Практическая география (джен)

— Спать иди, — сказал Гейб.

Он уже отдышался немного, но вставать не спешил — или еще не мог.

Рон покачал головой. Как же он ненавидел ждать, Мерлин великий! Понимал, что надо шевелиться, решать что-нибудь, а не сидеть здесь и не пережевывать все в сотый раз, но сил не было.

— Гейб, — сказал он жалобно, — а может, мы зря? Как же Алекс и Пьер? Бернар их привезет, и все увидят…

— Кто увидит? — спросил Гейб. — Ты слышал про самолет? Их после прилета сразу заберут, прямо с поля, никто не увидит. У Пьера, я слышал, родни нет. Только Бернар. А девочку — в клинику. Сотрет ей память, скажет — нервное потрясение, не выдержала, будет платить за лечение.

— Вот прямо так? Он же не Волдеморт какой-нибудь!

Гейб поморщился, подпер голову ладонью.

— Почему нет? Раньше мог.

— В этом твоем Косово?

— Косово, да. Там было очень похоже: здесь вместо Сомали Пунт и Мудуг, там — вместо Югославии Косово и наша Воеводина. В Косово уже сражались, мы — еще нет. Я вернулся из школы, все кричат — поможем братьям! Независимость или смерть! У нас в Воеводине Статута не было, все жили рядом, знали, кто колдун, кто ведьма. Мы туда приехали, посмотрели: война, бомбы, наши братья-косовары режут наших братьев-магов, пытают, на костре жгут. Попали в засаду. Душана били, палочку отобрали, потом жечь стали. Меня по голове — плохая рана, крови много. Янош думал, нас обоих убило, убежал, а я очнулся и аппарировал. На сербскую сторону. Сербы меня подобрали, отнесли в госпиталь, а там…

— Бернар?

— Бернар потом. Сначала Джордж. Я решил остаться. Он за мной следил, думал, я притворяюсь, нарочно к ним попал, шпионить. Я быстро поправился, лечил, кого мог. Он умный, а не мог понять, кто я, сердился. Потом нас бомбили, я держал Cave inimicum, он видел. Еще больше разозлился.

Рон слушал как зачарованный. Такого Гейба он еще не видел: тот явно нервничал, забывал слова, сбивался…

— После бомбежки привезли двоих. Мы всех лечили, и я их узнал: они Душана убили. Потом оказалось — не только его, много кого еще. Дождался дежурства и вызвал наших, сам руки пачкать не стал… зря! Утром сказал, что заснул, ничего не видел. Все поверили мне, ругали, сказали, еще засну — выгонят. Джордж не поверил. Когда Бернар приехал, я не знал — Джордж ему говорил про меня или нет. Бернар меня вызвал, сказал, что оставит, если буду слушаться.

— Как сегодня?..

Гейб кивнул.

— А Джордж?

— Ты видел, какой он был.

Рон кивнул почти завистливо.

— Но ведь сейчас ты ему все рассказал?

— Теперь да. Теперь хорошо.

— И что… — начал Рон — и вдруг задохнулся, как от удара. — Ты, гад! Ты нарочно, да? Опять мне зубы заговорил?!

Гейб смотрел спокойно, соглашаться не торопился, отрицать тоже.

— Так ты все наврал?

— Не хочешь — не верь.

Рон вздохнул. Поверить хотелось. Он не особенно надеялся, что Гейб рассказывал правду, как тогда, про море. Но все — и что он говорил, и то, о чем молчал, — ложилось в его историю, как кирпичи в стену «Дырявого котла», каждый на своем месте.

Гейб зевнул, прикрывшись ладонью, и встал.

— Пойду защиту проверю. Я сказал Джорджу, чтобы шел сюда, сегодня лучше всем вместе.

Ну да, если у Кейт получится, и она вернется…

— А сейчас он где?

— Так, — Гейб дернул плечом. — Ходит, говорит.

Рон подождал еще пару минут — просто тянул время — и вылез из палатки.

* * *

Оборотень сидел в трех шагах, подняв лицо к небу, усыпанному крупными звездами. Мальчик и Геди дремали, привалившись к нему с двух сторон, но сразу, точно по команде, вскинули головы.

— Рональд Уизли? Что ты решил?

Рон сел — не слишком близко.

— Еще пара вопросов, хорошо? Во-первых, почему ты их потом не покусал — тьфу, то есть не ткнул этой своей палочкой? Когда Геди уже прокляли?

Оборотень выдохнул, расслабился, как будто ждал трудного вопроса, а получил легкий, хищно усмехнулся.

— Представь, что ты был с женщиной и брал ее, сколько хотел. Если тебе сразу приведут вторую — много ли ты сможешь? Я не всесилен, Рональд Уизли.

— В смысле, это из-за Джорджа? Что он стал?..

Оборотень склонил голову.

— Я не понимал, почему не могу сделать их Кори Исмарис. Говорил о чести рода, о том, что дети слишком малы. Но когда я узнал о нем, я понял.

— Ага, — кивнул Рон. — Дальше вот: если Геди не может отдать Долг, нам, получается, вообще никогда не рассчитаться?

Оборотень удивленно вскинул брови:

— Нет, всего шесть лет. Пока Далмар не станет взрослым.

— Ладно. Но я все равно не понимаю. У нас проклятье видно: или болезнь, или какой-то знак, или еще что-то. А у Геди?

Рон еще раз взглянул на Геди и поймал ответный взгляд, только белки блеснули.

— Так что? Я не вижу.

— Ты видишь, но не замечаешь, Рональд Уизли. Время покажет.

— А оно у меня есть, время? Может, я завтра помру? Кому они достанутся? — И, услышав, как сдавленно охнул мальчик, договорил: — Не то чтобы я собирался, но вдруг?

Оборотень усмехнулся. Клыки у него были просто загляденье, Гермиона бы оценила.

— Не торопись умирать, Рональд Уизли! Дождись, пока другой сможет защитить их — я непременно дам тебе знать!

Рон усмехнулся в ответ.

— Ну, спасибо!

Он еще раз посмотрел на них: Геди склонил голову; высоко отхваченные волосы открывали жилистую смуглую шею, будто он подставлял ее под топор палача. Оборотень ухмылялся. Далмар опять кусал губу и не то собирался плакать, не то просто шмыгал носом.

— А Дилан где?

— Позвать?

Рон попробовал собраться с мыслями, понял, что ничего не получится, на мгновение зажмурился — и кивнул.

* * *

— …Я, Рональд Билиус, шестой сын Артура из рода Уизли, признаю твой Долг передо мной, Геди из йибир. В возмещение сего Долга…

Пустыня обступала их со всех сторон — оазис остался в ста шагах и теперь был неразличим в слабом лунном свете. Выходить из-под защиты наружу Рону не хотелось совершенно, но куда деваться, раз уж согласился?

— Долга, который не может быть отдан иначе, — подсказал Кори Исмарис.

Рон мотнул головой:

— …Пока он не может быть отдан иначе, я получаю все, что было твоим. Я приказываю тебе, Геди, младший, служить моим Голосом, когда сам я не смогу говорить от имени рода.

Оборотень протянул ему палочку, из которой шибало почему-то жаром, а не холодом, как в первый раз, и Рон, сжав ее в кулаке, забормотал скороговоркой:

— Если же будет найден мною или кем-то иным способ возвратить упомянутого Геди на законное его место, клянусь вернуть все, что было мне отдано.

Вихрь вырвался из раздвоенного конца, тотчас рассыпавшегося мелкой пылью, раскаленными песчинками впился в лицо, залепил рот и ноздри, хлестнул по рукам, скручивая знакомой болью, на мгновение застыл, а потом словно осел и растекся, захватывая в себя вопли детей и короткий, жалобный стон Геди, оставляя снаружи одного только оборотня, который — неизвестно как, но Рон знал — смотрел на них с той же безумной, бессильной жадностью, с которой недавно таращился в небо.

Отпустило разом, как будто кто-то сказал Finite. Всех, кроме Рона, отшвырнуло в стороны, а он остался стоять, судорожно втягивая воздух. Ноги не держали, в глазах мельтешили темные точки, руки ходили ходуном.

— Теперь-то все?

Оборотень не ответил или не услышал — сидел на корточках возле всхлипывающих детей и что-то бормотал им, успокаивал, наверно. Рон поморгал — кроме смутных очертаний, не видно было ни драккла, под веками все еще кололо и жгло.

Плевать. Пусть делают что хотят, а он пока постоит. Ему можно.

— Теперь… все.

Рон осторожно открыл глаза. Кори Исмарис как-то странно клонился вперед, опираясь на вытянутые руки и низко пригибая голову.

— Что?.. — начал Рон. И тут же понял — что.

Самого превращения он не заметил, судорожно шаря пальцами по бедру. Хрипло вскрикнул мальчик, раздался треск, будто разорвалась ткань, — и тварь неуклюже, боком прыгнула с места.

«Хрен тебе», — подумал Рон, приседая, уходя от удара — и едва успел, когда сбоку на него кинулся кто-то еще и сшиб наземь. Рванулся — палочка оказалась под ним, не достать, — отчаянно дернулся, ударил этого, второго, обеими ногами, стараясь попасть каблуком, потом еще добавил локтем и внезапно понял, что свободен. Перекатился, поднимаясь на колено, сорвал ноготь — но палочка уже была в руке, и он, сам не понимая, куда целит, заорал что было сил:

— Everto statum!

Не будь тварь так близко, он бы наверно, промахнулся — но бурая тень вздрогнула и откатилась, и он, уже не скрывая торжества — есть! попал! — выкрикнул:

— Seco! — просто потому, что так было короче, сам не соображая толком, чего хочет — отогнать или убить, и еще раз, и еще, пока не понял, что заклятья летят в пустоту.

Прямо на коленях, не вставая, развернулся, выцеливая другого, того, кто напал сбоку, но никакого другого не было, только Геди лежал в двух шагах лицом вниз, и на его грязно-серой рубахе виднелся отчетливый след ботинка.

— Йаун-ки, старший!

Мальчик, спотыкаясь, бежал к нему по песку, волок сестру за руку.

— Цел ли ты?

Рон кивнул и спохватился — темно, все равно не увидят.

— Двигаем отсюда, — сказал он осторожно, не слишком понимая, что у них на уме, и наладился было поддеть Геди ногой. — Так и будешь лежать?

Геди шевельнулся, встал, прижимая к ребрам ладонь.

«Сломал, что ли?» — подумал Рон.

— Пошли, быстро!

Он не помнил толком, как довел их, как делал проход и восстанавливал потом защиту, и пришел в себя только возле палатки.

По крайней мере, здесь было светлее: Рон мог разглядеть черные, в пол-лица, перепуганные глаза Дилан, мокрое то ли от пота, то ли от слез лицо Далмара и согнутую спину Геди.

— Ну?

Мальчик обреченно выдохнул и встал, прижимая к груди руки, выпачканные в чем-то темном, блестящем…

— Стоп! Кровь? Ранен?

Он отчаянно замотал головой:

— Нет, Старший, нет! Наш… — он осекся, подбирая слово, — наш отец сказал: если ты правильно скажешь клятву, ты… ты будешь больше не нужен. Это его кровь, Старший! Когда он хотел убить тебя, Дилан схватила его, а я ударил ножом! Тем, что ты подарил нам!

Рон сам не ожидал, что так растеряется — до озноба, до потери дыхания. Счет, неизменная подпорка, не помогал: цифры крутились и путались, и он забывал, как их зовут.

— Врал? — наконец выдавил он шепотом — воздуха не хватало. — Он мне врал?

— Он Кори Исмарис, — мальчик глядел ему в глаза, морщил лоб, стараясь объяснить. — Кори Исмарис не дают клятв, потому что не держат их.

— И все в курсе, да? — Рон поежился. — Кроме меня. Дилан, значит, держала, а ты бил. Почему?

— Он лжет, — просто сказал мальчик. — Мы подумали, что нам — тоже.

Рон закрыл глаза, посидел, ничего не придумал.

— И куда вас теперь?

— Им пора спать.

Рон подпрыгнул на месте.

— Гейб! Ты слышал? Все?

— Да, — Гейб отодвинул полог палатки и высунул голову. — Вы громко говорили.

— Конечно, — Рон мелко закивал. — Делайте, как он сказал.

— Ты спас Дилан, — сказал мальчик, вставая. — Мы помним. — И стрельнув в него глазами, уточнил: — Мы, йибир.

* * *

— Ты когда был больной? — спросил вдруг Гейб. — Вчера? Или сегодня утром?

Рон отмахнулся.

— Нормально. Сейчас этому вот пару слов скажу — и спать. А что?

— Выпей. Два глотка, больше нельзя.

Рон перехватил фляжку, встряхнул:

— Успокоительное?

— Почти.

Содержимое завлекательно булькнуло, горло обожгло, из глаз брызнули слезы.

— А-а-а?..

— Палинка, — сказал Гейб. — Грушевая. Понимать надо.

Отобрал у Рона фляжку — тот едва успел глотнуть еще пару раз.

И ушел.

Грушевая палинка, чем бы она ни была, била по мозгам не хуже огневиски. Лучше, понял Рон через минуту, обнаружив, что сидит напротив Геди, дергает его за рукав и несет чушь, но остановиться уже не мог. Или не хотел.

— А ты-то какого драккла полез? Ладно дети, а ты? Ты же не нападал, верно? Ты же типа прикрывал меня? Долг отдавал, придурок? Ну, что смотришь?

Кажется, Геди не смотрел, но так надо было сказать, так было по правилам, и Рон говорил.

— Да на хер мне твой долг! Сожрала бы меня твоя зверюга — и кому плохо? Всем хорошо! Ты же меня ненавидел вроде?

Геди молчал. Рон недоуменно уставился на собственную руку и с усилием разжал пальцы.

— А, какая разница? Хочешь — ненавидь. Я вот Гойла тоже… вытаскивал зачем-то, и что? Все равно потом сел и до сих пор сидит, урод горелый.

Встать он даже не пытался: проклятая палинка как будто стекла вниз, к ногам, оставляя голову ясной. Спать хотелось зверски, но Геди никак нельзя было оставлять — мало ли до чего он здесь доненавидится один? Надо было если не договориться с ним — раз уж он не желает отвечать, — так хоть заболтать, успокоить, увести… «Как пугливую тварь», — подумал Рон. Из тех, что способны понимать, но сами лишены дара речи — он работал с такими, хоть и нечасто. Лишены? Он в ужасе уставился в стриженый затылок, попытался припомнить, слышал ли от Геди хоть слово с тех пор как того прокляли, и не смог, зато вспомнил другое: «Служить моим Голосом, когда сам я не смогу говорить». «Видишь, но не замечаешь», — сказал оборотень. Ну вот, заметил, и что?

Рон покачал головой. Больше всего хотелось рассмеяться. Даже пожалеть себя — и то времени не хватало! Но развели его, действительно, как последнего болвана, непонятно только, почему в последний момент сорвалось. Ну и плевать.

— Эй, ты!

Геди едва заметно пошевелился.

— Слышишь, значит? Ну и отлично. Разбираться будем завтра, сейчас вот что: если бы я не назвал тебя Голосом, ты бы вообще говорить не мог?

Геди вскинул голову — и снова опустил, еще ниже пригибаясь к земле.

— Ясно. А клятву как надо понимать — напрямую? Я не могу говорить — ты можешь? Если на мне, скажем, будет Silentio, ты заговоришь?

Последовал еще один отчаянный взгляд снизу вверх.

Рон почесал в затылке:

— Интересно, а что ты говорить-то будешь? — И, не дожидаясь отклика, добавил: — Ладно, спать пошли. Все завтра.

Геди предсказуемо промолчал.

* * *

В палатке дышали, сопели и ворочались.

— Здесь ляжешь, — Рон ткнул в ближайший свободный угол, швырнул в Геди запасным казенным одеялом.

Тот даже не пытался ловить — шарахнулся, прикрываясь рукой.

— Да что ты трясешься? — c досадой сказал Рон. — Вот уеду скоро, и живи в свое удовольствие. С братом помиришься…

Геди обеими руками прижимал одеяло к груди и часто, со всхлипами, дышал.

— Не пойму, ты кого боишься-то? — продолжал Рон, воюя с особо зловредным узлом на правом ботинке. — Меня или его? — и вдруг поймал краем глаза едва заметное движение — туда, наружу.

— Его?

Он выпрямился.

— Хочешь сказать, тебе с его голоса петь придется? Или он тебя того… за то что убить не дал? —

Рон болезненно сморщился — голова отказывала напрочь. — Слушай, не могу я больше, не соображаю. Давай утром подумаем? Вот же вляпался, — пожаловался он вслух, сам не зная кому.

Снова попытался стащить ботинок и чуть не заорал, когда Геди, неслышно подобравшийся почти вплотную, опять упал и уткнулся ему в ноги — левую, босую, и правую, еще обутую.

* * *

Спал Рон плохо. Ему мерещилось Нора, маленькая комната наверху и он сам, почти одиннадцати лет от роду, весь покрытый мерзкой красной зудящей сыпью. Тогда он страшно жалел себя, а еще больше боялся, что сова, которая вот-вот должна была доставить письмо из Хогвартса, не станет ждать, пока он выздоровеет, и улетит обратно. Спать не давали, потому что зелье нужно было принимать каждые полчаса; за стенкой хныкала Джинни, от которой он, кстати, и заразился огненной корью, и слышался мамин голос. С ним, Роном, сидел папа, и это было бы совсем неплохо, если бы не рассказы о всякой маггловской чепухе. Рон требовал чего-нибудь поинтереснее, а папа объяснял, что магглами интересовались все Уизли с давних времен, и те, между прочим, это ценили! Особенно после большого пожара — тогда выгорел почти весь Лондон, и Терциус Уизли несколько месяцев кряду раздавал погорельцам еду и одежду. И благодарные магглы даже сочинили про него песню! Папа напел, не слишком уверенно, несколько строчек — Рон не запомнил их, но позже пересказал все близнецам, приехавшим на пасхальные каникулы. И те с удовольствием объяснили, что если Терциус кого и подкармливал, то только свою любовницу-магглу и ее детей, и ради этого даже показывал на улицах фокусы, а в плохие дни не стеснялся закладывать в ломбарде остатки фамильного имущества. Впрочем, близнецы его полностью одобряли и в знак этого одобрения радостно проорали всю песню — всю, сколько знали.

«Миска риса — два гроша, два гроша подливка, — на два голоса выводили в его сне Фред и Джордж, — скоро денежки уйдут — заложу костюмчик! Джимми коклюш подхватил, корь досталась Тимми! Скоро денежки уйдут — заложу костюмчик!»