем по-другому. Стражам на боевых должностях было запрещено даже жениться, не говоря уже о детях. А авроры времён Дамблдора проиграли в первый же день — именно из-за угроз их семьям, которые Пожиратели много раз воплотили в жизнь, а точнее, в смерть. Их страх в тот момент, когда он возродился и вещал с Астрономической башни свои условия, а за его плечом маячил Гарри, Люпин почувствовал хорошо. Уже через неделю из авроров осталась только самая храбрая половина, остальные предпочли спасать детей. А через двадцать лет — никого.

— Эй? — окликнул его кто-то с весёлым возмущением, когда он уже спустился с крыльца. — Невежливо не замечать мою персону!

Прикрывая глаза рукой от слепящего солнца, Люпин обернулся. У входа, опираясь на стену и подогнув одну ногу, стоял Долохов и лениво жевал яблоко.

— Антонин, — кивнул оборотень.

Ухмылка сползла с лица Пожирателя, и он отшвырнул фрукт, мгновенно став серьёзным.

— Яблоками на год наелся, — буркнул он и деловито спустился по ступеням. — Бери меня с собой в дом. Нам без сопровождения нельзя.

— По какому такому правилу?

— Раз Милорд сказал, значит, правило, — пожал плечами Долохов.

Люпин задумался и догадался.

— С сыном хочешь увидеться?

Антонин отрицательно качнул головой, сначала посмотрев себе под ноги, а потом поднял глаза на собеседника.

— Даже и не думал, Люпин — мне просто нужно поговорить с Гарри. Организуй без свидетелей, хорошо?

Они двинулись к барьеру, и любопытство Ремуса взяло верх.

— Что-то случилось? — невозмутимо спросил он. — Впервые вижу Стражей в чёрном.

Пожиратель на мгновение задержал на нём взгляд, словно удивлённый его неосведомлённостью.

— Газет не читаешь? — усмехнулся он, приподняв бровь. — Орден грязнокровок нарвался на серьёзные неприятности. А Стражей в чёрном лучше вообще никому не встречать. Это отряд Гарри — он каждого лично отбирал и сам систему придумал. Они следят за внутренним порядком. Им что свои, что чужие...

— Гордишься? — с лёгкой насмешкой поинтересовался Люпин, заметив, как обычно молчаливый маг неожиданно разговорился и даже похвастался.

— Ещё бы, — ответил Пожиратель. — Это результат большого умственного труда. Лучшие из лучших. Гарри ещё вернётся к ним. Обязательно.

Люпин понял одно: если Стражи контролируют внутренний правопорядок, значит, контролировать его, всё таки, надо. В идеальных системах всегда есть слабое звено. С этой мыслью он и приблизился к дому, надёжно укрытому от любопытных глаз жителей деревушки у подножья холма.

— Подожди. Там перемещения запрещены, — предупредил он, придерживая Пожирателя, который уже было шагнул за границу. — Ты ведь сказал — незамеченным?

Антонин коротко кивнул, а Люпин заглянул во двор и вернулся.

— А яблоки взял? — неожиданно спросил он.

Пожиратель нахмурился и посмотрел на него с явным скепсисом.

— Люпин…

— Что? — развёл руками оборотень. — Во дворе дети. Скоро обед. Я мог бы собрать их в доме, но если кто-то заподозрит, что это ради тебя… Гости здесь не приветствуются.

Антонин раздражённо взмахнул рукой.

— Да знаю я правила, не нужно всё разжёвывать, — он замолчал на мгновение. — А мой сын… там?

— С Честером Уизли. А Мерида бегает рядом.

— Как он выглядит? — спросил он. — Может, я просто зайду? Меня ведь не все знают в лицо…

— Серафим… красивый, — сдержанно ответил Люпин. — А Честер Уизли похож на Барти Крауча.

Долохов приподнял бровь ещё выше.

— На Барти?

— Долгая история, — устало вздохнул Люпин. — Не хочу объяснять.

— И не надо, прошу… — прошептал Пожиратель, на что-то решившись. — Пошли к тебе в кабинет, пусть думают, что я к Гиббону. С Гарри мне точно надо поговорить.

— О чём? — спросил Ремус, не надеясь на ответ.

— О латыни!

— Ну, мне знать не обязательно… — произнёс оборотень, а Долохов почему-то рассмеялся.

— Просто помни, что тебя не знает в лицо половина, а вторая — знает. Сам решай, как быть. Только не надо мучить мальчишку, хватит с него.

— Ты слишком добрый, Люпин, — вздохнул мужчина. — Но ты никого из них не оградишь от сурового мира… вообще никого.

Люпин смотрел уже на пустой забор перед собой — Антонин спокойно шагнул первым.

План пройти незамеченными провалился в первую же секунду — знакомого узнала жилец замка, а именно Мерида. Поздоровавшись первой и небрежно махнув ему, она осеклась, прикрыла рот рукой и покосилась на Серафима. Ребёнок сразу не понял, кто его так внимательно рассмотрел, проходя мимо. Но как только гость скрылся, девчонка наклонилась к уху друга, не собираясь умалчивать о таком.

Пока Долохов стоял в холле, нетерпеливо ожидая оборотня, тот уже сам взглядом вгрызался в совершенное лицо своего сына, словно из мрамора скульптором вытесанное. Пухлые губы мальчишки сжались в тонкую полоску, он наклонил голову, уставившись в землю, и золотистые кудри скрыли глаза.

Сжав кулаки, Серафим просто пытался дышать. Мерида гладила его по плечу, пытаясь утешить, и ещё через пару секунд ребёнок пришёл в себя и улыбнулся подруге, а потом даже заботливо заправил ей волосы за ухо в какой-то прострации. Девчонка нахмурила брови, засомневавшись в его адекватности, но тот продолжал искренне улыбаться.

Смена настроения была молниеносной и нездоровой, от дикой ярости до равнодушия. И пусть это явно была ненормальная реакция для одиннадцатилетнего, оборотень её принимал. Мальчишка за месяц без посетителей хорошо понял, что не нужен вообще никому — и отцу в первую очередь. Никого о нём он не расспрашивал. Это остальные норовили рассказать ему о папаше что-нибудь страшное. Однако такой демонстративный проход мимо, который Долохов совершил, не подумав, обидел и разозлил мальчика.

На ум приходил только маленький Гарри — маленькое зло, которое выросло до невероятных размеров, так и не познав ни настоящей родительской любви, ни заботы. А ведь детство Серафима — страшнее. В нём не было ни чёртовых целей, ни друга-слизеринца, ни наставника в лице чистого зла. Никого. Скорее всего, Мерида — первая, кто ему открыто сочувствует.

Интересно, в чём младший Долохов будет силён?

А то, что почти все, кто здесь учатся, имеют магическую силу выше средней и тщательно отбирались вовсе не по родственным связям, Люпин уже успел понять не только с чужих слов, но и по опыту.

Наплевав на всё, на что только можно было, он решительным шагом направился к Серафиму, сидевшему на траве, и встал перед ним на колени.

Мальчишка смотрел на него настороженно и с таким удивлением, словно небеса упали на землю, а не приблизился какой-то учитель. Серые, почти прозрачные глаза были очень похожи на порочные отцовские, но, в отличие от них, ещё сохранили чистоту и скрывали за собой целую, просто изувеченную душу.

Люпин понимал, что надо запомнить их такими, пока ещё может. Ведь дети учатся у него не травологии, а навыкам, не оставляющим шанса на мирную жизнь.

Он наклонился к уху мальчишки, как Мерида минуту назад, и прошептал:

— Его сила — в прошлом, а твоя — в будущем. Однажды он сам поймёт, с кем стоило поздороваться…

Люпин не стал ободрять мальчишку банальностями — он действительно хотел его поддержать, а не показать себя, и попал в цель. Глаза Серафима расширились и заблестели, а уголки губ несмело поползли вверх.

Ремус легонько сжал его руку.

— Ты не один, Серафим…

Этот ребёнок, наверное, никогда и ни с кем не будет обниматься. Ремус даже не помнил, может ли он смеяться, но мальчишка несмело, едва ощутимо сжал его руку в ответ. Большего признания для учителя со стороны настолько озлобленного и скрытного ребёнка придумать было сложно.

— Ты что творишь, а? — с ленивым удивлением спросил Долохов, когда Ремус вошёл в помещение и шагнул на лестницу.

— Я здесь учитель, а не ты, — жёстко отрезал Люпин.

— Да ладно тебе, просто спросил…

Остановившись на лестнице, он резко развернулся.

— Ты будешь с ним общаться?!

— Люпин, можешь считать меня бездушным пнём, но не ори на меня и остынь, — терпеливо сказал маг. — Я не буду. Теперь не хочу. Слишком он на мать похож.

Кивнув, оборотень вдруг перестал злиться — перед ним стоял кровавый убийца, на самом деле абсолютно бездушный. Тем не менее он был честен. И даже больше — почти любезен в попытке донести эту истину.

— Хорошо, — уже спокойнее сказал Ремус. — Извини.

— Да ничего, — с пониманием ухмыльнулся Пожиратель, и они продолжили путь. — Ты хороший, заботишься о детях, а я — тварь последняя. Это чистая правда, если что, не волнуйся…

Оборотень усмехнулся в ответ, но Долохов этого не увидел.

В кабинете на них двоих с разбегу набросился Гиббон, дремавший в кресле Люпина, закинув ноги на стол. Он приобнял Долохова, и они тепло поприветствовали друг друга, а затем на радостях потряс оборотня за плечи.

— Как же долго! — заявил он, глядя на него с отеческим умилением. — Ну, я пошёл.

— Куда?! — спросил ошарашенный Люпин.

— Главное — не на уроки! — ответил Пожиратель, выказывая нетерпение. — Это всё?

Когда он уже почти скрылся в дверях, оборотень спохватился.

— Постой! Что-нибудь важное происходило, пока меня не было? — спросил он. — И уходи незаметно, гость как бы к тебе…

Гиббон, застёгивая манжеты, задумался.

— Гестия учила мелких превращать спички в иголки. Её спроси — зачем. Теперь на диваны стоит садиться внимательнее, — медленно произнёс он. — Кот Фрейи переехал к Гилберту по собственному желанию, и она хочет второго. Старший Уизли сломал Мериде мизинец на тренировке, но быстро срастили. А ещё было землетрясение. Мы с Тодеусом так детям сказали — его Гарри организовал, сам понимаешь...

— С разрушениями?! — Ремус чуть за сердце не схватился.

— Да нет, дом немного потрясло, пару стаканов разбились… — пробормотал Гиббон и махнул им рукой. — Ладно, вернусь завтра!

Встречу Гарри и Долохова было организовать сложнее, но в конце концов они дождались, когда Гестия спустится вниз, и прокрались в кабинет.

Увидев мальчишку, Пожиратель даже опёрся о стол и рассмотрел его куда внимательнее, чем собственного сына. В этой встрече, если какой-то эмоции и не было, так это именно равнодушия.

— Выглядишь старше… одиннадцати, — сказал он поражённо. — Высоченный. А эти глаза… улыбка… Блэки в гробах обзавидовались!

— Ты меня с барышней-то не путай, Антонин! — легко рассмеялся мальчишка.

— А ну иди сюда, барышня… — Долохов угрожающе двинулся к нему.

Они замерли в крепких объятиях, словно два воина, прошедших через огонь и обратно. Молчание растянулось на несколько долгих секунд, и в нём читалась вся их история — боль, кровь и потери. Такое приветствие доступно лишь тем, кто плечом к плечу выдерживал удары судьбы.

Нельзя просто собрать людей под одной крышей и сказать им: «Дружите». Настоящая близость рождается там, где годы прошли в одном ритме — в боях и взглядах, которые говорят больше, чем любые слова.

Но для Люпина эта сцена была рваной раной, до сих пор кровоточащей. Радость этих двоих — живых врагов — напоминала о том, сколько погибших друзей остались лишь в памяти. Цветы на их могилах вянут под тяжестью пролитых слёз, а вместе с ними увядает и часть души каждого, кто остался в живых. К тому же, всё, что он смог на старости лет — это смириться.

— Оставь нас, Люпин, — от размышлений его отвлёк голос Гарри. — На полчаса.

— Час… — тяжело вздохнул Долохов и с трудом перенёс со стула на стол стопку старых, потрёпанных книг. — Минимум час.

Быстро подойдя к столу, Гарри погладил фолианты обеими руками нежнее, чем многие ласкают детей. Жест был взрослым и неприятным глазу Люпина. Время от времени он забывал, какие знания хранятся в голове Гарри Лестрейнджа, и такая забывчивость позволяла ему высыпаться.

Закрывая дверь, он услышал, как Долохов обращается к Гарри:

— Давай учи, мучитель!

— Ты хотел сказать — учитель? — хохотнул мальчишка.

— Вот, мы ещё не начали, а тебе уже ошибки мерещатся!

Смех за его спиной стих, как только дверь закрылась, а Люпин дополнительно приглушил звук.

Спустившись вниз, в обеденный зал, он окинул его взглядом. Когда-то и эти дети станут похожи на тех, кто сейчас наверху. Вздохнув, он сделал шаг вперёд, и головы за столами повернулись в его сторону.

— Приятного аппетита! — сказал он громко и не слишком оригинально, не чувствуя себя Дамблдором ни на грамм.

Проходя мимо стола, где обедали постояльцы комнат №5 и №7, он ощутил, как его схватили за руку.

— Профессор! — возмущался Илайджа, чуть не плача. — Здесь шесть мест! Выгоните седьмого!

Он пальцем указал на Фреда, и тот показал ему язык, хотя до этого был занят разговором с Меридой.

— Ты противный, — без злобы констатировал Серафим, обращаясь к жалобщику. — Как пиявка…

Не собираясь никого выгонять, Люпин положил руки на плечи Мериде и Фреду и слегка наклонился к ним.

— Ну что, как обстоят дела с мизинцем? — спросил он как можно строже.

— Профессор Люпин, я сто раз извинился! — заверил его Фред, глядя прямо в глаза. — Честно!

— Или даже сто двадцать… — пробормотала Мерида, не поднимая взгляда от тарелки. Люпин понял, что мальчишка не даёт ей прохода, пытаясь загладить вину.

— Всё правда уже хорошо, профессор, — добавила она.

— Просто у меня иногда магия… кхм… разлетается.

— В разные стороны, — уточнил Кеннет.

— Ничего страшного, — улыбнулась Зарина и жеманно расправила салфетку на груди. — Мы все учимся.

— Профессор? — его за рукав дёрнула Фрейя. — Почему мистер Крам запрещает мне заводить второго кота?!

— Он от тебя сегодня в восьмой комнате у девчонок прятался. Ты его преследуешь, — недовольно произнёс Илайджа. — Может, перестанешь за ним бегать?

Безмерно удивившись поведению сына, Люпин уточнил:

— Кто прятался? Мистер Крам?!

На него уставилось семь пар глаз, подозревая неладное, а Илайджа демонстративно отодвинулся.

— Кот, профессор… — прошептал он.

Зарина даже вилку отложила.

— Вам дурно?

Фрейя, похоже, не следила за беседой и думала только о предательстве кота.

— Это потому, что Гилберт свою еду ему отдаёт! — пожаловалась она и повернулась к Илайдже. — А у нас все остатки ты подъедаешь!

Положив руку на лоб, Люпин понял, что ещё не до конца отошёл от превращения. Сон с аконитовым зельем — далеко не целебный. Он пообещал детям разобраться с проблемой и прошёл за учительский стол.

— Тодеус, у нас Гилберт коту еду отдаёт, — обратился он к сыну, занимая своё место.

Парень что-то зашептал, возведя глаза к потолку, а затем с глухим стуком уронил лоб на столешницу. Все захихикали, понимая его состояние. Пока сын шёл к Гилберту объяснять, что еда у них не ограничена, великодушно отказавшись от помощи воспитателя, оборотень смотрел ему в спину.

В последнее время ему казалось, что тот здесь не столько для того, чтобы привязать к режиму Люпина, охранять или шпионить, сколько для того, чтобы самому не разбиться вдребезги о соблазны на воле. А то, что Тёмный Лорд усадил бойца в клетку смирения, не вызывало сомнений. Этот план хорошо работал — и Люпину вдруг стало больно от мысли, что такого ответственного ребёнка, за которым гуськом бегают другие дети, его мать уже никогда не увидит.

Глубоким вечером, когда сонные учащиеся разошлись по комнатам, а в доме приглушили свет, к нему в спальню постучали.

Распахнув дверь, оборотень увидел Эйвери. Хотя, если быть честным, сначала он увидел его шрам, а потом уже человека. И сколько бы времени они ни провели под одной крышей, Ремус всё равно реагировал на дело своих рук именно так, уже даже начиная стыдиться подобного.

— Во дворе группа детей, вроде бы… бегают, — сказал он. — Отправлять в дом?

Отрицательно махнув головой, Люпин пояснил:

— Днём такая жара была, пусть воздухом подышат.

— Хорошо, — ответил Страж. — Прикажу Роберту или Гансу проконтролировать.

Мужчина почти шатался от усталости, и его челюсть ходила ходуном от сдерживаемой зевоты. Разумеется, сильный маг и верный солдат не мог так устать от рейдов по дому и территории всего лишь за день.

— Всё хорошо? — спросил его Люпин, когда тот уже отвернулся и пошёл прочь.

Обернувшись, он уставился на Люпина, словно оценивая ситуацию. Хмурый и недовольный.

— Нет, нехорошо, — наконец ответил он без особой охоты. — В ближайших населённых пунктах замечены грязнокровки из Ордена. Дом стал их заветной мечтой, о нём уже знает полконтинента. Даже не представляю, что они хотят здесь найти.

— Но ведь мы защищены, верно?

Поколебавшись и зачем-то осмотревшись, Эйвери сделал пару шагов к оборотню.

— Пропусти в комнату, — сказал он.

Поспешив выполнить сказанное с некоторой дрожью внутри, до сих пор не избавившись от воспоминаний, оборотень закрыл за ними дверь.

— Все сети сбоят, странно себя ведут, а совы пролетают границу, пропадая где-то на секунду, — заговорил он, стараясь не смотреть на Люпина. — Защита сильная и на месте, но она какая-то необычная. Если увидишь ещё какие-то странности — забудь о нашей несовместимости. Подойди и расскажи без промедления.

— Полагаю, беспокоиться незачем, — промямлил оборотень, просто чтобы не молчать с ним наедине.

Взглянув на него исподлобья тяжёлым взглядом, Страж пояснил:

— Я беспокоюсь только за Ганса — сам отобрал его для обучения в лагере, когда ему шестнадцать лет было. А моя жизнь — это ерунда, которая никому не нужна. Мне не страшно.

Медленно, но до Люпина начало доходить.

— Тебя… и его…

— Да, по бумагам он мой заместитель, — кивнул Страж. — Любой прорыв защиты — нас казнят в тот же день.

Смятение на лице Ремуса развеселило Эдварда — он рассмеялся, а его шрам сморщился и стал ещё отвратительнее.

После чего посмотрел на Люпина без малейшей злости или насмешки.

— Ты в мире взрослых, мире милорда, именно для него и натаскиваешь детей. Забыл, видимо?

У него были ясные глаза — умные и живые, просто жизнь началась с фальшивой ноты, то есть отца-Пожирателя. А если бы его не было? Каким бы Эдвард вырос?

Что-то подсказывало Ремусу — прекрасным магом и человеком. От понимания, что он сейчас для детей всё равно что старший Эйвери для сына когда-то, его бросило в холодный пот.

Он нашёл в себе силы только кивнуть на прощание, и Страж быстро ушёл.

Сонливость и головная боль прошли, словно их и не было. Камень на душе давил, и, чтобы не думать больше о ловком юноше из прошлого, он решил успокоиться и заглянуть в лица будущего. Проходя мимо комнаты Гарри, он услышал громкие голоса Кайла и Каллума, что-то не поделивших, но не самого Гарри.

Лестрейндж обнаружился во дворе в весьма необычной компании. Ранее оборотень не замечал, чтобы мальчишку что-то объединяло с маглорожденной Кассиопеей, почти нелюдимым Серафимом, верным сыном Маклаггеном и… собственной дочерью.

Днём Гарри хорошо общался с детьми — к красавцу с именитой фамилией все так и льнули, пытаясь втереться в доверие. Однако то были совсем другие дети, а эти старательно обходили его стороной. Ремус нахмурился, понимая, что просто так этот гость с того света не делает ровным счётом ничего, и усмехнулся. Его обвели вокруг пальца — опять!

Он встал у двери так, чтобы его не заметили сквозь стекло, и присмотрелся. Казалось, перед ним разворачивается пантомима или репетиция спектакля, но абсолютно точно не игра.

Взмокший от усилий Гарри наматывал круги по двору, время от времени подпрыгивая, чтобы резко развернуться. Впереди него носился куда более выносливый Кеннет, держа перед собой круглое зеркало с ручкой. На дереве сидела Мерида, явно для лучшего обзора происходящей нелепости, а посреди двора стояла с бутылкой воды и подбадривала бегунов Грейнджер. Когда Лестрейндж останавливался, чтобы отдышаться, она подносила ему воду и ободряюще хлопала по спине, проделывая то же самое и когда притормаживал Кеннет.

Долохов стоял в тени, привалившись к забору и скрестив ноги, будто бы в ожидании. В какой-то момент его сменил всё же уставший Маклагген, передал зеркало мальчишке, и всё стало походить ещё и на эстафету — побежал с ним уже Серафим.

Желание протереть стекла очков было огромным, пусть даже оборотень их не носил. Перед ним разворачивалась картина, где близкие друзья преследуют какую-то странную цель, и поверить собственным глазам было сложно. В какой-то момент он так растерялся, что шагнул вперёд, встав прямо перед прозрачными дверями, и встретился глазами с Меридой. Почему-то испугавшись, он сделал обратный шаг, но услышал шум за спиной.

— Хельга? — он узнал в полумраке свечей неприятного домовика. — Чего тебе?

Предпринимая неудачные попытки не смотреть на него, как на добычу, домовик поправила полинявший розовый бантик на голове и улыбнулась. От этой улыбки кровь стыла в жилах — в ней не было ничего нормального или, упаси Мерлин, тёплого. Рассказы Финнигана об обоюдной любви существа и школьного Гарри уже месяц как не казались смешными, но сейчас стали даже немножечко страшными. Это ж каким безумцем надо быть, чтобы принимать заботу от такого создания?

— Не желаете постель подогреть? — проскрипела Хельга.

— Сейчас начало июля… — осторожно заметил оборотень, прикидывая, как быстро сможет дотянуться до палочки в случае нападения на своё горло.

— Да вы что? — охнула домовик, осклабилась и выпучила глаза. — Возможно, желаете охладить?

Он вдруг понял, что магическое существо, созданное для послушания… издевается. Над ним — взрослым и сильным магом, главным в этом доме. Что за сила ею руководила, чёрт её побери?!

То, что движущей силой была любовь, он понял, услышав скрип досок крыльца. Происходящее во дворе окончилось, а он даже звука оттуда не разобрал, чтобы попробовать догадаться, хотя видел, что дети беззвучно общаются. Домовик мастерски отвлекла его внимание, а жильцы дома словно не заметили беготни за окном. Похоже, единственным шансом увидеть и разобраться был хорошо охраняемый от чужой магии вход — но его у него отобрали.

Готовый наорать на чужого домовика, спевшегося со старым хозяином, он опоздал. Хельга исчезла, а в холл зашли раскрасневшиеся и потные дети.

Кеннет махал руками, делая вид, что продолжает делать зарядку.

— Ух! Набегались! — объявил он громко и даже присел, правда, вверх его уже тянул Серафим. — Хорошо же? Да, Гарри?

Тот стоял, согнувшись в три погибели, и красный, как помидор.

— Превосходно… — прохрипел он из последних сил. — Бодрит, ой как бодрит…

Мерида отобрала бутылку у Кассиопеи и коротким движением, словно украдкой, передала Гарри. Он допил её всю, залпом.

— Что вы там делали? — спросил взбешённый Люпин, указывая пальцем на двор.

— Мяч гоняли! — ответил Кеннет и на всякий случай улыбнулся, демонстрируя белоснежные зубы.

— И где он?!

— Укатился… — прошептал Серафим, стыдливо пряча глаза.

— Куда?! — продолжал злиться оборотень, понимая, что допрос бесполезен.

— Туда! — в два голоса заявили мальчишки, пока Гарри молчал.

Беда была в том, что они дружно показывали абсолютно противоположные направления. Ремус сложил руки на груди и смотрел с явным неодобрением.

Нахмурившись, ситуацию попыталась спасти Грейнджер.

— Они хотят сказать, что в темноте было плохо видно, куда он укатился, — сказала она. — Правда, ребята?

Ребята отчаянно и благодарно закивали, а оборотень понял, что дети не собираются выдавать Гарри, проговори он с ними хоть до утра. Любопытно, на роль друзей они отбор проходили, или гаденышу просто по жизни везет?!

* * *

Следующая неделя, как следующая ступенька в жизни — оказалась сложнее, но открыла новые горизонты. Если не для всех, то для многих. Учебный план предполагал изучение темных боевых заклятий, а Люпин уже не был тем, кто спорил и сопротивлялся, и потому послушно приступил к обучению.

На первом же занятии, правда, передал бразды правления сыну, знавшему такую науку куда лучше него. Нет, оборотень идеально мог блокировать волю у пауков и людей на короткое время, и парализовать болью мышцы. Но как дышать во время наложения заклятия, о чем думать, как желать живому существу боли, не поддаваясь лишним эмоциям — здесь безоговорочно правила бал учебная программа Дурмстранга.

Дети столпились у основания лестницы, уставившись на паука размером с небольшую собаку.

— Ну? Смелее! — подбадривал Тодеус учащихся, прохаживаясь мимо них и постукивая палочкой по ладони. — Третий день тренировок. Мне нужны добровольцы, принуждение плохой союзник. Вы ведь знаете, кто самые слабые бойцы? Это те, кого заставляют бороться. У кого плохая память — советую записать. Нетта? Ты у нас первой спустилась?

Крупная девочка попыталась распихать более мелких детей и скрыться за ними.

— А вы не предупредили, что здесь паук будет — я бы в спальне осталась!

Дети несмело рассмеялись, но толпы добровольцев всё еще не было видно.

— Давайте Кайл будет первым? — предложил Джейкоб. — Чтобы всё по-честному, не только пауку нас пугать!

За шутку он получил раздраженные восклицания от напряженных детей и крепкий подзатыльник от Каллума, но в данный момент был не настроен на драку.

— Зря вы такие серьезные, он же не обижается… — пробормотал мальчишка, потирая затылок.

— Может — на белках потренируемся? — с надеждой спросила Амалия. — Они гораздо милее.

— Ты хочешь мучить тех, кто милее?! — на неё с ужасом посмотрела Эдита.

— Они не настоящие, успокойся! — фыркнула та.

Внезапно пару шаркающих шагов словно включили тишину.

— Первый так первый… — пробормотал Кайл, наставил палочку на паука и выкрикнул. — Долоримотус!

Паук упал на спину, забился в конвульсиях и на время затих. Заклинание было выполнено идеально и без команды, а Тодеус уши всем прожужжал, объясняя, что в жизни им навряд кто-то будет давать отмашку в момент, когда её надо будет защищать.

Мальчишка улыбнулся, но не просто радостно, а с неприкрытым злорадством. Несмотря на то что паук выглядел отвратительно, он не отводил от него взгляда, смакуя каждую секунду власти над болью. В его открытом изумрудном глазу плескался восторг первооткрывателя. Так тёмная магия испокон веков действовала на тех, кому была близка, находя похожий на себя источник силы глубоко в душах. Даже скособоченная фигура калеки, казалось, стала устойчивее. Тёмной магии можно обучиться, если сильно постараться, но ощутить её с первого раза могут только те, кто рождён тёмным.

Люпин видел подобное не раз, его ничего не удивило, ведь тёмных по крови появлялось всё больше, а потому он деликатно кашлянул, и юный учитель очнулся.

— Двадцать баллов, максимально! — Тодеус хлопнул Кайла по плечу. — Следующий кто? Живее давайте, нас много, а второго паука я ловить не хочу — они крепко кусаются!

Вторым вышел Барти, и его заклинание было заметно слабее, чем у Кайла: оно не вызвало у исполнителя ни открытого восторга, ни скрытого, и тень тьмы обошла стороной его удивлённые янтарные глаза. Рассматривая мохнатое пузо насекомого, он даже поморщил длинный нос и чуть не чихнул.

— Хорошо, — сказал Тодеус, — но одна нога движется.

Один отпрыск министра получил десять баллов, а вот второй поразил оборотня в самое сердце. Более добрый, воспитанный и покладистый, чем законный сын, Честер Уизли просто не справился со своей тёмной силой. Он чуть не упал после того, как чётко и красиво отправил паука на видневшуюся вдали опушку леса. Тодеусу пришлось левитировать членистоногое оттуда, чтобы убедиться — да, повержен без сучка и задоринки.

— Девятнадцать баллов, Честер, — усмехнулся учитель. — Поставил бы восемнадцать, но один балл сверху тебе за то, что не отправил несчастного в Хогвартс.

По лицам детей пронеслись усмешки и ухмылки, а кто-то даже пару раз хлопнул, но самому Честеру было глубоко всё равно, кого там он поверг или не поверг — его грудь ходила ходуном, а глаза были закрыты. Чёрный, как сама ночь, маленький маг пытался не закричать от восторга. Не справился, согнулся и что-то простонал, глядя на свои руки и не веря, что такой эффект он создал самостоятельно.

Тодеус бросил мимолётный взгляд на отца — они оба понимали, что это первое одиночное применение тёмной магии, и в новом обществе негласно принято за таким не то что наблюдать, но и записывать. И оборотень пообещал себе, что по возвращении в кабинет сделает все нужные записи для родителей.

Впрочем, это был лишь первый укол в сердце. В течение следующего часа оборотень убедился в тысячный раз, что не внешность или поведение определяют любовь магов к тёмной изнанке волшебного мира.

Дамблдор как-то говорил при нём Сириусу, что Том Риддл был просто прекрасным учеником — красивым, вежливым и по-настоящему умным, пусть и не добрым. А окончательно захлебнулся отнюдь не злобой, а собственной тёмной силой, опасной для неискушённых тёмных магов-детей. Тот ответил, что хорошо это знает, ведь иначе его младший брат не пошёл бы за ним.

Из оставшихся искусными тёмными магами оказалось не так много тех, о ком можно было бы подумать заранее в силу обстоятельств или характера: Гилберт, Серафим и Каллум.

Стих об ирландце, как о тёмном солдате, не подвёл. Исполнив заклинание, мальчишка глубоко вдохнул, мечтательно улыбнулся и прикрыл глаза на мгновение, а когда открыл — это уже был не просто Финниган с его веснушками, в нём зародилось нечто иное. Конечно, тёмным магам не обязательно творить зло, большая часть из них в мире о таком и не задумывается. Впрочем, в этом случае Тёмный Лорд точно не строил бы планов на этих детей и не зубрил бы их имена перед открытием. А тогда он точно занимался чем-то подобным.

Фрейя, слава Мерлину, просто не смогла причинить боль пауку — задрожала и кинулась обниматься с Тодеусом, горько всхлипывая. Тот гладил её по голове и успокаивал минут пять, пока дети закатывали глаза и отворачивались.

Люпин с замиранием сердца ждал её выхода, готовый к сюрпризу. После же стоял до неприличия счастливый, но всё ещё не понимал: что в светлом и добром ребёнке хотел найти Лорд? А её имени он даже не вспоминал, будто знал его уже очень давно. Вытянул девчонку из-за спины отца, как свою личную собственность!

— Мерида, это ты от меня прячешься? — спросил Тодеус, улыбнувшись. — Мне же обидно. Давай, твоя очередь!

Дети расступились, и все увидели, что ученица сидит на ступеньках, подперев подбородок рукой. Задумчивость ребёнка на этой неделе уже начала волновать Люпина. Он даже пытался поговорить с ней, но, завидев профессора в опасной близости от себя, Мерида быстро скрывалась из виду.

В узких брюках и коротком белом топе, с тщательно забранными в хвост волосами, она казалась отлично подготовленной к занятию. Ничто не сковывало её движений, кроме неё самой. К месту удара по замученному пауку — всё же абсолютно живому — она шла нарочно медленно. По пути ей ободряюще усмехнулся Фред и махнул рукой Серафим. Ответив им нервной полуулыбкой, она зачем-то кинула взгляд на Гарри.

Посмотрев на последнего, Ремус увидел, что тот как-то уж слишком безразличен к происходящему и даже не пытается ободрить дочь.

Отвлекшись от своей непонятной печали, Мерида всё же сосредоточилась, вскинула руку и ледяным тоном произнесла:

— Долоримотус!

Глаз Ремуса не успел даже магию оценить, как всё уже было сделано. Быстрота её магического луча поразила не только его, но и всех присутствующих. В следующее мгновение, пока дети переглядывались, а кто-то выкрикивал поздравления, палочка выпала из рук Мериды, а она сама опустилась на одно колено и поставила руки на землю, чтобы не упасть всем телом.

Оборотень увидел, как она вонзает ногти в мягкую землю, словно от боли, и поднимает свои прекрасные глаза кверху.

В ней расправила крылья сильная тёмная ведьма, и почему-то процесс оказался очень болезненным. Ремус прирос к своему месту — его словно ледяной водой окатили. Он как мог отрицал её схожесть с отцом, но то ли кровь не вода, то ли его вновь обманул призрак подруги, будто воплотившийся в собственной внучке.

К девчонке рванули трое: Тодеус — потому что обязан был это сделать, Серафим — поскольку сильно сдружился с ней, и Гарри, у которого для этого было мало публичных причин. Причём Лестрейндж успел первым и вовремя. Мерида всё же упала, но не на землю, а на бок — прямо на него.

Люпин только надеялся, что она не знает, кто такой Гарри. Иначе это знание отобрало бы у неё вполне хорошее детство.

Её усадили на лестницу, и там девочка быстро пришла в себя, окружённая уже знакомой Ремусу компанией, к которой присоединились Кайл, Финниган, а также несколько раз подходили Гилберт и Фред.

Разыгравшееся воображение Люпина уже рисовало картины, как эти подросшие дети носятся по тёмным закоулкам, кричат «Авада!» с безумными глазами и зачем-то хохочут.

Понимая, что это просто фантазии, последствия потрясения, а он сам душой прирос к Мериде, оборотень усилием воли заставил себя отвлечься и обратить внимание на заканчивающийся урок.

В это время заклинание выполнял Скорпиус, и у него получилось очень даже хорошо, но попал он с третьего раза. Ребёнок раздосадовано махнул рукой и, как ни в чём не бывало, прошёл к Буту, полностью провалившему задание ранее.

После Кеннета Маклаггена, Монти Гойла, Фреда Уизли, Дайанны Яксли, Эдиты Нотт, Патриции Томас и Зарины Руквуд, исполнивших задачу, словно легкое танцевальное па, но не впавших в темный экстаз, на сцену вышел Вилфред Розье.

Про себя оборотень называл его «аристократом», но невзлюбил не потому, что часто ловил на себе его злобные взгляды, вполне обоснованные. И не потому, что тот любил подтрунивать над детьми и в особенности над Монти, доводя его до бешенства дружбой с сестрой, в которой той была уготована незавидная роль восхищенного красавчиком слушателя. Мальчишку одиннадцати лет от роду нельзя было прочитать. Оборотень даже приблизительно понять не мог — он сейчас шутит, серьезен, накинется на кого-то, чтобы прибить или это такая подготовка к объятиям?

Он оказался темным магом — и после заклятия по его щеке скатилась слеза, порожденная магией, а губы растянула, как показалось Ремусу, довольная усмешка. Правда с таким же успехом она могла быть и какой-то другой.

За ним тьму в себе открыла Сабрина, сразу осознавшая этот факт и раскрасневшаяся от довольства собой.

Гарри же вспомнил, что ничего не демонстрировал одним из последних — подбежал, небрежно, но идеально пальнул в паука, и убежал, даже не дожидаясь оглашения максимального балла.

За ним посредственно выполнили задание Иллайджа, Нетта и Джейкоб.

Неприятно удивила Люпина младшая Уизли и самая младшая из учеников — милая и нежная Роззи, похожая на ранимый цветок. Она старательно ударила в паука несколько раз, чтоб уж точно наверняка. Ударила хорошо и четко, за что получила высокие семнадцать баллов и запрыгала от радости, пару раз хлопнув в ладоши.

Совершенно не тёмная и не злая, но обладательница сильной, чистой магии и единственная, кто решился причинить боль дважды. Скорее всего, она хотела похвалы Тодеуса — и дождалась её, но на душе у Ремуса всё же остался осадок. Страшно подумать, на что она будет способна, если вдруг захочет похвалы от Гарри или Тёмного Лорда.

А судя по всему, рассказы чокнутой бабушки Молли девочка уже благополучно забыла — а может, разуверилась в них — и с удовольствием жала руку его сыну, принимая от него комплименты.

Когда Дайанна выволокла вперёд соседку по комнате — маленькую Алису, а её пришлось волочь почти буквально (старшей подруге помогала справляться с кузиной Роззи), все замерли.

Ребёнку придумали прозвище — «дикарка», и оно ей действительно подходило. Это были её последние дни здесь, и оборотень уже приготовил письмо Одри, а также, на всякий случай, объяснительную Волдеморту — если тот когда-нибудь с него спросит, конечно.

Ребёнок с очень яркой внешностью, не похожий на покойного отца, она приковывала взгляды и взрослых, и детей. Хотелось любоваться её почти синими глазами, сверкающими косами, а также худеньким и нежным лицом с родинкой над верхней губой. Лет через пять она точно превратится в жгучую брюнетку, за которой начнут бегать мальчишки. В том случае, если сможет избавиться от изрядной доли безумия в своём поведении.

Люпин уже разговаривал с Фредом, выясняя у него: всегда ли его сестра так себя вела, отказываясь с кем-либо общаться, или это дело рук бабушки Молли?

Фред тут же вспомнил, что тоже должен сердиться на новый жестокий мир, оборотня и его сына, но надолго его сдвинутых бровей не хватило. Он словно включил защитный режим от прошлого, отмахнулся от него и вполне внятно объяснил, что именно бабушка постаралась. До её рассказов об убитых, самых разных, Алиса была просто тихой. Она не визжала, даже если её обжигал неисправный бабушкин чайник, взлетавший с плиты в самые неожиданные моменты. Только плакала.

— Алиса… ты готова? — тихо спросил Тодеус, настороженно глядя на ребёнка сверху вниз. — Может, хочешь уйти?

— А разве мне можно? — удивилась она и посмотрела на него взглядом, полным невыразимого ужаса.

Сразу мало кто понял, что говорит именно Алиса — так редко ребёнок произносил что-либо за этот месяц. Голос её оказался звонким, нежным, как и его хозяйка, и совсем не походил на безумное лепетание.

Собственно, оборотень и без этого сомневался в том, что с ребёнком что-то не так. Она не рассказала здесь ни единой живой душе, что произошло с её отцом. Оставалось только понять — это потому, что она очень умная, или потому, что разговаривать не хотела?

По всему было видно, что Тодеусу приходилось нелегко. Парень утонул в этих грустных детских глазах, явно страдая от вины, и забыл, что на вопросы принято отвечать.

— Мистер Кра-а-ам… — шёпотом позвала его Дайанна, и сын вздрогнул. — Вы чего?

Очнувшись от раздумий, он ничего не сказал, а лишь наклонился к дёрнувшейся от него в сторону Алисе, схватил её за запястье и грубо притянул к себе. После чего что-то горячо зашептал ей на ухо, прежде еле заметно дотронувшись палочкой и защитив тайну слов от любопытных ушей.

Он что-то говорил целую минуту, а затем вернул ситуации будничность, а ученикам — спокойствие, громко произнеся:

— Разумеется, ты можешь уйти. Никто из вас не в плену, Алиса.

Все выдохнули и принялись заниматься тем, чем и занимались: шушукаться, переглядываться, хвастаться коллекционными карточками с волшебниками. Дамблдора на них давно не было, но появился Гарольд Северус Снейп в министерском котелке. Дети проживали драгоценные минуты своего детства.

Оглядывая учеников и задержав взгляд на Мериде и Гарри, сидевших уже на верхних ступенях вплотную друг к другу, он пропустил то, чего не должен был пропустить никогда.

— Авада Кедавра! — выкрикнул звонкий голос Алисы.

Тодеус выбил у неё из рук палочку в ничтожную долю мгновения, а вот Люпин пустил своё заклятие лишь немного раньше, чем Стражи. Оно попало в уже пустую детскую ладонь, и ребёнок согнулся от боли. В то же мгновение Тодеус заслонил Алису собой, готовый отбить ещё два заклятия, выпущенные через головы детей. Но их машинально отразил Гарри, вскочивший на ноги при первых звуках Авады.

Никто не шумел и не кричал — настолько все были шокированы происходящим.

Стражи спохватились и стали выводить детей, но это оказалось непростой задачей. Все хотели увидеть мёртвого паука, в которого попала Алиса, и оглядывались, вытягивая шеи. Только похолодевшие от ужаса взрослые да Гарри понимали, что изначально Авада предназначалась совсем не пауку, а Тодеусу.

Он отбил бы смертельное заклятие ребёнка, но осталась бы после этого жива сама Алиса? Это был сложный вопрос…

Парень перехитрил судьбу и сказал девочке что-то такое, что заставило её передумать. Она не смогла побороть накопившееся отчаяние и просто перенаправила его на паука, чтобы не взорваться самой.

Паука хватило с лихвой, чтобы навредить её душе — сейчас Алиса лежала на земле, одновременно плакала и смеялась. В какой-то момент её спина изогнулась, и она вскрикнула.

Сидевший возле неё на коленях Тодеус обхватил голову руками, не справляясь с эмоциями. Но он и правда не мог ничем ей помочь — у него на глазах родилась тёмная личность, способная на великие свершения. Она сломала границы дозволенного всего в девять лет, и, скорее всего, никогда не остановится, если ей не помогут.

К ним бегом спускалась колдомедик, но Алиса уже поднялась и села, глядя на учителя. Она плакала не одна — слёзы катились и по щекам Тодеуса.

У каждого из них были свои мёртвые за плечами, своя жгучая, невыносимая боль. Немного поколебавшись, ребёнок протянул руки к Тодеусу, дотронулся пальцем до густых бровей, а затем обнял его за шею.

Ремус видел, как вздрагивало от рыданий сильное тело сына, и сам едва сдерживал слёзы.

Цена жизни в новом мире была безумно высока, и сын, в погоне за призрачными наградами — будь то метка или чьё-то одобрение — за короткий срок успел натворить много такого, с чем жить было очень непросто.

Тем не менее, он сделал осознанный выбор и сам затушил свет в своём большом храбром сердце.

Люпин побежал навстречу медику, чтобы задержать женщину и не дать ей увидеть заплаканного ассистента профессора и будущего Пожирателя, решительно ступившего на путь, где слёзы должны лить только враги…