Я помню море (джен)

Меня разбудил запах.

Не медикаментов. Не хлорки. Не еды. Не забившегося туалета.

Запах был… острым. Сухим.

Запах озона перед грозой. Как если бы в воздух добавили металл.

Я не встала сразу.

А потом я увидела как перед глазами сами собой бегут цифры. Я ничего не делала для того, чтобы их увидеть.

Затем цифры завибрировали не только в моей голове, но и в полу. В стенах.

Тело сообразило быстрее.

Я бросилась к выходу.

А потом был не звук. Нет.

Это всё произошло за полторы секунды. Даже не за две.

Сначала вздрогнула земля. Весь коттедж как-будто подпрыгнул. Вспышка осветила оранжевым коридор.

Остальных детей.

Как они тоже повскакивали и понеслись к выходу.

Стёкла просто осыпались на пол.

И только потом — грохот взрыва.

Он не был похож на звук.

Он был похож на то, как сначала вдавливает грудную клетку, а потом уже приходит волна.

Стены дрогнули.

Шкафы попадали.

Раздались крики. Не детские.

Кто-то выругался.

Я выдохнула. Резко, почти с облегчением.

Потому что всё-таки я не сошла с ума и мне это не снилось.

Из других коттеджей тоже выбежали дети. Мы стояли и просто смотрели. Как вместо ограды из колючей проволоки и тумана вокруг вырастает как гриб. Шляпка — оранжевый дым. Ножка — огонь.

Раз.

Два.

Три.

На третью секунду взрыв прогремел на другом конце лагеря.

Многие попадали с ног. Я тоже.

Я не слышала голосов кроме крика.

Краем глаза я увидела Дженнифер. На лбу и на щеке у неё были тонкие, длинные царапины. Кровь капала на ворот её ночной сорочки.

Марк плакал.

Джулии нигде не было.

Сэма нигде не было.

Эллиот, в глазах у которого плескался страх, вдруг схватил нас — всех троих — за руки и побежал, таща нас за собой.

— Южная часовня, — прохрипел он — там спуск в бомбоубежище.

За нами побежали и другие дети .

А потом из своих комнат начали выбегать Сёстры.

Они нас будто не видели.

Они на нас даже не смотрели. В их глазах была такая же паника как и у нас.

Одна рыдала. Другая причитала. Третья схватилась за грудь и медленно оседала на пол по стене.

И вдруг — щелчок.

Нет, треск. И потом — свет.

Я не сразу поняла, что это звёзды.

Мы же их почти никогда не видели.

А они были. Над дымом.

Маленькие, холодные.

Потом крики. Не детские.

— Они взорвали генераторы!

— Возгорание в лабораториях!

Снова крик. Женский. Животный.

— Она рожает!

Кто-то крикнул это вслух.

Имя не назвали.

И не надо.

Оно им было ни к чему.

Я. Знала.

Из тех, что на — 2.

Из тех, у кого нет имени.

Мы вбежали в часовню. Брат Натаниэль пытался взять ситуацию под контроль.

— Дети! К молитве! Всем — на колени!

— Нам всем нужно в бомбоубежище!, — заорал Эллиот.

— Молчать!

— Где остальные?,— прошептала я.

— Остальные в восточной части. Их бомбоубежище в старом спортзале.

— А где Джулия? И где Сэм?

Братья уже силой заставляли других встать на колени на пол.

Мы опустились. Держали друг друга за руки, так что бы Братья не заметили.

Он ворвался в часовню ещё через десять минут.

Для Сэма — это была вечностью.

На его лице — пепел.

На рукаве — кровь.

И глаза... В них была смерть.

В два шага он пересёк периметр часовни и рявкнул на брата Натаниэля.

— Открыть убежище. Сейчас.

Ничего человеческого в его голосе не было.

— Нельзя. Там сейчас ЧП.

— Я сказал: открыть убежище. Это ракетная атака. Команды "отбой" не поступало.

— Это секретная зона -2С. У вас нет, доступа, офицер!

Сэм вмазал ему кулаком в лицо. Брат Натаниэль упал, хватаясь руками за выбитую челюсть.

Он открыл дверь пинком и ни на кого не глядя сказал так, что было слышно всем:

— Вниз.

Этому голосу невозможно было не подчиниться. И все подчинились.

Мы спускались последними. Сэм — прямо за нами замыкал процессию.

Внизу о казалась ничем не примечательная комната ещё с тремя запертыми дверями.

Сэм не спросил, кто жив.

Он не спросил, кто мёртв.

Он не посмотрел на младших, на тех, кто кашлял в уголке, кто прижимался друг к другу.

Он только сказал:

— Где она?

Он имел ввиду Джулию.

— Она была на вечернем дежурстве в медблоке. Так и не вернулась, — тихо ответила Дженнифер.

Вниз прибежали Сестры Агнес и Октавия.

— Шестой сектор! — выкрикнула Октавия, — Заблокирован, температура растёт, мы не можем открыть дверь!

— Там начались схватки. Преждевременные. Возможно... —

Её голос сорвался. Она замолчала.

Даже они понимали, что это не звучит как тревога. Это звучало как потеря прибыли.

Сэм никуда не побежал.

Он просто кивнул кому-то.

Не нам.

Распахнулась одна из дверей.

Я смотрела, как мимо меня пробежали шесть человек с медицинским оборудованием.

Носилки. Стерильные перчатки.

Они вытаскивали не мать. Не объект. Их интересовал только плод.

Я подошла ближе к двери в подземный коридор.

Не знаю зачем.

Наверное, чтобы видеть. Чтобы не додумывать потом.

Там — дым, кровь на полу и — откуда-то крики. Нет, не крики женщины, а рев.

Она не умоляла о помощи.

Она проклинала.

Вновь голоса. Отрывки разговора.

— Плод должен выжить.

— Мы не потеряем партию.

Партию.

Я не чувствовала ужаса.

Я чувствовала, как что-то замёрзло внутри.

К нам спустился командир Ник.

И я услышала голос Сэма. Тихий. Надрывный.

Он говорил по передатчику:

— Это не мои координаты. Мне вообще никто ничего не сообщил!

— Как это возможно?

— Кто дал приказ? Кто?!

— Священник... Всё ещё в часовне. Надо разобраться...

И это пугало больше, чем огонь.

Больше, чем смерть.

Мы сидели на полу в старом спортзале. Так нам велели.

Коттедж был сильно поврежден взрывной волной.

Окна выбиты.

Кое-где пятна крови на полу. Мы даже не знали чья она.

Сёстры бегали по коридорам.

Система восстанавливала провода, пыталась контролировать панику, подсчитывала убытки.

Нас — просто собрали. Как после авиакатастрофы.

Плевать кто чей.

Все — в одном мешке.

Пол холодный. Маты пахнут потом и дезинфекцией.

Кто-то всхлипывает в темноте. Кто-то лежит с закрытым глазами.

Сэм сидел у стены

Слегка обгоревший, с бинтом на запястье.

Спина прямая, лицо неподвижное.

Он сделал всё, что мог. Наверное.

Он не говорил.

Он просто был.

Первым к нему подполз Марк. Самый младший из нас.

Не спрашивал. Не просил. Молчал.

Просто лёг рядом, уткнувшись в бок.

Сэм не шевелился. Только медленно, как будто боялся испугать, обнял его одной рукой.

Потом подошёл Эллиот. Тихо, молча.

Сел рядом.

Не прижался — прислонился плечом.

Сэм обнял и его. Ладонь на затылке. Как проверка — жив, цел, рядом.

Потом — Дженнифер — с подсохшей кровью и пластырями на лице.

Долго смотрела.

Сомневалась.

Но всё-таки села рядом. Он дотронулся до её волос. Силы ее как-будто разом оставили и она положила голову к нему на колени — она позволила себе быть слабой. Только сейчас. Только здесь.

Он и её прижал крепче. Закрыл глаза. С силой.

Наконец — я.

Не знаю зачем.

Сейчас я не чувствовала к нему ничего. Ни любви. Ни веры. Ни желания простить.

Но я знала одно:

Он держит.

Тех кого может.

Он действительно не оказался супер героем. Не спас всех. И я пока не могла

это простить.

Но что-то во мне говорило, что если я буду рядом, то не разобьюсь на части от эмоций, которым я не могла дать имя.

Я подошла.

Села.

И просто положила голову на плечо Дженнифер.

Сэм, не открывая глаз, дотянулся и до меня. Как мог. Как будто если отпустит — мы все исчезнем.

Так мы и сидели.

Джулия пришла позже.

Вошла в зал медленно.

Лицо — белое, как простыня.

На рукавах — кровь. Чужая. Губы — чёрная линия

Она не смотрела на нас.

Просто прошла мимо, в туалет.

И там её долго рвало. Громко. До икоты. До стонов. До полной пустоты.

Потом — тишина. Шаги. И она присела рядом с нами.

Уже другая.

Та же Джулия. Только… жёстче.

Глаза сухие.

Руки чистые.

Шаги — уверенные.

— Ей было пятнадцать. 6528. Потеряла слишком много крови. Младенец... Размером с ладонь. Мальчик. Он даже не задышал.

Она села рядом со мной.

Не спрашивая.

Ведь всё уже случилось. Всё уже сказано. А дальше — просто жить. Как сможем.

Мы молчали.

Обгоревшие. Уставшие.

А он нас держал.

Пока ещё было, кого держать.

На рассвете нам приказали готовится к похоронам Брата Натаниэля. Скончался в часовне во время обстрела от сердечного приступа.

Это была ложь. Ещё одна наша общая ложь, связавшая нас всех намертво.