Похоронное агентство "Поттер и Сыновья" (гет)

Примечание автора: данная глава является кроссовером с романом Джоди Пиколт «Девятнадцать минут», знание источника не обязательно.

«Питер Хьюстон

1999-2017»

— Это Питер Хьюстон.

Снейп не спрашивает — утверждает. Поэтому Гарри не видит никакого смысла в поддакивании и молча принимает протянутую чашку кофе. Напиток такой горячий, что обжигает даже ноздри, не говоря уже про губы и язык. Гарри плевать. Дно кружки показывается через минуту и мужчина, не говоря ни слова, протягивает пустую чашку Снейпу. Тот забирает её и уходит на кухню, откуда доносится шум воды, треск зажигаемой спички и мягкое «пуф», с которым включается газовая конфорка.

Гарри прижимается пылающим от напряжения лбом к деревянным перилам снейповского крыльца. Рассвет — тонкая полоса, наливающаяся розовым над крышами соседних домов, — едва занимается. Гарри трёт глаза, но жжение и резь не проходят. Сказывается бессонная ночь, проведённая в подвале, за работой.

В этот раз он не допустил к столу сыновей. Джеймс порывался помочь, но умница Альбус понимающе кивнул и ушёл наверх, чтобы забрать жену и дочь и уехать к себе домой. Подальше от грядущего медиа-апокалипсиса. Старший сын ещё несколько минут пытался доказать Гарри, что всё в порядке, что с его помощью бальзамирование, переодевание и наложение грима займут меньше времени, что это больше не человек, а просто труп...

Джеймс был свято уверен, что справится с приготовлением к похоронам тела юноши, который застрелил десятерых, ранил и покалечил ещё двадцать, прошёл через суд и в финале покончил с собой. Джеймс думал, что он достаточно взрослый, чтобы абстрагироваться от того, что покойный — ровесник Лили; что Питера Хьюстона, как и любого ребёнка из семьи Поттер, травили в школе; что Джеймс точно так же глотал злые слёзы и мечтал отомстить гадёнышам.

Его отец так не считал.

Хорошо, что Лили уехала к подруге на все выходные, думает Гарри, когда на ступеньку рядом опускается хозяин крыльца. В руках у него — та же кружка, полная кофе, дымящегося и чуть ли не кипящего. Гарри с удовольствием обнимает её ладонями, и ему кажется, что в чашку поймали сверхновую. Ещё немного — и взорвётся, разметая к чертям всю галактику.

— Его родители здесь?

— Мать остановилась в хостеле в трёх кварталах, — негромко отвечает Гарри. — Такое ощущение, что она приехала в том же фургоне, который привёз тело. Отца я ещё не видел.

— И сомневаешься, приедет ли он на похороны. — Снейп чиркает зажигалкой, прикуривает и запрокидывает голову. Отросшие за последнее время волосы касаются спины. Если бы Гарри попросили как можно короче описать старого соседа и нового друга, он бы обошёлся тремя словами: фитиль и искра.

— Нет, не сомневаюсь. Отец приедет. Не может не приехать.

— Ты проецируешь на него своё вероятное поведение.

Ну вот. Снова психохрень. И снова — в яблочко. Именно об этом он думал в то время, пока разрезал Y-образный шов, оставленный коронером после вскрытия. Именно об этом он думал, приглаживая светлые вихры, чтобы установить затылок в держателе. Его мутило — после почти тридцати лет работы, после множества самоубийц, застрелившихся, повесившихся, утонувших. С последними мороки было больше всего: ребят раздувало и уродовало так, что иногда не спасали никакие косметические и инженерные ухищрения. Мастерство Гарри пасовало, и бедняг приходилось хоронить в закрытых гробах, что больно било по самолюбию и кошельку хозяина похоронного бюро.

Питер Хьюстон был самоубийцей, использовавшим для своей последней цели носок, затолканный глубоко в горло. Питер Хьюстон был массовым убийцей, отнявшим десять жизней до конца и пригубившим ещё из девятнадцати. Стрелок из школы Стерлинг Хай. На протяжении последних шести месяцев его именем, как орденской лентой, щеголяли все средства массовой информации. Штат лихорадило. Законодатели в каждом интервью обещали сделать школы безопасными, а журналисты всё вытаскивали и вытаскивали грязь изо всех возможных углов.

Пока чьё-то горе далеко, ты можешь сочувствовать и сопереживать. А можешь отключиться от всеобщей истерии. Жить своей жизнью — здоровой, полнокровной, другой. Нормальной. Даже у хозяина похоронного бюро есть тщательно лелеемые иллюзии о том, что он — хороший отец и всегда сможет защитить своих детей. И внуков, раз они уже пошли. Сегодняшняя ночь доказала: Гарри беспомощен.

Абсолютно.

— Спасибо за кофе, Снейп. С удовольствием посидел бы ещё, но, чую, день будет очень долгим.

— Даже не представляешь, насколько, — хмыкает он, кивая на подъезжающий к дому напротив фургон с логотипом CNN.

Со вздохом вставая со ступенек и потягиваясь, чтобы разбудить одеревеневшие мышцы, Гарри не подозревает, что всю следующую ночь проведёт, глядя в потолок и почти не двигаясь. Он будет перебирать впечатления дня, словно сматывая плёнку старого фотоаппарата, то поднося к глазам, чтобы рассмотреть отдельный кадр на свету, то опуская налившиеся усталой тяжестью руки в шелестящую массу.

Как он мог быть так уверен, что с его детьми всё будет в порядке? В подвале дома, где они выросли, прозекторская. Большая гостиная, где они мастерили шалаши из одеял и стульев, приспособлена для прощальных церемоний. Отец — гробовщик, мать... Гарри закрывает глаза, стараясь не думать, какими эпитетами посторонний человек мог бы наградить Джин. Их брак был, мягко говоря, странен. Если бы сотне человек предложили пари: в чьей семье, Поттеров или Хьюстонов, растёт убийца? — вся сотня указала бы в известном направлении.

Не колеблясь.

— Однажды я пришёл на встречу выпускников, — начинает рассказ Гарри, не успев толком закрыть за собой дверь.

Тедди поднимает голову от ноутбука на коленях и расширенными глазами смотрит на незваного гостя. Гарри, поперхнувшись началом следующей фразы, закашливается и благодарит случай: за кашлем не слышны едкие комментарии, которые обнажённый до пояса Снейп, вышагнувший из кухни, раздаёт в адрес Поттера. До ушей доносится только:

— Мне стоит поднять цену за консультацию. Плюс процент за срочность. Поттер, это уже ни в какие ворота не лезет, хватит вламываться в мой дом как в свой. Хочешь выговориться — у тебя в подвале наверняка есть благодарные слушатели. Я не любитель бесплатных мозговых штурмов.

— Бурбон?

— Мы не зря двадцать лет не общались, — со вздохом принимает бутылку Снейп. — Такими темпами мы сопьёмся меньше чем за десятую часть этого срока.

— Сегодня ты мне нужен. Как никогда. Я бы поехал к Луне, но она не отвечает на мои звонки.

Гарри плевать, как это звучит. Плевать, насколько беспомощно, двусмысленно и странно. Двое суток он пребывал на грани между явью и галлюцинацией и не уверен, что сейчас имеет дело с реальностью.

— Всё было настолько плохо? — Это уже Тедди приглашающе приподнимает край пледа, в который закутал ноги. Он явно чувствует себя свободнее, чем в прошлую встречу здесь. — Уверен, что ты провёл церемонию и подготовку к ней по высшему разряду.

— Да, как полагается. И это отвратительно.

С кухни сквозь звон стекла и хлопки дверцы морозильной камеры доносится понимающее хмыканье. Спустя секунду в гостиной появляется Снейп, освеживший аутфит из домашних брюк перекинутым через плечо полотенцем. Гарри тупо рассматривает торс садящегося напротив них с Тедди мужчины и мысленно расчерчивает его линиями разрезов. Первый ложится под правую ключицу, второй — под левую, рассекая тонкую, не знающую загара кожу. Затем скальпель погружается в ямочку над грудиной и движением, которым дирижёр заканчивает симфонию, идёт вниз, через грудь и живот, скользя в плоти как бумажный кораблик в ручье. В памяти возникает образ юноши на столе — светловолосого, жестокого и беззащитного. Волоски на руках встают дыбом, и Гарри со стоном роняет голову в сложенные ковшом ладони.

— Однажды я пришёл, — начинает заново он, не поднимая головы. — Пришёл на встречу выпускников школы, где учились мои родители. И твои, Тед, тоже. Можно мне теперь называть тебя так? Только что в голову пришло.

— Наверное, это будет лучшим вариантом.

На спину ложится тёплая успокаивающая ладонь, а в голосе крестника упругой вибрацией звучат низкие ноты. Их колени под пледом соприкасаются, и Гарри чувствует то, за чем пришёл сюда, — близость и поддержку, полученные от равных ему людей. Он не может, просто не имеет права нести свою душевную бурю сыновьям или (тем более) дочери. Его могла бы в очередной раз спасти Луна, но, судя по недоступности телефона, она сорвалась-таки в командировку, писать обещанную редактору статью об устричном фестивале во Франции.

Быть может, это к лучшему.

Теперь он ищет поддержки у крестника, выросшего в довольно замкнутого мужчину, который разбирается в мире финансов лучше самого Гарри, и у Снейпа. Психотерапевта, соседа, друга и — сюрприз! — партнёра Теда. Назвать саркастичную сволочь «парнем» язык не поворачивается. Не тот термин.

— Я был подростком, — продолжает рассказывать Гарри, обращаясь больше к Теду. — Это был год, когда погиб Сириус, а до твоего рождения оставалось всего ничего. Хотя тогда я меньше всего задумывался о том, что мне предстоит заботиться о ребёнке. Я сам был ребёнком и страстно желал узнать, каким был мой отец.

— Зря.

Пощёчина произвела бы меньший эффект. Гарри медленно поднял взгляд, натыкаясь на влажную тьму зрачков напротив. Снейп, не притрагиваясь к выпивке на журнальном столике, скрестил руки на груди и повторил:

— Зря. С таким лицом не рассказывают о том, что отец был капитаном футбольной команды, первым шахматистом и учредителем приюта для животных.

— Он был капитаном футбольной команды, — признал Гарри, откидываясь на спинку дивана. — А также первым бабником и учредителем премии «забейте того ботаника ногами». Желательно так, чтобы никто из учителей не видел. Догадайтесь, кто из них пришёл на встречу.

— Моего отца там не было, — негромко откликнулся Тед, тут же отвечая на невысказанный вопрос: — Просто предположение. Он либо был в запое из-за разбившегося в аварии Сириуса, либо пытался привести в чувство мою обдолбанную мать. Правильно, Гарри?

— Да, Люпин тогда не подходил к телефону, хотя я звонил несколько дней подряд. Мне было страшновато идти одному.

— И ты взял с собой Луну.

Гарри выдохнул через стиснутые зубы. Болело сердце, отдавая в левый бок, немного кружилась голова, а Снейп сверлил его неприветливым взглядом. Вскрытие, сверкнуло в голове. Вот как это происходит. Надрез — самое невинное из списка, дальше из тебя, как из мешка с картошкой, вытряхивают органы и придирчиво осматривают на предмет повреждений, тщательно документируя. А Снейпу опыта не занимать. Не исключено, что он уже слышал эту историю — в тот момент, когда Гарри отвернулся от женщины всей своей жизни, сочтя её конченой наркоманкой.

В тот момент, когда помочь Луне смог только психотерапевт с такими скелетами в шкафу, что этот шкаф уместнее было бы называть костницей.

— Да, я взял с собой близкого человека. Джин предлагала составить мне компанию, но я не решился рисковать ею. А Луна даже не спрашивала.

— При всей своей деловой хватке ты удивительно, необъяснимо туп в вопросах отношений. Эд, дай мне договорить, не перебивай.

Снейп, ненадолго замолчав, придвигает к Гарри стакан, предлагая выпить и успокоиться. Или заткнуться.

— Гарри, я конечно рад за вас с Луной. За Луну — больше всего, уж извини. Она — необыкновенная женщина, умная, терпеливая, блистательно энергичная и находчивая. Как и твоя покойная жена, кстати. И Джин всегда знала, кто из женщин для тебя на первом месте.

— Естественно, сама Джин, — буркнул Гарри.

— Не могу позволить, чтобы ты обманывал себя и дальше. Как ты пытался обмануть остальных. И ладно бы успешно, но ты назвал дочь в честь матери и... Луны. Извини, но это очень публичная форма признания в любви.

Действительно, думает Гарри. Я — непроходимый тупица. Гладкие стеклянные грани мягко ложатся в руку, и хочется прижать стакан к раскалывающейся голове. Но нельзя дать понять Снейпу — и Теду, — насколько ему сейчас хреново.

— Допустим, я не самый проницательный человек в комнате, — нехотя признаёт он, пригубив немного бурбона. — И остановимся на этом. Вопрос сейчас в другом...

— Прости, Гарри.

Тед поднимается с дивана, выпутывая длинные ноги из пледа. Снейп поднимает голову, наблюдая за любовником, и Гарри готов ловить выкатывающиеся из орбит глаза с помощью стакана. В тёмных глазах напротив — оживлённое восхищение. Любование, чтоб его! Крестник оправляет домашнюю футболку и принимается виновато оправдываться:

— Сегодня работаю в ночь, мне уже пора. Я бы...

— Всё в порядке, — улыбается Гарри. — Не нужно извиняться, иди, тебе действительно пора отдыхать. Спасибо, что составил компанию.

Тед уходит наверх, и Гарри только в этот момент интересуется:

— Как Минерва?

— Сегодня на групповой терапии, — коротко отвечает Снейп, возвращая фокус своего внимания на собеседника. Вряд ли ему это доставляет удовольствие. Слава всем богам, в снейповских глазах больше нет той искры, что вспыхивала при взгляде на Теда. — Ей нужно общаться с людьми своего пола, пусть даже и двинутыми, как ты мог бы выразиться.

— Иногда мне интересно, не двинулся ли я сам. Ты любишь его?

Пожалуй, это закономерный вопрос. Главный вопрос. И единственный, который следовало задать ещё в тот неловкий вечер. Но Снейп усмехается и легко уходит от ответа, обронив таинственное:

— Я отказываюсь исповедовать религию, бог которой смертен*. Понимаю, почему дело Хьюстона далось тебе так тяжело. Ты узнал, что обожаемый папочка третировал соучеников и был вовсе не рыцарем в сияющих доспехах. Это нормально. Это часть взросления. В какой-то момент родители тебя разочаровывают. Оказываются совершенно не такими, как ты себе представлял. А так как именно они закладывают границы обозримого ребёнком мира, ты воспринимаешь всё в их системе координат. Разочаровавшись, ты оказываешься в пустыне без воды и компаса. И это хорошо — тогда можно идти дальше.

— Успокоил. Меня возненавидит собственный ребёнок.

— Надо было думать до того, как принимать решение не предохраняться.

— Надо завязывать с бурбоном и честностью. Ты уже несколько раз был на волоске от того, чтобы получить в челюсть.

— Поэтому я предпочитаю иметь дело с мужчинами. Женщины норовят бить в пах.

Он плавным движением оказывается на ногах, делает пару шагов, чтобы снять со стула тёмную рубашку, и набрасывает её на плечи, не надевая в рукава. Когда Снейп делает шаг в сторону столика, Гарри жестом показывает, что пока вполне удовлетворён количеством спиртного в стакане. Снейп пожимает плечами и добавляет себе.

— Я помню, как плакала Лили, когда её дразнили из-за катафалка, привозящего её и мальчиков в школу. Нахалы разом утихли, стоило Джеймсу пару раз зайти в класс в конце уроков. Ей и Альбусу было проще, они могли просить защиты у старшего брата. А вот самому Джеймсу доставалось...

Ссадины и синяки, разбитый дверью нос, изрисованная маркером спортивная форма и множество ран, невидимых глазу. Воспоминания бегут перед мысленным взором Гарри, заставляя губы сжиматься в горькую линию. Тогда он не знал, что делать, по большей части перепоручив «детские» проблемы сына Джин. В начальной школе она ещё справлялась, но, когда подонки из малолетних стали несовершеннолетними, пришлось вмешаться Гарри.

Ну как вмешаться — Джеймс не позволил сделать этого напрямую. Тогда они и начали общаться по-настоящему, всё чаще проводя время в подвале. Гарри работал, объясняя сыну, что и зачем делает, а Джеймс жадно внимал, не выказывая признаков брезгливости или отвращения. Казалось, что Тед, пару раз бравший Джеймса на университетские мероприятия, тоже помог делу, но Гарри вскоре понял, что к чему.

Просто однажды наступил момент, когда сын, взгромоздившись на поверженного в драке обидчика, деловито и подробно рассказал, что именно сделает с ним или любым желающим. Джеймс не пытался запугать подростков тенью отца. Он говорил от себя.

Конечно, Поттеров вызвали к школьному психологу. Директриса обеспокоено щебетала в трубке, пока Гарри прикидывал, как объяснить облечённой властью истеричке, что явится без супруги. И что не собирается наказывать сына. Наоборот, в тот месяц Джеймс был впервые допущен к тому, чтобы помогать не только своим присутствием, но и руками.

Больше его не задирали. Альбус и Лили шли в школу уже овеянные слухами о безумной семейке, с которой лучше не связываться.

Гарри рассказывал всё это, блуждая взглядом по интерьеру вокруг. Смотреть на Снейпа, тем более в глаза, не хотелось. Диван, пол, столик, двери, окна — всё что угодно, —  только не в глаза, потому что следом за рассказом о собственном сыне вырвется зревшее:

— Я никогда не думал, что испытывал Тед. В школе, в университете, когда на все важные мероприятия приходили только мы с Джин. Иногда Луна. Кажется, я только в начальной школе единожды объяснял кому-то из преподавателей, почему являюсь его опекуном. Дальше он всегда справлялся сам. Как и какими силами... Я не думал об этом. Снейп, да я до последнего времени даже не предполагал, что вы с Тедом... Я и подумать не мог! Подкалывал его по поводу личной жизни и отсутствия девушки рядом, а он отшучивался и обещал, что когда-нибудь я буду приятно удивлён его выбором.

— Приятно — это не наша ситуация, верно?

На языке вертится колкость, однако Гарри сглатывает и встречается-таки глазами с собеседником. В снейповской улыбке ему на мгновение чудится неожиданная горечь.

— Возможно, я вёл себя не совсем корректно. Оправдываться не собираюсь. Если говорить в общих чертах, мы с Тедом вместе последние семь лет. Хотя ему искренне кажется, что все десять. Нет, не надо метать молнии, я в своём уме и не стану бросаться на несовершеннолетнего, пусть даже он весьма активно бросается на меня. Чтобы умерить твоё волнение, скажу: Эд восхитительно нормален. В наше дурное время это редкость. И если тебе интересно моё мнение психотерапевта, а не любовника, то если ему в голову и придёт расстрелять всех тех, кто когда-либо причинил ему боль, он ограничится только собой.

— Напомни, чтобы я никогда не рекомендовал тебя людям, пережившим утрату.

— Я часто работаю с такими случаями.

— И почему тебе вообще платят?

— Потому что я знаю: с Эдом всё будет в порядке. Да, сам он считает, что неизбежно сорвётся, что рухнет в алкогольный угар, как отец, или в героиновые грёзы, как мать. Поэтому с ним всё в порядке. Он знает, где обрыв, и держится от него так далеко, как только возможно. Слышал бы ты, как он недавно чихвостил твою дочь!..

— Э-э-э?

Да, Гарри в курсе, что опять и снова демонстрирует интеллект плодовой мушки. Тед, отчитывающий Лили?..

— Он на днях забирал её из какого-то клуба. Обкуренную гашишем. Вижу, ты не удивлён?

— Недавно нашёл в бардачке.

— И что предпринял? Впрочем, что бы это ни было, не помогло. Иначе Эд бы так не взвился. Наркотики — его триггер, правда, с противоположным эффектом, чем у остальных. Посмотрим, хватит ли твоей дочери однократного разговора с сыном наркоманки, чтобы завязать.

— Насколько я знаю, марихуану используют в лечебных целях. Весьма успешно. Иначе не было бы движения за легализацию.

Снейп вытряхнул из пачки сигарету и прикурил. Садящееся солнце косыми лучами высветило дым, выпущенный через нос.

— Я в курсе. Более того, я поддерживаю это движение. Без ведома Эда. Не оценит. Несколько лет назад он разложил по углам Алана Карра, пытаясь выгнать из дома демона табакокурения, но, как видишь, не помогло.

— Как вы вообще уживаетесь с такими-то проблемами?

В гостиной воцарилось молчание. Снейп не собирался отвечать ни на прямой вопрос (как сосуществуете?), ни на скрытый (сколько вы живёте вместе?). Гостю не оставалось ничего, кроме как созерцать интерьер по кругу, пытаясь познать дзен. У «дзена» оказались инициалы Вальтера Скотта.

— Никогда раньше не видел эту табличку. Или мы никогда не оказывались днём в твоей гостиной. Очень нестандартная для того времени цитата, откуда это?

— «Пуритане». Я так и не смог дочитать этот роман — наверное, потому, что единственного адекватного героя убили в одной из первых глав. Это диалог из сцены его смерти, самое лучшее из всего, написанного Скоттом.

— Не удивлён, что ты не любишь классика. Не потому ли, что положительные герои у него — сплошь молодые наивные блондины?

Снейп презрительно фыркает, затягивается и запрокидывает голову, медленно выдувая дым ртом. А Гарри не может отвести взгляд от таблички, где золотым тиснением переливаются буквы, дающие странное ощущение спокойствия и завершённости этого дня.

«— Умри, как ты жил, умри, как подыхают животные, ни на что не уповая, ни во что не веря!..

— И ничего не страшась».

Примечания:

* Хорхе Луис Борхес: «Любить — значит исповедовать религию, бог которой смертен».