Два плюс один (гет)

Я никогда не любил путешествовать. Все эти встречи, возвращения действовали на меня угнетающе. Сначала ты уезжаешь из своего дома, где-то живешь некоторое время, а когда возвращаешься, свой дом кажется чужим, и к нему надо привыкать заново. И пусть на это иногда уходит всего несколько часов, но ты чувствуешь себя не в своей тарелке, тебе кажется, будто ты в гостях, и даже будто подсматриваешь за кем-то, здесь живущим.

Когда я вернулся от родителей, это ощущение было, как никогда, сильным. Прошло уже несколько дней, а я все никак не мог привыкнуть — но не понимал, что мне мешает снова почувствовать себя дома. И дело было не в лежащих не на своих местах вещах — по правде говоря, у моих вещей никогда не было своих, четко определенных мест, и клал я их куда придется. А теперь был порядок, но какой-то искусственный и неправдоподобный. И абсолютно чужой.

Я так увлекся поиском внешних причин своего дискомфорта, что очень долго не замечал главного. Изменилась Лили. Абсолютно неуловимо и, наверное, для постороннего человека незаметно, но я знал ее слишком хорошо. У нее появились новые жесты, новые привычки. Впервые я это заметил, когда мы вместе пили чай — Лили всегда любила черный, обязательно с сахаром, но без молока, иногда с долькой лимона. Теперь она пила зеленый и, как-то странно улыбаясь, подносила чашку ко рту, вдыхала запах, но не делала глотка.

Я тогда ничего не сказал, да и что я мог сказать, в самом-то деле?! Просто стал гораздо больше внимания обращать на детали, на какие-то мелочи. На то, как Лили накручивает волосы на палец, как проводит рукой по корешку, прежде чем открыть некоторые книги, как иногда улыбается ни с того ни с сего, будто вспомнив что-то приятное и, судя по всему, не связанное со мной.

Я любовался этой новой Лили, заново ее открывая для себя и заново влюбляясь, наверное, даже сильнее, чем прежде.

А потом вдруг все изменилось…

— Джеймс, нам надо поговорить, — она говорила тихо и практически безэмоционально — я не привык видеть ее такой. Моя Лили всегда улыбалась, светилась внутренней энергией и делилась ею со всеми.

— Да, Лили? — я перестал читать и, загнув уголок страницы, отложил книгу на полку. Она поморщилась — потому что терпеть не могла небрежного отношения к книгам.

— Я люблю другого, — она произнесла это так, словно речь шла о погоде, или о планах на выходные, или о чем-то другом, столь же незначительном и столь же банальном.

— Снейпа, — сказал я. Я не спрашивал — тогда мне уже было понятно, у кого Лили могла перенять свои новые привычки.

Она не смутилась, не отвела глаза — это было не в ее характере. Не знаю, чего она ждала от меня — возможно, обвинений в измене, которой, по сути, и был ее тайный роман. Но я удивил Лили — да что там Лили, в тот момент я удивил даже себя. Закрыв глаза, я попытался представить, что мы расстаемся, и не смог. Это было слишком неправдоподобно и неправильно.

— А меня? — спросил я. Она моргнула и уставилась на меня ничего не понимающим взглядом. — Меня ты любишь, Лили?

Мне действительно было важно знать ответ на этот вопрос, хотя тогда я еще не представлял, что буду делать при любом варианте ответа. Мне хотелось правды — пусть вначале она больно ударит, но только зная ее, можно получить что-то настоящее, что-то стоящее.

— Люблю, — едва слышно сказала она, будто боясь своих собственных слов или чувств, но тут же взяла себя в руки и повторила уже громче, глядя мне прямо в глаза. — Люблю!

Что я мог на это ответить? Попросить остаться со мной, бросить Снейпа? Имел ли я право? Сумел бы я сделать ее счастливой? Я этого не знал, но так же отчетливо понимал, что не могу отпустить ее. И это была не уязвленная гордость, не собственнические чувства, в тот момент я лишь в одном был уверен на сто процентов — я люблю Лили и готов на все, лишь бы она была со мной. Даже терпеть другого.

— Только не говори мне, когда к нему идешь, — попросил я, хотя прекрасно понимал, что и сам обо всем буду догадываться.

— Прости?

— Я говорю, что ты можешь ходить к Снейпу, я не против, но, если ты все еще любишь меня, то я не вижу причин расставаться, — конечно, я немного лицемерил, и от этого было противно, но в остальных вариантах обязательно кто-то был бы несчастлив.

— Джеймс! — она наконец заулыбалась и кинулась меня обнимать. Я гладил ее по волосам, целовал руки, тыльной стороной ладони стирал слезы, бегущие по ее щекам, и надеялся, что не совершаю самую большую ошибку в своей жизни.

Но, как ни странно, я уже вскоре поймал себя на том, что спокойно занимаюсь своими делами, когда Лили отсутствует. Просто уверенности, что завтра или, в крайнем случае, послезавтра Лили вернется ко мне, оказалось достаточно, чтобы жить дальше и принимать происходящее, как есть.

И все равно я не был готов встретиться лицом к лицу.

— Джеймс? — Лили сама окликнула меня, и, обернувшись, я увидел, как смущенно она смотрит на Снейпа. Он держал ее под локоть, будто бы слегка приобнимая — мы никогда так не делали, предпочитая держаться за руки. Я заставил внутренний голос замолчать, понимая, что он готов мне выдать полный сравнительный анализ — но где сравнения, там и ревность, а я не чувствовал в себе сил, чтобы справиться с ней.

— Поттер, — Снейп кивнул мне после незаметного — как, наверняка, думала Лили — тычка под ребра.

Мне хотелось развернуться и уйти, забыть и эту идиллическую картину, будто вырезанную из какого-то дурацкого журнала, которые периодически невероятным образом оказывались у нас дома, хотя Лили их никогда не читала. Но разве я мог это сделать?

— Мы собирались в кино, хочешь с нами? — она улыбнулась, словно это было в порядке вещей — идти в кино со своим мужем и своим любовником, если называть всех своими именами. Ни тогда, ни потом я так и не понял, зачем она пригласила меня. Рассчитывала ли, что я откажусь или, наоборот, надеялась на согласие? Был ли у нее вообще какой-либо план, или она просто подчинялась велению сердца и не думала о таких вещах — а я, как последний параноик, в своем больном воображении построил целую теорию заговоров?

Я согласился.

Сейчас я понимаю, что это был первый шаг, который мы сделали, вставая на сложный и витиеватый путь. Путь, который нам еще предстояло пройти, хотя тогда мы этого не понимали и, тем более, не представляли, куда он нас приведет.