Золотая кровь (гет)

Тридцать лет спустя.

Солнце только начинало ежедневный, утомительный путь, лениво посверкивая золотой короной теплых лучей, и с любопытством заглядывая в покои султанши Аграбы. За тридцать лет многое изменилось до неузнаваемости. Приемная комната, укутанная раньше алым, расцвела нежными оттенками голубого и сиреневого. За тахтой с высокой спинкой сидела забытая кукла, а на небольшом столике в беспорядке лежали обрывки пергамента, заляпанные чернилами — первые попытки научиться писать.

Несмотря на ранний час, хозяйка покоев не спала. Жасмин прошлась мимо рабынь, придирчиво их осматривая. Шесть девушек стояли в ряд. Все воспитаны, красивы, умны. Скорее всего, преданы, но это уже покажет время.

— Вам выпала великая честь выступать на празднике перед шехзаде Османом, да подарит ему Аллах долгие годы, — с расстановкой произнесла Жасмин. — Каждая из вас достойна предстать перед глазами нашего шехзаде, у каждой есть шанс пройти по золотому пути и стать фавориткой. Однако не советую считать, будто вы лучше других. Чем выше задерете голову, тем больнее будет падать. Не забрасывайте учебу, работайте прилежно, и, может быть, вам улыбнется удача. Фаворитки получат солидную прибавку к жалованию, отдельные покои и собственных служанок, но за малейший проступок лишатся головы. Помните: я наблюдаю за вами.

Отправив наложниц готовиться к вечеру, Жасмин повернулась к хазнедар, Гюль хатун.

— К празднику все готово?

— Да, госпожа. Украшения везде развешаны. Стражники бдят, все блюда проверяются на яды, повара готовят, не покладая рук. Девушки знают, что делать. Иншаллах, церемония пройдет идеально.

— Аминь, Гюль хатун, — кивнула Жасмин, немного успокоенная. — А моя особая просьба?

— Хаким паша обещал все сделать точно так, как вы велели, — поклонилась Гюль. — Подать вам платье?

— Позже, — мысли Жасмин были далеки от одежды. — Хочу навестить сына. Ты иди, занимайся делами, я позову служанок.

Но Жасмин не успела покинуть покои, как двери распахнулись и вошла Гёльге, хоть и посредственная, как волшебница, но тучная и физически сильная. Не удивительно, что двух десятилетних детей она тащила за собой без труда.

— Вот, госпожа, полюбуйтесь! — она толкнула детей вперёд. — Я лично видела, как шехзаде Салах и Мериям султан дрались.

Под глазом Мерием султан красовался лиловый синяк. Шехзаде Салах прижимал платок к кровоточащему носу. Никто из детей не выражал признаков раскаяния.

— Оставь нас, Гёльге, — приказала Жасмин и гневно обратилась к детям. — Как это понимать? У вашего брата сегодня большой праздник, что вы себе позволяете? Извольте немедленно объяснить, что произошло.

— Я упала, — немедленно выпалила Мерием.

— Я на ветку налетел во время тренировки, — буркнул Салах. Кровь перепачкала ему весь подбородок и капала на пол.

— Потому что лук держать в руках не умеешь, — ехидно усмехнулась Мерием.

— Замолчи! — тут же взвился Салах.

— Хватит, — оборвала перепалку Жасмин. — Гёльге хатун сказала, что видела вашу драку. Она лжет?

— Гёльге хатун немного ошиблась, — деликатно начал Салах, но у Жасмин не было желания вступать в долгие разговоры.

— Может, мне стоит позвать вашего отца? Пусть посмотрит воспоминания. Ведь дело серьезное. Если Гёльге оклеветала вас, она должна понести наказание, а если вы сами виноваты, — Жасмин замолчала, давая фантазии детей закончить фразу.

— Салах тренировался с луком, а я подошла сзади. Он меня не видел и случайно ударил локтем. Я разозлилась и дала ему кулаком в нос, — бесцветно рассказала Мерием. Жасмин видела по глазам — ложь.

— Салах, ты ничего не хочешь добавить? — прищурилась старшая султанша.

Салах бросил неуверенный взгляд на сестру, но все же сказал:

— Нет, Валиде, ничего.

— Что ж, в таком случае, — Жасмин прошлась до шкафа, достала лекарства и протянула их детям, — Мерием придется сегодня остаться в покоях. А Салах, раз уж ни в чем не виноват, пойдет играть с Годриком, — она отвернулась, наблюдая за детьми через зеркало. — И извинись перед братом, Мерием.

— Извини, — Мерием с явным трудом сдерживала слезы; склянка с лекарством дрожала в ее руках.

Салах, уже залечивший нос, грубо выдернул склянку у сестры — Жасмин напряглась, готовая вмешаться, — зачерпнул густую мазь от синяков и бережно прикоснулся к ее фингалу. Оглянулся на мать, но Жасмин подчёркнуто безразлично перебирала украшения.

— Ладно, я тоже виноват! — не выдержал Салах. — Ты ведь и так поняла!

— Конечно, — кивнула Жасмин.

— Но если бы я не признался, ты бы заперла Мерием, а мне позволила бы веселиться?

— Да.

— Но отношение ко мне бы изменилось. Не только твое, но и Мерием.

— Верно, — Жасмин посмотрела в глаза Салаху. — Однако я бы хотела, чтобы ты признался не из страха, а из любви к сестре.

— А теперь что? Мы вдвоем будем сидеть в покоях?

— Будь это любой другой день, вы бы до вечера занимались, скажем, латынью, — на лицах детей отразился абсолютно одинаковый ужас, — но сегодня праздник, поэтому отдыхайте пока. Однако не думайте, что вам удастся избежать наказания.

Салах хлопнул себя ладонью по лбу:

— Точно, сегодня же праздник! И мы оба должны там быть, иначе возникнут вопросы. Как я сам не догадался!

— Научишься, — чуть улыбнулась Жасмин. — Приведите себя в порядок. Ещё один проступок — и я запру вас в покоях, чтобы не позорить нашу семью. И Салах...

— Извини, Мерием, я был не прав, — понятливо произнес он.

Вместо ответа Мерием неловко прислонилась лбом к его плечу.

Жасмин вздохнула про себя. Салах и Мерием, двойняшки, хоть были невероятно похожи лицами, по характеру являлись почти полными противоположностями. Хуже того — решительная, бойкая, упрямая Мерием питала страсть к боевым искусствам; упражнения с мечом, луком, боевая магия давались ей легко и непринужденно, а долгая, кропотливая работа быстро утомляла и раздражала. Более рассудительный и хитрый Салах же, наоборот, плохо ладил с тяжелым оружием, отдавая предпочтение ножам и ядам, зато точные науки занимали его всерьез и надолго. Кроме латыни — хоть в чем-то дети проявляли поразительное единодушие. Салах мог часами сидеть над задачами по экономике или стоять над котлом с каким-то мудреным зельем (по словам Джафара, очень сложным для ребенка); для Мерием подобное стало бы мучением. Салах злился, что Мерием превосходит его в "мальчишеских" занятиях; Мерием раздражалась от того, что Салаху позволено больше, чем ей, потому что он шехзаде, и этот конфликт не первый год не давал Жасмин покоя.

— Идите уже, — мрачно махнула рукой она, прерывая поток тягостных размышлений. — Мне нужно зайти к Осману.

Покои шехзаде Османа, как и других детей султана, располагались на третьем этаже, рядом с комнатами Жасмин, и лишь немногим уступали им по размеру. Осман, уже переодетый к церемонии, сидел на тахте рядом с Сечиль, тринадцатилетней сестрой, и, улыбаясь, о чем-то говорил.

— Мама, — Сечиль первая подошла к Жасмин и обняла ее. — Рада видеть вас в столь чудесный день. Нам уже пора идти?

Сечиль единственная из детей Жасмин унаследовала голубые глаза от дедушки. В сочетании с темными ресницами и светлой, мягкой улыбкой, частой гостьей на нежном лице, эти глаза разили прямо в сердце, не ведая промаха. Впрочем, Сечиль была слишком юна и наивна, чтобы использовать свое природное обаяние.

— Нет, мое сокровище, время ещё есть. Я хотела немного поговорить с Османом перед церемонией.

— Тогда я, пожалуй, выберу другие украшения, — поняла намек Сечиль. — Увидимся позже, Осман. Удачи тебе сегодня, — она мимолётно поцеловала брата в щеку и вышла из комнаты.

— Сынок мой, мой первенец, мой львёнок, — Жасмин положила руки на плечи Османа и с гордостью осмотрела его. Старший сын внешностью пошел в отца: узкое лицо, тонкие губы, такие же глаза, та же мимика, и лишь прямой нос достался от матери. — Кажется, только вчера я впервые взяла тебя на руки, а вот уже пятнадцать лет прошло.

— Началось, — страдальчески закатил глаза Осман, но вырваться не пытался.

— Я не буду произносить долгих речей, не бойся, — усмехнулась Жасмин, прикасаясь к его щеке. Для этого пришлось тянуться: сын перерос ее почти на голову. — Хочу, чтобы ты знал: я тобой горжусь. И я тебя люблю. Сильно-сильно.

— И я тебя люблю, мам, — Осман стиснул ее в крепких объятиях. Жасмин погладила его по жёстким волосам, сдерживая слезы. Такой взрослый! Такой ребенок!

— Как ты себя чувствуешь? — Жасмин внимательно вгляделась в лицо сына.

— Я в порядке, — ответил Осман, но непривычная хмурая складка на переносице выдала его беспокойство.

— Да говори уже, вижу, хочешь.

Осман отвернулся, прошелся туда-сюда — копия отца! — и с обидой произнес:

— Всё-таки не стоило убивать Эльзаса агу! Он до конца был верен вам.

— Постой, я думала, ты сам его казнил, когда понял, что он служит мне, — нахмурилась Жасмин.

— Зачем? Я лучше этому передам неверные сведения, чем буду вычислять нового шпиона. Значит, не ты?

Жасмин покачала головой. Они сказали одновременно:

— Джафар.

— Папа.

Жасмин рассмеялась:

— Вот видишь, надо всегда все обсуждать, а не копить беспочвенные обиды. Не хватало из-за такой мелочи ссориться.

— Речь о жизни человека, мама, — поджал губы Осман. — Это не мелочь. Но ты права, стоило с тобой обговорить. Твой же слуга.

— Дитя, — хмыкнула Жасмин. — Пора избавляться от наивности. Стоит быть осторожнее.

— Мама, ну хватит, — Осман опять закатил глаза.

— А что ты сделаешь?

— А вот что! — Осман нагло подхватил Жасмин за талию и закружил. Султанша только засмеялась, не пытаясь вырваться, а затем подгадала момент и вывернулась из захвата, поставила подножку и через секунду уже прижимала кинжал к горлу сына.

— О чем я и говорю. Внимательнее, Осман! — она легонько стукнула его согнутым пальцем по переносице.

— Ты же моя мать, — возразил он. — Не хотел тебя ранить.

— Неважно, кто я, ты не должен позволить себя ранить. Никому. Даже мне! Даже Сечиль! Даже Мерием и Эдже! Ты будущее этой империи, ты должен заботиться о себе. Понял?

— Конечно, мама, — кивнул Осман, наверняка пропустив наставление мимо ушей.

Жасмин покачала головой, но ничего доказывать не стала. Зачем портить настроение сыну в столь ответственный момент?

— Будь внимательным, мой львенок, — она напоследок погладила его по щеке.

— Обязательно, Валиде, не беспокойтесь, — Осман церемонно поцеловал руку Жасмин.

* * *

По возвращении к себе Жасмин застала странную картину: Джафар спиной ко входу сидел на тахте в ее спальне и, ругаясь вполголоса, пытался распутать жемчужное ожерелье, намотанное на руки Эдже.

— Мама! — Эдже первая заметила Жасмин и, довольная, поскакала ей навстречу.

Эдже, поздняя и нечаянная радость, младшая дочь султанской семьи. Жасмин не могла не улыбаться, глядя, как сияет взгляд дочери, но улыбка несла оттенок тревоги: и лицом, и манерами Эдже до боли напоминала покойную Будур. Кроме того, во время последней беременности Жасмин слишком хотела сына — все же два наследника недостаточно для огромной империи.

— Кто позволил тебе копаться в моих вещах? — строго спросила Жасмин, недовольно разглядывая запутанное ожерелье. — Почему тебя вообще оставили одну?

— Я приказала, — Эдже невинно захлопала глазами. — Я же госпожа, служанки должны выполнять все мои приказы.

— Только если они не противоречат моим, — возразила Жасмин, через плечо дочери встретившись глазами с мужем.

— Эдже безо всяких заклинаний может подавить волю тех, кто слаб духом, — гордо объяснил Джафар, но тут же добавил. — Однако ты поступила плохо, принцесса. Нельзя брать чужое без разрешения.

— Я поняла, — закатила глаза Эдже, знавшая, что отец ее нипочем не накажет, но тут же спохватилась и приняла вид ангелочка, вспомнив о матери. — Мне просто так понравился этот жемчуг, он такой красивый! Ты же не злишься, мамочка?

Жасмин тем временем удалось снять ожерелье с рук дочери.

— Злюсь, — сдержанно ответила старшая султанша. — Хорошо, что ты взяла простую шкатулку, а если бы на ней было проклятье для защиты от воров? Ты могла остаться без руки!

— Папа сказал то же самое, — насупилась Эдже.

— Папа прав. Сейчас ты пойдешь, расколдуешь служанок и ни на шаг не отойдешь от них, пока я не заберу тебя на церемонию. Понятно?

— Да, Валиде, — покорно поклонилась Эдже и вышла.

Жасмин изнеможенно опустилась на пуфик перед зеркалом, убрала ожерелье на место.

— Нужно либо найти служанок с достаточно сильной волей, либо обеспечить тех, кто есть, защитой от магии. Гёльге не справится с третьей подопечной. Она и с двумя не очень хорошо справляется.

— Хорошо, займусь этим завтра же. Ты сильно устала? — участливо спросил Джафар. Его руки прикоснулись к ее плечам, массируя.

— Нет. Однако у меня создается ощущение, что наши дети сегодня намеренно меня выводят из себя. Не скажу, что это радует. Как ты сам? — Жасмин погладила его узкую кисть. — Что случилось?

— Возможно, я соскучился, — чуть улыбнулся Джафар. — Это тебя удивляет?

— Немного не верится, — Жасмин подняла бровь. Да, последние несколько недель они виделись редко, но не настолько, чтобы Джафар решил зайти просто так.

Он положил ей руку на шею. Тепло пальцев смешалось с холодом золотой печати султана.

— Скажи мне, что за план с отравлением Окана паши?

Жасмин вспыхнула от гнева, но внешне осталась спокойной. "Эти болтливые предатели быстро не умрут!" Впрочем, она бы даже слегка разочаровалась, если бы Джафар не узнал о ее плане.

— О чем ты говоришь, муж мой? Кто собирается отравить достопочтенного Окана пашу?

— Согласно моим данным, ты, моя королева. Или я ошибаюсь? Стоит поймать и казнить тех, кто собирается пронести яд на праздник?

— Кто рассказал тебе о столь подлом заговоре? И почему ты меня обвиняешь? — она медленно переложила кольца из одной шкатулки в другую.

— Просто кое-кто очень громко думал, — хмыкнул Джафар, как всегда не раскрывая осведомителей. — Твоего имени в его пустых мыслях не было, но тот, кто решился на столь дерзкую операцию, явно хорошо знал расположение стражников. Причем такое расположение, какого еще официально ни в каких приказах не было. Начальник дворцовой охраны и шага не сделает без твоего приказа. Никто, кроме тебя, не мог знать, как в последний момент изменят посты охраны.

— Возможно, Окан паша заслуживает того, чтобы быть убитым.

— Пояснишь?

— Во-первых, он собирался убить тебя и Османа прямо на церемонии. Доказательств у меня более чем достаточно. Его отряды нейтрализованы, а он понесет наказание, как заказчик.

— А допрос? — нахмурился Джафар. — Вдруг он действовал не один? Ты еще Эдже ругаешь за неосмотрительность!

— Во-вторых, — спокойно продолжила Жасмин, — хочу проверить систему безопасности. Яд новый, двухкомпонентный, долго действующий. Среагируют ли на него артефакты? Поймут ли охранники, что делать? Если поймают исполнителей — хорошо. Окана ты в любом случае успеешь допросить.

— Почему ты мне ничего не рассказала?

— Ты был занят, — дернула плечом султанша. — Не хотела отвлекать.

— Жасмин, чем я тебя обидел?

— Ничем, что ты. Всего лишь планирование похода, какая мелочь! Зачем мне вообще об этом знать, я же занимаюсь тем, что разнимаю детей и успокаиваю наложниц, — сквозь язвительный тон явно проскользнуло недовольство: непорядок. Не стоило показывать, насколько это ее тревожит.

— Я не планирую поход, тот разговор — только предположение. И я знал, что тебе не понравится идея с завоеванием оставшихся у Византии земель, ты же всегда твердишь, что нужно навести порядок на уже покоренных территориях и укрепить их, — успокаивающе произнес Джафар. Он хотел прикоснуться к ее волосам, но Жасмин не позволила.

— Прическа уже готова. И мне нужно переодеться, чтобы успеть на церемонию, — она величественно поднялась на ноги, однако Джафар обнял ее со спины, не давая шевельнуться. — Да, мне не нравится, что ты так жаждешь добить Византию, хотя на наши восточные границы покушаются японцы, и не помешало бы их приструнить.

— Перестань. Ты знаешь, я не собираюсь отстранять тебя от политики. Ты знаешь, я доверяю тебе больше, чем другим.

— Разве? Тогда почему ты не сообщил о послах Византии? Почему сам их принял?

— Ты спала по два часа в день. Жасмин, ты знаешь, что так нельзя, у тебя потом голова будет болеть. Я отдам тебе все протоколы встреч, как только ты нормально выспишься.

Султанша поморщилась, не желая сдаваться. Она, действительно, устала. И сама изматывала себя сильнее, лишь бы не думать о том, что может случиться с ее первенцем на церемонии вручения меча, когда он будет впервые стоять перед толпой людей на открытом пространстве, совершенно беззащитный для лучников или боевых чар. Когда позже примет девушку, останется с ней наедине. Точно ли в ее рукаве не спрячется яд?

— Моя особая гвардия все контролирует, — и все же Джафар слишком хорошо ее изучил, чтобы не понять подлинную причину тревоги. — Мы поднимем щиты, ничто извне не попадет на площадь. Я самый могущественный маг в мире. Я не позволю навредить нашему сыну, слышишь? Да и Осман далеко не беспомощный младенец, за его плечами два похода и, поверь, он не в лагере отсиживался. Ничего не случится, клянусь.

Жасмин развернулась в кольце его рук, прижалась щекой к груди. Ее окутал знакомый запах пергамента, горькой травы и железа. Она привыкла верить этому мерному стуку сердца под ухом, спокойному дыханию и нерушимым клятвам. Жасмин могла сколько угодно язвить и соперничать с ним за власть, зная, что он сбережет от любой опасности и ее, и детей. Лишь бы опасность не осталась незамеченной!

— Я знаю. Это все глупости, не обращай внимания.

Джафар вздохнул, поглаживая ее спину.

— Я не скажу страже о твоём эксперименте с ядом. А Окан паша, как и другие участники заговора, умрет долго и мучительно. Я этим займусь.

— Возьмёшь меня на допрос.

— Нет, — отрезал Джафар. — Мне темная магия не причинит вреда, а вот лишнего свидетеля запросто покалечит.

Возразить было нечем, но Жасмин чувствовала досаду, так что не преминула немного отомстить:

— Между прочим, о заговоре я узнала от Аладдина. Это кому-то из его ребят предложили поучаствовать.

Джафар Аладдина откровенно не любил, причем, абсолютно взаимно. Новый король разбойников не имел почти ничего общего с тем мальчишкой с рынка, которому как-то помогла Жасмин. Он возмужал. Юношеский пыл и неуверенность превратились в сдержанность, а наивность навсегда покинула карие глаза убийцы. Невозможно не запачкать руки, будучи разбойником. Но все же он остался жив. Разве не это главное?

— И что ещё поведал тебе Аладдин? — ядовито прошипел Джафар.

— Его третья жена опять беременна, — смягчила удар Жасмин. Ей не хотелось, чтобы муж разозлился настолько, чтобы убить Аладдина.

— Что ж, не буду желать ей и ребенку здоровья.

— А зря. Она красивая. Красивее Садиры, — провокационно приподняла уголки губ султанша.

— Правда? Не замечал, — Джафар примирительно поцеловал ее в висок. Затем в щеку. И наконец приник к губам.

Жасмин обвила шею Джафара руками, встала на цыпочки, наслаждаясь теплом и темной, беспросветной магией, которую могла ощущать даже она, смертная.

— Мне нужно переодеться, — шепнула она, отстранившись.

— Давай я помогу, — рука Джафара скользнула ей на бедро.

— Мы опоздаем, — Жасмин прижалась ближе, позволяя желанию охватить себя.

— Без нас не начнут, — шнуровка платья ослабла, а поцелуи перешли на шею.

Жасмин прикрыла глаза. Несколько секунд. Когда эта близость стала настолько важна и естественна?

— Осман будет переживать, — Жасмин шагнула в сторону и усмехнулась, с трудом подавив возбуждение.

— Ты коварна, — Джафар облизнул губы. — Не волнуйся, у меня все под контролем.

— Не сомневаюсь в этом. Увидимся вечером, муж мой.

* * *

Вопреки тайным опасениям Жасмин, до церемонии никто не подрался и не покалечился, ее платье по ошибке не было перешито в одежду для кукол или гладиаторский плащ, так что семья султана появилась перед гаремом при полном параде. Льстивые поэты не даром прозвали Жасмин "Сияющим солнцем империи" — не старевшая с двадцати пяти лет (преимущество жизни с колдуном), она привычно облачилась в золотое одеяние, лишь кольца переливались алым в цвет кафтана Джафара. Сечиль, "Луна Аграбы", оттеняла мать серебром, а ее серьги-полумесяцы поблескивали таинственными сапфирами. Мерием выглядела растеряно и неуверенно в изумрудном платье — сказывалась привычка носить одежду брата. Эдже немного хмурилась — ей не позволили надеть сразу все украшения, а розовая ткань казалась чересчур детской.

Они наблюдали за церемонией вручения меча с башни. Солнце светило сквозь решетчатые перегородки, рисуя квадраты на полу. Мерием оперлась на ограду, стремясь разглядеть все получше, и Жасмин пришлось ее одернуть, чтобы не упала случайно. Салах изображал надменность и скуку — никак у отца приметил такое выражение лица — но глаза выдавали интерес. А вот Эдже совсем не притворно засыпала на руках у служанки, уставшая после сильного колдовства. Сечиль нервно крутила кольцо на пальце, вглядываясь в лица на площади.

С трех сторон выстроились янычары, образуя в середине пустое пространство. По краям площади, почти незаметно, расположились стражи дворца в синей форме, безмолвно следившие за порядком и не пропускавшие зевак. Ближе всего к трону стояла особая гвардия султана, человек пятьдесят колдунов разного возраста, обученных лично Джафаром. Разумеется, об их магическом даре знал лишь узкий круг лиц.

— Второй ряд, пятый слева, — Жасмин слегка сжала плечо Сечиль.

Румянец мгновенно залил щеки старшей дочери, она потупилась, но бросила быстрый взгляд на указанного матерью воина. Он поднял голову, будто увидел ее — а может, и правда увидел, кто знает этих магов — и почтительно кивнул. Сечиль покраснела пуще прежнего, перебирая край рукава. Жасмин снисходительно улыбнулась, погладила дочь по голове, мысленно перебирая способы оградить ее от чересчур близкого общения с тем воином. Конечно, она знала его имя — Коркют, как знала, что он часто тренируется вместе с Османом и сын хорошо к нему относится.

Размышления прервало появление на площади султана и его старшего сына. Все воины поклонились, паши и беи заняли места возле трона. Джафар опустился на трон, расправил кроваво-красный кафтан и лишь потом величественно махнул рукой, разрешив людям выпрямить спины. Его темная магическая мощь подавляла всех, иглами покалывала кожу, заставляла напрячься, а это султан еще был спокоен и не злился. Жасмин усмехнулась, провела пальцами по золотому браслету-змейке. Для нее магия мужа была подобна тёплому и уютному одеялу.

Осман сделал несколько шагов вперед, встал напротив командира особой гвардии, боком к султану. Уверенно расправил плечи и набрал в грудь воздуха.

— Именем Пророка! Аллах, Аллах! — начал Осман традиционную клятву вступления в армию.

Янычары поддержали его громким криком. Жасмин почувствовала, как по коже побежали мурашки от торжественности момента.

— Мой путь — ваш путь! Мой перст — ваш перст! Моя могила — ваша могила! Моя вера — ваша вера! Я сложу голову на вашем пути, отдам свою жизнь за ваши души, раздам богатства за ваш праздник! Мой язык глаголит — святые мудрецы приказывают. Я познал хлеб, соль и воду. И если я сойду с избранного пути, то пусть опустится на мою голову ваша сабля — я готов к этому! — он снова крикнул, и янычары отозвались единым громогласным ревом.

— Эй, народ Аллаха! Эй, враги пророка! — произнес командир особой гвардии, ухмыляясь чему-то своему. — Вы отрицаете его, мы же благодарны ему. Вы по одну сторону, мы же — по другую.

— Пусть корень даст побег, и плод выйдет на свет, — с нескрываемой гордостью сказал Джафар.

— Да занесется моя сабля надо мной! Да сравняюсь я с землей! Да развеюсь я пылью по ветру! — закончил Осман.

Джафар неспешно поднялся и подошел к круглому столику, на котором лежал меч в деревянных ножнах, обтянутых кожей и богато украшенных золотом и драгоценными камнями, посмотрел в глаза сыну, затем взял меч в руки и передал его Осману. Тот поклонился, коротко коснулся губами ножен в традиционном жесте и позволил себя опоясать подошедшему янычару. Потом Осман повернулся к отцу и поцеловал ему руку, как положено. Янычары склонились вновь, приветствуя и признавая нового воина. Того, кто поведет их в бой.

* * *

Праздник в честь принятия сабли шехзаде Османом в гареме не отличался от других. Правда, рабыни старались пуще прежнего, смеялись задорнее, танцевали красивее, улыбались чаще, чтобы понравиться Жасмин и попасть в число наложниц шехзаде. Султанша только качала головой: глупые девушки не понимали, что путь фаворитки полон боли и крови, а идти придется не по лепесткам роз, а по головам и острым ножам.

К счастью, Жасмин могла не беспокоиться о соперницах и спокойно улыбаться Хюме — своей бывшей служанке, а теперь жене Баязеда паши, бейлербея Одаестина. Хюма, в обход жён пашей совета, сидела ближе всего к султанше и развлекала ее забавными историями из далёкого региона. Веселья добавляли обиженные лица женщин, которых Жасмин обделила вниманием. Жаловаться они, конечно, не смели.

— О лучезарная наша госпожа! — вот и ещё один повод для досады достопочтенных жён — Янга хатун, вернувшаяся в Аграбу восемь лет назад.

Никто не знал, была ли она замужем, а если да — от мужа ли ее сын, Годрик, но в открытую обсуждать Янгу боялись то ли из-за благосклонного отношения султанши, то ли из-за слухов о колдовстве. В любом случае, Янга хатун на косые взгляды не реагировала и с удовольствием посещала все праздники в гареме.

— Как здоровье повелителя? — поинтересовалась Янга. Как только Джафар увеличил магическую силу, она забыла о принципе не убивать колдунов и стала ненавязчиво предлагать различные яды, сложные для обнаружения.

— Благодарю, султан Джафар прекрасно себя чувствует, — улыбнулась Жасмин.

Из комнаты для детей в общий зал вышли Салах, Мерием и огненно-рыжий сын Янги хатун.

— Валиде, простите за беспокойство, — почтительно произнес Салах. — Мы с Мерием хотели бы показать зверинец нашему гостю, если вы позволите.

Это значило, что детям смертельно наскучили представления приглашенных артистов и они собирались устроить очередное опасное соревнование. Хорошо, хоть не стали демонстрировать магию при остальных.

— Конечно, только будьте аккуратнее и не ломайте кусты, — вздохнула Жасмин. Пусть лучше на свежем воздухе играют, чем разбирают дворец по кирпичам.

— А впрочем, я с вами спущусь, — решила султанша. Она провела достаточно времени в обществе женщин, настал час заняться делами.

Жасмин поднялась на ноги. Музыка тут же смолкла, все встали и уважительно склонились.

— Сечиль, останешься здесь, — Жасмин обняла стоявшую рядом дочь и уже ей на ухо зашептала. — Веди себя достойно. Никому ничего не обещай, но и разговорами не пренебрегай. Будь учтивой, но не подлизывайся. Помни, кто ты. И что бы ни случилось, ты отреагируешь на все, как султанша.

— Мама, подожди, — Сечиль испуганно стиснула предплечья Жасмин. — Вдруг я не справлюсь? Я же не такая мудрая, как ты.

— Будешь. Ты моя дочь, — уверенно ответила Жасмин.

* * *

Джафар, султан суши и император морей, владыка трех континентов, чьи владения раскинулись от Ливии и Египта до далекого Китая, с гордостью осматривал пашей, беев, и иностранных послов, гулявших по двору и неспешно беседовавших. Это все: и дворец, и жизни людей, и порядки — принадлежало Джафару, его магия, спокойная, темная, послушная, пронизывала все вокруг. Он мог с легкостью узнать о каждом неосторожном слове: благодаря послушным слугам или собственным чарам.

Единственное неудобство: ему не по статусу было лично прогуливаться по двору и общаться с гостями, так что приходилось довольствоваться вежливыми и пустыми фразами. А вот Жасмин с явным наслаждением окунулась в знакомый ей мир политических интриг. Она не ходила — танцевала. Каждый шаг Жасмин был воплощением властности и мягкой силы. Именно к султанше, обманчиво снисходительной и милостивой, обращались за помощью. С ней разговаривали преступники в надежде на милосердие. Ведь именно Жасмин обычно зачитывала приказы о помиловании. "Пожалуй, и правда, не стоило пытаться ограничить ее встречи с послами. Политика ей не в тягость", — подумал Джафар, наблюдая за тем, как на губах его королевы ядовитыми цветами расцветают улыбки, как уважительно кивают в такт ее словам союзники и скрипят зубами в бессильной злобе немногие оставшиеся в живых недоброжелатели. Хюма, жена Баязеда и одна из немногих женщин, кто не боялся пользоваться правом находиться рядом с мужчинами, нагло оттеснила служанок Жасмин и заняла привычное место за спиной султанши. Сам Баязед, человек, по мнению Джафара, не выдающийся, засвидетельствовал султанше своё почтение, но долго задерживаться рядом с ней не посмел.

Затем Джафар нашел взглядом тюрбан Османа: сын ещё не обзавелся преданными лично ему людьми, но уверенно использовал свое положение и связи родителей. Вот и сейчас Осман в сопровождении юных магов, учеников Джафара, обсуждал что-то с великим визирем Хакимом пашой. Сын держался уверенно, старался не показывать тревогу, но все же иногда быстро оглядывался на отца или мать, словно в поисках одобрения. Джафар лёгким теплым ветром взъерошил волосы Османа, погладил его по плечу, шепнул: "Ты молодец. Не отвлекайся".

Когда Джафар вернул внимание жене, то заметил, что Жасмин отошла ближе к краю двора и явно специально уронила платок. Один из стражников тут же кинулся его поднимать и отдал уже с запиской. Кулаки Джафара сжались от злости, когда стражник разогнулся и показал свое лицо: слева от середины лба до середины щеки тянулись три длинных, вертикальных, уродливых шрама — предсмертный подарок Салука. Наглецу повезло, что Джафар умел контролировать эмоции, иначе лежал бы со сломанной шеей. Аладдин встретил взгляд султана бестрепетно и невозмутимо, что-то сказал Жасмин — она развернулась, слегка закатила глаза и уже в открытую передала собеседнику мешочек с деньгами. Увы, Аладдин, унаследовавший связи отца и наживший свои, был по-настоящему полезен, но это не значило, что Джафар считал его присутствие в своем дворце, рядом со своими детьми хоть сколько-нибудь приемлемым. Да еще и в украденной форме дворцового стражника. К счастью, Аладдин и сам не горел желанием задерживаться на чужом празднике. Он улыбнулся напоследок Жасмин — словно имел на это право! — и исчез в тени изгороди.

"Папа? Что случилось?" — зазвучал в голове голос Османа, видимо, уловившего раздражение Джафара. Сын не обернулся, но в его фигуре читалось напряжение, а руки стискивали золотой посох, проводник магии. "Все хорошо", — ответил Джафар. "Ладно. Ты только не волнуйся, но у меня такое чувство, что меня хотят убить", — спокойно подумал Осман. Джафар оглядел толпу и увидел, как особая гвардия аккуратно и незаметно для прочих оттесняет некоторых гостей. Мелькнула вспышка заклинания, тут же скрытая чарами отведения глаз. "Иди в гарем, сын, — напряженно приказал Джафар. — Ты уже достаточно пообщался с людьми. Мама тебе приготовила наложниц, так что развлекайся". "Но папа", — попытался возразить Осман. "Живо!"

Сын скомкано завершил разговор с Баязедом пашой и подошел, чтобы попрощаться, по пути бросив проклятье отложенного действия в бея, рискнувшего посмеяться, мол, шехзаде спешит под юбку к наложнице.

— Повелитель, — Осман поклонился и хотел поцеловать руку Джафару, но тот встал с трона и заключил сына в объятия, краем глаза заметив довольный взгляд Жасмин.

"Отдыхай, все под контролем", — громко подумал Джафар.

Вечер обещал быть веселым.

* * *

Жасмин спала на животе, сбив одеяло на талию. Джафар тихо, стараясь не разбудить, прошел в комнату и задул часть почти догоревших свечей — жена явно ждала его, но сон оказался сильнее. Смена освещения все же выдернула Жасмин из полудремы, и она села на кровати, по неистребляемой привычке обнажив кинжал, который держала под подушкой.

— Это я. Спи, — сказал Джафар.

Жасмин помотала головой, спрятав зевок в рукав легкого ночного платья.

— У тебя кровь, — с оттенком тревоги заметила она. — Где ты был?

Джафар поморщился — пачкаться он не любил, и заклинанием очистил одежду.

— Не моя. Допрашивал задержанных предателей.

— Из наемников Окана паши? — Жасмин изящным движением перекинула волосы за спину и поджала ноги под себя. Она, не проснувшаяся до конца, выглядела столь очаровательно, что Джафар не выдержал и, приблизившись, поцеловал ее в лоб.

— Нет. Должен признать, твоя разведка неплохо поработала, однако моя гвардия отразила нападение пятнадцати магов. Некоторых удалось взять живыми, — он стал устало раздеваться.

— Вот как? — она подалась вперед. — Мне как раз доложили, Мозенрат готовит заговор...

— Это не он, — оборвал ее предположения Джафар. Только конфликта с Мозенратом не хватало! Разумеется, он не собирался оставлять предупреждение жены без внимания. — Кто-то из Ковена, недовольный моей силой и притязаниями на Византию.

— Янга хатун? — Жасмин нахмурилась. — Хотя она скорее использует яд, чем грубую силу.

— Не Янга, — подтвердил Джафар. — Я не могу пока сказать.

Жасмин недовольно свела брови, но промолчала, оставив дела магов ему.

— На твоём столе пергамент с описанием приема, однако я ещё не всё доклады выслушала, — она заговорила спустя паузу.

— Хорошо. Я свой позже напишу, — это была идея Жасмин: как оказалось, сама она не доверяла памяти и записывала факты, слухи, поведение людей во время значимых мероприятий. А, сверив данные, можно было обнаружить новую информацию или расхождения в словах пашей. — Помимо Мозенрата, есть что-нибудь важное?

— В Лираке странная ситуация. Бейлербей говорит, там все спокойно, но Баязед паша слышал о волнениях среди крестьян. Хочу съездить и разобраться.

— Лично? — Джафар, снимавший рубашку, замер.

— Да. Это надёжнее и быстрее, чем посылать туда кого-то для инспекции, — уверенно ответила Жасмин.

— А ещё опаснее. Если там и правда волнения...

— Меня будут охранять маги, — перебила Жасмин. — Не первый раз. Я давно никуда не выезжала, так что будет полезно напомнить людям, что правители о них заботятся, а чиновникам — что за ними следят.

— С тобой бесполезно спорить, не так ли? — чуть улыбнулся Джафар.

— Я знаю, что делаю, — твердо сказала Жасмин. — К тому же, — она задумчиво отвела взгляд, — если говорить честно, мне надоели склоки в гареме. Стоит немного передохнуть, иначе я прикажу сжечь это осиное гнездо.

— Мне казалось, ты давно привыкла.

— Не совсем. Понимаешь, после смерти мамы отец пообещал не принимать наложниц, и я многих выслала прочь. Иногда ему дарили девушек, но они тоже надолго не задерживались. Потом мы долго обходились лишь служанками. А теперь гарем вновь ожил, и, — Жасмин вздохнула. — Муж мой, мне за последнюю неделю пришлось убить девятерых, а это больше, чем за весь прошлый год. Они почему-то думали, что рассуждать о том, как они завоюют сердце Османа и будут править вместо меня, — хорошая идея.

Джафар мягко рассмеялся.

— Моя королева, вам бы задачи по арифметике составлять. "На этой неделе Жасмин султан сбросила в море девять девушек, а на предыдущей — на три меньше".

Уголки ее губ дрогнули в улыбке.

— Вопрос: когда остальные научатся себя вести?

— Они привыкнут и смирятся, — Джафар в одних штанах сел рядом с Жасмин и ободряюще накрыл ее ладони своими. — У тебя всегда хорошо получалось поддерживать дисциплину.

— Я знаю. Просто надоело. Заговоры и растрата государственных средств все же привычнее, — она подвинулась чуть ближе, соприкоснувшись коленями с ним.

Джафар улыбнулся, сжал ее холодные пальцы.

— Когда поедешь?

— Через неделю, не раньше. Нужно убедиться, что у Османа все в порядке и разобраться с особо наглыми фаворитками. Сечиль и Эдже поедут со мной. Хочу еще по дороге проверить вакф Сечиль — там доходы и расходы не сходятся. А Эдже ты разбалуешь за месяц.

Джафар недовольно поморщился: отпускать дочерей в дальний путь не хотелось, но он понимал, что с матерью им будет лучше.

— А Мерием?

— Попробуй ее без Салаха возьми, — поморщилась уже Жасмин. — А вдвоем они меня с ума сведут. Нет, пусть остаются здесь. Ты же справишься?

— Конечно, моя королева, — он поднялся и демонстративно мечтательно прищурился. — Больше месяца совет будет исключительно в моих руках.

— До-го-вор, — насмешливо протянула Жасмин. — Не надо меня пугать, моих людей ты все равно не уберешь. Ты ведь потом все же собираешься в поход? — намек на то, что принятые законы можно и отменить. Впрочем, не то чтобы угроза была сказана всерьез.

— Византия сейчас ослаблена, — не стал отрицать очевидное Джафар. — Глупо этим не воспользоваться. Почти так же неразумно, как давать недоброжелателям повод думать, будто между нами нет согласия.

— Недоброжелатели найдут, о чем злословить. Я, к примеру, сегодня слышала две новые версии наших отношений. Перчем ага, славный мальчишка, внук Хакима, кстати, так кипел от возмущения, не знал, кого бы ему убить: тебя или тех сплетников.

— Вот как? — хмыкнул Джафар.

— Знаешь, я думаю спрятать записи с разными вариантами нашего брака в разных местах, причем каждый заверить своей печатью. Пусть историки лет через тысячу попробуют узнать, что было на самом деле.

— А ты еще беспощаднее, чем я думал, — ухмыльнулся он.

— Интересно, какая версия будет признана подлинной? Та, в которой ты шантажировал меня больным отцом, или та, в которой я держу тебя в темнице на хлебе и воде? — она провокационно провела рукой по ноге, задирая ночное платье до колена.

— Лично мне больше нравится та, в которой я тебя приковываю к изголовью кровати цепями, а ты не можешь мне отказать, — от одной мысли об этом по венам растекся жидкий огонь.

Джафар упёрся коленями в кровать, навис над Жасмин и впился ей в губы требовательным, жёстким поцелуем, запустил пальцы в черный шелк волос — какое же потрясающее ощущение. Она ответила с не меньшим пылом, прогнулась в спине, и Джафар почувствовал ее напряженные соски через тонкую ткань платья. Он оторвался на секунду от губ Жасмин, и сразу наткнулся на ее горевший похотью и тщеславием взгляд.

— Подожди, муж мой, — она лукаво улыбнулась и толкнула его в грудь.

Джафар послушно откинулся на подушки, вызывающе поднял бровь: что теперь? Жасмин не стала раздеваться, легко оседлала его бедра и одним плавным движением опустилась на него, выдохнула резко от наслаждения.

— Неужели ты так торопишься? — о, как трудно было Джафару произнести эти слова, когда из груди рвался хриплый стон. Еще одна маленькая игра: опрокинуть в бездну удовольствия, но не потерять контроль самому.

Жасмин не ответила. Она наклонилась и тягуче коснулась губ Джафара своими. Ее волосы пеленой упали с двух сторон, словно отгораживая их обоих от всего мира. Словно не существовало ничего, кроме ее затуманенных возбуждением глаз, бархатной, пахнувшей цветами кожи, мягких, поддатливых губ. Жасмин двигалась медленно, но не потому что так ей было приятнее, а потому что так Джафар чувствовал, что сгорает изнутри. Однако он не подал вида, лишь играючи скользнул пальцами по влажным бедрам — крайне чувствительному месту. Жасмин прикусила его шею, но все равно не сдержала тихого страстного стона, отозвавшимся в теле Джафара вспышкой удовольствия. Жасмин стала ласкать себя сама, при этом неотрывно глядя ему в глаза. Подобного Джафар потерпеть не мог. Он жестко стиснул ее ягодицы, задавая сумасшедший темп, стер поцелуем ее усмешку от маленькой победы, а в следующий момент уже не думал сдерживаться — наслаждение пронзило его, подобно вспышке молнии, а стон Жасмин, то, как она сжалась, подсказал, что и она достигла пика удовольствия.

Джафар, пользуясь тем, что жена потеряла бдительность, резко перевернулся, подмял ее под себя и нежно погладил по щеке.

— Моя! — вырвалось из недр души, из самого темного уголка сердца.

Ногти Жасмин тут же впились ему в плечи расплатой за излишнюю откровенность. Но ее глаза горели тем же адским пламенем.

— Мой!