Смерть и солнце (джен)

Занятия по философии шли полным ходом. В принципе, на шестом году обучения их посещение было необязательным, но большинство лаконцев с удовольствием ходили к Саккронису. И даже сейчас, в канун праздничной ночи, в аулариуме собралось никак не меньше пятнадцати человек.

— В седьмой главе ар-Занах говорит о том, что все события в жизни выдающихся людей были предопределены судьбой. По его словам выходит так, что воля самого человека почти ничего не значит. Мне подобная позиция кажется несколько трусливой.

— Рикс? Вы согласны с Лен-Деннором?

— Нет, не согласен, — сказал Крикс лениво.

— Значит, вы разделяете позицию Занаха?..

— Нет. По-моему, судьба ни к чему нас не принуждает. Она как ветер для корабля — можно поставить парус и позволить ей нести себя вперед, а можно этого не делать, и всю жизнь спокойно проторчать на мелководье.

Саккронис улыбнулся.

— Любопытно, хоть и несколько категорично. Что касается меня, я тоже не согласен с Лен-Деннором. Правда, не по поводу судьбы, а по поводу самого Занаха. Аварский владыка Ар-Шиннор был недоволен его философией и приказал сжечь его рукописи. А самому ар-Занаху — отречься от своих идей под страхом смерти. В ответ Занах написал владыке свое знаменитое письмо, список с которого я принесу вам в следующий раз, и принял яд. Можно не соглашаться с его философией, она и в самом деле чересчур мрачна, но трусом он все-таки не был. Хм, похоже, наше время уже вышло. Все свободны. Те, кто брал какие-нибудь свитки — положите их, пожалуйста, на место...

Проходя мимо полки, на которую Саккронис складывал те книги, которые собирался использовать на занятии, Крикс углядел знакомый заголовок и остановился.

— Можно мне взять эту книгу, мэтр? — спросил он, почтительно дотронувшись до кожаного корешка верхнего тома. Книга была очень старой — ее переплет протерся чуть ли не до дыр. Вспомнив о том, что у него и так лежит несколько свитков, унесенных из Книгохранилища, Крикс счел за лучшее добавить — Хотя бы на пару дней...

— Ну, разумеется, — ответил архивариус, бросив короткий взгляд на полку. И, не удержавшись, все-таки заметил — Я не знал, что ты интересуешься классической поэзией.

Южанин усмехнулся. Самому ему гораздо больше нравились стихи Алэйна Отта, но это еще не основание пренебрегать творчеством Мордвуда. Кэлрин утверждал, что старик заложил основы современного стихосложения, а в этом отношении потомку Отта можно было верить. Тем не менее, "дан-Энрикс" понимал, что у Саккрониса есть все причины удивляться. Чередовать элвиенистские трактаты с Эйтом из Гоэдды, безусловно, странно, но все-таки как-то объяснимо, но если добавить к этому астрономические карты, сочинения аварских медиков и Хэна Мордвуда — то список делался почти парадоксальным. Саккронис мог сколько угодно удивляться необычным увлечениям "дан-Энрикса", но именно он определил направление его занятий — причем вовсе не уроками, которые давал ему в Лаконе, а своими рассуждениями про Сталь и Золото, накрепко врезавшимися в память южанина. Если Альды и в самом деле верили, что человек способен сочетать в себе оба начала, то, возможно, и наследством Энрикса из Леда мог овладеть только тот, кому это удастся. Эта идея одновременно дала Криксу новую надежду — и поразила его необъятностью стоявшей перед ним задачи. "Сталью" он, пожалуй, уже стал. Осталось подчинить себе еще и "золото"... Крикс принялся за дело сразу с нескольких концов. Во-первых, с небывалым пылом принялся наверстывать упущенное в Академии, а во-вторых — отправился на улицу Менял, к Рам Ашаду, и огорошил знаменитого целителя словами о своем внезапном интересе к лекарскому делу.

Сейчас это казалось ему настоящей авантюрой. Рам Ашад, несколько ошарашенный его напором — на что энониец, в общем, и рассчитывал — сперва слушал его молча, но потом все-таки начал понемногу раздражаться.

— Ближе к делу, Рикс, — сказал он сухо. — А то я до сих пор не понял, к чему ты ведешь. Пока что создается впечатление, будто ты набиваешься ко мне в ученики. Надеюсь, что это не так, поскольку это чересчур нелепо даже для тебя.

— Возможно, мэтр, — согласился Крикс. — Но когда я воевал в Каларии, я видел очень много раненых, а вот врачей все время не хватало. Откровенно говоря, чаще всего их просто не было... и я очень жалел о том, что не могу ничего сделать. Знаете, очень противно сознавать, что ты можешь убить другого человека, но ничего не можешь сделать для того, чтобы сохранить ему жизнь. Во времена Селены в Лаконе непременно проходили лекарское дело. По-моему, это было совершенно правильно.

Взгляд Ашада несколько смягчился, но он все-таки покачал головой.

— Не думаю. Врачебная наука — это не так просто, как ты, видимо, считаешь. А от неумелой помощи всегда больше вреда, чем пользы. Нет, конечно, в том, что ты сказал, есть зерно истины... и, может быть, я даже смог бы научить тебя каким-то относительно простым вещам... но у меня попросту нет на это времени. Попробуй обратиться к лекарям в Лаконе.

— Я пытался. Они даже слушать не желают.

— Ничем не могу помочь, — пожал плечами лекарь.

Крикс решил предпринять последнюю попытку.

— Мэтр, у вас ведь много пациентов, правда?.. И всего один помощник. Так что вы наверняка завалены работой. Причем часть этой работы вообще не требует каких-нибудь особенных умений. Я бывал в лаконском лазарете, я отлично знаю, на что тратят свои силы лекари. Наполовину на лечение, наполовину — на разыскивание по всему городу ингредиентов для лекарств, уборку за больными, сматывание бинтов для перевязок и другую ерунду в таком же роде. Неужели вам не пригодится пара лишних рук? Я мог бы вам помочь.

— Так, с меня хватит, — сказал Рам Ашад, вставая. — Я не собираюсь тратить время, объясняя избалованному недорослю, что работа лекаря — это не развлечение на один вечер. Выметайся.

— Месяц, — сказал Крикс, не поднимаясь табурета.

— Что?..

— Я целый месяц буду выполнять любые ваши поручения. А потом вы сами решите, стоит ли вам тратить на меня свое время.

— Прекрасно, — отрывисто сказал такиец. — Прямо перед твоим приходом одного больного вырвало на лестнице. Не думаю, что Лич успел это убрать, у него и других забот хватает. Так что можешь взять ведро и тряпку и заняться этим сам.

Крикс почему-то явственно представил, какую гримасу скорчил бы после такого предложения Афейн Рейхан или любой из его приятелей в Лаконе. Но колебаться было совершенно невозможно, и оруженосец коадъютора кивнул:

— Уже иду.

Наверное, Ашад все-таки не рассчитывал, что энониец согласится — во всяком случае, лицо у лекаря заметно вытянулось. Выходя из комнаты, Крикс даже улыбался. Он чувствовал себя победителем — ему все-таки удалось поймать целителя на слове и заставить его согласиться на предложенный незваным гостем договор. Правда, на злополучной лестнице торжество Крикса несколько поулеглось, но отступать и правда было уже некуда.

С тех пор Крикс приходил на улицу Менял чуть ли не каждый вечер. Лето выдалось на редкость жарким и засушливым, и от этого грязная, рутинная работа, которую ему приходилось выполнять в доме целителя, который Рам Ашад, по сути, превратил в бесплатную больницу, становилась еще нестерпимее. Но уходить теперь, после всего, что ему уже пришлось вынести по милости такийца, было бы по меньшей мере странно. Рам Ашад явно считал его затею глупой блажью, но мало-помалу привыкал к присутствию "дан-Энрикса". К концу первой недели он даже вручил южанину пестик и ступку и поручил юноше изготовление рвотного порошка из молочной ягоды и высушенного листа крапчатки. И хотя с этим нехитрым делом справились бы не только Близнецы, но даже трехлетний Арри, Крикс все равно чувствовал себя польщенным. После этого ему нередко приходилось изготавливать компрессы и настойки или помогать целителю в приготовлении каких-нибудь лекарств. Именно в это время он стал брать в Книгохранилище трактаты древних медиков и травники с подробным описанием лекарственных растений и цветов.

Июнь плавно перешел в июль, и, хотя Рам Ашад ни разу не упоминал о соглашении, предложенном "дан-Энриксом", он явно о нем не забыл, поскольку начал обучать южанина основам лекарского дела. Правда, обучение продвигалось гораздо медленнее, чем рассчитывал "дан-Энрикс". В теории он знал не так уж мало, но на практике Ашад не часто поручал ему задания сложнее, чем подержать поднос с инструментами во время какой-нибудь несложной операции или посчитать пульс.

Сегодня его, вероятно, тоже ожидало что-то в этом роде, но Крикс собирался заглянуть на улицу Менял всего на несколько минут — только затем, чтобы занести Рам Ашаду свечи и другие мелочи, которые тот поручил купить, и извиниться перед лекарем за то, что на сей раз не сможет помогать ему с больными. Крикс еще несколько дней назад пообещал Лейде Гефэйр, что проведет сегодняшний вечер во дворце.

Однако, когда Рам Ашад открыл ему входную дверь и, даже не взглянув на принесенный Криксом сверток, схватил своего помощника за локоть и потянул в холл, в груди у энонийца заворочалось недоброе предчувствие.

— Ты как раз вовремя, — заявил Рам Ашад. — Пошли, тут для тебя как раз есть дело...

Крикс бежал без остановки всю дорогу до дворца и вошел к Лейде, все еще с трудом переводя дыхание, но сути дела это не меняло. Они оба знали, что он должен был быть здесь по меньшей мере час назад.

— Ты опоздал, — сказала Лейда. Голос девушки звучал спокойно, и Крикс с облегчением подумал, что она не сердится.

— Прости, — искренне сказал он. — Я собирался отпроситься у Ашада и сказать, что сегодня я не смогу ему помочь, но он с порога потащил меня зашивать рану. Он никогда раньше не давал мне таких поручений. Помогать ему или смотреть, как он работает — это сколько угодно. Но чтобы он дал мне сделать что-то самому — такого раньше еще не было. Я раньше даже сердился на него, а вот сегодня, когда понял, что придется обходиться собственными силами — едва не перетрусил. Там была какая-то драка в таверне, и одного парня полоснули по руке ножом. Он мне признался, что и правда мухлевал в пинтар... но, кажется, его противник был ничуть не лучше. Пока я работал, он все время говорил мне про какие-то игровые комбинации, но я толком не слушал. Там нужно было сделать восемь швов, но мне казалось, что их восемьдесят восемь. А еще меня смущало то, что Рам Ашад счел рану слишком несерьезной, чтобы дать ему твисса, то есть этот человек прекрасно чувствовал все, что я с ним делаю. Мне как раз пришла в голову одна идея относительно люцера...

Крикс поймал взгляд Лейды и невольно замолчал.

— Все как всегда. Твои друзья. Твой монсеньор. Твои идеи... — перечислила она бесцветным голосом. — Наверное, тебе приходится сделать над собой серьезное усилие, чтобы отвлечься от своих занятий и зайти ко мне. Но даже когда ты бываешь здесь, мысли твои витают где-то далеко. Жаль, ты не можешь видеть себя в зеркало. У тебя делается такое выражение лица, как будто ты в любой момент готов вскочить и броситься куда глаза глядят. Если тебе и в самом деле хочется уйти — к твоим друзьям из Академии, или к Саккронису, или к кому-нибудь другому — просто встань и уходи. Это гораздо лучше, чем сидеть, как на иголках, словно ты опаздываешь на пожар.

Крикс ощутил привычную беспомощность. Эти разговоры неизменно ставили его в тупик. Как бы ему хотелось хоть сегодня обойтись без этого... Южанин привалился к стене у двери, ссутулив плечи и засунув пальцы рук за пояс.

— Лей, ну о чем ты опять говоришь? У меня нет никого ближе тебя. Скажи, как я могу тебе это доказать?..

Лейда едва заметно поморщилась.

— Не надо ничего доказывать. Мы через это уже проходили, помнишь?.. Все, что ты мне можешь предложить — это слова. Красивые, но совершенно бесполезные слова. Я знаю, что ты не пытаешься меня обманывать. Ты правда веришь в то, что говоришь. Но пора уже посмотреть правде в глаза, каким бы неприятным это ни было. Ты говоришь о верности, но когда доходит до дела — не можешь поступиться даже самой глупой своей прихотью ради того, что важно для меня.

— Я с радостью бывал бы здесь каждый вечер, если бы только мог располагать собой, — заметил Крикс. Все разговоры на такие темы неизменно казались ему чудовищным недоразумением.

— "Если бы только мог"? А что тебе мешает? Я не говорю о твоих тренировках в Академии или о государственных советах. Но все остальное время ты делаешь то, что посчитаешь нужным. И вот тут как раз и начинается самое неприятное. Ты прав, я знаю тебя лучше, чем твои друзья из Академии. Во всяком случае, передо мной ты не даешь себе труда разыгрывать благополучие. Даже наоборот — у меня создается ощущение, что ты приберегаешь для наших бесед ту сторону, которую так тщательно скрываешь от всех остальных. И знаешь — я устала. Просто до смерти устала всякий раз переживать об этом и пытаться тебе чем-нибудь помочь. Тем более, что ты упорно отгораживаешься от любой помощи. Раньше я думала, что дело в каких-нибудь внешних обстоятельствах — в событиях, в которых тебе пришлось поучаствовать, или в тех людях, которых ты потерял на той войне. Но это далеко не главное. Ты сам делаешь все, чтобы как можно больше навредить себе. И, откровенно говоря, мне страшно наблюдать за тем, во что ты превращаешься.

— Во что я превращаюсь?.. — эхом повторил "дан-Энрикс". — Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать.

— Хорошо, я объясню. Ты носишься с какими-то бредовыми идеями и сам калечишь свою жизнь. Ночами разбираешь свитки с вымыслами всяких полоумных мистиков. Днем мечешься по городу, как одержимый. Маркий говорит, что, если ты даешь себе труд появиться на занятиях, то либо затеваешь диспуты с Саккронисом, либо спишь так, что тебя невозможно добудиться. Это и понятно, потому что вечера ты проводишь на улице Менял, а ближе к ночи вваливаешься в кабак с компанией своих приятелей... Но только они после этого ложатся спать, а ты опять хватаешься за свои свитки. От подобной жизни у кого угодно съедет крыша... Нет, я не хочу сказать, что ты сошел с ума. Но временами ты действительно ведешь себя, словно помешанный. Чего стоят одни эти войны с призраками, эти разглагольствования о каком-то запредельном Зле, которого на самом деле нет и не было!.. Прости, но иногда мне кажется, что ты просто любуешься самим собой и упиваешься той ролью, которую ты для себя придумал. Ты упорно загоняешь самого себя в ловушку, из которой не существует выхода. Если на то пошло, не одному тебе пришлось столкнуться с горем и утратой, но только ты дошел до мысли, что неправильно устроена не твоя собственная жизнь, а мир — весь мир. Как будто мир хорош, когда ты счастлив, или плох, когда тебе приходится страдать! Мир — он такой, как есть, и людям следует смириться с этим. Но ты так многого добился, что поверил в то, что можешь все. Даже если для этого придется переделать целый мир. И это страшно, Рик. Мне тебя очень жаль, и я не спорю, что тебе и правда тяжело, но беда в том, что ты буквально упиваешься своим страданием вместо того, чтобы стараться справиться с собой и жить нормальной жизнью.

Криксу показалось, что его ударили под дых. В последние месяцы Лейда нередко выражала сдержанное недовольство его взглядами, и временами между ними даже вспыхивали споры — но Крикс никогда не придавал им особенного значения, считая их такой же гимнастикой для ума, как диспуты, которые они устраивали на занятиях по философии. До сегодняшнего дня Крикс даже не подозревал, насколько далеко зашло их несогласие друг с другом. Вероятно, потому, что Лейда до последнего старалась сглаживать все острые углы — и заговорила напрямик только тогда, когда у нее окончательно лопнуло терпение.

Теперь он наконец-то понял, что дело было не в том, что он стал реже появляться во дворце из-за свалившихся на него дел, а в том, что Лейда в принципе не принимала то, чем он был занят несколько последних месяцев. С минуту Крикс стоял, как оглушенный, пытаясь понять, что теперь с этим делать.

— Лей, я не думаю, что это так уж важно. То есть... мы ведь можем думать о чем-то по-разному, но при этом не пытаться переубедить друг друга.

Лейда покачала головой.

— Нет, Рик, не можем... Будь ты другим — это еще могло бы получиться, но твои так называемые "убеждения" определяют все, что ты думаешь и делаешь. Они — это и есть ты сам. В твоей придуманной войне просто не остается места для чего-нибудь другого.

Крикс начал понемногу закипать.

— Боюсь, что в этом ты права. Это действительно война. А на войне людям не часто удается делать то, чего им хочется.

— Да-да. Ты будешь снова рыться в старых книгах, напиваться в "Красном шершне" и при этом искренне считать, что ты ведешь Великую войну со злом. А в этом деле я тебе, конечно, не советчица. Одним словом, я действительно устала. Полагаю, нам больше не стоит видеться друг с другом.

— Что?.. — выдохнул Крикс. Даже после всего, что было сказано до этого, он все-таки не ожидал чего-нибудь подобного. Даже теперь, когда Лейда со всей определенностью дала понять, что не желает его больше видеть, энониец сомневался в том, что ему стоит верить собственным ушам.

Он посмотрел на Лейду, пытаясь прочесть что-нибудь по ее лицу — но оно оставалось совершено неподвижным, словно девушка позировала для парадного портрета.

— Извини. Но так и правда будет лучше. Ты не станешь ничего менять, а я больше не в состоянии вести такие разговоры и надеяться, что рано или поздно все изменится. Мы все равно расстанемся, может быть, через месяц или два, но к тому моменту измучаем друг друга еще больше.

Крикс заставил себя оторваться от косяка.

— Хорошо. Если ты этого хочешь, я уйду, — сказал он. И собственный спокойный тон внезапно показался ему таким же безумием, как и весь их предыдущий разговор. Что же он делает? Он должен спорить... убеждать ее, что она ошибается, и все можно исправить... но слова, которые приходили ему на ум, были избитыми, фальшивыми, а главное — за это лето он успел повторить их десятки раз, так что они давно уже настряли у него в зубах. У Крикса больше не осталось сил на споры и на обещания. А хуже всего было то, что он уже не очень верил в собственную правоту.

Возможно, Лей права. Когда два человека разошлись во мнениях по поводу чего-то главного, им нипочем не удержаться вместе. Даже если разойтись окажется не проще, чем позволить оторвать кусок от собственной души. Впрочем, сейчас Крикс чувствовал себя слишком измученным и отупевшим даже для того, чтобы чувствовать боль. Совсем как в Такии, когда он рассматривал торчавшее из-под наплечника древко стрелы, но еще не успел полностью постичь значение случившегося.

Взявшись за золоченое кольцо в двери, "дан-Энрикс" осознал, что так и не сказал самого главного.

— Лей, я действительно люблю тебя. И я всегда буду тебя любить. Даже если мы больше никогда не встретимся.

Лейда смотрела в сторону.

— Ты, как всегда, преувеличиваешь.

— Нет, — ответил Крикс и вышел, аккуратно притворив за собой дверь.

Когда дверь за "дан-Энриксом" закрылась, Лейда с полминуты просидела совершенно неподвижно, а потом дошла до своей кровати, упала на нее и спрятала лицо в ладонях. Несколько следующих минут она боролась с чувством захлестнувшего ее отчаяния и из последних сил пыталась убедить себя, что все сделано правильно.

Другого выхода у нее не было. Когда-нибудь ей все равно пришлось сказать ему все то, что было сказано сегодня. Лейда знала, что, когда придет решающий момент, ей будет тяжело — но до сих пор, оказывается, не до конца осознавала, насколько. Ну и Рик, естественно, не мог не подлить масла в огонь. Взять хоть его последние слова. Зачем ему потребовалось это говорить? Не мог хотя бы раз обойтись без эффектных жестов? Это все его дурацкий, мальчишеский пафос... Если в жизни происходит что-нибудь мучительное, Рик всегда сумеет довести невыносимость ситуации до наивысшего накала. Алэйн Отт, пожалуй, мог бы написать с него отличного героя для своих трагедий, — с горечью подумала она. Похоже, во всех этих книгах вообще гораздо больше правды, чем ей представлялось раньше. Скажем, обороты вроде "его сердце разрывалось от горя", всегда казались ей изрядным преувеличением, но сейчас она начала понимать, что за этим выражением и вправду кое-что стояло. Во всяком случае, тупая, давящая боль в груди, которую она чувствовала сейчас, не имела никакого логического обоснования. Другое дело, что не каждый вправе закатить глаза и умереть, словно герой в какой-то патетической мистерии.

Лейда стиснула зубы. Она сумеет это вынести. Должна суметь. В конце концов, в мире есть люди, за которых она все еще несет ответственность. Прежде всего — ее отец, который заразился «черной рвотой» и за пару дней из еще молодого и полного сил мужчины превратился в беспомощного инвалида. А после него — младший брат Джори. В ее положении даже есть кое-какие плюсы. Человек, которому больше нечего терять, уже не станет ничего бояться. Даже "черной рвоты".

Она едет в Гверр. Отец не потерпел бы этого, если бы был здоров, но теперь он не хозяин даже самому себе, не говоря уже о ком-нибудь другом.

Вот интересно, чего было больше в его нежелании видеть ее в их замке — страха перед эпидемией или негодования на "опозорившую" его дочь?.. Лейда ничуть не сомневалась в том, что слухи о ее связи с "дан-Энриксом" достигли даже Глен-Гевера. У придворных сплетников очень длинный язык и очень мало чувства чести, так что кто-нибудь, скорее всего, давно уже написал ее отцу. Тем более, что в последнее время Крикс и Лейда даже не особенно скрывались. Лейда наконец-то разгадала для себя загадку той немыслимой для женщины свободы, которой когда-то пользовалась Бесстрашная Беатрикс. Оказалась, что свобода — это вообще не то, что могут дать или не дать тебе другие, а то, на что рискнешь пойти ты сам. И она откровенно наплевала на косые взгляды и на перешептывания придворных дам, и безжалостно поставила на место всех хлыщей вроде Флориана Фессельда, возомнивших, что такая скандальная для придворной леди репутация дает им основания с ней вольничать.

Воспоминание об этом придало ей сил, и Лейда встала. Она не собиралась возвращаться в Гверр, словно побитая собака, и просить у отца прощения за совершенные ошибки. Да, ее любовь к оруженосцу коадъютора действительно была ошибкой — но совсем не потому, что думает на этот счет ее отец. Если перенесенная болезнь не слишком сильно повлияла на его характер, им, пожалуй, трудно будет уживаться под одной крышей. Но ничего не поделаешь. Чтобы отец не думал на ее счет, она сейчас нужна ему — и она не позволит оттолкнуть ее из глупой гордости и его вечного упрямства. Но даже больше, чем отцу, она, пожалуй, была нужна Гверру. Провинцией, соседствующей с мятежным Гардаторном, не могут управлять слепой старик и семилетний мальчик. Правда, вмешательство женщин в дела управления провинцией для Гверра — нечто еще более немыслимое. И плевать они хотели, что она была правой рукой Элиссив с того дня, как Валларикс провозгласил ее наследницей, а за последний год и вовсе превратилась в ее личного секретаря. Пусть она принимала делегации островных послов и прочитала больше книг, чем видел в жизни кто-либо из гверрцев — это не имело ни малейшего значения, поскольку она была девушкой. Тем труднее будет справиться с ее задачей — сделать все необходимое, не ввязываясь в проигрышную войну с ревнителями существующих традиций.

С какой стороны ни посмотреть, на ее плечи ложилась тяжкая ответственность — но это было даже хорошо. Тем меньше будет времени на то, чтобы жалеть о невозможном и копаться в собственных воспоминаниях.

— Тилле! — окликнула она. — Тилле, пожалуйста, поди сюда.

Дверь смежной комнаты осторожно приоткрылась. На лице служанки, заглянувшей в спальню, проступило изумление.

— Что, мейер Рикс уже ушел?..

— Ушел, — коротко подтвердила Лейда.

Несмотря на свое положение, Тилле была ее подругой, и Лейда не собиралась скрывать от нее случившееся. Но начинать подобный разговор сейчас было нельзя. Холодная решимость, снизошедшая на нее, пока она обдумывала свои планы, была очень хрупкой — и Лейда боялась выяснять, что прячется под ней.

— Помоги мне собраться, — сказала она. — Мы уезжаем.

— Куда?.. — еще сильнее удивилась Тилле.

— В Глен-Гевер.

Глаза служанки округлились. Лейда уже далеко не в первый раз подумала, что Тилле была удивительно хорошенькой, но сейчас эта мысль отозвалась в ней ощущением своей вины. Тилле бы не в провинцию возвращаться, а остаться при дворе и через пару лет выскочить замуж за какого-нибудь молодого рыцаря, лучше всего — младшего сына в собственной семье, чтобы отец и остальные родичи не строили на его счет особых планов.

— Месс Лейда, вы с ума сошли! — выпалила служанка. — Как же можно возвращаться в Глен-Гевер? Там ведь "черная рвота"!.. Да я в жизни туда не поеду, пока эта зараза не сойдет на нет.

Лейда кивнула.

— Ты права, тебе лучше остаться здесь. Я попрошу Элиссив найти для тебя какое-нибудь дело во дворце... — Лейда устало потерла лоб, пытаясь сосредоточиться. Как же все это тяжело. — Принцесса все устроит, не волнуйся. А сейчас все-таки помоги мне собрать вещи. Тебе в Глен-Гевере правда делать нечего, а вот я обязательно должна поехать. Ты ведь знаешь, что случилось дома. Отцу нужна моя помощь.

— Помощь? — недоверчиво переспросила девушка. Она неплохо знала лорда Годелвейна. — Да он вас и на порог не пустит!

Лейда горько улыбнулась.

— Сомневаюсь, что он сейчас в состоянии мне помешать.

Но Тилле не собиралась униматься.

— Может быть, и так. Но что, если вы тоже заболеете?

"Тогда я, вероятнее всего, умру. И все это, так или иначе, кончится" — подумала Лейда Гефэйр, и, несмотря на всю серьезность положения, едва не засмеялась — оказывается, ей тоже не был чужд тот пафос, который она так осуждала в Криксе.

— Я не заболею, — твердо сказала она.

"Я просто не имею права заболеть".

Наверное, в ее последней фразе прозвучала такая мрачная уверенность, что это сбило Тилле с толку. Девушка растерянно захлопала ресницами.

— Но ведь это же "рвота". Разве можно знать, кто заболеет, а кто нет?..

— Я не заболею, — повторила Лейда, словно эта фраза была заклинанием, способным уберечь от заражения. — Ты лучше помоги мне найти мой коричневый костюм для верховой езды. И теплый плащ.

— Вы что, поедете верхом? — спросила Тилле, явно вознамерившись опять начать спорить и всплескивать руками. Лейда сочла нужным придушить это желание в зародыше, непререкаемо ответив:

— Разумеется, верхом. Это куда быстрее, чем в портшезе. Ничего, Элиссив выделит мне нескольких сопровождающих. Поедем прямо завтра утром. Думаю, дня за четыре доберемся... Самое сложное — это преодолеть охранные кордоны. Но меня они, наверное, пропустят. Я все-таки дочь Гефэйра.

— Пропустить-то они вас пропустят. Но потом уже не выпустят обратно, пока эпидемия не кончится.

— Неважно. Я не собираюсь возвращаться. Ладно, хватит уже этих разговоров, а то мы так и до ночи не закончим. Давай-ка лучше займемся сборами.

Лейда быстро и решительно перебирала свои вещи, и большинство этих платьев, шалей и накидок представлялись ей просто ненужным хламом — что и к лучшему, поскольку с собой можно будет взять разве что самое необходимое, а остальное все равно придется бросить здесь. Она решительно сортировала вещи на две кучи — в правую, большую, отправлялось все, что следовало срочно раздарить подругам и служанкам, в левую, совсем маленькую, шло то, что пригодится ей в пути, но главное — поместится в седельной сумке. Лейда думала о том, что у путешествия верхом есть еще один плюс, который в ее положении был почти так же важен, как и быстрота передвижения. Если в карете или же в носилках путешественнику остается только предаваться своим размышлениям, то размышлять в седле гораздо более проблематично. И особенно — если куда-нибудь спешишь. Если ей повезет, она будет выматываться так, что даже на привалах станет засыпать мгновенно и без снов. Спасибо неуемной Беатрикс, которая первой из знатных женщин стала ездить в седле по-мужски.

Крикс быстро шел по улицам Нижнего города. Ему повсюду попадались пучки лисьей мяты, пришпиленные к косякам дверей. Ах да, сегодня Огневик... а лисья мята, в соответствии с поверьем, отгоняет нечисть. Энониец криво ухмыльнулся. Младшие в Эрхейме сейчас, надо полагать, готовятся зажечь праздничные костры, а он — бессмысленно шатается по улицам, как будто бы пытаясь убежать от самого себя.

Лейда сказала — он ведет себя, словно помешанный. При мысли об этом Крикс всякий раз невольно содрогался. Ему самому порой казалось, что он с самого начала лета балансирует на грани сумасшествия, пытаясь разрешить задачу, не имевшую решения. Но до сих пор он был уверен в том, что все эти метания надежно скрыты от окружающих. В компании своих друзей "дан-Энрикс" неизменно бывал весел, предприимчив и поверхностен. С мессером Иремом держался почти так же, как и год назад, как будто бы за это время в нем не произошло ничего особо важного. Даже Саккронис, неизменно поражающийся замечаниям, которые "дан-Энрикс" делал на его занятиях, едва ли понимал, чем они объясняются. И только с Лейдой Крикс позволил себе говорить о том, что занимало его мысли. До сих пор такая откровенность всегда представлялась ему еще одной формой близости — таким же естественным следствием любви, как поцелуи или ночи, проведенные вдвоем.

Дурак... какой же он дурак!.. Лейда ведь столько раз выказывала ему свое недовольство, а он упорно продолжал считать, что это просто недоразумение, и скоро все пойдет по-прежнему. Как можно было допустить, чтобы дело зашло настолько далеко?

И главное — что ему теперь с этим делать?

— Хо, дайни! Куда это ты намылился?.. — окликнули его. Крикс осмотрелся вокруг и понял, что ноги сами принесли его в тот же квартал, где был "Морской Петух". А Нойе то ли возвращался в гостиницу, то ли углядел своего "сюзерена" из окна и выскочил наружу. Вот ведь проваль, теперь рыжий вряд ли от него отвяжется. Или воспользоваться случаем, пойти в "Морской Петух" и там напиться вдрабадан? Островитянин с радостью составит ему компанию.

Вот только это будет почти то же самое, о чем недавно говорила Лейда, когда так уничижительно отозвалась о его жизни.

Интересно, сможет ли он вообще когда-нибудь забыть ее слова?..

— Да так... — довольно неопределенно отозвался Крикс на слова Нойе.

Тот прищурился.

— Что-то случилось?

— Нет, — отрезал Крикс. И, обойдя Альбатроса, пошел дальше. Тот, немного поразмыслив, двинулся за ним. Гнать Нойе было совершенно бесполезно — это энониец уже знал по опыту.

— Честно сказать, я как раз думал идти за тобой — а тут ты сам пришел, — сказал островитянин, приноравливаясь к его шагу. — Мы с друзьями как раз собираемся отметить Огневик. Устроить Волчью ночь.

— Не знал, что у островитян бывает Волчья ночь, — сварливо сказал Крикс.

— Какая разница? Здесь-то она бывает. Хочешь поучаствовать?..

Крикс призадумался. Огневик был одним из любимых праздников в Легелионе, и в столице его отмечали с таким же размахом, как и в любом другом месте. Вот только главная прелесть Огневика была связана с жутковатыми рассказами о фэйрах, а в город, выстроенный Альдами, никакая нечисть сунуться, конечно же, не смела. Поэтому горожане выдумали Волчью ночь — обычай наряжаться фэйрами и устраивать всякие каверзы соседям, припозднившимся прохожим и даже дозорным из ночного патруля. На безобразия, творившиеся этой ночью, обычно смотрел сквозь пальцы даже Орден — разумеется, если ночные шутники не слишком увлекались. Старшие лаконцы в эту ночь обычно вваливались в какой-нибудь трактир, вымазав лица сажей, много пили, танцевали на столах и били кружки, но хозяева не жаловались, потому что за все свои выходки "фэйры" расплачивались золотом. Крикс знал об этом из рассказов Мирто и Афейна, так как ему самому еще ни разу не удалось поучаствовать в Волчьей ночи.

Может быть, сейчас это именно то, что нужно?..

— Соглашайся, дайни! — подначил Альбатрос, поняв, что Крикс колеблется. — Наденем маски, вымажемся сажей — никто даже не узнает, что ты служишь в гвардии.

Южанин мрачно хмыкнул. Если бы Нойе не сказал про гвардию, он бы, наверное, о ней даже не вспомнил. Хотя эта мысль действительно должна была его остановить. Хорош оруженосец коадъютора, который, вычернив лицо и руки, пляшет на столе...

Ну и плевать.

— Пошли, — решился он. — Твои товарищи не будут против, если я позову своих друзей из Академии?

— Зови, — ничуть не удивился Альбатрос. — В конце концов, чем больше людей, тем веселее праздновать. Кстати, до ночи еще далеко — может, сперва выпьем по кружке эшарета?..

— Не хочу.

— Ну и дурак. Любую неприятность нужно сперва запить, а уж потом обдумывать. Если, конечно, после пары-тройки кружек не окажется, что она вообще того не стоит.

— Я не сказал, что у меня какие-нибудь неприятности.

Нойе негромко хмыкнул.

— Знаешь, в чем твоя главная беда?

— В слишком назойливых друзьях, — мрачно ответил Крикс. Но Альбатроса было не так-то легко пронять.

— Неправда, в том, что ты считаешь всех вокруг непроходимыми дураками. Я ведь знаю, что ты собирался идти к Лейде. Если бы вы не поссорились, то ты остался бы там до утра. Выходит, вы поссорились, причем так сильно, что вместо того, чтобы пойти к себе, ты, как ошпаренный, нарезаешь круги по городу. Ведь так?..

— Мы не поссорились. Мы просто разошлись. Она сказала, что не хочет больше меня видеть.

— Фью! — легкомысленно присвистнул Нойе. — Знаешь, сколько раз мне это говорили?.. А потом все снова возвращалось на круги своя.

Крикс покачал головой.

— Ты плохо знаешь Лейду.

— А ты плохо знаешь женщин вообще. Конечно, если ты упрешься рогом и решишь, что дело уже не поправить — так оно и будет. Но если будешь вести себя по-умному — у вас все сладится.

Голос островитянина звучал до странности уверенно.

Оруженосец коадъютора подозревал, что под разумным поведением Нойе подразумевает совсем не то, что вкладывал в это понятие сам Крикс. Опыт у Альбатроса в самом деле был немалый, но едва ли применимый в данном случае. И тем не менее, слова островитянина подействовали на него успокоительно. Может быть, в самом деле стоит попытаться все исправить?.. Лейда его не разлюбила — это он знал точно. Значит, положение не так уж безнадежно. Им обоим просто нужно время... Время и терпение, которого ему так не хватало раньше.

— Ладно уж. Давай вернемся к Слепню и выпьем по кружке эшарета. Но только по одной. Сегодня ночью так и так придется много пить.

Носилки здорово тряхнуло, и Хорн, не ожидающий толчка, упал на затканные золотом подушки. Первая мысль оторванного от смутно-приятных размышлений Юлиуса была о выбоинах в мостовой или о крысе, испугавшей лошадей — к концу войны на улицах столицы порой можно было видеть обнаглевших бурых тварей, мельтешивших под ногами прямо среди бела дня. Но когда через полупрозрачные занавеси портшеза стали видны пятна факелов, и снаружи донесся разноголосый шум, до изумленного советника дошло, что крысы и неровная дорога были ни при чем. Носилки остановили люди.

— Распрягайте! — донеслось снаружи. Голос говорившего звенел от злой веселости, позволяющей предположить в его хозяине самозабвенного авантюриста.

Разбойники?.. Да нет, не может быть. Отсюда ведь рукой подать до Старого моста. Здесь в любой момент может появиться городской патруль, а то и припозднившиеся рыцари из Ордена. Если это действительно разбойники, то у них определенно были не все дома.

Кучер Юлиуса тоже, видимо, вспомнил о штаб-квартире Ордена, поскольку заорал:

— Стажа!! Стра...

Крик оборвался, и Юлиус вздрогнул. Он был человеком по натуре мирным, и на героические глупости его никогда раньше не тянуло. Но и прятаться за занавесками, когда снаружи убивают преданных ему людей, Юлиус Хорн не мог. Нащупав рукоять кинжала, он отдернул полог — и увидел, что грабители успели окружить его портшез плотным кольцом. Ему почудилось, что их по меньшей мере два десятка, но, пожалуй, в темноте несложно было ошибиться, а у страха, как известно, глаза велики. Все нападавшие скрывали свои лица — каждый носил берестяную маску вроде тех, которыми от века пользовались воры и разбойники с большой дороги. Лица грабители вычернили сажей, так что глаза походили на черные провалы. К своему большому облечению, Юлиус обнаружил, что и кучер, и сидевший рядом с ним слуга были все еще живы. На связанном кучере сидел верхом кто-то из нападающих.

Это не ограбление, внезапно понял Хорн со смесью облегчения и досады. Это просто Огневик. Точнее, Волчья ночь.

— Послушайте, кто бы вы ни были, вы совершаете серьезную ошибку, — сказал он ближайшему к носилкам человеку. — Я Юлиус Хорн, член городского Капитула и распорядитель городской казны.

Но на человека в маске это предостережение не оказало никакого действия.

— Рад с вами познакомиться, советник. Но, по правде говоря, вы совершаете ужасную ошибку, разъезжая в Волчью ночь в сопровождении всего двух слуг.

Ответом на эту реплику послужил дружный хохот прочих "фэйров". Юлиус плотно сжал губы. Ничего, посмотрим, как вы посмеетесь, когда здесь появится патруль. А пока можно и поговорить. Голос его собеседника был тем же самым, что за минуту до этого приказал выпрячь из носилок лошадей. В прорезях маски были хорошо видны блестящие, зеленоватые глаза грабителя. Взгляд юноши был полон мрачного веселья. От него советнику стало не по себе. Он вдруг подумал, что Волчья ночь отнюдь не исключает ограбления — даже совсем наоборот.

— Чего вы хотите?.. Мои деньги? Лошадей? Берите и проваливайте, — произнес советник значительно тверже, чем сам ожидал.

— Прежде всего, отдайте ваш кинжал, — не реагируя на предложение проваливать, сказал зеленоглазый. И решительно протянул руку к оружию Юлиуса. Не ожидавший ничего подобного советник дернулся от неожиданности и ударил. Узкое лезвие кинжала бесполезно рассекло воздух, а вот руку Хорна тут же крепко стиснули чужие пальцы. Юлиус ничуть не огорчился, что его удар не достиг цели — он не собирался пускать в ход кинжал, просто среагировал на неожиданное и слишком резкое движение замаскированного. Только теперь советник понял, как сильно его пугал этот человек. Он походил на молодого волка, вышедшего на охоту.

И еще эти зеленоватые глаза...

— Я сказал, "отдайте ваш кинжал", а не "попробуйте пырнуть меня под ребра", — рассмеялся незнакомец. — Неужели я так сильно напугал ваc, что со страху вы решили меня заколоть?..

Хорн прикусил язык, чтобы не дать себе в порыве раздражения сказать какую-нибудь глупость. Судя по всему, его собеседник был еще довольно молод. Потерять лицо перед таким щенком было бы совершенно непростительно.

— Не трусьте, господин советник. Я вас убивать не собираюсь, — с оскорбительной насмешкой в голосе заверил юноша.

— Довольно странно слышать рассуждения о трусости от человека, прячущего свое лицо под маской, — сухо заметил Хорн.

— Пожалуй, — согласился незнакомец почти весело, и, к изумлению советника, лихо сдвинул маску на затылок. Ни дать ни взять, столичный рыцарь на турнире, поднимающий перед противником забрало шлема. Лицо под маской убедило Юлиуса Хорна в правильности его первого предположения. По правде говоря, насмешник оказался даже младше, чем он поначалу думал.

— А теперь — кинжал, — напомнил он советнику. Его товарищи тем временем открыли противоположную дверцу и бесцеремонно шарили в носилках.

Понимая всю бессмысленность дальнейших препирательств, Юлиус отдал ему кинжал.

Наутро можно будет сообщить приметы негодяя в Орден... вероятнее всего, его найдут. Южан в столице не так много, а этот, вероятно, был из состоятельной семьи.

В эту минуту к его собеседнику приблизился еще один из "выжлецов", казавшийся еще младше первого, а значит, бывший прямо-таки неприлично юным. Мысль, что над ним издеваются какие-то молокососы, не доставляла Хорну ни малейшей радости.

— Хватит с ним рассусоливать... ты сам сказал, у нас есть полчаса до появления дозора. Надо закругляться.

Юноша обернулся.

— Что-нибудь нашли?

— Вино, — обрадовано доложил его помощник. — Три "Лоретты" и одна бутылка "Пурпурного сердца". Настоящего, тарнийского.

Тут в разговор вмешался третий вынырнувший из темноты парень.

— Рыжий говорит, что кучер, того и гляди, обгадится со страха. Спрашивает, что с ним делать.

Южанин задумчиво посмотрел на Юлиуса.

— Послушайте, советник, ваш человек умеет плавать?..

Юлиус побагровел.

— Впрочем, неважно, — продолжал южанин. — Все равно в фонтане почти нет воды. Макните его пару раз, пусть успокоится. А что слуга?

— Тоже трясется, как осина. Рыжий предлагает научить его играть в игру, которую на островах зовут "на море полный штиль".

— Надеюсь, руки-ноги ему не переломают?

— Нет. Рыжий сказал, это обычная игра.

— Тогда валяйте, — разрешил южанин. — Но сначала принеси мне бутылку "Пурпурного сердца". Господин советник, вы не выпьете со мной?..

Юлиус Хорн слушал распоряжения темноволосого, не веря собственным ушам. Бросить его кучера в фонтан, сотворить со слугой еще какую-то неведомую пакость и подать вина?..

— Вы сумасшедший, — обреченно сказал Хорн. С противоположной стороны носилок неслось паническое мычание слуги, которому сперва заткнули рот, а теперь подбрасывали на растянутом плаще.

При слове "сумасшедший" лицо энонийца резко омрачилось. Юлиус внезапно понял, что так раздражавшая его насмешливость была гораздо лучше, чем та холодная ярость, с которой южанин смотрел на него сейчас.

— Вы так считаете?.. Ну что ж, тем хуже. Я хочу сказать, тем хуже для вас, мэтр. Раздевайтесь.

— Что?.. — Юлиус вытаращился на собеседника.

— Снимайте шаперон, штаны, рубашку, и все остальное. Доведем шутку до конца, как это принято у сумасшедших. Я сегодня собирался позабавиться, а что может быть забавнее, чем член Большого капитула, расхаживающий по столице нагишом?.. Особенно если учесть, что вы наверняка рассчитываете прямо отсюда отправиться в Орден и выложить гвардейцам все подробности этого происшествия. Поверьте, в таком виде вы внушите им гораздо больше сострадания.

Хорн стиснул зубы. Это уже слишком. Пусть его лучше убьют.

— Катитесь к фэйрам. Я не стану этого делать.

Собеседник прищурился.

— А вы уверены, что сможете нам помешать, если я прикажу раздеть вас силой?..

Юлиус пожалел, что у него больше нет кинжала. Сейчас он, наверное, ударил бы зеленоглазого вполне осознанно.

Проблема в том, что защититься от десятка человек он все равно не сможет. Ладно. Он покажет этим соплякам, что человека, умеющего в любой ситуации сохранить чувство собственного достоинства, унизить не так просто.

Советник бросил шаперон на противоположное сиденье своего портшеза и дернул за тесемки ворота, мешающие ему снять колет. Он искренне надеялся, что на его лице в этот момент нельзя прочесть ничего, кроме презрения к его противнику.

— Достаточно, — неожиданно сказал южанин. — Я, кажется, и впрямь...

Он резко развернулся и мгновение спустя исчез из виду, обогнув носилки и нырнув в ночную темноту. Хорн обессилено упал на мягкие подушки, которыми были выложены деревянные скамьи портшеза. Снаружи все еще доносился хохот "выжлецов", обрывки диалога о достоинствах и недостатках яблочной "Лоретты" и жалобное поскуливание его злосчастного слуги. Но у носилок больше никто не торчал. Путь был свободен, так что Хорн, пожалуй, даже мог бы незаметно выбраться наружу и отправиться за помощью... одна беда — сейчас советник чувствовал такую слабость, что двигаться, а уж тем более куда-нибудь бежать, ему совершенно не хотелось.