Земля-обратно 2 (гет)

Раньше, в самом начале их знакомства, Прю казалось, что Лис любит всех людей как-то слегка авансом, ни за что, совершенно безрассудно и беспричинно. И лишь теперь он начал догадываться: скорее уж, Лис любит людей (и прочих гуманоидов, и даже не совсем гуманоидов) за то, что они не генмоды, а люди (или не совсем люди, или совсем не). Как будто это какая-то особенная заслуга или достоинство. Его отношение к генмодам было странно не только по представлениям почти не знакомого с этим явлением Прю, но и по земным меркам.

На Земле, к изумлению Прю, привыкшему считать Розу каким-никаким, а все-таки разумным существом, никто не стремился генмодов очеловечивать, не приписывал им человеческих страданий, способности любить, созидать или мыслить. Сказать "у меня был роман с генмодом" было примерно так же странно, как рассказать о романтической связи — ну, не с табуреткой, но, допустим, с собакой. Во-первых, это странно и противоестественно, а во-вторых, понятно, что чувства, испытываемые животными, совершенно иные, и никакой настоящей влюбленности, такой, какой ее видят люди, в подобной ситуации быть не может, одни проекции бестолковые.

Прю виделось в этом противоречие: как можно не приписывать человеческих чувств тому, с кем спишь? Ладно если бы это кукла какая-то была, но оно же живое, оно дышит, разговаривает, взаимодействует... Лис, правда, на это отвечал, что если бы Прю подольше пообщался с классическим, небракованным генмодом, у него не возникало бы таких вопросов, как давно не возникал этот вопрос у самих землян. Даже в произведениях искусства — ни в книгах, ни в фильмах, ни в песнях — не было темы "оживших" генмодов. Человечные компьютеры были, были разумные животные, предметы интерьера, транспорт, совершенно немыслимые какие-то роботы — и те были, а вот кого-нибудь похожего на Розу не было. Земляне не принимали чувства генмодов в расчет, для них это были простые, понятные и функциональные домашние питомцы, наделенные разве что простейшими эмоциями и еще и речью для пущего удобства.

Но из всех знакомых Прю только Лис, отказывая искусственно созданным существам в человеческих достоинствах, пытался наделить их человеческими недостатками: жадностью, корыстью, хитростью, умением манипулировать и бог знает чем еще. Остальные относились к ним ровно, Лис же их то ли опасался, то ли презирал, то ли и то и другое разом. Сам он говорил, что все те мысли и порывы, которые он им приписывает, — это не человеческие недостатки, а просто обычные животные инстинкты, наложенные на более совершенную базу, и нет, он ничего не имеет против генмодов, такими уж они созданы, главное, не забывать о том, что область их применения не так уж обширна, и использовать их строго по назначению. "Твоя Роза, я полагаю, другое дело", — каждый раз вежливо оговаривался Лис, но Прю прекрасно понимал, что делает он это исключительно из вежливости: знает, что Прю посчитает своим долгом Розу защитить, впутается в ненужный ему спор, переспорить Лиса не сможет и потом будет злиться и на себя, и на него. При этом спорить Прю совершенно не хотелось, просто в некоторых ситуациях можно поступать только строго определенным образом, и это была как раз такая ситуация.

И все-таки, что бы он там ни говорил насчет "они просто такими созданы", Лис определенно был предвзят.

И с ним совершенно невозможно было обсудить, например, разговор в чате с Розой. Потому что Лис скажет либо "решил порвать — так уж рви", либо "не морочь себе и мне голову, извинись, вернись и помирись с ней, если так надо". А переливать из пустого в порожнее откажется. А Прю как раз хотелось попереливать. Прю чувствовал себя виноватым.

Он оказался совершенно не готов к тому, что она может просто взять и написать ему. Ему казалось, она слишком гордая для этого, и раз уж он ее бросил, скорее удавится, чем пойдет на контакт. Будет до скончания века сидеть и ждать, когда он сам приползет мириться (а он не приползет). А она просто взяла и написала ему.

"Привет. В следующий раз, если захочешь узнать, как у меня дела, просто напиши мне и спроси. Я отвечу".

Прю в который раз удивился, как у нее это так получается. Вроде бы, она сама пишет, предлагает писать ей напрямую и обещает, что будет отвечать, но столько в этом ее простом сообщении... снисходительности! Столько высокомерия! Будто не он ее бросил, а она отослала его прочь со своих глаз, а теперь, так уж и быть, снова снизошла до него, недостойного. Совершенно неудивительно, думал он потом, что вместо того, чтобы оценить ее попытку помириться или хотя бы пообщаться, он оскорбился. Ну, и долго ли поругаться, если очень хочется?

"А что, если я не хочу разговаривать с тобой?" — написал он, сам думая, что зря, ну зря же он ввязывается в диалог, надо бы просто ее проигнорировать, это было бы гораздо обиднее, но разве можно промолчать, когда она так нагло себя ведет?!

"Если ты не хочешь со мной разговаривать, значит, я тебе неприятна и не интересна. Тогда и знать, как у меня дела, тебе незачем, разве не так?"

Она была, возможно, глуповата для человека, но слишком логична для безмозглого генмода. И к тому же очень редко сдавалась первой. Чаще всего она спорила до последнего, с эдаким невинным видом, будто она правда не понимает, что тактичнее было бы промолчать. И это его тоже злило.

"Знаешь что, не указывай мне, что мне делать, а что нет. Сам как-нибудь разберусь, кому писать и кого о чем спрашивать".

"Разве я не имею права высказать пожелание? Это ведь меня тоже касается".

"На Земле вот считают, что не имеешь", — написал Прю. Не без злорадства написал, понимая, что на такое ей будет трудно подобрать ответ. А пусть помучается так же, как он мучается с ее "аргументами". Примерно минуту ответ казался ему удивительно удачным, но потом тот запал, в котором он это написал, куда-то делся, весь без остатка, и тут он подумал, что слегка перегнул палку.

"Рада, что тебе нравится на Земле", — написала Роза как раз тогда, когда он уже подумал, не извиниться ли и не попытаться ли перевести все в шутку (хотя как это сделать-то?). И ушла в оффлайн.

А Прю остался. Злой на себя за то, что каким-то неведомым образом оказался виноватым перед Розой, хотя не сделал ровным счетом ничего плохого, а просто волновался, как она там. И отчетливо понимающий, что писать теперь длинные объяснения и извинения — не нужно, а пожалуй даже и нельзя. Он ведь сам ее бросил! Так зачем ему теперь бегать за ней, извиняться, что-то объяснять и так далее? Да, ему хотелось бы вести себя с ней по-человечески, но что он мог поделать, если по-человечески с ней не получалось? И все-таки, все-таки, возможно, зря он так?

Но как исправить положение и стоит ли его исправлять, он не знал. И с Лисом советоваться, определенно, было совершенно бесполезно. Лис либо пошлет его вместе с его идиотскими проблемами, либо даст парочку диаметрально противоположных советов, потому что "ты сам не знаешь, чего хочешь, так мне-то это откуда знать". Он надеялся, что она напишет ему снова — чтобы помириться ли, чтобы поругаться, — и вот тогда он сможет принести ей извинения за то, что сказал то, что говорить не следовало.

Но она больше не писала.