На обед дядя так никого и не позвал, так что отмечали мы его день рождения в семейном кругу. Когда я спросила его об этом, он разворчался, что ему исполняется тридцать семь, а это совсем не повод для праздника. Чтобы ему всё-таки было чем хвастаться, я подарила ему золотые запонки с топазами, а Офелия скромно преподнесла вышитый платок. После десерта дядя переоделся в выходное платье, и они вместе с Барни ушли. Уже в дверях дядя сказал, что будет поздно, и их можно не ждать.
Я отправила Уильяма подавать документы на строительство, и вернулся он только к ужину. Бумаги у него, разумеется, приняли, и теперь нужно было ждать решения. Хотелось бы, конечно, побыстрее, потому что зимой рыть котлован под строительство может оказаться несколько затруднительным, но бюрократическую машину вряд ли можно было ускорить. Ни давлением, ни деньгами. Впрочем, это позволяло качественнее проработать проект, так что не стоило жаловаться.
Я пошла спать пораньше, чтобы пободрее чувствовать себя во время урока танцев с мадам Донсюз. Бал был всё ближе, и я никак не могла ударить в грязь лицом. Скорее уж, я намеревалась ронять в неё других людей. Заснула я быстро, а вот проснулась неожиданно среди ночи. Меня разбудил какой-то резкий звук. Я не могла понять, в доме ли что-то случилось или снаружи, а потому поднялась с кровати, натянула халат, зажгла свечу и пошла вниз. Поначалу было тихо, но потом я услышала приглушённые голоса. Слов было не разобрать, но в интонациях мне показалось что-то такое, что говорило поторопиться. И в холл я спустилась именно в тот момент, когда из коридора от задней двери вышли дядя и Барни. Точнее, дядя вёл своего телохранителя, а тот зажимал рукой бок. Света было мало, но на одежде Барни всё равно было видно тёмное пятно. Меня они, разумеется, тоже заметили.
— Вам лучше уйти, миледи, — прохрипел Барни.
— Что за вздор! — фыркнула я и перевела взгляд на дворецкого, подоспевшего с масляной лампой. — Бальтазар, опусти портьеры в столовой, постели на стол ватное одеяло и поверх чистую простыню.
— Да, миледи, — не стал спорить он.
— Хочешь сделать это там? — изогнул бровь дядя.
— Есть идея получше? — я поморщилась. — Идите туда.
Собственно, я и сама пошла туда, только быстро. Когда я вошла, Бальтазар как раз расстилал простыню, и я велела зажечь весь имеющийся свет. Портьеры в столовой были довольно тяжёлые и плотные, так что можно было надеяться, что снаружи свет заметен не будет.
— Горячую воду, мыло, чистый фартук и косынку, — велела я, закатывая рукава.
— Что вы намерены делать? — решил поинтересоваться дворецкий, как будто из кармана доставая таз с водой.
— Суп варить, — скривилась я. — Что за дурацкий вопрос?
Пока я надраивала руки, пришли дядя и Барни. Крови на одежде было много, но раны я пока не видела. Бальтазар помог уложить раненого на стол и вопросительно уставился на меня.
— Нож или пуля? — повернулась я к дяде.
— Пуля, — он отвёл глаза.
— Ясно. Бальтазар, спирт, ножницы, острый нож, пинцет и вату. И морфин.
— В доме нет морфина, миледи, — отозвался дворецкий.
— А опиум? — он кивнул. — Тогда неси его. И побыстрее.
— Ещё фартук, — бросив на меня взгляд, в спину ему сказал дядя, снимая фрак и подходя к мне и тазу с водой. — Буду ассистировать.
— Давно мы с тобой этого не делали, — едва слышно пробормотала я.
Бальтазар, к счастью, совершенно правильно понял, что именно мне было нужно, и принёс даже не нож, а скальпель. Где только взял? Морфина у нас в доме, значит, нет, а вот хирургический инструмент — разумеется. Незаменимая же в хозяйстве вещь. Я подошла к Барни, прикидывая, с чего бы начать, и тут именно он решил выяснить, что это я затеяла.
— Миледи, — голос был слабый, но решительный. — Что вы намерены делать?
— Как что? — я посмотрела ему в глаза. — Пулю доставать.
— Послали бы за врачом, — выдохнул он.
— Выглядишь плохо, — отозвалась я. — Куда попала пуля, неизвестно. Может, можно тебя просто зашить, и ничего не будет. А может, и не дотянешь ты до врача. Так что выпей опиум, зажми зубами полотенце, а я постараюсь спасти тебе жизнь.
Не дав ему сказать что-то ещё, Бальтазар сам влил в него наркотик и завязал рот скрученным полотенцем. Я разрезала рубашку и вытерла кровь. По виду раны сложно было сказать, что внутри, кроме того, что навылет пуля не прошла. Франкенштейн стоял напротив, а Бальтазару выпало подавать инструменты. Я сделала надрез и раздвинула края раны. Барни заскулил. Опиум притуплял чувство боли, но не подавлял её совсем. К моему удивлению оказалось, что пуля прошла как-то очень странно, не повредив органы. Хотя казалось, что должна была. Я извлекла её и велела Бальтазару загнуть мне острую иглу полукругом, вдеть туда некрашенную шёлковую нить и выкупать всё это в спирту. Пока он был занят этим, я собрала из раны кровь ватой, убедилась, что ничего там больше страшного не было, и только после этого взялась шить. Повязку наложил уже Франкенштейн.
— Я вся внимание, — произнесла я, отмыв руки и сняв фартук.
— Может, утром? — нахмурился он.
Я покосилась на Барни. К концу перевязки он отрубился, и я не была уверена, что было тому причиной, кровопотеря или опиум. Однако оставлять его здесь, на столе, было нельзя…
— Нет, сейчас, — я покачала головой. — Пока в памяти всё свежо.
— Мы шли из клуба, — отозвался он. — Экипаж я отпустил, когда мы только туда приехали, здесь не так далеко, так что по пути домой мы не стали брать кэб. Да их у клуба и не было — поздно ведь. Оставалось пройти переулком за особняком, и можно было войти через заднюю дверь. Нам оставалось ярдов тридцать(1), не больше, когда со стороны улицы в переулок забежал человек. Он посмотрел на нас и выстрелил. Он бы и так не особо попал, но Барни меня оттолкнул и словил пулю.
— Как выглядел тот человек? — я нахмурилась.
— Не знаю, — дядя покачал головой. — Тёмное пальто, на лице шарф, шляпа. К тому же он стоял против света, так что…
— Понятно, — я поджала губы. — Ничего у нас нет. Пуля вообще ничего нам не скажет, примет тоже нет. Некоторое время постарайся посидеть дома.
— Мне работать надо, — недовольно отозвался он.
— Дома поработай, — фыркнула я. — Хотя бы несколько дней, чтобы Барни снова мог тебя сопровождать. Ты же не думаешь, что это была случайность?
— Честно говоря… — протянул дядя.
— Ну, считай это моей паранойей, но я не считаю это случайностью, — я глубоко вздохнула. — Кто-то хотел тебя убить. Воздержись от опрометчивых действий.
— Так не лучше ли будет, если я наоборот буду разгуливать везде один? — он сощурился. — Тогда, если ты права, мы сможем поймать убийцу за руку.
— Или устроить пышные похороны, — я скривилась, а потом подошла и положила руку на плечо. — Пожалуйста, ничего не делай. Не усложняй ситуацию, — я повернулась к Бальтазару. — Отнеси Барни в его комнату. И понаблюдай.
Дворецкий кивнул, а я потянула дядю в холл. Надо было ложиться спать. Прихватив лампу, практически на буксире я дотащила его до его двери, а когда отпустила, он перехватил меня за руку.
— Ты в порядке? — сощурился он.
— Мне-то что? — поморщилась я. — Не в меня же стреляли.
— Ну да, — скептически скривился он. — Это же совершенно нормальное дело, когда домой приходит подстреленный человек, и ты достаёшь из него пулю.
— Ненормальное, — я мотнула головой, а потом приблизилась. — Но как мне кажется, в нашем с тобой прошлом были ситуации и похуже. Так что давай спать. Завтра будет новый день, и он не обещает быть простым.
Я вывернулась и ушла к себе. Если бы у меня не было опыта прошлых миров, меня бы трясло, как осинку на ветру, но сейчас я чувствовала какое-то отупение и усталость. И в итоге провалилась в сон поперёк кровати.
Я проспала. Сара пришла будить меня, когда уже должен был закончиться завтрак. И по её лицу было ясно, что она уже была в курсе ночного происшествия. Вот следовало сказать Бальтазару, чтобы молчал. Теперь надо было хотя бы удержать произошедшее в доме, а то мало ли ещё какие слухи поползут. Одевшись, я наконец-то спустилась в столовую, где с загадочным видом мне подал лёгкий завтрак сам Лоренцо. Бальтазар, непонятно когда появившийся за моим плечом, почти физически излучал смесь гордости и восхищения. За столом я была одна, и завтрак проходил бы очень спокойно, если бы присутствующие не таращились на меня так, будто я сотворила какое-то невероятное чудо. И мне бы удалось вполне нормально закончить трапезу, если бы под конец в столовую не вбежал Барни. Он быстро прошёл от дверей до меня, пока у меня медленно округлялись глаза.
— Миледи! — выпалил он.
— А ты уверен, что тебе можно так бегать? — выдавила я.
— Я в порядке, — решительно заявил Барни.
— Если ты в порядке, показывай рану, — я склонила голову набок, прекрасно понимая, что ничего он мне не покажет.
— Я… — он смутился. — Я только хотел сказать, что обязан вам жизнью…
— Если ты благодарен, иди и ложись, — я слабо улыбнулась. — Не хватало ещё, чтобы шов разошёлся. Будет довольно сложно объяснить врачу, откуда это у тебя этот шов, знаешь ли.
— Простите, что потревожил, — сник Барни и побрёл к выходу.
— Я рада, что ты на ногах, — в спину ему произнесла я. — Но я бы хотела, чтобы ты отдохнул пару дней и полностью поправился. Это моё тебе поручение.
Он как будто приободрился и ушёл не с видом побитой собаки. Кто его вообще выпустил? Надо было сказать, что ему запрещено выходить из комнаты, пока всё не зарастёт. И ещё мне было интересно, кто это в особняке такой болтун, о чём я прямо спросила Бальтазара. К моему удивлению оказалось, что это он такой болтун. Внезапно. Я велела ему пресечь распространение произошедшего за пределы особняка, и он сказал, что уже позаботился об этом. В глазах прислуги мой рейтинг умчался куда-то в стратосферу, однако они понимали, что подобные слухи могли выйти мне боком, а потому заверили, что будут хранить это в тайне. Ну, им у меня и так тайн приходилось хранить немало, так что одной больше, одной меньше — какая разница?
У меня ещё было время до обеда, и я ушла в свой кабинет. Едва сев за стол, я негромко позвала Уильяма, и почти сразу потайная дверь открылась, а из-за неё показалось лицо секретаря.
— Звали? — спросил он.
— Да, зайди, — я кивнула. — Прошло уже некоторое время с тех пор, как я поручила тебе разузнать о трёх людях, а доклада всё ещё не получила.
— Прошу прощения, миледи, — Уильям уже стоял перед моим столом с повинно опущенной головой. — Я только хотел проверить все сведения, чтобы ненароком не ввести вас в заблуждение.
— И на какой стадии проверка? — я сощурилась.
— О вдове Кэдвик я пока не получил ответа, но о бароне Кельвине и мистере Макферсоне готов рассказать, — он поднял глаза.
— Тогда бери стул и рассказывай, — я кивнула.
— Мистер Макферсон, — сев напротив меня, начал секретарь. — В его делах всё выглядит чистым, но его юрист по секрету сказал мне, что у него есть теневой источник дохода. Его торговая компания довольно большая, в основном они возят сырьё, в том числе хлопок и чай. С чаем всё чисто, а вот с хлопком есть некоторое несоответствие — как будто он ввозит больше, чем потом продаёт.
— Это подозрительно, — я сощурилась.
— Я использовал старую сеть, чтобы собрать более полную картину, — кивнув, продолжил Уильям. — С хлопком он возит контрабандный груз. Немного, по отчётам заметить разницу сложно — один-два ящика ведь можно просто потерять. Так что за руку его поймать сложновато, но если нужно, можно найти свидетелей в порту, которые могут подтвердить это.
— Мы с этим не в суд собираемся, — я мотнула головой.
— В целом, как торговая компания, он довольно надёжен — очень старается поддерживать хорошую репутацию, — секретарь задумчиво сощурился. — У него крайне редко бывают срывы поставок или товар ненадлежащего качества, а если это случается, то возвращает он затраты без суда.
— С его стороны, если он торгует и на чёрном рынке, это разумная позиция, — я кивнула. — Никому не придёт в голову искать в его делах что-то незаконное, если он всегда для всех хороший парень. Что с его капиталом?
— А вот тут странное, — Уильям чуть подался вперёд и понизил голос. — Контрабандой он занимается довольно давно, и даже если он не пытается возить её в бешеных объёмах, у него всё равно должно быть довольно много средств. Но денег у него совсем немного больше, чем если бы он занимался только чистыми перевозками. Это странно, потому что зачем возить контрабанду, если не ради денег.
— Ты прав, — я нахмурилась. — Скорее всего, деньги идут какой-то третьей стороне, а он имеет только небольшой процент с продажи. И либо он от природы не жаден, что довольно сомнительно для торговца, либо боится положить в свой карман больше. Либо ожидает существенных дивидендов в будущем, что тоже не лишено смысла.
— Я попытался узнать, куда идут средства, — снова кивнул Уильям. — Несколько небольших пожертвований сиротскому приюту барона Кельвина, кое-что для работных домов некоторых аристократов, какие-то суммы для кафедры математики одного провинциального университета. Выглядит так, как будто он жертвует на благотворительность.
— Но? — я вопросительно изогнула бровь.
— Но в работных домах и сиротском приюте дела становятся только хуже, и он не может не знать об этом, — поморщился секретарь. — Я не уверен, но это выглядит так, как будто под видом благотворительности он просто передаёт деньги хозяевам учреждений.
— Иными словами, отмывает их, — кисло заметила я. — Это всё?
— Про мистера Макферсона — да, — он кивнул. — Теперь барон Кельвин. Он содержит приют для сирот, и на первый взгляд с ним всё в порядке. Туда принимают даже покалеченных детей, что делают далеко не все. Это выглядело бы очень хорошо, если бы с недавнего времени дети из приюта не начали пропадать. Об этом никуда не заявляют — сироты ведь, работники приюта считают, что они просто сбегают на улицы, как бродячие псы.
— Но они не сбегают? — это было скорее утвердительное предложение.
— Нет, — он мотнул головой. — В тех местах, откуда увозят в этот приют детей, говорят, что потом они больше не возвращаются. А куда бы они сбегали, если не в те места, которые знают?
— По крайней мере, некоторые из них, — протянула я. — А куда пропадают дети?
— Этого я не знаю, — Уильям сокрушённо вздохнул. — Однако похоже, что барон намерен ликвидировать приют, хотя приём детей туда идёт полным ходом. Вчера я встретил его юриста в канцелярии по приёму документов по строительству. Он был там с проектом по перестройке приюта в мануфактуру медицинской направленности.
— Вот как… — я глубоко вздохнула. — Хорошо, я поняла. А вдова Кэдвик?
— Под её патронатом находится несколько молодых художников, — сообщил он. — Я ещё проверяю это, но вроде бы не все там добровольно. И они пишут копии известных картин. В частности, произведений да Винчи.
— Ты хорошо поработал, — я улыбнулась. — Сделай краткий отчёт в письменном виде, чтобы ничего не забыть. Можешь идти.
— Миледи… — Уильям не торопился вставать. — Я… слышал, что произошло в особняке ночью.
— Ты про Барни? — уточнила я, как будто произошло что-то ещё.
— Да, — он кивнул. — Вы действительно сами занимались раной мистера Уокера?
— Действительно сама, — я кивнула. — Если это потребуется, я сделаю то же самое и для тебя. А что?
— Почему не послали за врачом? — секретарь сощурился.
— Потому что ранения в живот бывают очень плохими, — я поморщилась. — Барни повезло, но снаружи я этого никак не могла определить, поэтому поспешила. Если бы пуля разорвала органы, сразу что-то сделать ещё можно было бы, но врача бы он не дождался.
— Откуда у вас была уверенность, что вы справитесь? — Уильям подался вперёд. — Что, если бы что-то пошло не так, и вы бы просто убили Барни?
— Я знала, что могу с этим справиться, — я на секунду закрыла глаза и тут же встряхнула головой — перед внутренним взором из далёких глубин памяти зачем-то всплыл Бриггс. — И это снова тот вопрос, в который тебе не стоит лезть.
— Понял, — он поднялся. — Но… Я надеюсь, что вам больше не из кого не придётся доставать пуль.
— Я тоже, Уильям, — я кивнула. — Я тоже.
Первым человеком за день, который не смотрел на меня, как на чудо света, была мадам Донсюз. И я была очень рада её видеть. Даже несмотря на то, что она гоняла нас с дядей ещё интенсивнее, чем раньше. Бал надвигался, как айсберг на Титаник, и она, видимо, считала, что я там буду главной звездой вечера. Что в мои планы не входило совершенно. Но ей об этом знать было не надо. И я даже надеялась на этакий особый эффект — если буду танцевать слишком хорошо, некоторые постесняются подойти ко мне, если их навыки не таком высоком уровне. Мечты-мечты…
В последние две недели перед балом Офелия тоже решила поучаствовать в моём обучении. Не то чтобы у меня были проблемы по части манер и умения притворяться, но советы опытного человека определённо не были лишними. К тому же, Офелия некоторое время провела среди дворян лицом к лицу, а это было совсем не то же самое, что следить за ними через прислугу и слухи. А кроме того, она говорила со мной о беседе во время танца. Да уж, вот это я как-то вообще упустила. Ну, я понимала, что мне надо будет танцевать, и что я не обойдусь танцами с дядей и сэром Рональдом, но я как-то игнорировала то, что эти самые другие танцы будут с какими-то другими людьми. И эти другие люди будут говорить со мной. О чём-то. А Офелия не просто растолковывала мне, о чём могут быть эти беседы, но и поясняла, что говорить, чтобы обаять собеседника, а что — чтобы он обходил меня третьей дорогой. Последнему я уделила особое внимание.
Последняя примерка состоялась за три дня до бала, третьего сентября. Платье село прекрасно. Настолько прекрасно, что было необязательно затягивать корсет настолько, что мне пришлось бы дышать через раз. Никаких исправлений оно не требовало, так что портной его уже больше не забирал, и оно заняло почётное место в моей спальне. Кроме дебютного платья мистер Дантон привёз и смокинг дяди, и примерно половину остального заказанного гардероба, что было весьма к месту. В числе прочего прибыло и платье для Офелии — тёмно-зелёное, с отделкой из чайного кружева. Оно очень шло к цвету её глаз, и я подумала, что в самый раз к нему были бы украшения с изумрудами. Оставить Офелию совсем без сопровождающего мы не могли, так что пришлось и Уильяму готовиться к тому, чтобы идти на бал. Впрочем, они с Офелией были сопровождающими, так что им необязательно было даже танцевать. Счастливчики…
В день бала мне малодушно захотелось заболеть. Хотя бы мигренью. Но я мрачно подумала о том, как придётся расплачиваться за такой проступок, и всё-таки приступила к сборам. Поскольку корсет на мне не надо было затягивать так, чтобы все органы слиплись в комок, я не только плотно позавтракала, но и планировала не менее плотно пообедать. А между приёмами пищи меня намыли, намяли и натёрли, как будто хотели сделать из меня цветущую клумбу. После обеда Сара потратила больше часа на одну только мою причёску, потом нарядила меня в платье и вывела в холл. Уже там Бальтазар возложил на мою шею бриллиантовое колье, отбрасывающее столько бликов, что создавалось впечатление, будто у меня не шея была, а диско-шар. Ехать во дворец хотелось всё меньше. Но потом спустились дядя и Офелия с Уильямом. Дядин смокинг однозначно должен был произвести фурор, поскольку мистер Дантон посчитал уместным добавить серебристые канты на лацканы и жилет, что было довольно эффектно, особенно когда он остановился рядом со мной и выяснилось, что вышивка на моём платье сделана теми же нитками. Кроме того, дядя не пожелал быть монохромным пингвином, и добавил к костюму голубую шёлковую бабочку и запонки с топазами. Но самым смущающим элементом его наряда был платок в кармане смокинга — тот самый, с корабликом, который я вышила. Ну, если он хотел, чтобы я, как все юные девушки, время от времени краснела, как маков цвет, он сделал хороший выбор.
Во дворец со мной поехали также Бальтазар и Сара. Брать своих слуг, особенно для людей моего положения, было вполне нормально. Тем более, что они оба были мне нужны на этом балу, и я никак не могла обойтись без их присутствия. По дороге я всё ещё прикидывала, как мне провернуть все те планы, которых мы понастроили с псарней. И в целом, если не произойдёт ничего непредвиденного — что вряд ли, потому что на собрании псарни мы допускали даже метеорит в порядке нелепого допущения — большая часть затей должна была завершиться вполне успешно.
Карета проехала по подъездной дорожке и остановилась перед крыльцом. Я глубоко вздохнула, натянула на лицо улыбку, добавила румянца взглядом на платок у дяди в кармашке и приготовилась к полному дел вечеру.
1) 27,43 метра