Всё, что нельзя отдать (гет)

Мир вокруг исчез. Деревня распалась на клочья тумана, растаяла в воздухе, будто её и не было. Теперь Седрик и Вилл стояли в самом центре вихря среди сверкающих трещин, сквозь которые проносились фрагменты памяти.

Каменный зал. Высокие арки. Гул голосов.

Иллюзорный Седрик, всё такой же худощавый мальчишка с цепким взглядом, но в непривычной дворцовой одежде, топтался у входа в огромный зал, не решаясь переступить порог. Там было слишком много людей. И слишком сильное эхо. Колонны, своды, отполированный камень — всё усиливало каждый шорох, каждый перешёптывающийся голос, впивавшийся в чувствительный змеиный слух.

«Принц и правда завёл себе диковинную зверушку?»

«Говорят, этот найдёныш — последний северный наг»

«Опасными игрушками принцу позволяют баловаться»

«У её величества слишком мягкое сердце. Она жалеет первенца…»

«Теперь этот змеёныш будет жить в замке?»

«Пока не наскучит. Или не покалечит кого-то. Хищник он и есть хищник…»

Седрик попятился в темноту коридора. Закрыл уши руками. Прижался спиной к холодной стене, чувствуя, как его дыхание становится всё короче.

— Они, наверное, тоже просто не понимают. Поэтому и боятся, — прошептал он сам себе, пока живот сводило от тревоги.

Голос раздался сбоку — надменный, спокойный:

— Ты чего застрял? Заблудился? — Фобос смотрел со снисходительным пониманием. — Идём. А они пусть смотрят. Ты здесь именно потому, что с ними невозможно иметь дело.

Принц усмехнулся, похлопал Седрика по плечу:

— Садись со мной за стол. Хочу посмотреть, как они окончательно взбесятся.

Седрик кивнул. Немного поёжился, но послушно пошёл следом.

И только внутри, глубоко — не страх, не унижение. А решимость.

Он на мгновение сжал кулаки и оба незримых наблюдателя поняли, что в эту самую секунду он дал себе клятву, однажды изменить этот мир. Сделать его таким, где не будет места страху. Где будут царить только знания и разум.

Воспоминание затянуло в вихрь. От купола реальности оторвался новый слой и картинка снова сменилась.

Ночь была поздней. Замок спал. Лишь одно окно, высоко в башне, отбрасывало слабое, пульсирующее свечение.

Внутри на полу был начерчен магический круг. Он был кривоват, с правками и подправленными рунами, но в нём чувствовалась воля. В центре круга лежал ромбовидный камень, переливавшийся бледным светом, как будто в нём дышало пламя, спрятанное в глубине.

Седрик и Фобос, слегка постарше, чем в предыдущем фрагменте, сидели на полу, склонившись над кругом, запачканные мелом и чернилами. Седрик уже начал отращивать волосы, видимо, подражая своему кумиру. Он держал в руках старый фолиант, все поля которого были исписаны примечаниями. Фобос сосредоточенно вырисовывал последнюю руну не мигая, как художник наносит последний штрих.

— Всё. Закончил, — выдохнул принц и чуть отстранился.

На секунду повисла тишина. Потом в центре артефакта проклюнулось слабое, дрожащие свечение.

Камень в центре вспыхнул… и потух.

— Что за… — Фобос откинулся назад и фыркнул. — Это снова не то. Опять.

— Ну-ка, — Седрик перелистал несколько страниц, пробежал взглядом по формулам. — Я кажется, знаю в чём дело… Что если подправить связующую руну? Если нарисовать разомкнутой, а не замкнутой, то может быть соединение выдержит?

Фобос прищурился:

— Ты уверен?

Седрик протянул книгу и ткнул пальцем в схему. Уголки рта Фобоса дрогнули:

— Точно. А почему бы и нет.

Он стёр руну и аккуратно переписал заново.

На этот раз камень загорелся ровно. Без всплеска, но стабильно. Свет больше не дрожал. Мгновение спустя он вспыхнул, лучами разливаясь по всей башне, а затем втянулся в артефакт, насыщая энергией.

Седрик и Фобос оба затаили дыхание, замирая, уставившись на Печать. Затем переглянулись.

— Получилось, — сказал Седрик с изумлением.

— Получилось, — эхом повторил Фобос.

Они рассмеялись — широко, чисто, как смеются только подростки, когда непостижимое становится возможным.

— Мы это сделали!

У Седрика светились глаза. Впервые за долгое время в них не было тревоги. Только восторг.

— Магия открывающая миры, — пробормотал он, качая головой. — Своими руками.

— Кто теперь скажет, что мы ничего не стоим, — сказал Фобос. — Кто скажет, что мы — лишь тени под чужим светом?

Он легонько толкнул Седрика кулаком в плечо.

В этот момент двери распахнулись.

С треском и грохотом влетела группа людей. Служанки в ночных накидках, в панике заламывающие руки. Впереди разгневанный король-консорт. А за ним испуганно семенил придворный лекарь.

— Что это?! — голос гремел, будто сам замок ответил эхом. — Что ты здесь устроил?! Почему не в своих покоях?! Ты напугал мать, Фобос! Магический всплеск разбудил половину замка! Что ты творишь в ночи, когда королева на последнем месяце?!

Фобос поднял подбородок, гордо встречая взгляд отца.

Седрик застыл у стены — затихший и неподвижный, как мебель. На него не смотрели. В это мгновение он из мальчика-подростка обернулся лишь частью чужого пространства.

Никто, кроме невидимых и неслышимых наблюдателей, не заметил, как он наклонился, быстрым движением поднял Печать и спрятал в карман. Пальцы чуть дрожали, но он не позволил артефакту погаснуть.

Король-консорт шагнул ближе, лицо багровело.

Вилл и Седрик, которые смотрели со стороны, видели, как тень легла на сцену, как вихрь иллюзии дрогнул и поглотил её, унося дальше. Дальше обрывки воспоминаний неслись уже мелкими, обрывочным кусками, перемешиваясь и наслаиваясь друг на друга.

Седрик стоял на коленях.

Перед ним на ступенях тронного зала сидел взъерошенный, раздавленный чем-то необъятно ужасающим Фобос. Ни в позе, ни в выражении лица не было ни тени обыкновенного высокомерия. В эту минуту он был просто мальчиком, который внезапно остался совсем один.

Вилл, затаив дыхание, смотрела на них.

— Мой князь, — произнёс Седрик ровным, твёрдым голосом. Он выбирал. Не власть, не силу, а верность.

Фобос на мгновение опустил взгляд на собственные руки. Будто сам не верил, что услышал это. Он казался потерянным. И в этом неожиданно живым. Как будто только сейчас понял: он всё же не был брошен.

Седрик начал обращаться.

Его вторая ипостась, запертая на годы, вырывалась наружу с болью, как пленник, который слишком долго был в тесноте и теперь жадно пробивался на свободу. Кости хрустели, суставы пульсировали, выворачиваясь и расширяясь. Человеческая оболочка трещала по швам, отступала под натиском того, кем он был на самом деле. Змей не просто возвращался, он ломал свою темницу.

Когда трансформация завершилась, Седрик едва удержал равновесие. Его огромное тело извивалось с трудом, движения были неловкими, будто он забыл, как скользить, как дышать в этой коже.

Но взгляд остался прежним. Ясным и полным решимости.

Вспышка.

Зал Совета.

На троне, развалившись с ленивой грацией, сидел Фобос. Как будто ему было скучно — слишком скучно, чтобы встать, но не настолько, чтобы не устроить маленькое представление.

— Все слышали? — протянул он, небрежно бросив взгляд в зал. — Перед вами теперь стоит лорд Седрик. Обращаться к нему тоже нужно соответственно. Понятно?

Тон его был почти насмешливым. И тишина, что повисла в зале, была не торжественная, а натянутая. Придворные молчали, обмениваясь взглядами, пока воздух гудел от сдержанного раздражения.

Фобос смотрел прямо на них, наслаждаясь моментом.

Вот вам, господа. Жуйте, не подавитесь.

И всё же, когда его взгляд скользнул к Седрику, в нём мелькнуло нечто иное. Короткое, призрачное, как будто он действительно отдавал дань уважения… впрочем, возможно, он просто хотел проверить, насколько сильно тот клюнет.

А Седрик — клюнул. Он кланялся так, будто получил не милость, а святыню. Будто был назван не шутки ради, а потому что заслужил. В этом поклоне была абсолютная искренность. Не было похоже, что он подыгрывал.

Со стороны Вилл чувствовала, как в ней что-то сжалось. Он ведь и правда… счастлив.

Но почему всё это выглядело как колкость, обёрнутая в золото?

Вилл с трудом сглотнула. Седрик, тот, что стоял и смотрел, даже не шелохнулся, но его дыхание едва уловимо сбилось. Она встретилась с ним взглядом, но не решилась заговорить. В уголках его губ дернулась мышца, как при неудачной усмешке. Или при боли.

Опять вспышка.

Комната с потемневшими окнами. На столе лежала развернутая карта Меридиана. Выцветшие границы, поблекшие метки, бледные штрихи. По ней было видно: мир выдыхался. Без Сердца магия уходила в корни, иссыхалась.

Седрик стоял, склонившись над бумагой. Пальцы всё ещё сжимали перо, но рука давно ничего не писала.

— Магия исчезает у нас на глазах, — произнёс он хрипло. — Её будто выжимают.

Он замолчал, глядя на редкие участки, где контуры на карте ещё светились блеклым эхом прежней силы. Эти островки надежды становились всё меньше.

Рядом за тем же столом сидел Фобос. Руки сжаты в замок, лоб нахмурен. Он выглядел измученным: под глазами залегли тени, кожа словно потеряла цвет, волосы поблекли. Он дышал тяжело, будто воздух давался ему с трудом.

— Попробуем ещё один способ, — выдавил он. — Если провести дополнительный ритуал, возможно, всё-таки поток удастся перестроить на меня.

— Но вы истощены, мой князь.

— А что ты предлагаешь? Принцесса исчезла. Её утащили прямо из замка! Кто-то из наших! Кто-то, кто ел с нами за одним столом, стоял в тех же залах… — голос его дрогнул. — После этого… кроме тебя… я не знаю, кому ещё могу доверять.

Он встал, облокотился на край стола, сжал кулаки.

— Мы найдём их и вытащим правду. Любыми средствами. Если не сумеем отыскать сестру, то всё кончено.

Седрик молча кивнул. Его глаза потемнели от страха и решимости.

Фобос выдохнул и снова опустил взгляд на карту.

— А пока её нет… будем продолжать рассчитывать верную схему ритуала. Не забывай, это ведь мы с тобой создали артефакт, открывающий любые миры. Неужели магия одного-единственного измерения устоит перед такими, как мы?

Он усмехнулся.

Седрик прищурился, всматриваясь в переливающееся пятно на карте, и задумчиво прикусил перо.

— А почему бы не попробовать вот что… — в его взгляде вновь вспыхнул огонёк первооткрывателя.

Фобос проследил за его движением, и на его лице промелькнула тень понимания ещё до того, как Седрик закончил фразу. Неугомонная искорка передалась и ему, оживляя поникшие было черты.

— Значит, рискнём?

— Как вам будет угодно, — улыбнулся Седрик.

— Я знал, что ты со мной, — тихо сказал Фобос. — Мы справимся.

И в этот миг за нависшими тенями из усталости и страха вновь расцвела их прежняя, дерзкая вера в то, что невозможное просто ещё не изучено.

Иллюзия вздрогнула. Где-то на границе сцены тонко зазвенело стекло, как дыхание расползавшейся трещины.

Вилл смотрела на двух юношей, полных амбиций и идей. Власть легла на них, вместе с бременем, которое едва ли осилил бы даже опытный правитель. А им не дали ни времени, ни права на ошибку.

Новая вспышка.

Седрик стоял на деревянном помосте посреди площади. Вокруг толпились горожане. С двух гружёных обозов под надзором стражи медленно раздавали свёртки с мукой. В воздухе пахло мокрым деревом, глиной и чем-то ещё — тревогой, тянущейся со стороны толпы.

— Половодье удалось остановить, — сказал Седрик. — Вода отступает обратно в русло. Угроза миновала.

— Да, только кто нам вернёт наши дома?! — выкрикнул кто-то. Мужской голос, хриплый от злости.

— Почему вообще река вышла из берегов?

Седрик молчал. Вилл смотрела и чувствовала: он знает ответ, но не может его озвучить. Что-то пошло не так. Магия, ритуал, расчёты — всё это выскользнуло из-под контроля, и теперь он стоял здесь, пытаясь удержать остатки порядка.

Но толпа этого не знала.

— Корона вас не оставит, — произнёс он. — Нужно только… подождать.

— Подождать чего?! Зимы? — не унимался тот же голос. — Мы все здесь покойники!

— Да всё понятно! Князь-то ненастоящий! Это всё потому, что Сердце его не выбрало!

Толпа шумела, тяжела, как грозовое небо перед ливнем.

Вилл увидела, как чуть заметно напряглись плечи. Седрик застыл, как пружина, затянутая до предела. На миг казалось, что он сорвётся с места и бросится прочь, в карету, в которой приехал. Его руки слегка дёрнулись по старой, уже забытой привычке. Словно он хотел опять зажать уши.

Но он остался. Сжал и разжал пальцы и сделал шаг вперёд — тяжёлый, будто шёл не по доскам, а по льду, трескающемуся под ногами.

— Хватит, — сказал он. — Раздача муки из королевских запасов продолжится в тишине.

Голос был глухим, но твёрдым. Он не звучал властно. И от того был лишь сильнее.

— Слышали?! — крикнул кто-то из стражи у обоза. — Всем, кому князь не по нутру, можете идти лесом! С пустым пузом легче крамолу кричать!

Седрик не обернулся, не осадил стражника. Позволил словам прозвучать именно так, чтобы их точно услышали и поняли.

Вилл почувствовала, как к горлу подступает комок. Сердце сжалось от острой нежности и горечи.

Она гордилась этим храбрым пареньком, тем, как стойко и отважно он выдержал давление толпы и не сдался.

Но потом её взгляд невольно скользнул к Седрику из настоящего. Он не только не улыбался, а, напротив, выражение его лица стало ещё более непроницаемым, чем обычно. В подсознании Вилл зашевелилась тревога. Почему он не может взглянуть на своё прошлое так же? Почему в его взгляде нет и тени тепла?

Снова вспышка.

Тронный зал утопал в полумраке. Лишь холодный свет магических ламп под потолком придавал резкости фигурам.

Седрик стоял внизу, прямо у подножия лестницы, ведущей к трону. Спина прямая, взгляд сосредоточен.

— Бунта нет. Люди взволнованы, но успокоились. Я организовал раздачу муки. Отдал приказ стражникам следить за порядком. Кажется, ситуация стабилизировалась, — его голос звучал спокойно, почти обнадёживающе.

Фобос медленно поднялся с трона. Его шаги отозвались гулким эхом.

— Ты… отдал приказ?

Он спустился по ступеням, глаза сузились.

— Ты самовольно решил устроить милость? Раздавать зерно, как деревенский староста? Объяснять что-то этим… — он махнул рукой, будто стряхивая пыль. — …этим, кто вчера ещё готов был метать в нас камни?

Седрик не шелохнулся.

— Это была необходимость. И шанс укрепить доверие.

— Доверие, — повторил Фобос с усмешкой. — Ты всё ещё веришь, что эти поездки его укрепляют? Что это то, чего они действительно хотят?

Он подошёл ближе, почти вплотную.

— Власть — не ласка, Седрик. Это узда. Народу нужна уверенность, что ими правит сила. Предсказуемость. Даже если это предсказуемая жестокость. Ты надеешься, что они тебя зауважают? Нет. Они просто потребуют больше. А потом сожрут.

Седрик открыл рот, но не успел сказать ни слова. Фобос сорвался:

— А ты подумал?! — голос взвился, как сорвавшийся клинок. — Что если тебя — мою правую руку — поднимут на вилы за твои игры в доброту, следующим буду я?!

Он замер, тяжело дыша. Потом продолжил тише, но с куда большей опасностью:

— Ты думаешь, они простили? Что стоит раздать им муку, и всё будет забыто? Тебе ли не знать, как это, когда толпа собирается с факелами?

Седрик не ответил. Но пальцы едва заметно дрогнули, будто он на миг сжал кулак.

Фобос усмехнулся — криво, безрадостно.

— А впрочем, езжай. Уговаривай. Раздавай. Трать наши запасы. Посмотрим, сколько тебе осталось до вил… или до того, как ты наконец отрастишь клыки.

Он развернулся к трону, но остановился и снова обернулся:

— Это ведь так и было, верно? Твоя семья погибла потому, что не захотела запугивать. Захотела быть понятой. Принятой. Милосердной.

Пауза повисла в воздухе, как треснувшая балка.

— Неужели ты забыл, чем заканчивается милосердие?

Он ушёл наверх, и его шаги отдавались как глухие удары молота.

Седрик остался стоять. Что-то внутри него будто стало тоньше, почти ломким.

Вилл смотрела на него и чувствовала, как внутри него скапливается ледяное, молчаливое упрямство. Он всё принял. Не отшатнулся. Не ответил. Но этот разговор, похоже, остался с ним навсегда.

Иллюзия дрогнула. Где-то в сводах зала снова еле уловимо зазвенело стекло.

Седрик, стоящий рядом с ней, смотрел вперёд на спину своей младшей копии. Вилл показалось, что между ними, прошлым и настоящим, пронеслась тонкая нить: из боли, молчания, из попытки быть сильным для другого. И не выдержать.

Новая вспышка и новый осколок.

Кабинет заливало серым светом из высоких окон. Всё в помещении казалось выверенным: мебель стояла идеально ровно, ни пылинки на столе, ни лишней бумаги. Седрик, повзрослевший, собранный, сидел за столом, склонившись над кипой документов. Кажется, здесь ему было столько же лет, сколько нынешней Вилл. Он выглядел уверенно. Это был уже не мальчик-прислужник, а хозяин пространства, организовавший его под себя.

Двери распахнулись с грохотом. Влетели стражники. Доспехи звякнули, шаги застучали по камню. Они остановились перед столом и опустились на колено.

— Милорд… мятежники… они прорвались на склад с зерном. Мы не успели их остановить.

Седрик замер. Только пальцы чуть сжались, сдавливая перо. Он поднял глаза.

— Сколько?

— Мы… мы не считали. Почти полную телегу…

Он медленно отложил перо. Открыл ящик, достал папку с графиками поставок. Пробежал взглядом по цифрам, которые теперь оказались совершенно бесполезны. Запасы были рассчитаны до последнего мешка. Он сам сверял, сам считал, сам правил вручную, кропотливо вычерчивая выживание.

— Немедленно пересчитайте всё, — сказал он тихо. — До унции. До последнего зерна. Караван должен выйти по графику. Без задержек.

Стражники кивнули, поспешно поднимаясь. Металл снова загремел.

— Через час я жду подробный доклад, как это вообще могло произойти.

Седрик остался один. Он выпрямился, положил руку на край таблицы, как будто силой воли мог удержать порядок. Бумага дрогнула под ладонью, будто ожившая от напряжения.

Затем он взял перо, провёл чёткие, ровные линии, зачёркивая всё. Бросил папку в мусорную корзину.

Седрик опустился обратно на стул. Его руки лежали на коленях, плечи чуть ссутулились. Он не двигался. Только смотрел в одну точку, как будто пытался высчитать время, которого уже не было.

Нужно начать заново. Всё пересчитать, переделать. А зерна ещё меньше, чем было вчера.

За его спиной никем не видимая стояла Вилл. Она чувствовала, насколько он вымотан. Насколько отчаяние может быть тихим. И ничем не могла помочь.

Воспоминание закрутилось и улетело.

Коридоры замка тянулись, как сон, сквозь полумрак и свет мерцающих ламп. Седрик быстро поднимался по ступеням, сжимая в руках свёрток бумаг. Под глазами залегли тени бессонных ночей, губы сжаты, взгляд острый, но выжженный изнутри.

— Ритуал идёт не так, — сказал он, едва оказавшись на пороге тронного зала. — Он требует от вас всё больше. Если так продолжится…

Фобос сидел высоко, на троне, окружённый холодом и полумраком. Свет падал на него так, что черты лица казались высеченными из камня.

Он медленно повернул голову.

— Ты станешь говорить мне о цене?

Голос был тихим. Почти ласковым. Но даже Вилл, наблюдая всё это из настоящего, вздрогнула. Этот голос не злился. Он напоминал остро заточенное лезвие в бархатной обёртке. Не угрожающее — потому что угрозу не считал нужным произносить вслух.

Седрик остановился у подножия лестницы. Не отвёл взгляда, но в нём появилось что-то покорное, примирившееся с происходящим. Сломанное не насилием, а тяжестью долга. Он не боялся — просто больше не спорил и не мог ничего предложить.

— Нет, — сказал он. — Я подготовлю всё, что нужно.

Он поклонился. Медленно, очень низко. Не по протоколу — по давлению невысказанного.

Фобос даже не шелохнулся. Только снова отвернулся, как от предмета, выполнившего своё назначение.

Вилл стиснула зубы. Она видела, что этот поклон был наполнен верностью. Верностью, которую использовали как поводок.

Где-то под потолком замка, как прежде, тонко звенело стекло.

Опять вспышка.

Запах бумаги, пыли и перегретого воска висел в воздухе. За окнами занималось утро, но в кабинете Седрика было всё ещё было темно: свет давали лишь лампы на столе. Он склонился над очередной длинной таблицей.

Дверь приоткрылась. Вошёл бургомистр, неуверенно кашлянув.

— Милорд, — произнёс он, осторожно. — Они… они боятся.

Седрик не поднял головы.

— Конкретнее.

— Люди не понимают, почему караваны везут зерно в другие города, а в их лачугах детям не достаётся ни горсти. Я пытался им растолковать, но… они всё равно ропщут.

Седрик продолжал смотреть на таблицу. Цифры перед глазами неумолимо сокращались. Сквозь пальцы, сквозь контроль, сквозь усилия — утекали запасы, время, шансы.

— Тогда напрягись получше, — сказал он, не поднимая головы. — Пусть поймут. Или объяснениями займётся уже стража.

Тишина. Бургомистр поклонился и вышел.

Седрик потёр переносицу, как от мигрени. Собственные слова гулко звенели внутри. Он уже ненавидел себя за них. Но мятежников ненавидел ещё сильнее.

Вилл стояла в углу, как тень. Слушала и чувствовала, как внутри стягивается нечто тугое, болезненное. Не осуждение. Не злость. Горе.

Новый всполох развернулся перед ними.

Площадь вновь возникла перед ними. Простая, серая, засыпанная пылью. Камень под ногами потрескался, дома вокруг потемнели от копоти и холода. На этот раз в воздухе звенела тишина.

Седрик стоял на помосте. Его силуэт чётко вырисовывался на фоне пасмурного неба, и толпа внизу смотрела вверх, ожидая. Ни крика, ни движения — только холодный ветер шевелил тряпичные капюшоны.

Стражник рядом молчаливо ждал приказа.

— Выдайте тех, кто распространял листовки, — сказал Седрик. Голос был ровным, даже слишком. — Нам нужны имена к вечеру.

Он смотрел на лица. И чувствовал, как их молчание давит на грудь. Оно не было испуганным. Оно было обвиняющим. В каждом взгляде — осуждение и укор.

Женщина у края толпы крепче сжала руки на плечах ребёнка, которого держала. Смотрела прямо, без страха и без мольбы.

— Обыщите дома, — бросил он стражнику. — Найдите тех, кто развешивал это. И тех, кто укрывал.

Стражник кивнул. Его доспехи звякнули в тишине слишком громко.

Толпа всё также молчала. Вилл чувствовала это молчание: оно било в виски, гудело в воздухе. И она знала, что Седрик его тоже слышит. Он пытался быть камнем, но этот камень трещал изнутри.

Рядом с ней стоял настоящий Седрик и тоже тихо рассматривал собственное воспоминание. Вилл коснулась его локтя. Еле заметно. Но он не отреагировал.

Следующий всполох. Мир дернулся, и стало темно и душно.

Каменные стены были близко. Воздух густой от сырости и запаха крови. Где-то за спиной шумела вода — капала с потолка или текла по желобам. Пламя факелов отбрасывало длинные тени.

Мужчина в кандалах стоял, выпрямившись. Лицо избитое, губы вспухли, но в глазах пылало упрямство.

— Мы ничего не скажем, — выдохнул он. — Меридиан не принадлежит вам.

Седрик стоял напротив, сдержанно, почти безэмоционально. Долго молчал. Потом медленно повернулся к палачу.

— Продолжайте, — сказал он тихо. Почти вежливо.

Факелы вспыхнули ярче. Металл зазвенел. Чей‑то крик растёкся эхом по своду.

Вилл сжалась. Ей хотелось отвернуться. Невыносимо было продолжать смотреть и невыносимо было встретиться со взглядом Седрика из настоящего.

Картинки закружились, как сломанная лента. Время ускоряло движение.

Новая вспышка — и снова тронный зал. Но теперь он казался совершенно чужим. Тёмным, тяжёлым. Колонны уходили в сумрак, словно хотели спрятаться от происходящего.

Седрик стоял у подножия лестницы, с докладом в руках. Он выглядел старше и измождённее, чем прежде: осанка выверенно прямая, голос сдержанный, формальный, как того требовал этикет.

— Заветный город. Именно там, по нашим данным, скрываются основные силы мятежников. Осталось выяснить, как они входят…

— Осталось? — усмехнулся Фобос. — Осталось. — Он откинулся на троне и покачал головой. — Это ты называешь хорошими новостями?

Пауза. Она была тяжёлой, липкой, как удушливый туман. Седрик молча поднял взгляд.

— Хорошие новости, — продолжил Фобос, — это когда мятежники висят на виселицах вдоль тракта. Когда головы их предводителей выставлены на копьях. Когда в тюрьме не осталось свободных камер. А всё, что ты мне сейчас принёс — это домыслы.

Он подался вперёд, оперевшись на локти.

— Ты называешь это результатом? Серьёзно?

— Нет, мой князь, — ровно ответил Седрик, склонившись ниже. — Это не результат. Но я обещаю: они будут ликвидированы. Я сделаю всё необходимое.

— Ты уже обещал, — бросил Фобос и отвернулся. — Иди. И не смей меня подвести.

Седрик снова поклонился и развернулся. Его шаги глухо отдавались по мрамору. Он почти дошёл до арки, когда в коридор вбежали двое стражников — шумно, сбивчиво, с ужасом в глазах.

— Милорд! — один из них запнулся на полуслове. — Мятежники… они пробрались в подземелья. Подорвали склад с порохом. Там всё в дыму, мы…

Седрик прикрыл глаза, давая себе мгновение на вдох. А затем с рёвом превратился.

Вилл невольно шагнула назад, ощутив силу этой ярости.

Новая вспышка. Мир дёрнулся, кадры перемешались с ужасающим однообразием.

Грязь под ногами. Каменные плиты. Пыль, въевшаяся в броню. Тёмные, покрытые ржавчиной кандалы.

— Свободу Меридиану! — закричал кто-то, вырываясь из рук стражников. Голос молодой, рвущийся наружу с последней надеждой.

Зазвенел металл. Вспыхнул факел. Один из пленных подхватил его, словно знамя.

Седрик обернулся. Вскинул лапу и хлёстко, без колебаний отшвырнул юношу, как тряпичную куклу. Чешуя сверкнула в тлеющем свете покатившейся по земле головёшки.

— Этого — зачистить. Остальных в шахты, — произнёс он. Чётко. Без эмоций. — От допроса больше не будет никакого толка.

Стража бросилась выполнять. Крики, удары. Запах гари и крови. Иллюзия задрожала от напряжения.

И только Седрик не шелохнулся. Ни капли ярости, ни сожаления. Только выгоревшая пустота.

Рядом с Вилл он стоял молча, лишь всматриваясь в собственную проекцию.

И она вдруг поняла: вот он — тот самый момент, где что-то в нём окончательно сломалось. Он больше не искал причин. Не вёл переговоров. Не надеялся. Просто стирал сопротивление, как лишнюю строку.

Вилл не отвела взгляда. Она почувствовала, что именно здесь, в этом грязном сумраке, и началась история того Седрика, с которым ей настоящей пришлось встретиться — уже по другую сторону.

Воспоминание сгорело, рассыпаясь пеплом.

Ночь. Лес.

Седрик мчался сквозь чащу, не ведая усталости. Ветки хлестали по чешуе, тени рвались сбоку, но он не сбавлял темп. Хвост изгибался, обвивая стволы и проталкивая его вперёд.

Впереди мелькал силуэт в коричневом плаще — изодранном, с обожжённым подолом. Мятежник. Быстрый, как лис. Но не быстрее его.

Седрик слышал каждое дыхание. Слышал, как подскакивает сумка у беглеца за спиной, как сердце того гремит от ужаса. Он знал, что догонит.

И тут — вспышка.

Прямо перед ними разверзся портал. Огромный диск света, дрожащий, нестабильный, как рассечённая звезда. Воздух потрескивал от переполняющей магии.

Калеб нырнул внутрь, не оборачиваясь.

Седрик без раздумий бросился следом.

Он не чувствовал тела, только свет, сжатие и напряжение, будто весь мир сдвинулся. Пространство пронизало его насквозь — и выплюнуло в другой мир.

Он остановился.

Всё вокруг парило в невесомости. Серебристое небо переливалось, как жидкое зеркало. Воздух дрожал, пропитаный магией. Земли не было — лишь он, зависший в центре сияющей сферы.

Перед ним парили пять фигур. Их крылья были тонкие, как свет. Ладони пылали магией. Лица были полны решимости.

И в центре — она.

Огненные волосы разметались по ветру, будто языки пламени. Сердце Кондракара на её груди билось светом, таким живым и ярким, что он хотел отвернуться, но не мог. Её глаза встретились с его взглядом: огромные, полные силы и… изумления.

Она была его возмездием. Кара, что приходит за теми, кто предал самого себя.

И в то же время её глаза — это первый свет, что он видит сквозь тьму, к которой сам прикипел.

Он смотрел на неё, и в этот момент иллюзорный мир окончательно разрушился.

Всё рассыпалось сверкающими осколками. Иллюзия треснула как стекло под натиском правды. Картинки ломались, обращаясь в искры, обломки воспоминаний, мелькающие, как вспышки молний: крики, лица, кровь, свитки, шаги, слова, шепоты, взрывы, свет, тьма, голоса.

Слишком быстро.

Слишком много.

Но он не отводил взгляда. Даже когда всё рассыпалось в прах. Даже когда вокруг не осталось ничего.

---

Примечания:

Фух, это было непросто, но увлекательно. Вот и завершилась арка иллюзии, хотя я с удовольствием задержалась бы в ней подольше.

Глава вышла больше, чем обычно, но дробить её ещё на две части было бы неправильно.

Очень жду ваших комментариев. Вас тут совсем немного, и поэтому каждый фидбэк мне ну просто на вес золота и в самое сердечко.