Три русских волка и японская крольчиха (гет)

Общим безмолвным соглашением было решено делать вид, что ничего особенного не произошло, но Юри просто физически ощущала, как трудно ей это даётся. Пусть даже глупая примета — эта самая примета заставила её сердце биться чаще, а в голове назойливыми мухами летали мысли о том, что её несмелые чувства могут оказаться взаимными.

Этим же вечером Юри, вновь стоя перед зеркалом, разглядывала свои губы, думая только о том, каково Виктору было их целовать. Были ли они мягкими? Или влажными? Может, суховатыми? Ему понравилось? Или же нет?

Настырные мысли не давали девушке уснуть, и она ворочалась всю ночь в кровати. Стоило прикрыть глаза, как перед внутренним взором появлялся Виктор, его горящие в свете фонарей голубые глаза, лёгкий румянец на щеках от холода или смущения, чуть приподнятые брови, блуждающий слегка затуманенный взгляд, нежные прикосновения пальцев в перчатках и, наконец, чуть обветренные холодные губы, касающиеся её собственных. Юри была готова сдаться во власть этих ощущений.

Сердце билось как сумасшедшее, поцелуй хотелось повторить вновь, а затем ещё раз и ещё. И так, пока губы не будут болеть, пока перед глазами не расплывутся тёмные пятна, пока дыхание не станет тяжёлым и затруднённым. Ещё ни один поцелуй не вызывал в ней таких чувств. Юри чувствовала себя потерянной девочкой в большом мире взрослых отношений, полным новых чувств и открытий.

Не в силах уснуть, Кацуки достала одну из привезённых с собой книг, но стоило её прочесть всего пять страниц, как автор решил начать развивать любовную линию. Забросив чтение, Юри включила недавно вышедший американский фильм, но и там, как назло, все постоянно обсуждали отношения.

Девушка упала лицом в подушку, свешивая руку в зажатым в ней телефоном и будучи готовой разрыдаться.

Той ночью она так и не уснула, поэтому не было ничего удивительного в том, что на следующий день она была невыспавшейся и растрёпанной. Юрий, когда увидел её синяки под глазами, осторожно уточнил, какие бредовые мысли на этот раз не давали девушке выспаться, но та лишь отмахнулась, отводя взгляд от проходящего мимо Виктора — тот направлялся к Барановской. Плисецкий мгновенно заметил это и недовольно нахмурился:

— Что этот старикан успел сделать? — спросил он, понизив голос до угрожающего шёпота.

— Виктор? — переспросила Юри как-то дёргано. — Н-ничего, совершенно ничего!

Её ответ не устроил Плисецкого, и тот натурально заскрипел зубами, так напоминая Юри рассерженного кота. Кацуки не смогла сдержать нежной улыбки: кто бы мог подумать, что этот шипастый мальчишка в конце концов будет так её оберегать и заботиться о ней? А ведь в начале от него и слова хорошего было не услышать…

Их разговор прервала Лилия, смерив обоих холодным и цепким взглядом.

— Юрий, нет времени болтать, живо на лёд, — по-русски приказала она, а потом посмотрела на Юри. — А тебе следовало бы размяться, а не языком чесать.

— П-простите! — поклонилась Кацуки, принимаясь разминать шею. Плисецкий напоследок смерил её серьёзным взглядом, мол, мы ещё поговорим, и, сняв чехлы с лезвий коньков, вышел на лёд.

Разминаясь, Юри наблюдала за тем, как плавно и аккуратно Юрий катится по льду, прорабатывая дорожки шагов. От спесивого и дерзкого мальчишки не осталось и следа, теперь это был…

— Ангел, — прошептала Юри.

— Согласен с тобой, — вдруг раздался знакомый голос позади, и Юри вздрогнула всем телом. Конечно, кто же это мог быть, если не Виктор. Кацуки поспешно отвернулась, чувствуя, как сердце сбивается с привычного ритма. Никифоров, если и заметил поведение ученицы, не стал акцентировать на нём особое внимание. — На самом деле, когда я давал ему «Агапэ», я и подумать не мог, что Юра превзойдёт не только самого себя, но и все мои ожидания. Если он становится таким на льду, когда просто отрабатывает дорожки шагов, то представь, каким он будет во время выступления.

— Он обязан победить, — сказала Кацуки, не отрывая взгляда от катящегося по льду Юрия. Чужой подбородок опустился ей на макушку, а на плечи легли руки Виктора. Юри застыла в этих полуобъятиях. Вроде и не в первый раз, но после произошедшего противное сердце сбивалось с ритма.

— Он победит, — кивнул Виктор. — И ты победишь, так что не время прохлаждаться, давай заканчивай разминку — и на лёд.

Юри сглотнула и выбралась из хватки тренера, ловя на себе тяжёлый взгляд Плисецкого.

* * *

— Ну и что это было? — спросил Юрий, опираясь спиной на шкафчик раздевалки и сверля Виктора взглядом.

— Не понимаю, о чём ты. — Развёл руками Никифоров.

— Всё ты прекрасно понимаешь. Что ты сделал с Юри? Почему она такая дёрганная?

— О, уже «Юри». Помнится, раньше ты называл её по-другому. Как там было? «Кацудон», да?

Плисецкий вспыхнул от язвительного комментария, подобно спичке. Его руки сжались в кулаки, а в глазах запылал гнев.

— Не пытайся перевести тему! — грубым тоном произнёс Юрий. — Что ты сделал с Юри? Не дай бог ты потянул к ней свои загребущие руки…

— И что с того? — внезапно спросил Виктор, в миг становясь серьёзным. — Я поцеловал Юри, и что с того? Мы взрослые люди, сами можем решить свои проблемы.

Плисецкий сцепил зубы: то, с каким показушным пренебрежением Виктор говорил о произошедшем, выбешивало его. Кацуки была чувствительной девушкой, она любила забивать голову всякими глупостями, а затем мучиться из-за них. А когда дело касалось Виктора, эти самые глупости появлялись в тройном объёме. Сейчас же они явно были в пятерном.

Юрий глубоко вздохнул, стараясь успокоиться, но давалось подростку это с огромным трудом. Неприятное чувство кольнуло изнутри.

— Что-то не похоже, что вы можете сами всё решить. А если бы могли — Юри бы от тебя так не шарахалась бы, — съязвил он, и по вытянувшемуся лицу Виктора понял, что попал в самую точку. — Я не хочу знать, какой бред ты там ей наговорил, что сейчас между вами происходит, потому что это отвратительно в любом случае, но прошу тебя подумать о ней. У неё на носу соревнования, победа для неё должна быть важнее чувств. Особенно если это касается такого обалдуя, как ты.

— Говоришь совсем как Яков, — рассмеялся Виктор, и напряжение сошло с его лица. — Можешь не волноваться, Юр, я знаю, что для Юри важно прямо сейчас, но мне кажется, что и победа, и чувства одинаково важны, тем более, что тема выступлений Юри — это любовь.

Плисецкий замер, нехорошая мысль возникла у него в голове, и она была настолько неприятной, что липкие мурашки пробежались по всему телу фигуриста.

— Ты хочешь сыграть на её чувствах, заставить её полюбить тебя, чтобы она идеально откатала произвольную и короткую программы и забрала золото, а затем бросить? — с ужасом в голосе спросил Юрий. Однако по тому, как Виктор выпучил глаза, Плисецкий с облегчением понял, что ошибался.

— Что ты такое говоришь! — возмутился Никифоров. — Я никогда таким не был и не буду. Если у меня есть интерес, то он искренний. Я никогда не пойду на что-то подобное! Думай о том, что ты говоришь.

Юрий откинулся обратно на дверцу шкафчиков, складывая руки на груди. А потом, оттолкнувшись от них правой ногой, подошёл к Виктору, поравнявшись с ним. Он встал рядом с Никифоровым, прямо плечом к плечу.

— Просто разберитесь уже со всем, перестаньте изводить нервы что себе, что мне, что окружающим, — попросил он.

Виктор коротко кивнул, делая шаг в сторону от Юрия и давая тому пройти. Подросток, подхватив валяющуюся у входа спортивную сумку, закинул её себе на плечо и вышел из мужской раздевалки. Виктор остался наедине с собой.

— Неужели всё настолько плохо, что уже даже Юра начинает давать мне советы? — обречённо посмеялся он на русском.

Виктор встречался ни с одной девушкой, за двадцать семь лет — почти двадцать восемь — он был как минимум с тремя в отношениях, которые длились более четырёх месяцев, а ещё с несколькими встречался ради пары свиданий, когда совсем покрывался плесенью от недостатка романтики. Однако то, что он испытывал по отношению к Юри, и то, что он чувствовал к тем девушкам, разительно отличалось.

С первыми было проще, они были скорее мимолётной влюблённостью, поверхностной, игривой и быстро растворяющейся в утренней дымке. Виктор брал из этих отношений короткие моменты вдохновения, улыбки, поднимал себе настроение и разбавлял скуку романтикой и ссорами. Они помогали почувствовать дуновение жизни, глоток временных перемен перед тем, как всё снова встанет на свои места.

Юри же была другой, и отношение к ней тоже было другим. Это уже была не лёгкая влюблённость, а активно разрастающаяся любовь. Первичный интерес быстро сменился теплом, тепло — влюблённостью, влюблённость — любовью. Виктору было сложно представить, как он жил без Юри всё это время, как встречал дни без её улыбок и порой ворчливого тона, как он в объятиях не сжимал девушку за талию и как он не чувствовал аромат её ненавязчивых духов. Кацуки дарила не просто вдохновение, она вдыхала в него, уставшего артиста, новую жизнь. Она стала причиной, по которой он день ото дня всё больше и больше хочет вернуться на лёд. Она стала той, благодаря кому в его голове уже мелькают образы будущих выступлений.

Раньше Виктор гнался за тем, чтобы удивить и шокировать публику, это было его задачей, первостепенной целью, предметом зацикленности.

А теперь его словно отпустило. Он более не желал ставить интересы публики превыше своих, теперь он хотел кататься и удивлять не незнакомую и безликую толпу, а одного-единственного человека, который никогда не будет требовать от Виктора больше, чем то, на что он способен, но при этом всегда будет идти рядом, поддерживая на пути преодоления новых высот — точно так же, как Виктор сейчас поддерживал Юри.

Никифорову хотелось, чтобы с Юри было как в сказке — раз и навсегда. Вот только отчего-то услышать отказ было страшно. Даже в первый раз выступать на Олимпиаде или в финале Гран-При было не так тревожно, как вероятность услышать «Нет» из уст Кацуки.

Мужчина резко ударил себя ладонями по щекам, прогоняя плохие мысли прочь. У него не было времени и ресурсов на то, чтобы подвергаться сомнениям. На горизонте маячил крайне заинтересованный в Юри Гоша, на родине её ждал преданный фанат Минами, в соцсетях постоянно мелькал бывший, так ещё и Юрий принялся защищать и охранять Кацуки. От последнего Виктору становилось особенно забавно, но он не ревновал, потому как точно знал, что чувства, испытываемые Юри к Плисецкому, скорее напоминали родительскую заботу, а сам Юрий может и не до конца понял, какого вида привязанность к Юри он испытывает, но его «Агапэ» говорило громче слов.

Виктор глубоко вздохнул, достал из шкафчика зимнее пальто, по карманам которого было раскидано что только можно и нельзя, и вышел из раздевалки. Юрий стоял в коридоре, дожидаясь его.

— Закончил заниматься самобичеванием? — ехидно спросил подросток.

— Кто знает, — пожал плечами Виктор, замечая, как светлые брови Плисецкого сходятся на переносице. — Ладно-ладно, закончил. Пойдём уже за Юри, мы должны устроить ей экскурсию по ВДНХ. Как думаешь, ей понравится московское метро?

Бровь Юрия дёрнулась:

— Ты издеваешься? До ВДНХ минимум час добираться.

— Люблю гулять, — развёл руками Виктор. — А тебя никто не заставляет с нами ехать. Вот только и бесплатной еды ты не получишь.

— Ну, час — это не два, — мгновенно поменял мнение Плисецкий. — Давай, чего встал? Чем дольше тут проторчим — тем позже на ВДНХ приедем. А мы вроде как спешим.

Виктор поспешил скрыть смешок за кашлем.