Проверено на грамотность 
Принц ленился. От природы неглупый, он легко одолел «Стратегемы» Сунь-цзы, но увяз в толкованиях изречений «Лунь Юй». «Благородный муж не подобен вещи». Конечно, не подобен, он ведь человек, а не стол! А-а, это иносказательно… У-цзы, а когда вы еще про императора Цинь Шихуанди расскажете? Особенно про его гробницу! Я тоже хочу построить себе что-нибудь этакое! И завоевания, само собой, новые земли и все такое…
У Чифан вздохнул. Основатель династии Цинь на склоне лет поддался посулам мошенников, искал обещанную ими пилюлю бессмертия, попутно устроив ужасное «сожжение книг и погребение книжников», и скончался, отведав очередного «чудодейственного» снадобья. Принцу предстоит узнать и об этом тоже, но едва ли услышанное ему понравится.
Учитель исподволь всматривался в высокородного ученика: император Шихуанди начал строить легендарную гробницу(1) в тринадцать лет, затем были дворцы, каналы, укрепление и утверждение мудрой власти… У принца Аюширидары впереди еще три года, но задатков величия в нем не видно, и ничто не намекает на их возможное появление. Обычный мальчишка: непоседливый, в меру смышленый. Скорее всего, из него получится вполне заурядный император — из тех, о ком мало что можно сказать кроме дат рождения, правления и кончины.
Тем временем ученик, пользуясь задумчивостью учителя, старательно подрисовывал ослиные уши и бычьи рога к изображениям мудрецов, простолюдинов и добродетельных жен в книге, которую штудировал уже почти год. Спохватившись, учитель строго выговорил безобразнику, пообещал пожаловаться ее императорскому величеству (такие угрозы обычно действовали сильнее, чем обещание доложить обо всем его императорскому величеству) и в наказание велел в дополнение к обычному заданию изложить в письменном виде толкование фразы Кун-цзы «Не беспокойся о том, что люди тебя не знают, а беспокойся о том, что ты не знаешь людей».
Надувшийся Аюширидара в сопровождении евнухов и телохранителей отбыл в свои покои. У Чифан остался один в просторном светлом павильоне, выстроенном по особому указу императора для обучения наследника. Нефрит и золото отделки, сандал колонн, прихотливая роспись ширм. Учитель предпочел бы другой зал — поскромнее, и чтобы за окном пенилась розовым цветущая вишня, и за столами сидели другие ученики, и сам он был бы другим — на пятнадцать лет моложе…
Как же по-разному сложилась судьба семерых подростков! Трое уже мертвы, один, самый усердный, — ныне почтенный глава семейства, едва ли помнящий хоть что-то из наук. Еще двое мелькают при дворе: один дельный, другой хитрый… И, наконец, он. Любимый ученик. Лучший из всех, что были. Гордость учителя. И неизбывная его тревога.
Заломило правое колено. У Чифан опустился на скамью, принялся, морщась, массировать сустав. Когда-то ему сильно досталось от острого скального выступа, на который упал беглый наставник одной императорской невесты. Спустя сорок лет боль вернулась, и спасение от нее было одно — горячие источники далеко в горах. Позже У-цзы доложили: пока он отсутствовал, в академию явился порученец канцлера с требованием немедленной встречи с ученым. Узнав, что тот на лечении и вернется не раньше чем через месяц, распорядился немедленно известить о возвращении. Потом заглядывал в академию еще трижды, не слишком доверяя чиновничьему усердию.
Почему Тал Тал не послал ему гонца с письмом или просьбой поскорее вернуться? Не хотел беспокоить? Это так похоже на него… Но ему неведомо, что учитель всегда беспокоится о нем, — даже когда и повода вроде бы нет.
У Чифан не заблуждался на свой счет: он предпочел бы видеть Тал Тала наставником в академии, ученым, погруженным в науки, наконец — успешным военачальником, но не канцлером империи. Эль-Тэмур тоже начинал с мыслями о благе и преобразовании государства, а кончил кровавым чудовищем в империи, сотрясаемой голодными бунтами.
Тал Тал пока действует не менее энергично, но, к счастью, более человеколюбиво: старый приятель Оуян Сюань даже составил подробнейший отчет, больше похожий на хвалебную песнь, о строительстве береговых укреплений, защищающих посевы от половодья; столица растет и украшается, потому что наконец-то уничтожены морские разбойники, грабившие купеческие корабли. В академию прибывает молодое пополнение из провинций, успешно сдавшее начальные экзамены; конечно, далеко не всем удается выдержать каверзные испытания на следующие чины, но немало и тех, кто выдерживает, причем блестяще…
Учителю бы порадоваться за ученика, раскрутившего колеса огромного неповоротливого механизма под названием «государство», и учитель искренне радовался, но… Нет-нет, признаков будущего чудовища У Чифан пока не наблюдал. Тревожило другое: ученик чересчур усердно следовал правилам «благородного мужа». Великий Кун-цзы в конце земного существования удалился от двора тогдашнего императора, потому что открыл горькую истину: безупречный со всех точек зрения государь — недостижимый идеал, власть неизбежно марает кровью и грязью всех причастных ей. Тал Тал стремится избежать зловещего клейма власти, но хватит ли сил и, главное, не погубит ли он себя?
По возвращении в Даду встреча не состоялась: в те дни в столицу для отчета съехались даругачи большинства провинций, и канцлер был занят с утра до вечера. Тем временем император намекнул У Чифану, что неплохо бы возобновить занятия с наследником, раз уж почтенный наставник изволил вернуться раньше срока. Словом, прошло не меньше седьмицы, прежде чем учителю и его бывшему ученику удалось согласовать время встречи. И канцлер не заставил себя ждать.
Обмен приветствиями, выверенный до последнего слова. Вопросы о здоровье, о благополучии семьи — ритуал соблюден до мелочей, Кун-цзы остался бы доволен.
— Рад тебя видеть, Тал Тал, — улыбнулся учитель. — Садись рядом, и давай поговорим без формальностей. У тебя неприятности?
— Да, У-цзы. И весьма серьезные. Но сейчас не это главное. Скажите, существует ли… нет, не так: может ли вообще существовать какое-нибудь письмо, записка, трактат — словом, любое письменное свидетельство вашего возможного участия в каком-либо заговоре против императора Хошилы(2)?
Утихшее колено вновь напомнило о себе. У Чифан принялся было опять растирать его, но сразу убрал руку: еще не хватало, чтобы ученик решил, будто он тянет время! Прошлое не желало растворяться в тумане небытия, оно упрямо возвращалось, всплывало, как труп утопленника со дна реки. Волей-неволей пришлось взглянуть в его уродливое лицо.
— И какой ответ ты ждешь?
— Тот, какой вы решите мне дать. Я не усомнюсь в вашей искренности.
«Мальчик, ты вынуждаешь меня быть лучше, чем я есть. В моем возрасте это тяжело…»
— Императорский дознаватель получил бы от меня ответ «нет». Но ты… Однако прежде объясни причину, что заставляет задавать такие вопросы.
— Я оставил в живых преступника, по его вине едва не погиб наследник, — слова сочились болью незаживающей раны. — Хуже того: он на свободе и в свите императора!
— Поединок в Пинканли… Я догадывался, что там он не закончится. Это Кама?
— Да, У-цзы.
— И если тебя вдруг заинтересовало мое прошлое, значит, оно и Кама как-то связаны?
Узнав, что произошло в ночь после праздника Цагаан-Сар, У Чифан печально покачал головой:
— Без сомнения, ты понимаешь: долг перед государем превыше всего. Ты не исполнил свою первейшую обязанность…
— У-цзы! — Тал Тал упал на колени, — позвольте подать императору прошение об отставке!
— …но тем самым спас своего учителя, — приобняв за плечи, У Чифан поднял его, и Тал Тал увидел слезы в глазах старика. — Или, самое меньшее, отсрочил заключение в тюрьму. Спасибо, друг мой… Конечно же, я расскажу тебе всё.
Справившись с волнением, он начал так:
— Ты уже знаешь, что произошло между мной и моим братом тридцать лет назад. Случайное убийство, затем бегство… Я говорил, что после смены императора все забылось, но оказался неправ. Сохранился подробнейший донос, который брат передал канцлеру. Тот заверил его личной печатью, но не успел показать императору: вмешался Эль-Тэмур. Нет, он не защищал меня — просто устроил правительственный переворот. В тот день император так и не дождался обычной шкатулки свитков на подпись… Среди них был и донос.
Спросишь, откуда я это знаю? От Эль-Тэмура. Он дал мне почитать его. Домыслов там намного больше, чем правды, но под ними стояла канцлерская печать. По сути, то был мой смертный приговор. И если бы только мой! Там упоминалась Тао… Вижу, ты все еще не можешь спокойно слышать это имя? Понимаю тебя.
— Да, У-цзы, но, пожалуйста, продолжайте…
— Пока новый канцлер расправлялся с императором Хошилой, донос был ему бесполезен. Но когда настала пора заняться подрастающим наследником, Тогон-Тэмуром… К несчастью, в это же время я рискнул вернуться в столицу. Помнишь слухи, что его было запрещено учить? Они возникли далеко не сразу, ведь поначалу принца учили… я его учил. Докман, один из немногих, кому повезло избежать резни, устроенной Эль-Тэмуром, тогда только-только выбился в старшие евнухи. Он попросту спрятал мальчика, которому едва исполнилось пять лет, где-то на задворках гарема. Я познакомился с Докманом, когда обучал невест для императора. По старой памяти он попросил меня заняться образованием наследника. Я был рад и горд! Но и страшился не меньше: очень скоро наследник должен был узнать правду об убийце отца… Год или около того я провел с принцем, затем до нас добрался Эль-Тэмур.
— Он угрожал вам оглашением доноса? — Тал Тал слушал, как в детстве, боясь пропустить хоть слово.
— Сказал, что обвинит в убийстве императора, если продолжу занятия с Тогон-Тэмуром.
У Чифан задумчиво смотрел в окно, за которым журчал капелью яркий день начала весны. Тот же взгляд, почти та же поза: будто бы и не прошло полтора десятка лет с той поры, когда семеро мальчишек перешептывались и подглядывали друг другу в тетради за спиной всегда серьезного и строгого учителя.
— Я никогда не был героем, — вопреки воспоминанию, учитель грустно улыбнулся. — Но отказаться от принца не смог. Продолжал учить его тайно… Вот тогда Эль-Тэмур напомнил мне, что в доносе упомянута и Тао. После этого я сдался. Предал своего ученика. Эль-Тэмур в тот же день навязал мне других.
— Нас?
— Да, отродье своих приспешников. Если бы ты знал, как я вас поначалу ненавидел! Особенно сыновей Эль-Тэмура.
— Но вы всегда были таким ровным с нами…
— Теперь-то ты на своем опыте узнал, каково это: оставаться спокойным, когда душу переполняет гнев и горечь! Постепенно я привязался к вам, даже к Танкиши и Талахаю. Нельзя обвинять детей в преступлениях отцов. Но мы отвлеклись… Впрочем, рассказ почти закончен. После смерти Эль-Тэмура я попытался разыскать злосчастную бумагу. Как видишь, безуспешно. Похоже, меня опередил отец Камы: он входил в ближний круг канцлера и мог иметь доступ к его архиву.
У Чифан замолчал. Тал Тал вдруг догадался, что сейчас услышит, — и точно: учитель заговорил вновь, твердым и уверенным голосом, хорошо знакомым его ученикам.
— До Тао ему не добраться, а я пожил достаточно. Тал Тал, ты должен немедленно изобличить Каму перед императором и отправить в тюрьму. Не думай обо мне. Я прошу тебя потому только, что не вправе приказывать.
— Сожалею, У-цзы, ваша просьба не будет исполнена. Я найду способ отобрать у Камы донос, а после решим, как поступить.
— Нельзя рисковать благополучием государства! Кто знает, что еще взбредет в голову этому мерзавцу!
— Постараюсь действовать быстро и осторожно. — Тал Тал встал, давая понять, что разговор окончен. Низкий поклон едва ли смягчил дерзость ответа. — Простите, учитель, но и великий Кун-цзы не мог предусмотреть всего. Он не был богом.
— Как же ты неразумен, мальчик! — пробормотал старик, глядя вслед уходящему. И добавил со вздохом: — Но, может быть, это и есть мудрость…
* * *
В этот раз чистый лист белой бумаги отправил канцлер. Императрица явилась менее чем через четверть часа — и не в лучшем настроении.
— Объясните, что происходит, — с порога заявила она. — Кама благоденствует, все свалили на какого-то простолюдина, а вы делаете вид, будто ничего и не было!
— Сядьте, пожалуйста, ваше величество. Благодарю, что откликнулись так быстро.
Ки ответила сердитым взглядом, но беспрекословно опустилась на стул, что с прошлой встречи в библиотеке так и остался отодвинутым от стола. Тал Тал сел напротив. В этот раз свечи не было: день за окном давал достаточно света.
— У меня есть еще один повод для благодарности: вы ничего ему не сделали.
— А хотелось — и очень! — вновь вскинулась она. — Из-за него едва не погиб Аю! Вы понимаете это?!
— Отлично понимаю. Потому и благодарю за осторожность. Я избегал встречи с вами, поскольку не имел достоверных сведений. Теперь они есть.
Он рассказал ей историю У Чифана, избегая, разумеется, упоминать Тао.
— Не знала, что наставник принца — ваш учитель. — Узнав все, Ки заметно смягчилась. — Конечно, теперь я понимаю, почему вы так поступили. Однако опасность никуда не делась! Я приказала служанкам следить за Камой, но это такая малость…
— Нет-нет, наследник ему уже не интересен, поскольку никак не связан со мной. Кама ходит в любимцах императора, он добился своего, на какое-то время его жажда мести удовлетворена. Пока он притих, я хочу добраться до этого проклятого доноса!
— Думаете, он хранится у него дома? — Глаза императрицы загорелись интересом. — В тайнике вроде того, что был у Эль-Тэмура?
— Почему бы и нет? Конечно, в тот раз нам повезло: нашелся и план, и подсказка…
— Но зато теперь мы будем действовать сообща!
Ки сама не ожидала, что ее так вдохновит эта мысль. Сомнения и неизвестность кончились, наступало время действий, а это нравилось ей гораздо больше.
— Сонбэним, это же замечательно! — Забывшись, она потянулась через стол и сжала его руку, точно желая поделиться уверенностью в успехе.
Шершавая кожа, теплая и тонкая; мышцы, перевитые жилами; сильное гибкое запястье сабельного бойца, обтянутое узким рукавом дэгэла; пальцы без колец и перстней — Ки всегда удивляло, что он не носит никаких украшений, кроме положенных по статусу. Кисти Тогон-Тэмура были изящнее и нежнее, а эта рука напомнила ей Ван Ю, и, может быть, поэтому она на несколько мгновений забыла о приличиях. Опомнившись, смутилась, села на место и только тогда поняла, что наставник вовсе не спешил прервать ее прикосновение. И голос его прозвучал преувеличенно сухо:
— Нужен человек, который сумеет не только проникнуть в дом Камы. Возможно, придется пробыть там достаточно долго, чтобы обнаружить тайник.
— Нам требуется ловкий вор? — Ки постаралась поддержать его исключительно деловой тон.
— Для начала — искусный лазутчик. — Взаимная неловкость потихоньку таяла, Тал Тал уже собирался поделиться планами насчет поиска подходящего ловкача, но тут ему живьем явился поэтический образ «женское лицо расцвело улыбкой». Правда, в улыбке, точно кинжал в ножнах, таилось коварство, но оттого она не стала менее обворожительной.
— У меня есть на примете и лазутчик, и вор, сонбэним. Двое пройдох, каких поискать. Вы должны их знать: это Бан Шин-ву и Чок Хо, евнухи из свиты Ван Ю. Помните историю с пропавшим предсмертным письмом старого императора?
Еще бы не помнить! Ведь это именно Бан Шин-ву, долго оставаясь незамеченным, расклеивал по ночам письма с красными иероглифами, а его приятель позже с успехом отмахивался копьем от наемников Эль-Тэмура. То, что оба выжили — единственные из всего отряда опального короля, — лучше любых слов говорило об их изворотливости и везении. Притом выглядели оба на редкость безобидно: круглолицые улыбчивые старички с тихими голосами и манерой держаться как у смиреннейших монахов-отшельников.
— Неплохая мысль, — одобрил Тал Тал, — но согласятся ли они? Конечно, я не поскуплюсь в случае удачи, но в таком деле не все решают деньги. После гибели короля Корё у них нет причин помогать человеку императора. Тем более всерьез рисковать ради него.
— Они сделают это ради меня, «своей Нян». Сейчас напишу письмо для них, оно подтвердит мою просьбу.
Письмо было написано тут же и запечатано личной печаткой с перстня.
— Вы найдете их на постоялом дворе дядюшки Лю. Днем они обычно дома, — голос Ки потеплел, — отсыпаются, как совы.
— Чем можно заниматься ночью в их возрасте и, хм, состоянии?
— Насколько мне известно, они подворовывают по мелочи. Как объяснил когда-то сам Бан Шин-ву, чтобы умения не терять. И заодно собирают для меня все сплетни и слухи — должна же я знать, что происходит в городе.
— Мои близнецы делают то же самое, — усмехнулся Тал Тал, — разве что не воруют… Надеюсь.
Он уже собрался уходить, но императрица остановила его вопросом:
— Сонбэним, это правда, что ваша вражда с Камой началась оттого, что вы оскорбили его родителей?
Дрогнули тонкие ноздри, катнулись желваки на скулах. Ки поняла, что вопрос задел наставника за живое, но ответ прозвучал с обычной учтивостью:
— Да, ваше величество, правда. Но не вся.
Его внезапная прохладная вежливость так резко отличалась от почти дружеской оживленности, в которой только что грелась Ки, что ей сделалось не по себе. Конечно, она признавала его право на личные тайны, но не могла отказаться от жгучего желания проникнуть в них. Стыдилась, злилась на себя, и все равно: приглядывалась, прислушивалась, жадно ловила малейшие намеки в словах, легчайшие оттенки в звучании голоса… Так было, когда Сон Нян, совсем недавно отказавшаяся от облика «Шакала», жила под одной крышей с королем Корё и пыталась понять, что же такое происходит между ними. Тогда ее радовало любое, даже самое опасное дело — прежде всего потому, что предстояло выполнять его вместе. Неужели теперь все повторялось? «Выбрось из головы, — с безжалостной насмешкой советовала Ки сама себе в такие минуты. — Как ты никогда не простишь Тогон-Тэмуру Ван Ю, так и Тал Тал никогда не простит тебе дядю. Просто он — человек долга, и только потому верен тебе. Остальное — твои мечтания, пустые и глупые».
Рассуждая так, она даже не догадывалась, что не только тень Баяна заслоняла ее от наставника.
* * *
Хватит. Пора забыть ее. Не вздрагивать, услышав ее имя, не замирать, когда в ворохе обычных донесений, жалоб, докладов и других привычных посланий, что ежедневно доставляет посыльный господину канцлеру, вдруг обнаружится письмо от неизвестного отправителя. Просто новый чиновник, сменивший прежнего, спешит засвидетельствовать свое почтение. Или объявился очередной наветчик.
…Явилась из цветного дыма своей трубки, приворожила сопляка на десяток лет — и растаяла без следа. Всё, пора жить дальше, в Пинканли тебе это подтвердит любая красотка. И там, и у дядюшки Лю…
Поэтому он уже который год не появлялся в «Цветочном квартале» и старался не ездить улицей Ванфуцзин.
Одиночество переносилось более или менее легко — достаточно было с головой погрузиться в работу, а ее хватало в избытке. Близнецы однажды по-свойски позвали в загул: мол, ничего с империей за один день не станется, надо и о себе подумать, есть на примете укромное местечко без посторонних, с огонь-девчонками… Он согласился, и все вроде бы оказалось так, как обещали друзья, но на утро от гульбы осталось лишь тяжкое похмелье да смутное воспоминание о чьих-то потных грудях и скользких ляжках. «Ты лучше голодай, чем что попало есть…» — эту строку из Хаяма Тал Тал теперь повторял чаще других.
Но сегодня волей-неволей пришлось явиться к дядюшке Лю. К счастью, в ту часть дома, где когда-то царила Тао, вел другой вход.
Хозяин постоялого двора выказал обычную расторопность и сообразительность: несмотря на базарный день, для важного гостя нашлась уединенная комната, тихая и чистая, где как из-под земли выросли двое коренастых дедуганов — Бан Шин-ву и Чок Хо.
К появлению господина канцлера они поначалу действительно отнеслись враждебно, с откровенной неприязнью глядя и на него, и на двух одинаковых хмурых парней, что явились с ним. Но письмо императрицы сотворило чудо: вражда мигом сменилось доброжелательностью, а обещание солидного вознаграждения окончательно растопило лед. «Раз вы с Нян заодно, постараемся для вас, как для нее», — пообещал Бан Шин-ву, а Чок Хо молча кивнул, блеснув лысым черепом, гладким как колено.
Они уже заканчивали обговаривать последние тонкости будущего дела, когда с улицы послышалась громкая ругань. Кто-то — судя по голосу, помесь быка с медведем — требовал, чтобы его пропустили к «девкам». Несколько других, очевидно охрана, твердо, но достаточно вежливо отказывали, предлагая прийти вечером: пока, мол, закрыто.
— Весело тут у вас, — заметил Тал Тал, прощаясь с бывшими врагами.
— Базарный день, — развел руками Бан Шин-ву. — Правда, этот крикун какой-то слишком громкий.
На улице, неподалеку от входа к «цветочным девушкам», топталась дюжина одоспешенных вояк. Они уже хватались за сабли, наседая на пятерых охранников — спокойных, собранных и все еще вежливых. Наместники провинций, съехавшиеся в эти дни в столицу, привезли личную стражу; та маялась от безделья и устраивала потасовки где только могла. Что ж, пусть ребята дядюшки Лю отрабатывают свою лапшу с мясом. Тал Тал, равнодушно скользнув по буянам взглядом, пошел мимо, когда Таштимур тронул его за плечо:
— Глянь-ка на того, самого здоровенного… Узнаёшь?
…Лесная дорога, залитая кровью. Трупы крестьян. Мертвый Сюйсюй на руках у рыдающего брата. Всадники с зелеными повязками на шлемах, не спеша едущие мимо застывших повозок и лежащих тел. Мясистое лицо, злобные мутные глазки, короткопалая лапища тянет из ножен саблю: «Опять ты?.. Самый умный, да? Черепушка мозги не жмет?»
— Ерчини, — процедил Тал Тал.
— Он самый, — подтвердил Тимурташ. — Только разжирел еще больше.
Господин канцлер решительным шагом приблизился к нарушителям спокойствия.
— Эй, вы! — рявкнул он. — Заткнулись и разошлись!
На него обернулись. Так и есть: Ерчини с отрядом своих людей. Тал Талу показалось, он узнает некоторых из их, но это было уже неважно. Ледяной огонь вспыхнул и помчался по жилам вместо крови, пространство сжалось до единственной короткой улицы, дух отрешился от всего постороннего. Осталось главное: предстоящая схватка. Как отчаянно он желал ее! Вся ярость, все унижение последних дней вместил короткий вопрос:
— Ерчини, помнишь меня?
Тот повернулся всем телом — огромным, с бычьим загривком. Лоснящиеся круглые щеки побагровели:
— Гляди-ка!.. Никак, петушок того самого аравтын дарга? Важной птицей заделался? Да только мне плевать! И не таких на вертел насаживал!
Он цапнул себя за промежность, поясняя, какой именно вертел имеется в виду. Отряд поддержал шутку вожака дружным гоготом.
Тал Тал глубоко вздохнул. Степняк отшвырнул господина канцлера куда-то на самый край сознания и поудобнее взялся за рукоять палаша.
Несколько лет спустя, в другом месте и при иных обстоятельствах, госпожа Ки спросит наставника, всегда ли ему удавалось держать в узде собственных демонов. «Не всегда», — ответит наставник и вспомнит этот день.
Когда все было кончено, Тал Тал опустил палаш и прислушался: стало очень тихо. Умолк Ерчини: он навзничь лежал в красной луже и уже не хрипел перерезанным горлом. Тут и там валялись его бойцы; охрана занималась своими ранеными, близнецы с невозмутимым видом вытирали клинки обрывками чужой одежды. Кто-то успел доложить о побоище даругачи Беркебуге, которому служил Ерчини: стоя в отдалении, даругачи, субтильный коротышка, трясся и безостановочно кланялся, а едва канцлер обернулся — бухнулся на колени и запричитал, умоляя о прощении. Тал Тал цыкнул на него. Тот затих, только сильнее задрожал.
— Ого… — уважительно протянул Бан Шин-ву, выглянув из дверей. — Ну, теперь точно у нас спокойно будет.
Тал Тал опустил взгляд и понял, отчего дэгэл сделался странно жестким: спереди одежду от ворота до подола насквозь пропитала чужая кровь. Она быстро подсыхала.
* * *
Заговорщики взялись за дело энергично, однако прошло не меньше двух месяцев, прежде чем Чок Хо сообщил о первом успехе: Бан Шин-ву удалось втереться в доверие к Каме, еще немного — и у того не останется никаких секретов от нового знакомого.
— Наш Бан в любую душу без мыла влезет, — с гордостью за приятеля добавил старый евнух.
Спустя еще дней десять, в одну из ночей середины весны, в ворота дома господина канцлера требовательно постучали: гонец от дядюшки Лю прибыл с важным известием. Вскоре Тал Тал в той самой комнате, где впервые встретился с дедуганами, разворачивал обтрепанный по краям и хрупкий от времени свиток. К счастью, тушь иероглифов не выцвела, и синяя канцлерская печать внизу читалась по-прежнему отчетливо. Брат У Чифана обладал не только красивым почерком, но и отменной скрупулезностью: все резкие и просто неосторожные фразы наставника императорских невест были до последнего слова перенесены на бумагу. Да, У-цзы не преувеличивал, называя этот донос своим смертным приговором.
Бан Шин-ву с видом кота, наевшегося сливок, пересчитывал золото, полученное за работу. Чок Хо отсутствовал, но вскоре ворвался с тревожной новостью:
— Кама бежал!
Тал Тал и близнецы молча переглянулись. Кивнув, братья исчезли — только дверь скрипнула.
— У скорпиона вырвали жало — не удивительно, что он спешит прятаться, — заметил Тал Тал, бережно укладывая свиток в шкатулку для документов, раздобытую где-то догадливым дядюшкой Лю. — Ничего, далеко не убежит.
— Ее величеству от нас поклон, — промурлыкал Бан Шин-ву, закончив подсчет. — Когда снова понадобимся — знаете, где нас искать. Вы, господин канцлер, тоже можете на нас рассчитывать. Почтем за честь, да.
— Благодарю, вы ценные помощники, — серьезно ответил канцлер.
Каму доставили на рассвете: усталые, в кровавой коросте, близнецы приволокли связанного избитого оборванца, в котором с трудом угадывался недавний щеголь. Тал Тал распорядился запереть его в подвале и послал гонца к У Чифану.
— Судя по вашему виду, пришлось нелегко? — Он сочувственно оглядел друзей. — Вы не ранены?
— Ничего серьезного, — ответил за обоих Тимурташ. — Но дрался он отчаянно и был не один. Хорошо, что мы захватили с собой кое-кого из своих.
Отправив братьев отдыхать, Тал Тал захватил фонарь и спустился к пленнику. Тот сидел, забившись в угол между пустыми горшками и бочками. Услышав шаги, поднял голову. Один глаз заплыл густо-фиолетовым кровоподтеком, второй из-под спутанных волос смотрел со злобой и страхом.
— Ну, чем теперь пугать станешь? — Тал Тал искал в себе прежнюю ненависть к нему, но находил лишь презрение.
— Не трогай мою семью, — выдавил пленник.
— Мне нет дела до твоей семьи. Мне и до тебя не было дела, пока ты не полез со своими советами тогда в Пинканли… Теперь не жалуйся.
— Что ты со мной сделаешь?
— Для начала хочу увидеть, как ты будешь смотреть в глаза нашему учителю.
— Что?.. Зачем он?.. Ты же обещал тому носатому суд при императоре… — Кама осекся и еще глубже вжался в угол.
— Дошло, наконец? — криво усмехнулся Тал Тал. — Донос я отдам У-цзы. Никаких других доказательств у тебя нет. Император, конечно, обожает тебя, но и у этого чувства имеется предел. Особенно если вмешается императрица. А уж она-то тебя отнюдь не обожает, потому что я все ей рассказал.
— Ты не убьешь меня, — губы Камы дрожали, но на их появилась знакомая безумная улыбка. — Не посмеешь… Ты же правильный…
— Верно. Не стану я тебя убивать. Сгниешь в тюрьме, вот и все, — пожал плечами Тал Тал. — Сырость, холод, заплесневелый хлеб, тухлая вода. Такой, как ты, загнется там через полгода, если не раньше.
В подвал вбежал слуга и сообщил, что прибыл У Чифан.
Старик вышел из паланкина и, как ни приглашал его домоправитель войти в дом, остался во дворе. Разгорался солнечный теплый день, и казалось, ранний гость решил задержаться, чтобы полюбоваться восходом. Только смотрел он вовсе не в небо.
Слуги вывели связанного Каму. Он стоял молча, опустив голову. Тал Тал с поклоном передал злополучный свиток учителю и отступил в сторону, не мешая ему видеть пленника.
— Пожалуйста, вели развязать его, — тихо попросил У Чифан.
Едва веревки упали, Кама бросился к учителю, рухнул перед ним на колени и обнял за ноги.
— У-цзы, пощадите!.. Сжальтесь!
— Ах ты, тварь… — Тал Тал собрался оттянуть его, но старик предостерегающе поднял руку:
— Кама, зачем ты все это устроил?
— Простите… — он уже рыдал в голос, — простите меня!
— Ты не ответил на мой вопрос.
— Не знаю!.. Не знаю…
— Тал Тал, что его ждет? — У Чифан не отводил взгляда от жалкой фигуры, скорчившейся у его ног.
— Это решит император. Едва ли казнь, его величество слишком к нему привязан… Но я добьюсь, чтобы остаток своей никчемной жизни он провел за решеткой!
— Думаю, мне следует отправиться туда вместе с ним.
— Что?.. — растерялся Тал Тал. У Чифан наконец поднял глаза и с бесконечной печалью посмотрел на него.
— Если ты — моя удача, то он — моя ошибка. Удачей гордятся, ошибки исправляют… или отвечают за них.
— Но, У-цзы…
— Встань, Кама.
Тот покорно поднялся, не переставая всхлипывать.
— Сейчас ты пойдешь со мной. Тал Тал, испроси для нас у императора возможность встречи. Мы трое предстанем перед ним, и ты, Кама, во всем повинишься. После этого я буду просить его величество заменить тюрьму ссылкой в дальний монастырь, куда поеду вместе с тобой. Быть может, там мне удастся исправить то, что я проглядел пятнадцать лет назад.
После происшествия на празднике Цагаан-Сар прошло немало дней; Кама выглядел искренним и глубоко несчастным; императрица, как назло, слегла с простудой — в итоге Тогон-Тэмур, и без того не настроенный кровожадно, легко согласился поручить раскаявшегося преступника заботам У Чифана. В тот же день учитель и его бывший ученик покинули столицу.
У Тал Тала, провожавшего скромный караван из двух повозок и горстки слуг, щемило сердце от тяжелого предчувствия: казалось, он видит У-цзы в последний раз.
1) грандиозное сооружение III века до н.э. Археологические раскопки начались в 1978 году и ведутся до сих пор. Можно погуглить «терракотовая армия».
2) отец Тогон-Тэмура.
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу
