Любовь двух святых узников (Альтернативная версия) (гет)

В предыдущей главе мы рассказали о том, как во время обряда посвящения Марии в служители масонского ордена Невидимых Альберта настигло внезапное наваждение, что не отпускало его сознание до самого конца ритуала, невзирая на все отчаянные попытки нашего героя развеять этот морок.

«Господи, как будто душа моей Консуэло вселилась в эту молодую женщину. Это было так явственно… Теперь эта картина будет вечно стоять перед моими глазами, я никогда не забуду её… Но что… что, если это не было иллюзией, что, если так моя возлюбленная хотела о чём-то предупредить меня? Что, если моей избраннице грозит опасность? Я знаю, где она сейчас, и могу прибыть туда, чтобы спасти мою Консуэло. Но, при любых обстоятельствах — это станет возможно лишь ценой моей собственной репутации. Тогда я буду вынужден попрать все наши священные законы и принципы, нарушить клятву, что давал каждый из нас — бросив всё. Если мне станет известно о том, что она в беде — я не задумаюсь ни на мгновение и забуду обо всём — даже если каким-то случайным образом я узнаю об этом во время исполнения задания — хотя одно из наших фундаментальных правил и гласит совершенно противоположное. Тогда я буду жестоко осуждён — что будет для меня равносильно проклятию, анафеме — и изгнан из ордена без права возвращения и реабилитации, а великим магистром будет избран иной из наидостойнейших. Нет более страшной, постыдной и ничтожной участи, нежели из основателя союза, подобного нашему, превратиться в нищего, бродягу, ненавидимого всеми, кто некогда верил ему во всём, прося совета, наставления и благословения. В особенности же подобных слабостей не прощают таким как я — таких людей начинают ненавидеть и избегать любой мимолётной встречи. Среди наших братьев мне приходилось выносить вердикты и отрекаться от тех, кто поддался искушению и оставлял все свои дела при известии о смерти, болезни или бедственном положении кого-то из их близких и родных людей. Обо мне забудут, дав жёсткий запрет разглашать всё то, что мне довелось видеть и слышать на службе и… Как и где я стану жить? У меня нет средств к существованию кроме тех общих ассигнаций, что имеет наш союз — за счёт тех средств, что добровольно вносят наши адепты, имеющие иные занятия, дающие доход. Но зачем я задаюсь этим вопросом? Ведь тогда моё бытие на этой земле лишится всякого смысла — ибо моя Консуэло и наш сын — если они всё же будут живы и невредимы — останутся в братстве, не имея законного права следовать за предателем. Да, она может пожертвовать собой, своей лучшей жизнью, выразив желание идти за мной вопреки воле старейшин. Да, увы, создатель — любовь и призвание не равны в моём сердце — сколь ни пытался я примирить их меж собой. Столько лет шла эта борьба внутри меня, но теперь исход её известен и мне, и тебе. Моя избранница для меня дороже миссии, что несём мы все. Ты видишь, что я люблю Консуэло более, чем наше общее дело… Но, если какое-то из моих смутных предчувствий — правда — то от чего же я должен уберечь её? Почему ты не хочешь открыть мне этого? О, Всевышний, если бы мог я знать наверняка, мог быть убеждён в том, что всё это — не обман моего помутившегося на время рассудка! Я не знаю, что думать, что решить, как мне поступить. Господи, помоги мне. Я не могу подойти к Марии и… что я скажу ей? Она и без того была напугана моей манерой говорить с ней, слезами в моих глазах и дрожанием моих рук. Мне так стыдно, так неловко перед этой чудесная женщиной… И, коли она примет решение покинуть наш орден — причиной станет ничто иное как моё невольное отношение к ней и вся вина за её уход будет лежать только на мне. Если она и была орудием бога, то не знала об этом… Но какой тогда смысл во всём этом?.. Но что, если она приходила попрощаться со мной, что, если моей избранницы уже нет на этом свете? Если это так, то я потерял сразу обоих самых родных мне людей, без коих жизнь моя не имеет смысла в продолжении… Нет, я должен гнать от себя эти мысли — иначе они окончательно и бесповоротно лишат меня рассудка. Надежда умрёт только тогда, когда я увижу бездыханное тело моей небесной избранницы. Господи, видишь ли ты, насколько слаба моя душа? Так зачем же ты вселил в моё сердце столь неудержимое светлое стремление изменить мир и одновременно послал утешение великой любовью? Почему ты не укрепил тогда мой разум — зная, что после того дня его может уязвить любой образ, хоть сколько-нибудь напоминающий тот сакральный, судьбоносный, решающий вечер и мою Консуэло? Почему Мария не могла появиться у нас позже?.. Я молю тебя — разъясни мне, какой знак ты хотел дать мне…»

Эту ночь он провёл в раздумьях, что обрывками сменяли друг друга — то успокаиваясь, то вновь погружаясь в тоску и отчаяния — нашему герою не удалось ни на миг сомкнуть веки, вглядываясь в безмолвный мрак стен своей одинокой спальни.