Смерть Консуэло. Святой одинокий узник (гет)

Когда наши герои медленно проходили мимо большинства пар и групп говорящих меж собой братьев, то Альберт, ощущая в своём сердце родственное тепло к каждому служителю Ордена, всё же понимал, что нельзя оставаться здесь слишком долго, останавливаясь возле каждых беседующих. Ведь он знал, что так не успеет до рассвета узнать горькие подробности о судьбах тех соратников, что были ему особенно дороги, а порой, прожив на свете немногим более семнадцати лет — и любимы почти как собственные дети — коих, как уже знает наш уважаемый читатель, Господь не соблаговолил подарить Альберту и Консуэло на их земном жизненном пути — и потому шёл вперёд, преодолевая стремление хотя бы по несколько минут побыть рядом с теми, с кем судьба навсегда сведёт его лишь через десяток земных лет. Но каждый раз он оборачивался назад и смотрел на каждого из своих учеников до тех пор, пока позволял взгляд.

Наша героиня чувствовала смятенное состояние души своего избранника и потому не торопила, не окликала его, но лишь порой бросала на возлюбленного долгие взгляды, полные сострадания, крепче сжимая его руку своей тёплой ладонью.

Но вышеописанное обстоятельство смягчало то, что, дабы проникнуть в суть бесед собратьев, им не было надобности задерживаться возле первых, ведущих диалоги — Альберту и Консуэло достаточно было нескольких мгновений, чтобы постичь смысл речей своих вечных соратников. Их слова согревали душу нашего героя, словно возвращая в прошлое — в конспиративный дом, где проходили их собрания и звучали торжественные клятвы.

Но наконец его любимая решилась начать первый из своих рассказов.

— Ты помнишь... помнишь, как мы проходили мимо самого молодого нашего служителя? — осторожно, с некоторым страхом проговорила Консуэло.

Сердце Альберта сжалось. Он побледнел и обратил свой взгляд к возлюбленной.

— Элиаш?.. — переспросил наш герой, боясь поверить в слова избранницы. — Ты хочешь сказать, что...

— Да, Альберт... Он погиб в страшных пытках. Но он не сдался. Не выдал ни одного из нас. Они надеялись, что он просто испугается, когда они расскажут ему, что сделают, если он не назовёт наших имён. Элиаш мучился долго. Эта боль почти свела его с ума, но не помутила рассудок до такой степени, чтобы он предал хотя бы одного из служителей. Те люди, что устраивали ему допросы, не могли ожидать, что он проявит такое мужество. Истекая кровью, он только стонал, но не произнёс ни единого слова, что могло бы скомпрометировать нас. И вот, наконец, предавшись ярости, они не рассчитали силу. Они сжали его грудь железными тисками. Но он и тогда не молил о смерти. Его последний вздох, ставший хрипом, был исполнен веры в то, что он умирает за правое дело.

— Господи... Этот мальчик... он казался, таким хрупким. Он вызывал во мне противоречивые чувства. Я безмерно уважал его за жажду знаний и пламя в груди, но вместе с тем боялся за него, когда он шёл на очередное задание. Нет, я не опасался, что он совершит ошибку по недомыслию или недостатку находчивости. Я опасался за то, что он поддастся влиянию эмоций, поспешит... Да, я многому научил Элиаша, его самообладание прошло самые серьёзные, самые строгие испытания, однако где-то в глубине души я вопреки всему каждый раз волновался за него. Но какая же непомерная сила скрывалась в нём... И какая ужасная судьба... Почему она не постигла меня?.. Как бы я хотел поменяться с ним местами..., — голос Альберта часто прерывался по причине текущих слёз, что он не мог остановить, а быть может, порой и не замечал вовсе.

— Альберт, опомнись, что ты такое говоришь!.. Никому нельзя пожелать такой страшной кончины, но ты же желаешь её себе, не осознавая в полной мере...

— Напротив, Консуэло — я понимаю всё прекрасно, и именно потому... Всевышний, как же это несправедливо!.. Почему, почему он, а не я?!. Я, как создатель Ордена, по разумению властей должен был удостоиться высшей меры...

— Элиаш стал ангелом. Посмотри же на него. Сейчас он не мучается, на его лице светится радостная, лучистая улыбка, а глаза блестят — как это бывало всякий раз, когда он говорил с нами о наших общих планах.

Альберт обернулся назад и сквозь пелену слёз увидел на некотором расстоянии небольшую, хрупкую на вид, фигуру Элиаша.

— Да. Он и при жизни был и обликом, и сердцем подобен небесному служителю. Позволь мне остановиться возле него, когда мы пойдём обратно.

— Конечно, конечно, Альберт. Я и сама испытываю стремление .

— А теперь, родная моя... пойдём же дальше.

— Ты уверен, любимый мой?.. — с опасением переспросила Консуэло.

Слёзы продолжали течь по его щекам, и, казалось, стали ещё сильнее.

Наша героиня боялась, как бы у её избранника от всех переживаний, навалившихся разом, не случился приступ помутнения рассудка, или истерика, или нервный срыв.

— Да... — с трудом из-за дрожавшего голоса проговорил Альберт, — Я должен знать всё о том, какую участь приняли наши самые достойные... самые талантливые... самые лучшие ученики... Они выбрали его как самого слабого и... хотели в крайнем случае попросту напугать, лишь показав ему орудия... Они думали, что он сдастся тотчас же... А теперь оказалось, что... быть может, он был сильнее меня... сильнее всех нас.

— Теперь это уже не важно, Альберт...

— Если бы меня заставили смотреть на то, как мучают Элиаша... в надежде добиться от меня признаний... я думаю, что не выдержал бы и бросился на защиту... пытаясь закрыть его своей грудью... но меня бы жестоко отстранили и тоже пригрозили бы пытками... Я знал бы, что ничем не могу помочь своему юному соратнику... и в конце концов лишился бы сил, смирился с участью своего младшего брата по Ордену... — потому что я хранил бы молчание.

— Я уверена, что со мной всё произошло бы точно так же.

— Но смог ли бы я вынести то, что пережил Элиаш, если бы не смог остановиться... не выдав ни тебя, ни его, ни иных наших братьев?.. Когда я представляю это... моя кровь леденеет...

— Альберт, не говори об этом, прошу тебя — ибо я знаю, что ты не предашь никого из нас. Тебя бы постигла та же участь. Но теперь она не грозит тебе. Я не могу представить тебя на его месте — моё сердце отказывается... Умоляю тебя, не рань мою душу.

— Прости... прости меня, моя родная.

Во время этого диалога они продолжали идти, вглядываясь в лица своих собратьев.

— Я благодарю Бога за то, что не стала свидетелем невообразимых мук несчастного Элиаша, так как не знаю, сумела ли бы сохранить рассудок... Быть может, они ненароком убили бы и меня тоже — ведь я бы какое-то время тоже сопротивлялась палачам, и они проявляли бы всё большую силу...

— Теперь я прошу тебя, моя Консуэло... впредь не говори об этом... ведь и тебя навек миновал этот роковой удел.

После первого рассказа Консуэло Альберту приходилось утирать слёзы, что мешали ему ясно видеть черты своих вечных союзников, но он не переставал оборачиваться на каждого из их общих соратников.