Парадокс выбора (джен)

В ноябре профессора окончательно решили убрать любые поблажки в учёбе, став упоминать предстоящий экзамен практически на каждом занятии.

Нагрузка возросла, казалось бы, многократно: профессора словно разом вспомнили, что впереди — СОВ, и больше не видели перед собой учеников, только единицы оценивания, ленивое стадо и горы эссе, которое им предстоит делать на постоянной основе. Каждое занятие начиналось с настойчивого напоминания: «Вы уже на пятом курсе. Самое время задуматься, как результаты экзаменов повлияют на вашу будущую карьеру».

Особенно рьяно взялись за дело преподаватели теоретических дисциплин. История (мысли развоплотить призрака и упокоить того навсегда в голове Уильяма возникала всё чаще), где монотонный пересказ не совсем живого профессора стал ещё более невыносимым, астрономия, отчасти древние руны — даже те, кто раньше относился к предметам с налётом лёгкости, теперь вынуждены были вникать, конспектировать, запоминать. Особенно страдал Эдвин, который большую часть времени тратит на квиддич, как и Марлин. Минимум три эссе в неделю по Зельям, дополнительные задания по Заклинаниям, контрольные по Трансфигурации стали регулярными. И всё это сопровождалось фразами вроде: «Понимание основ — залог успешной сдачи СОВ» или «Сейчас вы закладываете фундамент всей своей взрослой магической жизни».

Моррисону хотелось закрыться от всего мира под подушкой и не вылазить оттуда. С учёбой у него никаких проблем, как уже говорилось, нет, но постоянные домашние задания выбешивают сверх всякой меры, ибо требуют на своё выполнение слишком уж много времени из-за их количества. А это время, между прочим, он мог потратить на что-нибудь более полезное, чем описание дракклова метода извлечения гноя бубунтюбера или формул трансфигурации, чтоб МакГонагалл валерьянки обнюхалась!

А что же тогда будет на седьмом курсе с ЖАБА (ну и аббревиатуры, Мерлин), ему даже представлять не хочется. Но, наверняка, хуже, чем уже есть сейчас. Хотя все его заботы в будущем будут об идущей войне, а не о том, как сдать на «Превосходно» ЗОТИ или Заклинания.

В первой неделе месяца Моррисона насильно затащили на квиддич. Как бы он не отнекивался, не ссылался на занятость, Барнс на пару с МакКиннон в ультимативной форме заставили его пойти, подключив к делу ещё и Эванс, как ту, кто проконтролирует, чтобы он не сбежал раньше времени.

Парень ещё ни разу за два года не ходил на игру, ибо, ну, зачем? Правила в ней — убогие, не чета футболу или тому же баскетболу, хоть он и не фанат. Никаких замен, игра может длиться хоть целый день, если потребуется. Правила для квиддича составлял явно кто-то не слишком тесно знакомый со спортом. Хотя, это и очевидно. В те махровые времена и футбола наверняка не было как такового.

В общем, будь воля самого Моррисона — он бы перекроил правила, сделав из игры что-то адекватное и более интересное. Единственная причина, почему эта игра так популярна — потому что у волшебников нет аналогов большого спорта, а опускаться до маггловских игр большинству из них претит.

Дабы не обидеть товарищей, которые почему-то решили приобщить его к всеобщей вакханалии, он безропотно пошёл на матч. Все же это в первую очередь эмоции — даже если он не будет болеть и орать во всё горло кричалки, то ничто не мешает поддаться атмосфере толпы.

Стадион Хогвартса гудел задолго до первого свистка. Пронзительный ветер хлестал по многочисленным флагам, которые студенты упрямо держали в поднятых руках, будто бросая вызов серому ноябрьскому небу, так и по тем, которые висели с трибун огромным полотном. Уильям, плотно закутавшись в шарф и куртку, сидел на трибуне рядом с Фрэнком, Алисой, Лили и Адамом.

Погода на улице в это время была отвратная — мерзлота, солнце ни капли не греет, так ещё и пронзительный ветер на такой высоте не давал расслабиться. Благо, что под согревающими чарами стало чуток полегче.

— Вот увидишь, слизеринцы опять начнут грязно играть, — бормотал Фоули, немного насупившись. — Но Джеймс им не даст хода. Он знал, что они выкатят своего нового Загонщика. Он уже неделю как отрабатывает ловушку на левом фланге.

— Ты сейчас звучишь как тренер. И с каких пор ты вообще такие подробности знаешь? Когда МакКиннон стала вратарём, ты вроде перестал интересоваться всем этим. — Усмехнулся Уильям.

— Я просто болею душой! — Адам легонько хлопнул себя по груди. — Да и попробуй не разбираться, когда Эдвин тебе все мозги вынесет этим квиддичем. Посмотрел бы я на тебя тогда.

С трибун доносились выкрики других Гриффиндорцев, совсем рядом, из-за чего парень неприятно поморщился от такой громкости:

— Гриффиндор — клыки прочь, мы в небе — вы в болоте! Красное и золото — в сердце у нас! Победа идёт — приготовьтесь сейчас!

— Размажьте змей! — Заорал с помощью усиливающих голос чар какой-то второкурсник.

Гриффиндорская сторона сверкала плакатами: «Поттер — наш ловец!», «Слизерин — домой, обратно в землю!», «Укус змеи не страшен льву!». Один студент с третьего курса выкрасил лицо в цвета факультета, а из перчаток вылепил что-то вроде когтей — теперь он махал ими в сторону слизеринской трибуны, выкрикивая, не особо изобретательно, «обидные» ругательства.

— Ну и дикость… — тихо пробормотал себе под нос Моррисон.

Игра началась внезапно — словно выстрел. Ещё не такая старая мадам Хуч свистнула, и мётлы рванули в воздух.

Квоффл в воздухе. Гриффиндор — в атаке. Поттер, чёткий в своих манёврах, прорезал небо, словно это было продолжение его тела. Его поддерживали Загонщики — Эдвин в том числе, отбивая особо ретивые бладжеры. Мяч быстро передавался от одного к другому, и в моменты, когда слизеринцы пытались сбить ритм, Гриффиндор словно замирал на мгновение — а потом снова врывался в темп, ещё быстрее.

Открыли счёт — на пятой минуте. Лавина криков. Уильям не был фанатом игры, но не мог не ощутить, как что-то внутри дёрнулось — удар по кольцу, и стадион на секунду как будто подпрыгнул.

Горестный стон большей части болельщиков, выряженных в красно-золотое, наверняка являлся усладой для ушей любителей зелёного и серебряного.

На слизеринской стороне слышались злорадные улюлюканья, когда один из бладжеров едва не снёс Эдвина, заставив того кувыркнуться в воздухе. Кто-то с их трибуны выкрикнул, также усилив свой голос:

— Львы не летают, им бы пастись, как скот! — И тут же был освистан грифами.

Почему, спрашивается, это не прекратят? Да преподавателям плевать, они сами сюда пришли посмотреть на хорошую игру.

Слизеринские Загонщики играли жёстко. Их Капитан — массивный шестикурсник с квадратной челюстью и резкими поворотами, словно шёл на таран, намеренно подрезал Джеймса, заставляя его уходить в виражи. Но Поттер держался. Он будто скользил, не летал — вся траектория его движения не поддавалась логике. В один момент резко свернул вверх, пронёсся под метлой Слизеринского Ловца и скрылся в облаках.

— Неужели Поттер обнаружил снитч?! Марлин вновь защищает ворота Гриффиндора, ну что за львица эта тигрица! — Не затыкался ни на секунду комментатор, коим являлся также гриф с четвёртого курса.

Довольно часто его одёргивала МакГонагалл, сидящая рядом, дабы тот не нёс совсем уж околесицу. Однако дело своё он явно знал — большую часть времени Уильям слушал именно его, ибо мало что понимал в этих полётах с мячиками разных размеров.

Квоффл метался между кольцами, и счёт был на равных — шестьдесят на шестьдесят. Зрители орали, как безумные. Кто-то поджёг фиолетовый дым в форме льва, и тот, взмыв в небо, разлетелся, словно освободившись из заклятия. На их трибуне даже спели строем:

— ГРИФФИНДО-О-О-ОР ВСЕХ ВАС НАГНЁТ, ПОТТЕР ДЖЕЙМС ДАВАЙ ВПЕРЁД!

Подавившись смехом, Уильям вместе с остальными активно захлопал. Лили тоже что-то выкрикнула, но деталей он не разобрал.

Ещё позже, примерно на тридцатой минуте — перелом. Поттер вдруг встал в воздухе, завис, как будто принюхивался. Глаза — выхватывают что-то. Резкий бросок вниз. Молниеносное пикирование. Ветер свистит в ушах. Слизеринский Ловец — чуть позади. Все уже встали. Сердца замирают. Метла Джеймса едва не задевает траву, когда он тянет руку — и в этот миг, казалось, сам мир разорвался от криков. Он выпрямляется, снитч в руке, и золотой отблеск солнца падает на его лоб.

— ДА-А-А-А-А-А-А! — Как будто с цепи сорвавшись, заорали гриффиндорцы, начав кто хлопать, а кто даже прыгать, не в состоянии сдержать эмоции.

Голоса рвутся наружу. Люди скачут на скамейках. Кто-то машет шарфом, будто флагом. Впереди Уильяма девочка из третьего курса визжит от восторга, прижав к себе младшую подругу, как плюшевую игрушку.

Эдвин победно, в такт толпе размахивает руками и, не дожидаясь, пока судья закончит, летит к Поттеру, хлопая того по плечу. Мадам Хуч пытается восстановить порядок, но всем уже всё ясно.

Гриффиндор победил.

Огромный портрет Полной Дамы едва поспевал поворачиваться в раме, чтобы впустить студентов, которые нескончаемым потоком вливались обратно в гостиную. Кто-то едва удерживался на ногах, кто-то орал гимн факультета во всё горло, а кто-то, подняв руки к потолку, шёл в темпе собственного триумфального марша, будто под барабанный аккомпанемент, которого не существовало. В воздухе уже витал запах огневиски, пряных пирожков и чуть обожжённой ткани — кто-то пытался превратить свой шарф в флаг, но не рассчитал с фейерверком.

С выпивкой наверняка опять Мародёры постарались, как главные поставщики… всякого эдакого в стены школы.

— За победу, господа и дамы! — Завопил Блэк, вбегая в гостиную на пару с Поттером. В руках они держали два здоровенных графина с чем-то туманным и ярко-рубиновым. — За Марлин! За непроходимый щит, за вратаря от самого Мерлина!

Блондинка, уже довольно сидевшая на подлокотнике кресла, с растрёпанной косой и блестящими щеками, вскинула кубок с огневиски:

— Десять голов в упор! И все — мимо! Пусть слизеринцы теперь варят себе зелье унижения!

Гостиную прорезал гул восторга. Петтигрю встал на табуретку и начал громко декламировать:

— И стояла на страже одна,

Как лев у ворот изо льда!

Марлин, ты для нас — не стена,

Ты — скала, крепче клыка!

Сам Питер внешностью был… нормальной, что ли? Немного худощав, с пшеничного цвета волосами. Так и не скажешь сразу, что он та ещё тварь. Ну, по крайней мере таковой будет в будущем.

— Это что, ты сочинил? — Ошарашенно хохотнула Лили, отбирая у насупившегося младшекурсника поднос с пирожными и сразу откусив одно.

— Только что, на вдохновении! — Гордо объявил парень, тут же получив тычок в бок от Сириуса. — Не мешай, это искусство!

В центре комнаты на здоровенном ковре уже началась мини-дискотека под музыку из граммофона: кто просто кривлялся, пародируя кого-то, кто отжигал на полную, прыгаю в такт, втягивая за собой других.

— Он шёл, как сокол, — громко говорил Эдвин, поднявшийся на ступеньку лестницы и теперь вещавший, словно пророк, держа в одной руке стакан с алкоголем, чуть пошатнувшись. — И когда он пикировал вниз, я поклялся себе: либо он словит снитч, либо смерть. И знаете что? Он это, Мерлин его задери, сделал!

— Ты пьян, дружище, — кивнул Адам, оттесняя его в сторону и вручая бокал воды. — Отдохни, пока не убился об что-то.

Чудеса появления огневиски настолько оперативно для Уильяма так и останутся загадкой. В принципе, ему было плевать на то, что им всего по пятнадцать, а уже пьют. Какая ж это молодость без таких наивных ошибок, когда большинство из них проснется с лютым похмельем. Хорошо быть трезвенником, однако.

Сам он сидел чуть в стороне, в кресле у окна, но его тоже затягивало веселье: из окна был виден лес и блики солнца на озере, где, казалось, всё ещё звучало эхо триумфа. Лили уже тащила к нему тарелку с кексами и напитками, которые сегодня лились рекой. Столы ломились от сладостей, мандаринов, каких-то мармеладных фигурок в форме мётел и львов.

— Ешь давай, а то опять в углу просидишь всё время, — ворчливо сказала Эванс, шлёпнувшись рядом, на соседнее кресло, поставив поднос на небольшой столик. — А то знаю я тебя.

— Спасибо, конечно, но сладости мимо меня никогда не пройдут, — с благодарной улыбкой отозвался Моррисон, не отрывая взгляда от потолка, где вилась золотая пыль — кто-то наложил иллюзию из искр, образующую слова: «ГРИФФИНДОР НА ВЕКА».

Марлин подскочила к компании Мародёров, схватила Блэка за руку и потянула на «танцпол»:

— Ты мне обещал! Ещё до матча! Один танец за каждую отбивку! У меня их десять, Сириус!

— Это не честно, — притворно застонал он, — я слабый, меня сдует!

Но уже в следующую секунду они оба плясали на ковре — Марлин притопывала, размахивая шарфом, а Сириус делал вид, будто играет на невидимом саксофоне, в такт музыке.

Постоянный смех с разных сторон. Алкоголь, еда, соки, сладости, импровизированные фейерверки. Шум, от которого в этот раз парню не хотелось уйти куда подальше. Всё же такие тусовки Уильям любил, сполна наслаждаясь ими.

Джеймс сидел на подлокотнике кресла, всё ещё покачивая в ладони снитч, будто бы не мог поверить, что тот — действительно его. Металлический шарик жужжал и трепетал в пальцах, как живое существо, не желающее сдаваться. Он чуть приподнял его, полюбовался отблеском лампы на крыльях, и усмехнулся: хороший день. Чертовски хороший. Победа, толпа, овации. Ему аплодировали — ему и МакКиннон, а не просто сразу всей команде.

В углу комнаты Лили о чём-то болтала с Мэри, отмахиваясь от летящих в неё искорок очередного фейерверка. Рядом кто-то снова громко расхваливал Марлин, кто-то кричал невпопад, но Поттер слышал только гул собственного удовольствия. Сердце стучало с ленивой гордостью: он сделал это. Затащил матч. И, если подумать… почему бы не пойти дальше?

Сириус уже большую часть времени рядом с МакКиннон. Питер кого-то водил на прогулку в Хогсмид недавно. Даже Римус начал засматриваться на какую-то пуффендуйку. Чем он хуже?

Джеймс поднялся, отшвырнул снитч — тот тут же ускользнул в воздух — и, почти не раздумывая, подошёл к Лили. Она как раз обернулась к нему, а Мэри с улыбкой отошла к дивану, влившись в болтовню ни о чем с ребятами помладше. Девушка осталась стоять одна, чуть нахмуренная, с бокалом сливочного пунша в руках. Волосы у неё были распущены, упавшие пряди мягко подсвечивались огнём из камина.

Красивая, конечно. Да, немного занудная, но всё равно — хороша. А что, если…

— Эванс, — сказал он с тем самым полутоном, которым говорил всегда, когда был на подъёме: уверенно, будто она уже сказала «да», хотя он ещё ничего не предложил.

Она чуть вскинула брови, но промолчала.

— Слушай, — Поттер склонился чуть ближе, — я подумал… Мы же скоро снова в Хогсмид пойдем. И вот — может, пойдём вместе? Ну, просто, ты и я.

Парень пожал плечами, как будто ему, в сущности, всё равно. Хотя на самом деле внутри всё хрустело от воодушевления. Сегодня — его день. Кто бы ещё практически в одиночку вытащил матч против слизеринцев? Джеймс же чуть не врезался в трибуны, чтобы поймать тот снитч.

Он усмехнулся и откинул со лба упавшую прядь.

— Так что… каков будет твой положительный ответ?

В голосе — ни капли смущения. Только легкий азарт, самодовольная нотка и всё то, что делает Поттера самим собой. В голове уже складывалась картинка: он, Лили, улицы Хогсмида, как она смеётся над его шуткой, как на них оборачиваются, а он — как всегда — непринуждённо крут. Просто одна из девчонок, правда. Почему бы и нет?

Каково же было его удивление, когда девушка — не моргнув, не отведя взгляда в сторону, не смягчившись ни на секунду — покачала головой и твердо произнесла:

— Нет, Поттер. Не пойду.

На миг он даже не понял, что именно услышал. Будто всё вокруг чуть притормозилось: различные звуки, смех в креслах у камина, взвизг радости где-то возле лестницы — и только это короткое «нет», брошенное ей буднично, как будто он пригласил её пройтись по коридору, а не в Хогсмид после триумфа.

— Почему это? — Переспросил Джеймс, хмурясь, будто она нарушила внутренний распорядок мира, невольно поправив очки. — Я же не просто так, я…

— Именно потому, что не просто так, — сказала Лили, глядя прямо. — Я не интересуюсь теми, кто привык думать, что им всё позволено. Особенно, самодовольными парнями.

Глаза Поттера прищурились. Плечи чуть подались вперёд.

— То есть, по-твоему, я просто шут?

— Нет. Всего лишь самодовольный, наглый парень, которому аплодируют только потому, что ты громче всех. Но в глубине — такой же, как и был на втором курсе: жестокий, хвастливый и глухой ко всему, что не льстит собственному эго! «Да приглашу какую-нибудь дурёху», так ты говорил?

Гриффиндорец бросил свирепый взгляд на эту тупую МакДональд, которая всё-таки подслушала их с Сири разговор. Да чтоб её…

Джеймс чуть побледнел. Несколько человек, стоявших рядом, замолкли. Кто-то даже шепнул: «Ого…»

Он выпрямился, усмехнулся, но уже с оттенком раздражения:

— Знаешь, ты ведёшь себя так, будто я у тебя прошу руки и сердца. Всего лишь Хогсмид. Девчонка вроде тебя должна быть рада, когда её вообще зовут куда-то.

Сок плеснулся мгновенно. Прямо в лицо, с неожиданной, почти театральной точностью. Височная кость, щека, воротник — всё было залито сладковатой, холодной жидкостью.

Лили не отшатнулась, не закричала. Просто поставила пустой бокал на ближайший столик с небольшим стуком, с небольшим презрением высказав:

— И ещё раз так скажешь — получишь не только соком, Поттер.

Теперь уже наблюдали почти все. Разговор прошёлся волной по гостиной, будто выброшенная на каменный пол тарелка. Кто-то хихикнул, кто-то просто замер. Действительно, куда же это, гулянка и без драмы?

Джеймс отнял руку от лица, сжал кулаки. Сердце било в висках, мокрые волосы прилипли к лбу. Ему хотелось ответить — резко, хлёстко, ударить словом, а может, и… Так почему нет?

— Да пошла ты, высокомерная дрянь!

Пощёчина получилась резкая, звучная. Гулкая, как удар по барабану. И после неё наступила окончательная тишина.

Поттер дернулся, уже собираясь замахнуться со злости, в голосе — глухое рычание, в теле — порыв, будто нужно что-то доказать, отыграть, вернуть в нужную плоскость. Но тут кто-то окликнул с лестницы, и тут же за плечо его резко дёрнули назад.

— Джеймс, не начинай, — прошипел Сириус, схватив друга за ворот мантии и резко оттаскивая в сторону. — Хватит. Всё. Пошли. Сейчас ты только всё усугубишь.

— Отпусти, — прошипел Джеймс, дёргаясь. — Ты слышал, что она сказала?

— Да. И все слышали. Именно поэтому — пошли, — Блэк, чуть ли не с силой, потащил его к выходу, пока остальные всё ещё молчали, кто с шоком, кто с усмешкой, кто с неловкостью на лице.

Пока Поттера утаскивали, в комнате вспыхивали реплики:

— Видели, как она его! — Шепнул кто-то восторженно.

— Он реально ей это сказал?!

— Я думал, он просто… флиртует. А тут такое.

Уильям, сидевший на спинке кресла ближе к камину, с самого начала следил за ними, когда понял, что что-то пошло не так. Теперь он молча проводил взглядом уходящего Джеймса и перевёл его на Лили. Та стояла неподвижно, руки опущены, лицо спокойно — даже слишком. Но было в её выражении что-то, что останавливало любые слова сочувствия.

А олень то, на проверку оказался натуральным оленем, так ещё и скрещенным с козлом. Ну какое, однако, совпадение! Конечно, неприятно, что подруге парня такого наговорили, но учитывая то, что они наверняка помирятся к курсу седьмому, то… Ладно. Он не хочет в это вмешиваться. Но кто его спрашивал? Наверняка Эванс сейчас хреново после такого, а разве поддержать подругу — не долг любого друга?

Вечер, который начался с шумного праздника, вскоре раскололся, будто стекло, под тяжестью чужих голосов и полусказанных мнений.

Когда по гостиной разлетелась правда — или, по крайней мере, её простая формулировка: Поттер позвал Лили в Хогсмид, потому что считал, что «можно выбрать любую дурёху», и Лили отказала — шум поднялся уже не праздничный, а спорный.

Девчонки из старших курсов, и даже парочка третьекурсниц, начали перешёптываться у лестницы к спальням, время от времени поглядывая в сторону, где недавно стоял Поттер. Некоторые говорили, что Лили перегнула палку, что могла бы хоть раз не вести себя как монахиня, что «да он же просто пригласил». И что, мол, если уж сама не хочет, так зачем устраивать спектакль с пощёчинами?

Но парни — особенно из тех, кто не был в ближнем кругу Мародёров — кивали друг другу с мрачным одобрением. Один из старшекурсников с растрёпанными волосами буркнул:

— Ну и правильно. Нефиг к девчонкам как к товару. Не она — так другая. Вот и вся его логика.

Другой добавил, что если бы кто-то так сказал про его сестру, то разговор закончился бы уже не пощёчиной.

Комната звенела от пересудов, и от веселья не осталось почти ничего. Даже смех Марлин, ещё недавно такой звонкий и захлёбывающийся, стих, будто кто-то перекрыл воздух. Саму Лили никто не видел — она исчезла вскоре после инцидента, не оставив после себя даже пустого стакана. Куда она могла пойти, дабы спрятаться от всего этого он догадывался.

Уильям всё это время сидел молча. Наблюдал, слушал, связывал детали. Сначала — сок в лицо. Потом — пощёчина. Потом всё разрослось в софизм «кто кому что должен», с постоянным приплетанием слов «самовлюблённый», «стерва», «герой», «выпендривается».

И уже спустя какое-то время, когда разговоры начали крутиться по кругу, он поднялся, накинул плащ, вышел через портретную дыру и пошёл к башне. Слушать пустой трёп больше желания не было. Да и наверняка девушка уже успокоилась хоть немного.

Парень пошёл в то место, которое ближе всего к гостиной, и при этом уединённое. Там, наверху, где ветер выдувает мысли из головы и оставляет только остатки чувств, где никто не услышит, даже если говорить в полный голос. Смотровая площадка у башни была почти пуста — ни шороха, только звёзды и слабое дуновение.

Уильям увидел её силуэт у края перил. Руки лежали на холодном камне, голова чуть склонена, как у человека, который явно о чём-то глубоко задумался.

Парень подошёл не сразу. Сначала просто встал поодаль, облокотившись на стену, молча. Несколько секунд — как проверка. Не прогонит ли. А то мало ли, сейчас ещё и его за компанию ударит. Оно ему надо?

Но Лили осталась стоять, как была, и тогда он сказал спокойно:

— Серьёзно, я минут десять пытался разобраться, какую чушь сказал Поттер, пытаясь понять хоть слово от всех этих сплетников. Идиотизм головного мозга какой-то.

Лёгкий ветер пошевелил её волосы, но она не обернулась. Не разозлилась. Просто сделала вдох чуть глубже.

Моррисон подошёл ближе, стал рядом, тоже облокотившись об перила. Смотрел на небо. Говорить громко не хотелось.

— Ты молодец, что ушла. Там все только и делают, что лепят ярлыки друг на друга. Как будто каждое мнение — это чья-то победа. Или месть. Или способ себя выгородить. Сплошной сюр.

Она кивнула едва заметно.

— Не думала, что всё так развернётся, — сказала она через несколько секунд. Голос был тихим, ровным. — Я просто хотела… отшить его? Он меня достал, честно. Считает себя… непонятно кем. Да и будто я так легко соглашусь, после того, что мне Мэри рассказала.

— Учитывая, что об этом теперь все знают, то вряд ли ему что-то вообще светит, горе-любовнику. Зато пощёчину ты ему красиво прописала. Прям на загляденье.

— Ты видел?! — С долей неловкого удивления переспросила девушка.

— Конечно, я бы такое не пропустил. Только меня так не бей, даже если буду раздражать. Я теперь боюсь тебя, страшная престрашная Лили, — со смешком продолжил Моррисон, фыркнув на легкий тычок кулачком в плечо от неё.

— Ой, иди ты, — тоже немного улыбнулась рыжеволосая, — тебя бить — себе дороже. С кем я потом заниматься-то буду, а?

— Ну да, согласен, хороший аргумент.

Когда она заговорила, голос всё ещё звучал c небольшой теплотой, но взгляд уже не был таким спокойным. Лили чуть повернулась к нему, отвлёкшись от созерцания природы:

— Уильям… — сказала она, подчёркнуто спокойно. — Спасибо, что пришёл, правда. Но можешь просто… уйти? Я не хочу ни с кем говорить. Не так долго.

Он стоял, не шелохнувшись. Казалось, даже дыхание затаил, словно бы не услышал. Или, что точнее — намеренно пропустил мимо. Знает он, как это работает. Сдержит всё в себе — потом будет срываться по всяким мелочам. Лучше уж сразу пусть покричит, если после этого станет лучше. Ему-то что до её негодования по отношению к Поттеру? Не самого же Моррисона она будет поминать всеми словами.

— Уильям, серьёзно. Я хочу побыть одна, — повторила, на этот раз уже с упрямой ноткой, глядя ему прямо в глаза.

Парень пожал плечами, будто в ответ на что-то незначительное:

— А я не хочу уходить. Вот так совпадение, правда?

Лили молчала, стиснув зубы. Глаза сузились, будто она только сейчас осознала, что сопротивляться бесполезно, и это вывело её из себя ещё больше, чем сама ситуация. И тогда словно прорвало плотину:

— Почему, чёрт возьми, все думают, что я обязана быть вежливой? Что я должна улыбаться, когда кто-то ведёт себя как последний кретин? Что я не могу отказать, не став «той самой стервой»? Что если я не захотела пойти в этот дурацкий Хогсмид, значит, со мной что-то не так?

Она уже не смотрела на него — будто говорила с воздухом, с небом, с замком, с шумной гостиной, полной сплетников и героев на своей волне.

— Он даже не понял, что сделал не так! И эти взгляды, этот смех после… Кто вообще сказал, что быть вежливой — значит терпеть, когда тебя выбирают как булочку на прилавке? Как же он меня выбесил, кретин!

Уильям всё молчал, понимая, что влезать в её монолог прямо сейчас — далеко не лучшая идея. Она заметила это, ещё больше распаляясь от его тишины.

— И ты туда же? Пришёл «помочь»? Стоишь, как скала, молчишь, как будто я сейчас сорвусь и начну рыдать, и ты скажешь что-то мудрое? Я не слабая! Не надо на меня смотреть, как на жертву какого-то там идиота с веником на голове! Ты тоже бесишь! Вечно весь такой из себя правильный, но в один момент будто резьбу сорвёт, и сделаешь какую-то хрень!

Она замолчала. Дышала тяжело, будто после пробежки, сгорбившись от усталости, хотя шагу не сделала. Глаза её горели — не от слёз, а от злости. На Джеймса. На себя. На весь этот грёбаный день.

И только тогда Уильям повернулся к ней и, не поднимая голоса, спросил:

— Полегчало?

Лили моргнула. Медленно, как будто не сразу поняла, что он сказал. Потом выдохнула. Почти с хрипом. И отвела взгляд.

— Немного, — сказала она наконец. — Хотя ты всё равно остаёшься упрямым ослом. Бесишь… Спасибо.

— Пожалуйста. Услуги подушки, в которую можно покричать вдоволь — только ради тебя. Однако не делай это слишком часто.

— Ой, иди ты, — с гордым «фырк» отмахнулась от него рыжеволосая.

Когда вспышка гнева утихла, Лили словно выгорела изнутри — эмоции отступили, оставив после себя тишину и усталость. Она вытерла глаза рукавом, будто отгоняя весь вес прожитого за вечер. Дышать стало чуть легче. Где-то вдалеке гудел вечерний Хогвартс — шелест ветра над башней, звонкое эхо чьего-то смеха, далёкое пение граммофона, всё ещё звучавшее в гостиной.

Девушка постояла немного, молча, опершись на холодный каменный парапет, пока сердце постепенно возвращалось к привычному ритму. Уильям ждал рядом, не торопя и не вторгаясь, позволяя ей восстановить равновесие. Этот простой факт — что он остался, не выказав ни осуждения, ни жалости — стал той опорой, на которую Лили неожиданно нашла в себе силы опереться, успокаивал её.

Наконец, Эванс посмотрела на парня — взгляд всё ещё напряжённый, но уже без той колкой ярости, с которой набросилась раньше. Просто усталый, немного благодарный. Не произнеся ни слова, они вместе двинулись обратно в замок, вниз по винтовой лестнице, где их снова окутали привычные звуки — шум голосов, запахи сладостей, хохот и музыка. Гостиная встретила их, как и раньше, — ярко, беспечно, не замечая чужих бурь. И, пройдя через весь зал, Лили села рядом с Мэри, гордо делая вид, что ничего особенного не произошло.

Уильям не питал иллюзий относительно Поттера. Джеймс был тем типом подростка, которого нельзя было не заметить: шумный, яркий, с бесконечным запасом самоуверенности и такой же потребностью в признании. В его движениях всегда была лёгкая театральность, в словах — дерзкий блеск, будто каждое выступление перед публикой. Он шёл по коридорам, словно по подиуму, а квиддич превращал в арену, где доказывал: он лучше, быстрее, смелее.

В этом было что-то раздражающе притягательное. Харизма, которая цепляла, как электрический ток — идущий по спине разрядом, вызывающим нервный смех или злость. Джеймс, несомненно, умел обаять — но чаще всего делал это мимоходом, бездумно, как тот, кто с детства купался в внимании и привык к нему, как к воздуху.

Для Уильяма он был не героем, не врагом — просто ещё один мальчишка с раздутым представлением о себе и мире. Слишком живой, слишком шумный. Ребёнок, который не переживал настоящей потери, не знал страха в тех формах, в которых его знал Уильям. И поэтому вёл себя, как будто жизнь — это игра, где он главный персонаж, и финал у него прописан заранее. Пообщаться или провернуть какое дело, заручившись его помощью? Здесь он не подведёт. Но контактировать на постоянной основе? Увольте!

Особенно трудно было видеть, как он относился к Лили. Не злобно — нет. Даже не с издёвкой. Скорее, как к очередному вызову. Очаровать. Получить. Засмеяться вместе с друзьями после. В его словах сквозила та же бравада, с которой он бросался в виражи на метле — не подозревая, что где-то есть границы, и не чувствуя, что их уже перешёл.

Вседозволенность — вот что раздражало больше всего. Не потому что Поттер был худшим из худших — просто он жил в ощущении, что мир будет подстраиваться под него. Родители, преподаватели, друзья — все в той или иной мере подыгрывали. А те, кто не подыгрывал, вызывали у него ярость, детское непонимание, переходящее в обиду. Джеймс не знал, как слышать «нет». Это слово ломало его картинку, в которой всё, к чему он прикасается, становится частью его личной победы.

Уильям смотрел на это и чувствовал одновременно лёгкое презрение и усталое понимание. Поттер был типичным подростком с харизмой, из тех, кому многое прощается — просто потому что он «свой», потому что рядом с ним весело, потому что он тянет за собой. Но за этим всем скрывалась не сила, а именно инфантильность. Он не умел проигрывать. Не умел отпускать. И не умел относиться к другим как к равным — особенно, если это «другие» не становились частью его орбиты.

Довольно двойственное мнение о Джеймсе, но не ярлыки же одни только вешать? Он видел в нём мальчика. Умного, талантливого, но не научившегося границам. И, пожалуй, это было самым важным: Джеймс Поттер до сих пор не умел отличать свои желания от чужих прав. И именно это однажды должно было его больно задеть, как и сейчас он столкнулся с чем-то, что не подвластно парню, из-за чего всё так и завертелось.

Сложно всё это. Вон, лучше яблочного сока ещё выпьет, да голову разгрузит, всяко полегче будет.