Эффект наблюдателя | The Observer Effect (джен)

Ночью ударили первые заморозки.

Иней кружевом растёкся по затвердевшей от холода почве грядок, по перемешанной грязи и гравию дорожек, крошечными белыми иголочками окутал листву и траву. От его поцелуев былинки поникли, легли на землю и приготовились умирать, но деревья ещё сопротивлялись, цепляясь за остатки своего редеющего убранства. Тоненький ломкий ледок коснулся вод Чёрного озера по краям, выбелил пятна дождевых луж, превратил спуск к лодочным сараям в смертельно опасный аттракцион. Черепицу крыш, камни зáмковых стен и доски галерей — всё укрыла собою вуаль зимы, и выгляни сейчас из-за быстро бегущих рваных туч луна — они засверкали бы, будто посеребрённые.

Но луны не было, и не предвиделось — её тёмный, неразличимый на фоне звёздной бездны диск тенью проносился сейчас в вышине, и лишь статуя Гиппарха провожала его взглядом слепых каменных глаз, повинуясь вложенной скульптором магии. Запретный лес трещал, кряхтел и скрипел, раскачивая путаницей ветвей, и грозил небу остов каминной трубы, как страшный обгорелый палец — всё, что осталось от хижины Хагрида. Стылый ветер порывами налетал с юго-запада, неся запахи палой листвы, мокрого камня, потухшего очага и тот особенный, ни с чем не сравнимый острый запах первого снега — дыхание ледяной чистоты, аромат святости и смерти.

Ровно в полночь, в ту секунду, когда шестое декабря сменилось седьмым, глубоко под толщей озёрных вод, под утёсом, на котором покоился старинный зáмок, в тупике одного из дальних коридоров, вгрызавшихся в скалу, в спальне без окон, за плотно задёрнутым пологом кровати очнулся мальчик.

Он открыл глаза, бесполезные в обступавшей темноте, и несколько долгих мгновений пытался вспомнить, где он находится, и кто он такой.

«Меня зовут… Гарри Джеймс Поттер, — это звучало не слишком-то убедительно, даже мысленно, но постепенно освобождавшееся от оков забвения сознание настаивало, что так оно и есть. — Я… в «Хогвартсе». На… на первом курсе. Дом Слизерин».

Всё, кроме последнего, тоже казалось неправильным, искажённым. Нельзя лгать. Запрещается лгать. Но что делать, если правда ощущается ложью?

«Меня зовут Гарри Джеймс Поттер, и мне только что приснился сон».

Гарри очень редко запоминал свои сны. Череда фантасмагорий, причудливо передразнивавших действительность, калейдоскоп нелепых видений, вроде болтливого акромантула или взрослого Драко с длинными волосами, они сохранялись к моменту пробуждения лишь урывками — клочья тумана, тающие с приходом утра. Но этот сон он запомнил — отчётливо, в мельчайших подробностях.

Ему снилась смерть.

На Ньюбёрн-стрит уже упало две бомбы, и теперь каждый желающий мог насладиться видом дома в разрезе — у особняка на перекрёстке с Орсетт-стрит срезало, как бритвой, одну из стен. И странное это было зрелище — кукольный домик без кукол, анатомический макет, демонстрирующий образ жизни среднего класса изнутри. Вот кухня, вот передняя, гостиная, спальня и каморка горничной на чердаке. В окне без стёкол сиротливо трепалась на ветру уцелевшая штора. Обугленные, оплавленные, переломанные куски высокой грудой громоздились рядом — от особняка по соседству остались лишь они.

На углу женщина в переднике продавала чай. Вместо спиртовки у неё был маленький костерок, обложенный кирпичами, и вот на этом-то примитивном очаге она кипятила воду в эмалированном ведре. Рядом уже выстроилась небольшая очередь — люди перебрасывались репликами, посмеивались как ни в чём не бывало. Чай стоил два пенса за кружку, и он заключил настоящую сделку с совестью: если останутся деньги после книжного, так и быть — купит. Ужасно хотелось горячего — он весь продрог до костей. Ночь выдалась кошмарной, он совсем не спал, и утро оказалось немногим лучше.

Хуже всепроникающего запаха гари был только пронизывающий холод. Убежище не отапливалось, а в здании приюта при бомбёжке повредило трубы. Он уже двое суток не снимал ни ботинок, ни пальто, и ко всем прочим мерзким ощущениям добавилась мучительная брезгливость. Ушло бы секунд пять на то, чтобы согреться и почиститься волшебством — и палочка была при нём, конечно же. Но он не мог ею воспользоваться.

«Три нарушения — и меня исключат. Три нарушения — и исключат. Одно уже истрачено», — он повторял это точно какую-то глупую молитву, лишь чёток в пальцах не хватало, а что-то внутри бесновалось и исходило беззвучным криком, ведь совершенно несправедливо, нелепо, жестоко и бессмысленно было запрещать ему колдовать только из-за того, что магглы могут увидеть.

«О разумном ограничении магии несовершеннолетних», — назывался закон. Разумном? Как бы не так! Его чистокровные соученики могли пользоваться волшебством сколько влезет — а он, единственный, нет. Потому что жил не в магической части Лондона, потому что у него не было родителей-магов или магов-опекунов, потому что остаться в школе ему тоже не разрешили.

Однажды он изменит мир таким образом, чтобы ни один волшебный ребёнок больше не оказался на его месте.

Чем дальше он продвигался вдоль улицы, тем больше попадалось развалин. Ему сделалось не по себе — уцелел ли книжный магазин? Навстречу бодрой деловитой походкой шествовала женщина в красных перчатках — внезапное яркое пятно среди оливкового военного драпа и серого твида, привет из совершенно другой жизни. Она тащила под руку подростка в таком же, как у него самого, пальто, и что-то ему втолковывала вполголоса, выразительно вскидывая брови. У обоих мотались через плечо неуклюжие квадратные сумки — противогазы.

Он практически разминулся с ними, когда случилось это.

Сирены не было. Не было гула в небе. Лишь странный звук, похожий на свист ветра в оконной щели.

Его бросило вниз лицом на асфальт. По ушам словно бы хлопнули чьи-то гигантские ладони. Не вполне отдавая себе отчёт в происходящем, он машинально поднялся и огляделся.

Поперёк улицы висела серо-коричневая занавеска. Он ошалело моргнул. Занавеска клубилась и колыхалась. Пыль, это была пыль. И дым, возможно. Всё вокруг превратилось в сплошной хаос. Меньше, чем в ярде от его ботинок простирался свеженький завал — доски, кирпичи, земля, какие-то железки, всё вперемешку. И рука в красной перчатке — просто рука без тела. Её всё ещё сжимал в своей ладони маггл-подросток с раздавленной всмятку головой.

Из-за похожей одежды на секунду показалось, будто он смотрится в зеркало.

Что-то липкое, ледяное, мертвящее коснулось его изнутри, притронулось к сáмой душе, игриво пробежалось по ней когтями. Он изо всех сил зажмурился — и открыл глаза в абсолютной темноте.

Нет, то был не сон.

Гарри рывком сел, с отвращением скидывая душащее одеяло и тут же вздрогнул от прохладного воздуха спальни. Пижама на спине промокла от пота насквозь.

С трудом шевеля онемевшими конечностями, он выполз из кокона кровати, нашарил под подушкой волшебную палочку и очки, надел их и засветил слабенький люмос. Колдовской огонёк светлячком вспорхнул к плечу — Тому нравилась именно эта разновидность заклинания, для которой не было нужды постоянно держать перед собою палочку, точно маггловский фонарик. Гарри научился от него, а вчера научил Драко и Гермиону. Их двоих свободно плавающие в воздухе огни тоже привели в восторг. Особенно Грейнджер.

Облепленная искрами света, словно фея — волшебной пыльцой, она взмахивала палочкой и, повинуясь её воле, огоньки взлетали, кружились, путались в её кудрях и сверкающей пудрой оседали на носу — образ, сошедший со страниц полузабытой книжки, вздорная и упрямая подруга мальчика, который навсегда отказался взрослеть. Тинкербелл, как звон колокольчика. Ей подходило.

И именно мысленная картинка того, как Драко со смехом разгоняет облако искр, наколдованных Гермионой, и посылает ей собственный рой светлячков в ответ, придала Гарри сил стронуться с места. Он не мог, не хотел больше спать, только не теперь.

Он нацепил мантию, прямо поверх пижамы, впервые за всё время своего пребывания в школе совершенно не заботясь о внешнем виде. Ни патрули префектов, ни Филч с его кошкой, ни портреты — ничто не смогло бы остановить его сейчас, включая пожар, землетрясение и третью магическую войну. Ему требовалось немедленно, сию же минуту, увидеть Тома.

Вчера они расстались на не очень хорошей ноте. Честно говоря, они почти поссорились.

Причиной размолвки послужил вопрос доверия.

Гарри тихой сапой протащил своих рыцарей в Тайную Комнату, а затем и в Комнату-где-всё-спрятано; и, если визит в первую можно было считать эксклюзивной разовой акцией, ведь войти туда самостоятельно они, не владеющие парселтангом, всё равно бы ни за что не смогли, то тайну второй Гермиона и Драко теперь разделяли в полной мере. Суперсекретный Штаб перестал быть настолько секретным — в него оказались допущены два адъютанта, и оба находились в подчинении Гарри.

У Тома, само собой, нашёлся ряд возражений по поводу сложившейся ситуации.

— Их клятвы не спасут тебя, если им действительно захочется предать, — мрачно напророчил он, созерцая коленопреклонённого Гарри (тот счёл за лучшее продемонстрировать все возможные признаки лояльности, сообщая столь неоднозначные новости). — Как не спасли меня. Скажу прямо — я весьма разочарован.

Он отвернулся от Гарри, прошёл в сторону кресла, но по пути словно бы раздумал и принялся перебирать книги на этажерке. Раскрыл какую-то, раздражённо зашелестел страницами. Глядя на его неестественно выпрямленную спину и напряжённые плечи, Гарри ждал продолжения — и дождался.

— Посмотри на них, — прошипел Том, внезапно разворачиваясь и со стуком швыряя книгу обратно на полку. — Снейп, Малфой… и это ближний круг! Я им доверял! А остальные? Трясутся по углам, в опасении моего гнева, забились в щели и под половицы. И верно сделали!

Он показал зубы, но назвать эту гримасу улыбкой — означало бы серьёзно погрешить против истины. Тени вокруг него сделались чернее и глубже, сам воздух в комнате потяжелел, стало труднее дышать. Ощутимо похолодало — ещё чуть, и изо рта Гарри пошёл бы пар. Он сглотнул. Тема предательства явно была для Тома очень… острой.

Угрюмо вертя в руках волшебную палочку, Том рухнул в кресло.

— Кто-то из них пытался вернуть меня? Хоть кто-то? Малфой? — его губы скривились в отвращении и он хлопнул раскрытой ладонью по подлокотнику. — Мерлин, и ведь именно ему я вручил филактерию, этому напомаженному кретину!

Гарри нахмурился. Отец Драко, если оставить в стороне первое пугающее впечатление, не показался ему глупым. Усталым, злым, смертельно напуганным — да, безусловно. Возможно ли, что он и впрямь не знал предназначения дневника?.. Но тогда кретином выходил уже сам Том, не оставивший хранителю нужных указаний — а это точно было из разряда фантастики. Инструкцию не поняли? Потеряли? Выкрали? Загадки плодились и множились, что докси в шторах Блэк-хауса.

— Я выбрал их. Возвысил их. Даровал свою метку — ты понимаешь, что она значит? — Том сверкнул глазами в сторону Гарри, и этот взгляд обжёг его волной мурашек, сбежавших по хребту. — Я в них не сомневался! А они все — все! — меня предали.

Явственно опустошённый своей вспышкой, он сожмурил веки и растёр пальцами лоб и переносицу.

— Мой лорд, — рискнул вставить Гарри, — они предали не тебя.

Потому что, Мордред побери, если что и бесило самого Гарри до белых глаз, так это манера Тома отождествлять себя с Волдемортом.

Волшебником тот был могущественным, спору нет (до Гарри запоздало дошёл смысл путаных речей старикашки Олливандера, услышанных когда-то при покупке волшебной палочки — тот всё твердил про колдуна, вершившего «ужасающие, но вместе с тем великие» дела), однако же его и Тома разделяла настоящая бездна времени и сопутствующего жизненного опыта. Как там однажды красиво сказанула Гермиона? «Память — основа личности». Память Тома не содержала в себе и трети биографии Волдеморта. Основа была другой — и личность, следовательно, тоже.

Но Том упорно отказывался это признавать. Вот и теперь последовал непреклонный ответ:

— Меня. Волдеморт — и есть я.

— Нет, не ты, — столь же упрямо возразил Гарри, поднимаясь. Во-первых, спорить в прежней покорной позе было глупо, во-вторых у него ноги затекли. — Или другой ты.

— В чём разница? — хмуро глянул на него исподлобья Том.

— Есть разница, — мотнул головой Гарри.

Но донести её суть он вновь не смог, и Том остался при своём мнении.

С тех пор минуло несколько часов, и прямо сейчас, в ночной тиши школьных коридоров, по которым Гарри крался, зябко кутаясь в мантию и подняв воротник пижамной рубашки, идея препираться с Томом из-за кучки предателей казалась неимоверно глупой. Что на него вообще нашло? Какое Гарри до них дело? Они взрослые, пусть сами о себе заботятся. А Гермиона и Драко совершенно на них не похожи. Это — совсем другое, и рано или поздно брат в том убедится.

Словно откликаясь на его настроение, Комната-где-всё-спрятано встретила Гарри полумраком. Он огляделся с надеждой — но Тома внутри не обнаружил. Тревога ледяными пальцами схватила за сердце, заставив поёжиться — а вдруг у Тома что-то случилось? Вдруг с ним что-то не так? Не из-за этого ли нагрянуло тягостное видéние?

Со скрипом выдвинулся немного заедающий ящик комода. Гарри присел на корточки, разворошил пожелтевшие бумаги, вытащил из-под них дневник, чернильницу и перо. Поставил на странице точку и принялся ждать.

Одна секунда сменяла другую. Слышно было, как на этажерке с книгами тикают часы. Ничего не происходило. Гарри снял очки и растёр руками лицо. Шрам болел. Но эта боль ощущалась лёгкой щекоткой по сравнению с другим ужасным чувством, не покидавшим его с момента пробуждения.

«Том, — вывел Гарри трясущейся рукой. — Том. Пожалуйста»

И, как обычно, не было ни дыхания, ни звука шагов, ни шуршания одежды. И всё же он обернулся.

Том стоял позади, в каком-нибудь жалком футе, нависая — бледный, ожесточённый призрак. Огоньки люмоса поселили смазанные блики в его зрачках. Холодный, властный, собранный. Опасный. Именно такой, каким Гарри увидел его впервые — казалось, это случилось давным-давно.

— Побудь со мною, — попросил он, вновь снимая очки и наспех протирая стёкла краешком пижамной рубашки. — Я очень тебя прошу.

— Что это с тобой такое? — неласково осведомился Том, но за маской его равнодушия Гарри угадывал — или хотел верить, что угадал — тревогу. Он пожал плечами.

— Кошмар приснился.

Том приподнял брови в гримасе высокомерного изумления.

— Как же я мог позабыть, что ты всего лишь ребёнок, — изрёк он, сунул руки в карманы мантии и качнулся с пятки на носок. — Ну хорошо. Только в этот раз. Вставай, и приведи себя в порядок, Мерлина ради.

И Гарри, благодарный ему до слёз и за уступку, и за небрежную манеру, в какой та была преподнесена, кое-как воздвигся на ноги, помогая себе руками и цепляясь за комод, вытер нос платком и наспех разгладил магией одежду — нелепое сочетание мантии и спального наряда. Он дошаркал до дивана и бессильной кучей свалился на него. Том, уже подхвативший книгу («Тени и духи», — машинально прочёл Гарри на обложке) и подвесивший над плечом неяркий одиночный люмос, служивший вместо настольной лампы, устроился в кресле и раскрыл фолиант — но уставился при этом не на страницы, а на него. Гарри просто дышал, стараясь делать это тихо, размеренно и без всхлипов. Его понемногу отпускало.

— Спасибо, — пробормотал он. — Рядом с тобой мне легче. Посиди тут ещё чуть-чуть, ладно?

— Что с тобой происходит? — повторил Том, на сей раз настойчивее, но Гарри и сам не знал ответа. Он пожал плечами и склонил голову набок.

— Страшный сон? Только это был не сон, я думаю, — заключил он и нахмурился, колупая ногтем обивку дивана. — Мне кажется, это воспоминание. И ещё мне кажется, что оно — твоё.

— Вот как, — обронил Том, захлопывая книгу. Теперь он уже и не пытался изображать, будто читает; его внимание сосредоточилось на Гарри целиком.

— Какие побочные эффекты у легиллименции? — в свою очередь спросил Гарри, и тут же постарался объяснить свой вопрос:

— Я помню, что у нас постоянно возникали с ней какие-то проблемы. И понимаю, что, по-хорошему, следовало бы обо всём этом почитать. И я обязательно прочту. Но мне надо знать прямо сейчас. Могли какие-то… куски твоей памяти случайно попасть ко мне?

Он сбросил тапочки, плотнее укутался в мантию и скорчился в углу дивана, обхватив руками колени. Хотелось обнять не собственные ноги, а Тома; в который уже раз невозможность прикосновения, такая простая в своей сути и такая ужасная, впилась прямо в сердце — глубоко, до кровоточащей ранки, точно острый шип в беззащитную мякоть ладони.

— Исключено, — отрезал Том, откладывая книгу и выпрямляясь в кресле. Кончики его пальцев соединились, губы поджались, взгляд стал пронизывающим — олицетворение бесстрастного любопытства. — Что там тебе такое пригрезилось, изложи связно, будь добр.

И Гарри попытался, хотя насчёт «связно» он серьёзно сомневался в своих способностях.

— Блиц[80], — сказал он, старательно подбирая слова. — И мёртвый маггл. Я видел момент, когда у тебя сменился боггарт. Нет, — исправил он себя. — Неправильно. Не видел, а… чувствовал изнутри. Словно бы я — это ты. Совсем иначе, чем тогда, в твоих или моих воспоминаниях.

— Забавно, — заметил Том, но тон его не содержал в себе и малейших проблесков веселья. — Если это настоящее воспоминание, а не фантазия, то ты должен знать, чем боггарт был раньше. Итак?

Гарри сглотнул.

— Смерть от голода, — тихо отвечал он. — Тот мальчик… Барни? Барри? Который потихоньку утащил с кухни овсяную крупу, и ел её сырую, и у него случился заворот кишок, и…

— Верно, — оборвал его Том, не дослушав. Гарри моментально умолк — и так не было ни малейшей охоты продолжать. Боггарт — не та тема, что располагает к непринуждённой болтовне, а здесь и сейчас говорить о нём особенно не хотелось.

— Воспоминание настоящее, — продолжил после паузы Том.

Он поднялся и, поигрывая волшебной палочкой, принялся расхаживать по крошечному пятачку секретного Штаба. Его размашистые шаги то и дело выносили его вплотную к очередному завалу барахла, и он, морщась, разворачивался. Это повторялось снова и снова. Если бы речь шла о нём самом, Гарри назвал бы эти метания «нервозными», но касательно Тома слово было, пожалуй, неуместно.

— Но к легиллименции это не имеет ни малейшего отношения. Подобные последствия нигде не описаны, а я изучил изрядное количество литературы по теме, знаешь ли. И, кроме того, я полностью контролировал весь процесс. Ты бы не смог заполучить никаких фрагментов моей памяти случайно.

— А как же тот раз, когда мы просматривали мои воспоминания о доме миссис Фигг? — не сдавался Гарри. — Я и тогда увидел что-то твоё, помнишь? Там ещё зелёный свет был, и женщина кричала что-то вроде: «пожалуйста, нет, убей лучше меня!»

— Что ты городишь, — возмутился Том, — это было твоё воспоминание!

— Нет! Точно нет! — горячо запротестовал Гарри.

Они уставились друг на друга.

— Могу предположить… две вещи, — заговорил наконец Том. — Либо речь о нашей магии, — тут он небрежно отсалютовал Гарри палочкой. — Либо… но разберёмся вначале с первым. Я уже говорил тебе, что наш случай ни на что другое не похож. Признаться, я… в какой-то мере считаю тебя действительно особенным. И невозможно не отметить определённого сходства между нами. Ты понимаешь, о чём я.

Гарри кивнул, неотрывно следя глазами за Томом. Наследники Слизерина, оба они. Но и многое другое их сближало. Полукровки — пусть в современной либеральной терминологии Гарри уже мог называть себя чистокровным в первом поколении, но сути это не меняло. Оба росли с магглами. И не в самых тепличных условиях. А ещё…

Ещё Гарри чуял это нутром — с самого начала, со мгновения, когда он открыл потрёпанный ежедневник и прочёл: «Т.М. Риддл». Да, вот прямо с тех самых пор, ещё даже до того, как впитались в бумагу чернила, и некто пока незнакомый, но уже невероятно притягательный в своей таинственности, написал ему: «Вообще-то это мой дневник».

— Я всё ещё думаю, что мы состоим в кровном родстве, — вставил он. — Помнишь, ты упоминал те случаи, когда в одном роду…

— Нет, — перебил Том. — Ты упускаешь главное. В тех случаях считалось, что речь идёт о перерождении. Одна и та же душа по какой-либо причине дважды облекалась в плоть. Коль скоро мы с тобой отдельные индивидуумы — это не подходит.

Что-то скреблось в мозгу Гарри, какая-то мысль. Он с силой растёр чешущийся шрам, словно пытаясь вручную выгнать её наружу.

— Отдельные, отдельные, — забормотал он. — Том! А много ли до тебя создавали… филактерий? О, кстати, совсем забыл спросить — это ведь то же самое, что и хоркрукс?

Том отмахнулся и снова прошёлся от этажерки до кресла и обратно.

— Хоркрукс примитивен, — надменно заявил он. — Я его существенно доработал. Но в основе лежит одна и та же магия, тут ты прав. И — никому не известно. По крайней мере, никаких заметок от них до нас не дошло. Не то чтобы кто-то вообще нормально изучал вопрос. Единственное более-менее полное сочинение, в котором хоть сколько-то подробно описан процесс и эффекты создания якорей души — это «Тайны наитемнейшего искусства», и, должен тебя разочаровать, в части хоркруксов оно представляет собой лишь пересказ трудов Герпия Злостного, причем пересказ компилятивный и сильно сокращённый, сами же эти труды и вовсе до нас не дошли, а «Волхование всех презлейшее» содержит только…

— Я знаю, я читал! — не слишком вежливо перебил Гарри очередную лекцию. Тома уверенно несло в теоретические дебри, и это яснее ясного показывало: он нервничает. И сильно. Не очень понятно было, почему — но, пока тот разглагольствовал, идея Гарри выползла-таки на свет, и он поспешил высказать её до конца:

— Том, Том! Если душа привязана к миру живых… если её кусочек заключён в материальном предмете… значит ли это, что остальная часть не может переродиться?

Том резко остановился.

— А, — сказал он. — В подобном ключе я это не рассматривал. То есть, ты считаешь, что наша магия и душа — суть одно?

Из его уст это прозвучало на редкость зловеще.

Да и вообще, если задуматься, это же был полный…

— Сиськи Морганы, — прокомментировал Гарри ход своих размышлений. — Том, как нам тогда собрать тебя обратно? А, — понял он спустя мгновение, — мне, видимо, придётся умереть.

— Не мели чепухи, — осёк Том. — Коли одна часть души способна обрести тело, то и другая с равным успехом — тоже, — пояснил он холодно. — И мы пока ещё не знаем, правдива ли твоя версия,

Гарри выдохнул. И подивился себе — он не хотел умирать. Не хотел настолько, что даже кошмар об этом заработал. Но, стоило речи зайти о Томе, как у него, похоже, начисто отказывали тормоза.

— Хм, — он помассировал переносицу под очками, — а что за версия у тебя? Ты не договорил.

— Родственные души, — пожал плечами Том и скривился. — У этого понятия невыносимо сентиментальный ореол, но в истоке, похоже, всё-таки имеется зерно истины.

— Связь душ? — задумался Гарри. — Интересно. А есть способ проверить?

— Я над этим работаю, — дёрнул углом рта Том, и Гарри разочарованно поник.

— Вечно всё приходится выдумывать с нуля, — пожаловался он, размышляя о других задачах, ожидавших решения — понять, как воскресить Тома, научиться летать без метлы, сделаться анимагом… неожиданно его осенило.

Гарри подскочил и лихорадочно зарылся в книги на столике перед диваном. Она точно была где-то здесь! Он помнил, как листал её на этой неделе — а потом отложил ради «Думай, что думаешь. Как быть, когда живёшь с легиллиментом». И нужный томик действительно нашёлся под наслоениями прочих, успевших скопиться за это время. «Об анимах, и как они сути свои, от коих сотворены, являют», — гласил заголовок.

Гарри по ошибке принял её за какое-то пособие по анимагии, но быстро понял, что труд был о душах. Подобное тоже могло пригодиться, однако его первоначальный интерес остыл, когда выяснилось, что слог автора весьма тяжеловесен и чудовищно архаичен, а практическому заклинательству тот явно предпочитает философские умопостроения. Но парочка заклятий в книге всё-таки имелась и, если он правильно разобрался…

— Неужели, — хмыкнул где-то над его макушкой Том, подошедший сзади и заглядывавший через плечо. — Как всегда, полон сюрпризов. Мне бы и в голову не пришло искать в этой горе шлака.

— А я и не искал, я случайно… — проговорился Гарри, но сожаления об упущенном поводе для похвалы занимали его внимание меньше секунды. Его указательный палец скользил вдоль строк, и он практически мог чувствовать, как пристальный взгляд Тома движется следом.

«…очам являемы бысть. И зрит их якоже подобие своё, огнём духовным осиянное. Аще кто испытать сиё желает, да подымет жезл против персей своих шуйцею, а десницею сложит знак Унут. Слова же рекомые таковы — эм кхена ба-а саути хайбит-а ун-уат эн ба-д эн хайбит-а маа-ф»

— Коптский? — запрокинул голову Гарри. Том потянулся через спинку дивана и отобрал у него книгу.

— Древнеегипетский, — возразил он. — Подобрать верное произношение будет непросто.

Но, вопреки его скептическому прогнозу, справились они довольно быстро, благо «знак Унут» автор потрудился изобразить тут же (собственно говоря, именно за рисунок и зацепился глаз Гарри, когда он листал трактат впервые).

Об успехе ему дало знать бледно-золотое свечение, внезапно вспыхнувшее вокруг фигуры Тома. Гарри разинул рот, не в состоянии решить — испытывать ему испуг или восторг. Всё-таки одна душа на двоих?

Покуда он пытался сжиться с этим осознанием, Том помрачнел и вдруг шагнул в сторону, глядя куда-то за спину Гарри.

— А это что ещё такое, — процедил он сквозь зубы с интонацией, которая соответствовала скорее грязному ругательству.

Секунду спустя Гарри понял, что вызвало такую реакцию. В Комнате находился второй источник «духовного огня».

Нежное свечение, оттенком похожее на первые лучи рассветного солнца, исходило от испорченной реликвии Ровены.

— А?.. — только и смог сказать он, моргая. Заклинание всё-таки не работало? Что вообще тут происходило? Том, завладевший диадемой, повертел её в руках. Сияние никуда не пропало, оно как будто даже усилилось.

— Я начинаю думать, — медленно и тихо выговорил он, и Гарри пробрала дрожь — в голосе Тома он услышал тщательно подавляемую ярость, — что ты, как это ни прискорбно, прав. Я и… тот, кто это сотворил — разные личности.

Гарри опустил волшебную палочку. Хотелось воскликнуть что-то вроде: «о чём ты толкуешь, дракклы тебя дери?!», но инстинкт самосохранения подсказывал ему, что лучше этого не делать, или хотя бы выразиться как-то иначе.

— Мой лорд? — прошептал он. Том поднял на него тяжёлый от бешенства взгляд.

— Ты, помнится, спрашивал у меня — какая магия стоила того, чтобы разрушить чары Ровены? — всё так же мягко продолжал он. — Ну, вот и ответ.

У Гарри натуральным образом подкосились ноги. Он снова плюхнулся на диван, ощущая головокружение и тошноту. Палочка выпала из его разжавшейся руки. Заклинание развеялось — но не исчезло то, что оно проявило.

Да. Одна душа — но не на двоих, а на троих. Третьим был её кусочек, помещённый в материальный объект.

Хоркрукс.

— Мерлинова залупа, — подытожил Гарри, и Том даже не одёрнул его. — То есть… другой ты…

— Я не он, — выплюнул Том, и Гарри возликовал бы при иных обстоятельствах, услышав, наконец, это утверждение, но сейчас оно не вызвало у него ни капли радости. Он поспешно исправился:

— Волдеморт, он, получается, создал ещё одну филактерию, уже после тебя?

Звучало всё равно как-то нехорошо, обидно. Том прошёл к креслу, уселся и с преувеличенной аккуратностью опустил диадему на раскрытые страницы книжонки об «анимах». Гарри догадывался, что на самом деле Тому хочется швырнуть проклятую штуковину на пол и испепелить её адским огнём. Ему самому, по крайней мере, хотелось именно этого.

— Это — не филактерия. Уж собственные чары я бы опознал, — вновь заговорил Том, и впервые его поза и тон его речи ничем не напоминали царственную особу. Вдруг стало заметно, как он молод, всего-то на пять лет старше Гарри, и как он чудовищно устал. — Именно хоркрукс, теперь мне это очевидно, — он выпрямился и с хмурым видом побарабанил пальцами по подлокотнику. — Я думал о подобном. Создать несколько. Это гарантировало бы, что, если даже один окажется уничтожен, я всё равно не умру. Но позже я отказался от этой мысли. Меня увлекла идея усовершенствовать хоркрукс, создать по-настоящему жизнеспособную копию себя. И, как видишь, я в этом преуспел. Но… он, похоже, решил иначе.

— Сколько, — прохрипел Гарри, с трудом ворочая непослушным языком, — сколько ты хотел сделать?..

— Магическое число, — оскалился Том. — Три? Семь? Откуда я знаю?

Гарри обхватил себя руками.

— Ладно, — сказал он через минуту-другую, немного успокоившись, — ладно. Хорошо. То есть, плохо, но не за пределами решаемого. Ты… можешь как-то чувствовать их? Другие… эм, в смысле — обычные хоркруксы?

— Не больше, чем ты — свой отрезанный палец, — огрызнулся Том и растёр лицо руками. — Хотя нет, неверно. С одним из них я определённо… ощущаю резонанс.

— Да? — осторожно обрадовался Гарри. — И где же он? Где-то близко?

— О да, — мрачно улыбнулся Том. — Совсем близко, ближе некуда.

Гарри тут же призвал дурацкое заклинание душ и огляделся по сторонам. Кроме диадемы, больше ничего не светилось. Не считая Тома, разумеется.

— Да где? — сердито спросил он. Том не изменял себе — нашёл и в этой ситуации повод и возможность поиграть в загадки! — Он что, невидимый какой-то?

Том закатил глаза.

— Прямо здесь, передо мной, болван!

Гарри посетило острое чувство дежавю.

— Тут нет ничего, умник! Перед тобой только…

«Я», — хотел закончить он, и не смог.

— Ты наконец догнал ход моих мыслей, чудесно, — прокомментировал Том.

Если до этого Гарри думал, что чувствует себя худо, то вот теперь ему поплохело по-настоящему.

Они не были родственными душами. Или двумя воплощениями одной. Нет, они действительно, буквальным образом, являлись частями целого.

— Что я вообще такое? — спросил он после затянувшейся паузы, которую так и хотелось объявить «минутой молчания». — Я хоть… человек?

Том закинул ногу на ногу и сложил пальцы под подбородком. К нему постепенно возвращалось самообладание — а вместе с ним и обычные надменные манеры.

— Хоркрукс, помещённый в живое существо, я полагаю. На самом деле, довольно изящное решение. Ты ведь можешь защитить себя, в отличие от моего дневника, к примеру.

Гарри всплеснул руками.

— О, превосходно! Теперь ты оправдываешь его! Вернёмся к тому, что было — ты это он, он — это ты, и у тебя куча якорей души, ну как же удобно получилось! — прошипел он ничуть не менее ядовито, чем выходило у Тома.

— Возьми себя в руки, сейчас же, — прервал тот зарождающуюся истерику. — Я — не он, и не смей повторять этого впредь. Я лишь отметил, что идея не лишена остроумия…

«Сам себя не похвалишь — никто не похвалит», — подумал Гарри, но вовремя придержал язык.

— …но я ни за что не стал бы жертвовать реликвией Основательницы.

С этим Гарри не мог поспорить. Том любил «Хогвартс», и бесконечно ценил всё, что с ним связано. И в целом — каким чудовищным складом ума надо обладать, чтобы додуматься до подобного? Что угодно сгодилось бы — простой маггловский ежедневник, и тот не подвёл. Зачем портить нечто священное? Гордыня взыграла?

Гарри понял, что ему даже не очень хочется знать ответ. Мерзкий поступок — и совершил его такой же мерзкий человек. Том прав — у них с Волдемортом на диво мало общего.

— Да, — сказал он вслух, массируя виски. — Я знаю. Извини. Просто… для меня это всё немного слишком. Предлагаю взять паузу на обдумывание, и пока что добавить меня-хоркрукс в… ну, ты понимаешь — в список вещей, о которых мы не говорим.

— Вроде того, что Волдеморт убил твоих родителей? — услужливо подсказал Том.

— Вроде того, что я убил для тебя человека! — взвился Гарри.

— Это ведь список, о котором мы не говорим, — укорил Том в ответ.

Излишне упоминать, что Гарри чудовищно не выспался.

В спальню он вернулся перед сáмой побудкой, укрытый заклинанием невидимости — и хвала Салазару за это, потому что на входе в гостиную еле-еле разминулся с сонно зевающей Фарли. Его всё ещё подтрясывало после ночных откровений, но сытный завтрак сделал своё дело — двойная порция жареных сосисок и шоколадка с орехами помогли успокоиться, и вслед за тем Гарри, конечно же, безудержно потянуло ко сну. Увы, прикорнуть на диване в общей комнате Слизерина (или, ещё лучше, в Штабе рядом с Томом) ему не светило — на эту субботу был назначен квиддичный матч, первый в сезоне. Гриффиндор играл против Слизерина, и, разумеется, страсти вокруг вскипали нешуточные.

Предприимчивый Нотт ещё в конце сентября затеял тотализатор, но был пойман за руку Селвином, оттаскан за уши, а вся его касса, к ужасу участников, оказалась конфискована в назидание. Тотализатор возобновился, но ушёл в глухое подполье — лишь время от времени Гарри краем глаза замечал пергамент со списком ставок в руках Тео, но тот исчезал мгновенно, стоило вглядеться попристальнее.

Факультет верил в свою победу — и череда побед в прошлые годы только укрепляла эту уверенность. Ставки принимались в основном на счёт к исходу матча, да на количество штрафных с обеих сторон. Играли гриффера грязно, слизеринцы каждый раз давали сдачи, и в результате лишь отсутствие в квиддиче такого понятия как «красная карточка» помогало игрокам оставаться на поле, не то матчи превратились бы в игру «ловец против ловца», да и те бы взаимно аннигилировали через четверть часа.

Несмотря на увлекательный «Квиддич сквозь века» Гарри игрой не проникся. Летать было здорово, спору нет, но вот летать под обстрелом увесистых мячей в компании близнецов Уизли, вооружённых смертельно опасными дубинками — на такое он не подписывался. Но Драко очевидный убийственный потенциал игры не смущал — тот твёрдо вознамерился попробоваться в сборную в следующем году. Гарри сделал себе мысленную пометку разучить к этому времени лечебные заклинания — особенно те, что касались контузий и переломов. Такие ведь должны существовать? Вот и ещё задачка для Грейнджер — пусть список составит, и к мадам Помфри подлижется, авось медиведьма не откажет в помощи с практикой по теме.

Утро выдалось прохладным, но ясным. Бледно-голубой небосвод лишь кое-где украшали лёгкие серые облачка, похожие на выдранные из голубиного хвоста перья. Выпавший за ночь иней полностью растаял, оставив в качестве напоминания о себе только бурые пятна полёгшей травы, и к одиннадцати утра, то есть к началу матча, солнышко пригревало уже всерьёз — пусть не по-летнему, но достаточно, чтобы Гарри разморило окончательно.

Укутанный в плотную, подбитую мехом зимнюю мантию и толстый вязаный шарф, он сидел на высоченной трибуне и слушал, как мадам Хуч призывает команды показать красивую и честную игру. Слева сопел от нетерпения Грег, справа ёрзал и чуть ли не подпрыгивал Драко. Винс, Ллевелин и Блейз устроились ярусом выше и развернули громадное ярко-зелёное полотнище с надписью «ДАВАЙ, ТЕРРИ, ДАВАЙ!». Заколдованные буквы переливались живым серебром.

Теренсом Хиггсом звали слизеринского ловца, и, судя по предыдущему сезону, он был хорош. Противостояла ему новенькая — прежний гриффиндорский ловец, ещё один из рыжей семейки предателей крови, окончил школу весной. Третьекурсница Алисия Спиннет, которую вытащили со скамейки запасных, чтобы закрыть кадровую брешь, раньше была охотницей, а потому — тёмной лошадкой в тотализаторе. Именно она разломала метлу во время облавы на дракона, но, как видно, у неё нашёлся богатенький спонсор, или, скорее, факультет в порыве единения вывернул карманы — в руках Спиннет сжимала «Нимбус-2000», новинку этого года, которую производитель позиционировал как самую скоростную метлу на рынке. Драко при виде неё аж зашипел с досады — как говорится, несчастье счастью помогло; не грохни Спиннет предыдущую метлу, кто знает — скинулись бы ей на новую, или нет?

Прозвучал долгожданный свисток, и пятнадцать мётел — по семь игроков с каждой стороны и судья — взвились в вышину. Трибуны загудели, заволновались. В середине красно-золотого сектора подняли плакат «Спиннет в президенты». Хаффлпаффцы дружно достали термосы и закуски. Половина Рейвенкловцев уткнулась в принесённые с собой книги, остальные повытаскивали блокноты и перья — азарт не был чужд и самым высоколобым интеллектуалам. Возможно, впрочем, что они просто изучали теорию игр, или ещё что-нибудь в таком же духе. Мелькнул и пропал золотой блик — снитч, в воздухе просвистел первый бладжер. Игра началась.

— …точный пас на Джонсон, и… Нет, мяч захватывает команда Слизерина. Флинт делает рывок вперёд, он летит как орёл, сейчас он забросит мяч… и-и-и в фантастическом броске Вуд перехватывает квоффл!

Усиленный сонорусом голос Ли Джордана разносился над полем и трибунами. Надо отдать гриффиндорцу должное — комментатором тот был превосходным, и здóрово помогал разобраться, что вообще происходит. Красные и зелёные мантии носились друг за другом в трёх измерениях вместо двух, и Гарри, чей опыт спортивного болельщика ограничивался школьным футболом у магглов, поначалу растерялся, глядя на их мельтешение.

Будь его воля, он и вообще бы не пришёл — зачем? Со следующего года, если Драко и впрямь влезет в команду (а сомневаться в этом, увы, не приходилось), посещение матчей станет его, Гарри, обязанностью как друга. Казалось бы, до того времени — гуляй, но Гарри сознавал, что отрываться от коллектива ему не с руки. Наследник должен возглавлять любое коллективное действо, в том числе и такое нелепое. Ничего, королеве, наверное, тоже скучно на торжественных приёмах — но она же как-то терпит…

И даже книжку не достанешь, вот тоска.

— Гриффиндор начинает контратаку… С мячом охотник Кэти Белл, она великолепно обводит Флинта справа, взмывает над полем, и… О, какое невезение… наверное, это очень больно — получить бладжером по затылку!

Гойл пронзительно засвистел и затопал ногами.

— Мочи её, да-а!!! — крикнул он. Великий молчальник становился неузнаваем, стоило делу дойти до квиддича.

— Пьюси, давай, давай! — завопил и Малфой.

— Сли-зе-рин! Впе-рёд! — тонким голосом проскандировал Крэбб.

Гарри вздохнул.

— Квоффл у команды Слизерина, Эдриан Пьюси летит к воротам соперника…

Внезапный громкий треск заглушил его следующие слова. Гарри, ушедший в свои мысли, вздрогнул всем телом от неожиданности и смахнул с колен щепки, выбитые шальным бладжером из ограждения трибуны. Ну вот, что и требовалось доказать — Уизли с битами в руках опасны для всех, включая невинных зрителей.

— Квоффл у Джонсон, перед ней никого нет, она устремляется вперёд… Вот это полёт! Уворачивается от бладжера… она прямо перед воротами… давай, Анджелина! Вратарь Блетчли ныряет за ней… промахивается… Гол!!! Гриффиндор открывает счёт!

Майлз Блетчли, младший братец Гонории, казалось, готов сожрать с досады собственные рукавицы. Трибуна противника взорвалась победными криками, трибуна вокруг Гарри застенала и завыла на разные голоса — звучало это как хор грешников в аду, аж передёргивало.

— Слизерин завладевает квоффлом, Пьюси уклоняется от бладжера… ещё от одного… обводит близнецов Уизли и Кэти Белл, он мчится вперёд… подождите-ка, это был снитч?

Болельщики похватались за бинокли. Гарри завертел головой. Как вообще ловцы умудряются разглядеть крошечный мячик в этой свалке?

Удар, похожий на раскат грома, сотряс трибуну. Гарри непроизвольно съёжился. Гойл охнул и ругнулся, а Малфоя подбросило на ноги.

— Выбивание! — заорал он. — Штрафной!

«Выбиванием», насколько Гарри запомнил из прочитанного, назывался намеренный удар бладжером в сторону зрителей, который делали в надежде отвлечь чужих загонщиков, а то и заставить судью приостановить игру для оценки нанесённого ущерба. Грязный ход, что и говорить, но «Квиддич сквозь века» утверждал, что существует более семи сотен способов нарушить правила. Мадам Хуч, впрочем, на вопль Драко не отреагировала — то ли не услышала, то ли посчитала уже второй прилетевший по трибунам мяч случайностью.

— Квоффл у Флинта, он обходит Джонсон… обходит Белл… И-и-и сильный удар бладжером в лицо, похоже это перелом носа?.. Нет, пронесло. Слизерин забрасывает мяч! Счёт…

Но Гарри не суждено было узнать, какой там счёт у родной команды. Третий бладжер вписался между ним и Малфоем — дюйм в сторону, и кто-то из них получил бы по голове. Гарри окатило дождём щепок. Он вскочил — инстинкт требовал от него то ли драться, то ли уносить ноги, но что из этого применимо к ситуации, было совершенно непонятно. Кругом свистели и ругались остальные.

— Выбивание! Здесь выбивание!

— Вуд! Чтоб тебя гиппогриф трахнул! Уйми своих дебилов!

— Уизли, Мордредовы выкидыши!

Хладнокровнее, зато неадекватнее других повёл себя Малфой. Он шёпотом выдохнул: «суки!», и рванул из рукава палочку. Гарри едва успел повиснуть на его руке.

— Стой!

«Трах!» — возразил очередной мяч. Гневных криков вокруг сделалось больше, к ним прибавились крики паникующие. Малфой молча и злобно выкручивался из хватки Гарри, но тот понимал, что отпускать его нельзя. Швыряться проклятиями в игроков, какую бы дичь те ни творили, запрещалось — и недоставало только сейчас организовать Слизерину техническое поражение, в самом деле!

— Да что за!..

— Остановите игру!

— Уизли! Ублюдки вы Морганины!

— Идите к Мордреду! — донеслось со стороны поля. — Это не мы!

И впрямь, осознал Гарри, по бладжеру никто не бил. Он сам развернулся в дальней точке траектории и с шумом раздираемого воздуха понёсся в новую атаку. На сей раз криками и бранью взорвалась вся зелёно-серебряная трибуна. Свисток судьи возвестил перерыв, но за игрой и так больше никто не следил — все не сводили глаз с ополоумевшего мяча. Кто-то спешно наколдовал протего, поверх него легло ещё несколько магических щитов; соединяясь и пересекаясь они шли рябью и радужными переливами, точно мыльные пузыри. Гарри перевёл дух — но бладжер проигнорировал защиту с ужасающей лёгкостью.

За крошечное мгновение до того, как он повстречался с лицом Гарри, Малфой зацепил его лодыжку своей и сильно толкнул в плечо.

Они упали единой кучей и Драко, оказавшийся сверху, попытался запихнуть Гарри под сиденья. Целиком не получилось, но сработало всё равно; раздался ещё один удар, неуверенный и вялый, а затем, наконец, наступила тишина — если только можно считать тишиной гомон взбудораженной толпы. Но прекращение атаки почему-то воспринималось мозгом именно так. Гарри словно под артобстрелом побывал — и да, благодаря сну-не-сну ему теперь было с чем сравнивать. Ощущения, надо сказать, не сильно отличались.

— Ты мне, по-моему, руку сломал, — доверительно шепнул он перепуганному до побелевшего кончика носа Малфою. — Умница, Драко. Как ты сообразил, что целят в меня?

Тот несколько раз сглотнул, прежде чем ответить слегка севшим голосом:

— Не знаю, мой лорд. Интуиция? Я же наполовину Блэк.

Да, у проблемных родственничков Гарри были свои, особые отношения с тёмной магией, этого не отнять. Правда, славились таким в основном ведьмы, а не колдуны, но наследственность — причудливая штука…

— Вылезайте! — крикнули сверху. Гарри по голосу узнал Блишвика. — Поттер, отбой воздушной тревоги! Всё уже, всё!

Кое-как, потирая ушибленные места, — а впечатление было такое, что они скатились с проклятой трибуны до самой земли, пересчитав по дороге все ярусы — Гарри выполз из-под сидений. Первым делом он проверил палочку — милостью Салазара та была цела. Рука тоже вроде бы уцелела, хотя болела адски. Драко уже приводил в порядок одежду — он махнул палочкой и в сторону Гарри, наколдовывая очищающее и разглаживающее, и Гарри был ему за это искренне благодарен — у него самого сейчас не получилось бы даже люмос призвать.

Рехнувшийся бладжер уже унесли — Гарри понадеялся, что хоть кто-то из взрослых сообразит изучить наложенные на него чары. У него до сих пор стояла перед глазами картинка того, как мяч прорвался сквозь купол протего. Это заклятие стоило присвоить во что бы то ни стало — а затем изучить и найти контр-заклятие, поскольку переживать нечто подобное ещё хоть раз Гарри категорически отказывался.

Квиддич был жестоким видом спорта — и то, что четверть часа спустя игру возобновили, наглядно это доказывало. Но Гарри решил, что с него довольно — даже монарха, как правило, удаляли с места теракта, несмотря на необходимость демонстрировать пресловутую национальную стойкость. Драко увязался следом. Он всё ещё был бледен до зелени и слегка дрожал. Гарри подозревал, что и сам выглядит немногим лучше. Ну почему каждый раз, как он оказывается в смертельной опасности, рядом нет Тома!

За трибунами они наткнулись на Грейнджер.

— Гарри, ты цел? — с тревогой спросила она.

— В порядке, — ну не жаловаться же было девчонке. Та смахнула кудри со лба и заулыбалась:

— О, слава Бо… эм… хвала Мерлину! — слова Гарри про необходимость перенимать быт и обычаи аборигенов явно нашли путь к её сердцу. — Ребята, видели, кто это сделал?

— Ты издеваешься?! — сморщился Малфой. — Нам там хватало, на что посмотреть, отвлекаться некогда было! — из-за пережитого стресса он растягивал слова даже сильнее обычного. Гарри покачал головой.

— Нет, конечно, — сказал он. — Да и никто не видел, я думаю. Все следили сперва за игрой, а потом за околдованным мячом. К чему спрашиваешь?

Гермиона просияла и горделиво приосанилась.

— В таком случае, — торжествующе объявила она, — какое везение, мой лорд, что у тебя есть я! Ведь я не таращилась на мяч, — она демонстративно приподняла висящий на шее бинокль. — Как только я поняла, что происходит, так сразу же стала осматривать трибуны. И, Гарри, я его нашла! — Чем дольше Гермиона говорила, тем сильнее сбивалась с прежнего тона на свою обычную скороговорку. Она приподнялась на цыпочки, её волосы грозовым облаком клубились вокруг лица. — Все смотрели в одну сторону, это правда, но только он шевелил губами, и прекратил как раз в тот момент, когда вы упали, и скрылись из виду. А ты же помнишь: «не вижу — не колдую». Это он, ошибки быть не может, — взволнованно закончила она.

— Умница, Миона, — в отличие от декана, Гарри ничуть не стеснялся пользоваться её «волшебной кнопкой». Он поощрительно улыбнулся, глядя в её вспыхнувшие от удовольствия глаза:

— Ну, и кого же ты выследила? Кто это?

— Профессор Квиррелл, — помрачнев, отвечала Гермиона. — Знаю, звучит странно, но это совершенно точно был именно он.

———————

[80] «the Blitz» (англ.), также «Лондонский блиц» и «Большой блиц» — бомбардировка Великобритании авиацией гитлеровской Германии в период с 7 сентября 1940 по 6 июня 1941 года, часть Битвы за Британию. Самые массированные авианалёты пришлись на начало атаки и ночь с 29 на 30 декабря, когда на город было сброшено огромное количество зажигательных бомб.