Узы крови (джен)

Полдень заливал Большой Зал холодным, водянистым светом, который не приносил тепла. За столом Гриффиндора царило напряжение, такое плотное, что его, казалось, можно было резать ножом. Гарри и Джайна сидели в центре этого вакуума тишины. Вокруг них, на почтительном расстоянии, гриффиндорцы перешептывались, стараясь не смотреть в их сторону. После первого испытания они перестали быть просто «странной парочкой». Они стали чем-то пугающим.

Рон и Гермиона сидели рядом, создавая хрупкую преграду между ними и остальным миром.

— Все будет нормально, — неуверенно сказал Рон, глядя в свою тарелку с пастушьим пирогом. Он пытался звучать бодро, но его голос выдавал его с головой. Воспоминания о драконах, о криках Седрика, о черном льде, вырвавшемся из Гарри, были еще слишком свежи. — Вряд ли они снова подсунут вам драконов. Это было бы… нечестно.

Гермиона, как всегда, была более прагматична. Она отодвинула от себя нетронутый салат и развернула на столе старую карту окрестностей Хогвартса.

— Озеро, Запретный лес, возможно, даже квиддичное поле… Вариантов масса. Загадка в яйце говорила о «поиске под водой», но это может быть метафора. Магическая вода не всегда жидкая, а…

— Гермиона, — мягко прервал ее Гарри, — мы ценим это. Правда. Но сейчас…

Он не закончил. Ему не нужно было. Узы Крови передавали его состояние Джайне, а через нее, казалось, даже их друзья чувствовали эту смесь фатализма и ледяной решимости. Они знали, что обычные школьные знания здесь не помогут. Им предстоит столкнуться с чем-то, для чего в библиотеке Хогвартса нет нужного раздела.

— Мы в библиотеку, — сказала Гермиона, решительно вставая. Ее глаза блестели от упрямства. — Последний рывок. Должно же быть что-то о водных испытаниях в старых регламентах Турнира! Рон, ты со мной.

Рон издал страдальческий стон, но подчинился.

— Только если после этого мы сможем нормально поужинать, — проворчал он, поднимаясь. — Просто… будьте осторожны. И не делайте ничего такого… ну, вы поняли.

Он бросил быстрый, тревожный взгляд на руки Гарри, словно ожидая, что те покроются инеем. Затем они ушли, оставив Гарри и Джайну наедине с их молчанием и сотнями любопытных, испуганных взглядов.

— Они хорошие друзья, — тихо сказала Джайна. В ее голосе не было вопроса, это было утверждение, сделанное с ноткой почти академического интереса, словно она изучала редкий и прекрасный феномен.

— Лучшие, — ответил Гарри.

Они сидели еще несколько минут, но еда не лезла в горло. Проблема оставалась. Час под водой. Как?

— Нам нужно место для практики, — нарушила молчание Джайна. — Подальше от глаз. Где мы можем работать с водой. И со льдом.

Гарри задумался. Идея пришла почти сразу.

— Я знаю одно место. Ванная старост.

* * *

Ванная старост встретила их гулким эхом и запахом хлорки. Огромный, похожий на бассейн, прямоугольный резервуар был наполнен почти до краев. Десятки кранов из разных металлов и камней украшали стены, изливая воду всех мыслимых температур и состояний — от ледяной до кипящей, от мыльной до ароматизированной. Картина с сонной русалкой на стене при их появлении приоткрыла один глаз, лениво хмыкнула и снова заснула.

Это было идеальное место. Изолированное. Безопасное.

— Есть несколько вариантов, — начала Джайна, расхаживая вдоль края бассейна. Ее разум, привыкший оперировать магией планетарного масштаба, анализировал задачу с холодной эффективностью генерала. — Простое заклинание воздушного пузыря слишком уязвимо. Любая атака, любой острый камень — и ты труп. Создание постоянного запаса воздуха в легких требует огромной концентрации, которую будет невозможно поддерживать в бою. Трансфигурация…

— Слишком опасно, — закончил за нее Гарри, вспомнив, как однажды Рон заставил себя отрыгивать слизней. Он не хотел превратить свои легкие в нечто подобное.

Они пробовали. Джайна показывала ему, как уплотнять воду, создавая вокруг головы тонкую, но прочную пленку, пропускающую воздух из воды, но не саму воду. У Гарри получалось лишь на несколько секунд, после чего конструкция с плеском рушилась. Он, в свою очередь, пытался применить заклинание Головного пузыря, но оно казалось ему ненадежным и детским.

Часы шли. Отчаяние начало подступать. Они были могущественны, скованы вместе силой, способной рвать миры, но могли утонуть из-за простой нехватки воздуха. В этом был какой-то злой, черный юмор.

В дверь робко постучали.

Они замерли, переглянувшись. Гарри выхватил палочку.

— Кто здесь?

— Э-это я… Невилл, — донесся сдавленный голос из-за двери. — Невилл Лонгботтом. Гарри, можно тебя на минутку?

Гарри с сомнением посмотрел на Джайну. Она едва заметно кивнула. Он открыл дверь.

На пороге стоял Невилл, сжимая в руках толстую, потрепанную книгу по гербологии. Он был бледен и явно напуган, но в его глазах светилась та же упрямая решимость, что и у Гермионы.

— Я… я слышал, вы ищете способ дышать под водой, — пролепетал он, не решаясь войти и бросая испуганные взгляды на Джайну. — Я не хотел подслушивать, просто… все об этом говорят.

Он пролистал книгу и ткнул пальцем в изображение чего-то похожего на клубок склизких зеленых крысиных хвостов.

— Жабросли, — прошептал он. — Если съесть, на час вырастают жабры и перепонки. Это… должно сработать.

Гарри уставился на картинку, затем на Невилла.

— Откуда ты знаешь?

— Профессор Грюм… он дал мне эту книгу в начале года, — Невилл покраснел. — Сказал, я хорош в гербологии и что я должен помочь тебе, когда придет время. Я не понимал, что он имел в виду, до сегодняшнего дня… Я… я принес вам немного.

Он протянул Гарри влажный, склизкий комок травы, завернутый в мох.

Гарри взял его. В этот момент он ощутил не только благодарность, но и острое чувство вины. Пока они с Джайной были заперты в своем мире боли и проклятий, их друзья — и даже не самые близкие — думали о них, искали способы помочь.

— Невилл… спасибо, — сказал он, и это слово прозвучало на удивление весомо. — Ты нас спас.

Невилл что-то пробормотал, густо покраснел и, пятясь, скрылся за дверью.

Гарри закрыл дверь и посмотрел на жаброросли в своей руке. Решение было найдено. Простое, элегантное и пришедшее с самой неожиданной стороны.

— Теперь мы готовы, — сказал он, поворачиваясь к Джайне.

Но, взглянув на часы, он почувствовал, как сердце пропустило удар. Они провели здесь почти четыре часа. Уже было время ужина. А Рон и Гермиона так и не появились, чтобы узнать, нашли ли они решение.

Гарри смотрел на склизкие жабросли в своей ладони. Решение. Простое, материальное, почти вульгарное в своей эффективности. Оно пришло не из глубин древней магии, не из героического озарения, а из рук застенчивого, испуганного однокурсника. В этом было что-то глубоко унизительное и одновременно невероятно трогательное.

Решение было найдено. Но облегчение было мимолетным, его тут же вытеснил холодный укол подозрения, который волной прошел от Джайны к нему через Узы.

— Он нас спас, — сказал Гарри, но его голос прозвучал неуверенно.

Джайна не смотрела на жабросли. Ее взгляд, аналитический и жесткий, был прикован к двери, за которой скрылся Невилл.

— Он не мог знать, что мы здесь, — произнесла она, и в гулкой тишине ванной ее слова прозвучали как приговор. — Это место для старост. Никто не видел, как мы сюда шли. Так как он нас нашел?

Вопрос повис в воздухе, тяжелый и неприятный. Гарри сначала хотел возразить, сказать, что кто-то мог их видеть, что это простое совпадение. Но он знал, что она права. В их нынешнем положении не было места совпадениям.

— И этот профессор… Грюм, — продолжила она, и ее мысль через их связь была острой, как осколок льда. — Он дал ему книгу в начале года? Сказал помочь тебе, когда придет время? Это не помощь, Гарри. Это просчитанный ход в чужой игре. Нам дали решение, потому что кто-то хочет, чтобы мы спустились в это озеро. Живыми.

Осознание обожгло Гарри. Барти Крауч-младший. Лже-Грюм. Кубок Огня. Все это были звенья одной цепи, ведущей их в ловушку. И эта помощь Невилла — невинная, искренняя — была лишь очередным, идеально подстроенным шагом в плане врага. Их не просто вели на убой — им заботливо подсовывали инструменты для выживания, чтобы шоу было интереснее.

— Нам нужно идти, — сказал Гарри, пряча жаброросли в карман мантии. Нерешенный вопрос о том, как их нашел Невилл, остался занозой в сознании.

Они вышли из ванной и почти сразу, в одном из пустеющих коридоров, столкнулись с самим Невиллом. Он, кажется, направлялся в Большой Зал и при виде их вздрогнул и попытался прошмыгнуть мимо, густо краснея.

— Невилл, постой, — окликнул его Гарри.

Тот замер, испуганно глядя на свои ботинки.

— Еще раз спасибо. Ты нас очень выручил, — сказал Гарри. — Но скажи мне одну вещь. Как ты узнал, что мы были в ванной старост?

Невилл поднял на него глаза, полные искреннего недоумения, словно вопрос был до смешного очевидным.

— Так Добби же сказал! — выпалил он. — Домовой эльф. Он нашел меня в гостиной, когда я листал книгу. Сказал, что Гарри Поттер в большой беде в ванной старост и ему срочно нужна помощь с дыханием под водой! Я и побежал…

Невилл осекся, поняв, что, возможно, сболтнул лишнего.

Гарри и Джайна переглянулись. Все встало на свои места. Не злой умысел, не всевидящее око врага следило за ними в ванной, а помощь преданного, маленького существа. Но это не отменяло главного: приказ помочь Гарри исходил от лже-Грюма, а Добби, в своем искреннем желании служить, лишь стал идеальным, невидимым курьером, передавшим это «послание» Невиллу.

— Все в порядке, Невилл, — сказал Гарри, и в его голосе прозвучала бесконечная усталость. — Ты все правильно сделал. Иди на ужин.

Невилл, обрадованный, что его не ругают, кивнул и поспешил прочь.

— Итак, — медленно произнесла Джайна, когда они остались одни в гулком коридоре, — враг указывает путь, а друзья и преданные слуги помогают по нему идти. Картина становится все яснее. И мрачнее.

Она подошла к часам, встроенным в стену над бассейном. Стрелки показывали половину седьмого.

— Ужин. Рон и Гермиона уже должны быть там. Они, наверное, с ума сходят от беспокойства.

Коридоры были почти пусты — все собрались в Большом Зале. Но по мере того, как они приближались к нему, гнетущее чувство тревоги, витавшее в воздухе весь день, сгущалось.

Когда они вошли в огромные двери, их встретил гул сотен голосов. Но что-то было не так. Они прошли к столу Гриффиндора. Все их однокурсники были там. Джинни, близнецы, Симус, Дин.

Но места Рона и Гермионы были пусты.

Гарри обвел взглядом зал. Флёр Делакур сидела за столом Когтеврана, бледная и встревоженная, рядом с ней не было ее младшей сестры, Габриэль. Виктор Крам за столом Слизерина выглядел еще более угрюмым, чем обычно, и постоянно оглядывался, словно кого-то искал.

Их друзей не было. Нигде.

Холод, не имеющий никакого отношения к магии черного льда, начал медленно подниматься из желудка Гарри. Он посмотрел на Джайну. В ее глазах он увидел отражение своего собственного, зарождающегося ужаса. Их тревога, помноженная на два их проклятой связью, превращалась в ледяную, неопровержимую уверенность.

Случилось что-то непоправимое.

Именно в этот момент, разрезая гул зала, к ним направилась профессор МакГонагалл. Ее лицо было похоже на строгую, высеченную из камня маску, но Гарри увидел в ее глазах то, что заставило его сердце пропустить удар.

Жалость.

Профессор МакГонагалл остановилась перед ними. Шум Большого Зала, казалось, отступил, создав вокруг них троих островок звенящей тишины.

— Профессор, — начал Гарри, и его голос сорвался от волнения, — вы не видели Рона и Гермиону? Они не пришли на ужин.

Лицо МакГонагалл было абсолютно непроницаемо. Ни единый мускул не дрогнул.

— Нет причин для беспокойства, Поттер, — отрезала она. Ее тон не допускал дальнейших вопросов. — Мистер Уизли и мисс Грейнджер… заняты. Они выполняют поручение профессора Дамблдора, связанное с делами Турнира.

Гарри на мгновение почувствовал облегчение. Поручение Дамблдора — это звучало безопасно. Но это чувство тут же смыла ледяная волна, пришедшая от Джайны через их связь. Она не купилась на это ни на секунду. Ее молчание было тяжелее и страшнее любого крика. Она видела ложь — или, что хуже, чудовищную правду, скрытую за формальными словами.

— Я бы посоветовала вам обоим вернуться в вашу комнату и как следует отдохнуть, — продолжила МакГонагалл, ее взгляд скользнул по ним, не задерживаясь. — Вам понадобятся силы. Второе испытание начнется завтра, в девять тридцать утра. Сбор на берегу озера. Не опаздывайте.

Она коротко кивнула, развернулась и пошла прочь, ее прямая спина была воплощением несгибаемого долга. Ни слова сочувствия. Ни намека на поддержку. Лишь сухая, безжизненная инструкция.

Они остались одни посреди гудящего зала.

Гарри смотрел ей вслед, все еще пытаясь переварить услышанное. Поручение… на всю ночь? Но почему тогда Флёр так переживает из-за сестры? И Крам…

А потом до него дошло. Не через логику. А через Узы.

Он почувствовал ее осознание. Это была не вспышка озарения, а медленное, холодное сжатие тисков абсолютной, убийственной ясности. Джайна переживала нечто подобное десятки раз на полях сражений и в залах королевских советов. Когда людей перестают называть по именам и начинают называть «ресурсами» или «активами».

Она медленно повернула к нему голову. В ее глазах не было страха. Лишь бездна презрения и ледяная ярость.

— Они не выполняют поручение, Гарри, — ее мысль была тихой, но резанула по его сознанию, как заточенная сталь. — Они и есть поручение.

Пустые места за столом. Пугающая загадка из яйца: «Что мы забрали, ищи под водой…». Встревоженные лица других чемпионов. И холодные, формальные слова МакГонагалл.

Все части головоломки встали на свои места, сложившись в уродливую, омерзительную картину.

Их друзей не просто забрали. Их использовали. Как приманку. Как реквизит. С полного ведома и одобрения тех, кто должен был их защищать.

Мир для Гарри Поттера качнулся и треснул. Иллюзия Турнира, школы, безопасности — все это рассыпалось в прах. Осталась лишь жестокая, неприкрытая правда.

Они не пошли в свою комнату. Не сговариваясь, они развернулись и покинули Большой Зал, шагая в унисон. Их не волновали взгляды. Их не волновал ужин. Их не волновал сон.

Впереди была ночь. Длинная, темная ночь перед спуском в бездну. И им нужно было подготовиться. Не к соревнованию.

К войне.

* * *

Они не пошли в свою комнату. Ноги сами несли их вверх, по спиральным лестницам, мимо спящих портретов и доспехов, застывших в вечном дозоре. Они поднимались все выше, пока холодный ночной ветер не ударил им в лица.

Астрономическая башня. Самая высокая точка Хогвартса.

Отсюда замок внизу казался спящим, безмятежным зверем, не подозревающим о гнили, что завелась в его сердце. Далеко внизу, за черной щеткой Запретного леса, мерцала гладь Черного озера. Оно не выглядело как вода. Оно было похоже на дыру в реальности, на бассейн, наполненный жидкой полночью. Их поле боя. Их преисподняя.

Ветер трепал их волосы и мантии, но они, казалось, не чувствовали холода. Их согревала ярость — тихая, белая, раскаленная добела.

— Они смотрят на нас и видят детей, — первой нарушила молчание Джайна. Она не кричала. Ее голос был спокоен, и от этого спокойствия по коже бежали мурашки. — Испуганных, сломленных детей, которых можно использовать как пешек в своей игре. Они думают, что мы будем играть по их правилам, потому что боимся потерять то, что нам дорого.

Она повернулась к Гарри. В ее глазах плясали отблески далеких, чужих звезд.

— Они ошибаются.

— Они забрали Рона, — сказал Гарри, и эти три слова вместили в себя всю боль его предательства. Не Дамблдор, не МакГонагалл, не Министерство. Они. Весь этот мир взрослых, который снова и снова доказывал, что ему нельзя доверять.

— Да, — кивнула Джайна. — Они использовали твою любовь как оружие против тебя. Это старейший и грязнейший трюк в любой войне. И они ожидают, что ты бросишься вперед, ослепленный страхом. Что ты совершишь ошибку. Мы не дадим им этого удовольствия.

Она подошла ближе, и теперь они стояли плечом к плечу, глядя вниз, на озеро-бездну.

— Завтра мы спускаемся не за кубком и не за очками. Мы спускаемся, чтобы забрать то, что принадлежит нам. И мы сделаем это на наших условиях.

Это был не разговор. Это был военный совет.

— Враг: русалки, гриндилоу, любые другие твари, которых они натравили на нас, — чеканила Джайна, словно зачитывая диспозицию. — Окружение: почти нулевая видимость, давление, ледяная вода, которая будет усиливать его в тебе. Цель: Рон и остальные заложники. Временные рамки: один час.

Она посмотрела на его руки.

— Твой лед. Мы видели, что он делает. Он не просто замораживает. Он уничтожает. Это наше главное оружие. Но если ты потеряешь контроль хоть на секунду, он уничтожит и тебя.

— Я смогу, — твердо сказал Гарри.

— Я знаю, — ответила она. И в этой простой фразе было больше веры, чем во всех ободряющих речах, что он слышал за свою жизнь. — Сейчас мы будем тренироваться. Не махать палочкой. Мы будем тренировать твою волю.

Она положила свою ладонь ему на плечо. Ее прикосновение было не нежным, а твердым, заземляющим.

— Почувствуй свой гнев. Предательство. Ярость. Не дай им захлестнуть тебя. Собери их в одну точку. Внутри. Это топливо. Теперь открой дверь к холоду. Но не распахивай ее. Приоткрой на щелочку. И выпусти его. Контролируемо.

Гарри закрыл глаза. Он сделал то, что она сказала. Он собрал всю свою боль, весь свой гнев на Дамблдора, на Крауча, на весь этот лживый мир, и превратил их в тугой, вибрирующий узел в груди. А затем он потянулся к той внутренней зиме, к той мертвой пустоте, что оставил в нем Волдеморт.

Воздух вокруг них резко похолодел. Ветер стих. На каменных перилах башни, куда Гарри положил свободную руку, начала расти изморозь. Не белая и пушистая. Черная. Она не сверкала. Она поглощала свет.

— Хорошо, — ее шепот через Узы был единственным звуком в наступившей мертвой тишине. — А теперь придай ему форму. Не волну. Не взрыв. Что-то маленькое. Точное. Смертоносное.

Гарри сосредоточился. Он представил себе осколок обсидиана. Длинный, тонкий, с идеально острыми гранями. Он влил в этот образ всю свою холодную ярость.

Над его ладонью, в дюйме от кожи, из сгустившегося воздуха материализовалась игла. Длиной в палец. Абсолютно черная. Она не капала. Вокруг нее не вился пар. Казалось, она высасывала само тепло из пространства.

Они оба смотрели на это маленькое, совершенное проявление смертоносной магии.

— Они ждут чемпионов, — прошептала Джайна, не отрывая взгляда от черной иглы. — А получат жнецов.

Игла растаяла, превратившись в облачко черной пыли, которую тут же унес вернувшийся ветер.

Они простояли на башне до самого рассвета. Они не спали. Они держали свою ночную стражу, и когда первые багровые лучи пронзили утреннюю мглу, они были готовы.

На их лицах не было ни страха, ни надежды.

Только сталь.

* * *

Утро двадцать четвертого февраля было серым. Не туманным, не облачным — именно серым, словно мир выцвел за ночь, растеряв все краски. Холодный ветер, дувший с озера, был влажным и пах гниющими водорослями и тиной. Он трепал яркие знамена, установленные вдоль берега, заставляя их хлопать с фальшивой, неуместной бодростью.

Толпа ревела.

Пока они шли к помосту у кромки воды, Гарри думал о том, что им говорили в самом начале. «Турнир Трех Волшебников был создан для налаживания связей между молодыми волшебниками разных национальностей». Строить мосты. Укреплять дружбу. Какая издевательская ложь. Сейчас он ясно видел, что они не строят мосты. Они используют их друзей в качестве фундамента для кровавого аттракциона.

Студенты, гости, судьи — все они собрались здесь ради зрелища. Их крики и возбужденный гул разбивались о стену молчания, окружавшую Гарри и Джайну. Они двигались синхронно, нога в ногу, их плечи почти касались. Лица были спокойны. Это было спокойствие эпицентра бури.

На помосте уже стояли другие чемпионы. Седрик Диггори, бледный, но решительный, ободряюще кивнул Гарри. Флёр Делакур кусала губы, ее взгляд был прикован к темной воде. Виктор Крам разминал плечи, его лицо было угрюмой маской концентрации. Они были напуганы. Они были готовы соревноваться.

Гарри и Джайна были готовы действовать.

Голос Людо Бэгмена, усиленный «Сонорусом», гремел над озером с энтузиазмом аукциониста. Гарри не слушал. Его взгляд был прикован к столу судей. Каркаров, мадам Максим, Барти Крауч-старший… и Дамблдор.

Директор не улыбался. Он смотрел прямо на них, и в его пронзительно-голубых глазах не было холодной жестокости ученого. Было нечто хуже. Бесконечная, тяжелая усталость генерала, двигающего фигуры на космической шахматной доске и знающего, что некоторыми пешками придется пожертвовать во имя грядущей победы. Он не получал от этого удовольствия. Он просто принимал это как данность. И в этот момент Гарри понял самую страшную вещь: для Дамблдора он был не ребенком, нуждающимся в защите, а солдатом на передовой в войне, о которой Гарри еще даже не подозревал. И солдат должен быть готов к потерям. Это осознание было больнее прямого удара.

Рядом, опираясь на посох, стоял Аластор Грюм. Его магический глаз бешено вращался, но обычный был недвижно устремлен на Гарри. И в этом взгляде был хищный, предвкушающий голод архитектора бойни, который наслаждался каждой секундой.

— …приготовиться! — взревел Бэгмен.

Джайна не шелохнулась. Вокруг ее тела прошло едва заметное мерцание — безмолвное заклинание водного дыхания.

Гарри сунул руку в карман мантии, достал склизкий комок жабророслей и проглотил, не морщась. Вкус гнили и озерной воды. Вкус предстоящей битвы.

Раздался оглушительный пушечный выстрел.

Седрик, Флёр и Крам тут же нырнули в воду, подняв фонтаны брызг. Толпа взревела, приветствуя начало представления.

Гарри и Джайна не прыгнули.

Они сделали шаг.

Вместе. Словно сходили со ступеней эшафота. Они погрузились в ледяную, черную воду без единого всплеска. И в тот миг, когда поверхность озера сомкнулась над их головами, оглушительный рев мира живых отсекло.

Наступила тишина. Давящая, пульсирующая тишина глубин.

Соревнование закончилось. Началась спасательная операция.

Ледяная вода ударила, как кузнечный молот. Шум толпы мгновенно отсекло, сменив его вязкой, пульсирующей тишиной глубин. Холод вгрызся в кожу, но жаброросли уже действовали. Гарри почувствовал жжение в горле и на шее, словно там прорастали невидимые корни, и судорожно вздохнул. Вода хлынула в его легкие, но не утопила — она принесла кислород. Между пальцами натянулись упругие перепонки. Он стал частью этого враждебного мира.

Мир превратился в изумрудные сумерки. Видимость была ужасной. Гигантские, похожие на щупальца, водоросли медленно колыхались в мутной воде, скрывая то, что таилось в темноте. Давление нарастало с каждым футом, вдавливая грудную клетку, закладывая уши.

И в тот же миг Узы Крови среагировали.

Давление воды и древняя, сонная магия озера сдавили их связь. Но вместо боли это вызвало странный, пугающий эффект абсолютной ясности. Их два сознания, больше не разделенные воздухом и расстоянием, слились в единый поток. Он чувствовал холод воды через ее кожу, она видела мутные очертания дна через его очки. Телепатия перестала быть потоком мыслей; она стала общим опытом.

…страх замкнутого пространства, тьмы, удушья… старый ужас чулана под лестницей… — это было в нем.

…воспоминание о взрыве, о тоннах воды, обрушившихся на Терамор, о захлебывающихся криках… — это было в ней.

Они не просто плыли рядом. Они были одним целым, разделенным на два тела, движущимся во тьму. Они искали Рона. Они искали заложников. Это было сошествие в преисподнюю за душами близких.

Из зарослей водорослей справа метнулась тень. Джайна отреагировала раньше, чем Гарри успел даже сфокусировать взгляд. Взмах ее руки — и сжатая вода ударила, как невидимый кулак. Мелкий, бледный демон с длинными, костлявыми пальцами — гриндилоу — отлетел в сторону, кувыркаясь.

Но он был не один.

Они вырвались из тьмы со всех сторон. Десятки. Уродливые, визжащие (хотя под водой их крики были лишь глухим скрежетом) твари. Их глаза-бусинки горели злобой. Они не были разумны. Они были чистым, первобытным голодом.

Джайна стала центром водяного вихря. Каждое ее движение порождало мощные потоки, отшвыривавшие тварей. Но их было слишком много.

— Сзади! — ее предупреждение вспыхнуло в его разуме.

Гарри развернулся, но было поздно. Три гриндилоу вцепились в его ногу, их иглоподобные зубы прокусили ткань мантии. Острая боль. Их было не стряхнуть. Они тянули его вниз, в удушающую гущу водорослей.

Паника, древний инстинкт жертвы, попыталась взять верх. Но ночь на Астрономической башне не прошла даром.

«Собери гнев в одну точку. Придай ему форму».

Гарри не стал искать заклинание. Он не пытался вырваться. Он замер. Он собрал в себе весь свой холодный гнев на Дамблдора, на лже-Грюма, на этот жестокий Турнир. А затем он приоткрыл ту дверь внутри себя, за которой жила его ледяная пустота.

Он не произнес ни слова. Он просто пожелал.

Вода вокруг его ноги не просто замерзла. Она почернела.

Выброс магии был беззвучным, но чудовищным по своей природе. Черный лед — не чистый и прозрачный, а мертвый, энтропийный лед, отрицающий само понятие жизни — вырвался из него не волной, а острыми, как бритва, шипами. Гриндилоу, вцепившиеся в него, не успели даже разжать пальцы. Они не превратились в ледяные статуи. Они стали хрупкими изваяниями из замерзшей тени, которые тут же рассыпались в черный прах, оседающий на дно.

Вода в радиусе пяти футов от Гарри стала мертвой. Водоросли посерели и обмякли, умирая.

— Гарри! — мысленный крик Джайны был полон не страха, а ужаса узнавания. Эта магия… она была ей знакома. Это была магия не просто смерти, а забвения. Эхо Ледяного Трона.

Но было поздно.

Мертвая, чужеродная магия черного льда, магия расколотой души, столкнулась с древней, живой, сонной магией Черного озера.

Это было столкновение не двух заклинаний. Это было столкновение двух космологий. Анти-жизнь ударила в самое сердце жизни.

И реальность в этой точке не выдержала.

Веками незаживающий шрам в пространстве, оставленный отчаянным прыжком Джайны из другого мира, дремал на дне этого озера. Удар черного льда, резонируя с магией глубин, попал точно в этот шрам.

Мир вокруг них содрогнулся. Вода перестала быть водой. На одно бесконечное мгновение она стала жидким, фиолетовым огнем Пустоты. Звук, который невозможно было услышать — звук рвущейся ткани бытия — прошел сквозь них, заставив их кости вибрировать, а души — содрогнуться в агонии.

Зеленая муть перед ними исчезла. Пространство изогнулось, свернулось и лопнуло, как перенапряженная струна.

Перед ними разверзлась беззвучная, вращающаяся воронка, ведущая не на дно.

А Вовне.

Воронка не издавала звуков, но Гарри и Джайна слышали ее каждой клеткой своего тела. Это была беззвучная симфония распада, анти-музыка, от которой сворачивалась кровь. Пространство перед ними больше не было водой — это был изломанный гобелен реальности, в котором смешались цвета, которых не должно существовать. Жидкая полночь, прошитая нитями фиолетового пламени, и осколки далеких, чужих звезд. Водоворот тянул их к себе не силой течения, а силой небытия, обещая не смерть, а полное, окончательное стирание.

Их связь, Узы Крови, стала их якорем. Они вцепились в сознание друг друга, как утопающие — в обломок мачты, и эта общая боль, общая судьба была единственным, что удерживало их от распада.

Из глубин разлома, из тумана, похожего на пепел сожженных миров, что-то вырвалось.

Это была не плавная телепортация. Это было насильственное извержение. Темную, стремительную фигуру буквально вышвырнуло из воронки, словно она была в эпицентре взрыва, произошедшего по ту сторону. Фигура кувыркнулась в воде и замерла, мгновенно обретя равновесие с неестественной, хищной грацией.

Это была эльфийка. Высокая, стройная, облаченная в темную, изорванную броню. Ее кожа была пепельно-серой, а глаза… глаза горели холодным, призрачным синим огнем. Нежить. Могущественная, разумная, излучающая ауру вековой скорби и безжалостной воли.

Сильвана Ветрокрылая.

Русалки, до этого с любопытством и враждебностью наблюдавшие за схваткой издалека, издали единый, беззвучный вопль ужаса. Для них, древних созданий природы, она была не просто врагом. Она была осквернением. Фундаментальным нарушением законов жизни и смерти. Они тут же развернулись, обнажая свои копья, их лица исказились от первобытной ненависти.

Но Сильвана не обращала на них внимания. Ее горящие синим глаза впились в Джайну. Узнавание. И в этом узнавании не было ни удивления, ни радости, ни ненависти. Лишь безграничная, всепоглощающая усталость и тень горькой, саркастической усмешки. «И ты здесь, Праудмур? В очередной преисподней?» — пронеслось в ее взгляде.

Для Джайны ее появление было ударом страшнее любого физического. Это был призрак. Призрак Артаса, призрак падения Кель’Таласа, призрак всего того ужаса, от которого она бежала через миры.

— Нет… — ее мысленный крик был полон отчаяния. — Нет. Только не ты.

Гарри не знал, кто это. Но через Узы он почувствовал все. Всю тяжесть этого прошлого. Всю боль этой встречи. Он видел перед собой мертвую эльфийку, а чувствовал агонию целого мира.

Но это был лишь первый толчок.

Разлом за спиной Сильваны не схлопнулся. Он начал расширяться. Фиолетовое свечение сменилось другим — глубоким, живым, золотисто-алым, словно в его сердце разгоралась заря. Температура воды вокруг них начала стремительно расти. Озеро, до этого ледяное, стало теплым, затем горячим. Вода вокруг воронки начала пузыриться, словно закипая.

Что-то шло. Что-то огромное.

Мир на поверхности содрогнулся.

Трибуны качнулись. Студенты и зрители вскрикнули, когда гладь Черного озера внезапно вздулась гигантским куполом. Вода поднялась на десятки футов, словно под ней проснулся вулкан.

И затем она прорвалась.

С оглушительным ревом, который был не звуком, а физическим ударом, из глубин озера вырвалась ОНА.

Сначала показалась голова, размером с карету Шармбатона, покрытая рубиновой чешуей, что сияла на сером утреннем свете, как тысяча бриллиантов. Затем — рога, изогнутые, как древние деревья, источающие золотое сияние. Затем — шея, длинная и изящная, но толщиной с вековую секвойю. И, наконец, все тело — колоссальная гора живой, дышащей мощи, увенчанная гигантскими крыльями, которые одним взмахом подняли в воздух водяной смерч.

Алекстраза, Аспект Жизни, в своей истинной, драконьей форме.

Она поднялась над озером, затмив собой небо. Паника на трибунах переросла в животный, первобытный ужас. Люди кричали, падали, пытались бежать. Дамблдор вскочил на ноги, его лицо впервые за долгие годы выражало не всеведение, а абсолютный, неподдельный шок.

Алекстраза опустила свой гигантский взор на сцену под водой. Ее зрачки, каждый больше чем человек, сфокусировались. И она увидела.

Она увидела свое «дитя» (Джайну, мага, чья сила была связана с порядком и жизнью). Рядом с ней — «раненого детеныша» (Гарри, отравленного мертвой магией крестража). Атакующих их «оскверненную не-жизнь» (Сильвану) и «мелких хищников» (русалок).

Интеллект Аспекта уступил место инстинкту, древнему, как сами горы. Инстинкту матери, защищающей свое потомство.

Она запрокинула голову и издала рев.

Это не был рев зверя. Это был звук сотворения мира. Звуковая волна ударила по Хогвартсу, заставив камни в стенах вибрировать, а стекла в окнах — рассыпаться в пыль.

Хаос перестал быть хаосом.

Он обрел имя. И имя это было Алекстраза.