Похоронное агентство "Поттер и Сыновья" (гет)

Вошедшая кажется Гарри всё такой же грациозной и странноватой, какой он увидел её в первый раз в частной школе. И юной, несмотря на прожитые годы. Гарри впервые думает о том, что через несколько лет ему с Луной на двоих стукнет столетие.

— Я оставлю цветы в раковине, пока не найду необходимое количество ваз, — произносит Луна Лавгуд из-за раскачивающихся в разные стороны колокольчиков в руках. — Северус, не мог бы ты подержать дверь? У меня в багажнике ещё несколько охапок.

— Вы знакомы? — вырывается у Гарри прежде, чем Луна устраивает цветы в мойке и оборачивается к нему, чтобы обнять.

— Конечно, Гарри. Северус — мой психотерапевт. И немного друг. Ты же помнишь, после того случая меня в судебном порядке обязали посещать психотерапевта, и я решила выбрать того, кто практикует ближе всех к моим друзьям. А что может быть лучше, чем ходить на сеансы перед дружескими посиделками и всего через дорогу от тебя? Вы уже поладили, верно? Я всегда знала, что вы грызётесь просто по старой привычке. Джинни тоже так считала, кстати, и она бы была рада, узнав, что вы перестали. Хотя бы на время и ради неё. — Луна продолжает двигаться по кухне, поправляя цветы, скатерть, убирая чистые тарелки в шкаф, складывая смятые полотенца аккуратной стопкой. Напоследок она обнимает Снейпа, который придерживает дверь чёрного хода ногой, взъерошивает его волосы и сбегает по ступенькам внутреннего крыльца во двор, к припаркованной машине с открытым багажником. Гарри видит, что там действительно ещё очень много цветов.

Пусть и совершенно недостаточно, чтобы украсить ими гостиную, церковь, гроб и всё прочее по списку.

— И ты был… был… Всё это время?

— Врачом, Гарри. Я теперь врач, знаешь ли, — сквозь зубы шипит на него Снейп, прижимаясь спиной к двери, чтобы пропустить Луну с новой охапкой. Женщина с цветами в руках танцует, привставая на цыпочки, бережно укладывает колокольчики на столешницу и почти бегом возвращается к машине, предоставив мужчинам разбираться с побочными эффектами теории рукопожатий. — И я не обязан отчитываться тебе о том, что консультирую твою подругу детства.

— Я просто хотел спросить, всё ли у Луны в порядке.

— Сейчас — в порядке, — бросил Снейп через минуту, когда Луна прошла мимо него, забрав остатки колокольчиков из багажника. — Удивительно, что ты обеспокоился этим вопросом только сейчас.

— Не будь таким несправедливым к Гарри, Северус! — не поворачиваясь, тут же ответила женщина. — Я же говорила тебе, он всегда меня защищал!

— И думал, что ты сидишь на наркотиках. Настоящий друг.

Луна пожала хрупкими плечами, открытыми в вырезе сиреневого свитера. На мгновение Гарри показалось, что треугольники теней от её приподнявшихся ключиц заполнены сине-фиолетовыми колокольчиками. Странное дело: Джин завещала буквально похоронить её под грудой этих цветов — но Гарри никак не мог понять, почему. Колокольчики, ландыши и любые полевые цветы никогда Джин не восхищали, зато Луну приводили в восторг. Всегда.

Особенно когда он их дарил.

Может быть, именно это Джин и имела в виду, внезапно пришло в голову Гарри. Может быть, его рыжеволосая жена, которую некоторые называли ведьмой прямо в глаза, знала. Бестия, ласково подумал он, протягивая Луне ножницы и первую из стоявших на полке ваз. Ты поняла раньше, чем я сам.

Они молча работали, расставляя гору цветов по вазам, пока Снейп за их спинами не произнёс: «Я приду завтра. И ещё раз — мои соболезнования вашей потере», прежде чем закрыть за собой дверь и исчезнуть до следующего утра.

— Прости за то, что тогда накинулся, — негромко попросил Гарри, поправляя стебли. Луна подняла на него взгляд и улыбнулась. — Я правда не знал, что думать. В голову так и лезли худшие варианты.

— Это было давно. И ты уже извинялся, — напомнила она, снова обнимая его за плечи и целуя в висок. — Как дети?

— Джеймс держится лучше всех. Это он забрал… Джин из аэропорта. Лили полностью взяла на себя функции хозяйки дома на время похорон. Приготовила комнаты для Альбуса и братьев Джин — они должны приехать через несколько часов. Джеймс снова поедет в аэропорт, поэтому я могу немного выпить. Лили — умница. Плакала, конечно, но она не уносит горе в дальний чулан.

— А выражает, — согласно кивнула Луна. — Это хорошо, и я другого от Лилс и не ждала. Больше всего я переживаю из-за Альбуса.

— Он приехал.

— Этого недостаточно.

— Это больше, чем я мог просить. Ты же знаешь, он с матерью последние годы не общался. Вообще. Наверное, так и не смог простить её ухода. Да и от меня отдалился.

— Теперь он сам стал отцом. Появление собственного ребёнка меняет всё. Это последняя. — Луна вытерла прилипшие к влажным рукам листочки и поставила наполненную цветами вазу на обеденный стол, к остальным. — Мне пора, Гарри. Там ещё партия цветов, потом нужно окончательно согласовать меню…

— Конечно, Луна. И спасибо тебе большое. За всё.

Когда за женщиной почти бесшумно закрывается дверь, а гравий на подъездной аллее умиротворяюще шелестит под колёсами её автомобиля, Гарри зарывается лицом в колокольчики. Он готов вымазаться в их пыльце с ног до головы, лишь бы не выходить в гостиную, где такие взрослые дети — его дети — ждут от него поддержки. Ждут стойкости и примера для подражания. Но всё, чего сейчас хочется Гарри, — это рухнуть в траву, лицом вниз, и задохнуться.

Нельзя. Через полчаса придёт старый знакомый и коллега по первому месту работы.

Пока Джон занимался бальзамированием тела Джиневры, Гарри сидел рядом, на стуле, рассеянно наблюдая за привычными действиями. Он понимал, что мог бы справиться и сам, пусть и ощущая эдакое тошнотворно-беспокойное любопытство, с которым дети оторопело рассматривают размозжённые колёсами трупики животных вдоль шоссе. Но, возьмись он за бальзамирование тела собственной жены, это усложнило бы и без того напряжённую атмосферу в доме. Альбус с его переливающимся через край супружеским и отцовским счастьем, которое не потускнело даже со смертью матери, не понял бы.

Альбус бы не понял, как можно касаться тела любимой (пусть даже и давным-давно любимой) женщины не для того, чтобы выразить скорбную нежность или попрощаться, а просто чтобы сделать работу. Аккуратно, педантично. Механически. Гарри, по объективным причинам не претендующий на титул родителя века, не решился ранить сына ещё раз.

К вечеру дом заполняется рыжими. Кудрявые макушки, отливающие медью, появляются везде — в коридорах, на лестнице, на кухне, на веранде, во дворе, даже в хозяйской спальне, которую Гарри отдал родителям Джин. С Артуром, почти полностью лысым, и Молли, оптимистично красящейся в особенно неестественный рыжий оттенок, ему удалось сохранить дружественные отношения. Во многом благодаря тому, что фактически опеку над детьми получил он, и, если Уизли хотели видеть любимых внуков, Гарри к ним прилагался.

Утро дня похорон выдаётся тяжёлым. Настолько тяжёлым, что у Гарри чуть не случается нервный срыв прямо у всех на глазах. Он же тысячи раз организовывал похороны, произносил все известные слова соболезнования во всех известных сочетаниях. Почему у него трясутся руки?

В церкви, произнеся короткую речь, он опускается на скамью (вторую или третью от конца, всё равно) и запрокидывает голову, рассматривая свод. Разглядеть лепнину под потолком не получается: зрение расплывается, и он смаргивает. А через секунду обнаруживает, что по щекам текут слёзы.

— Возьми. Странно, что ты не подготовился.

У силуэта рядом голос Снейпа, но Гарри за последние часы пережил такое, что дать слабину на глазах заклятого врага и психотерапевта в придачу — пустяк, не стоящий беспокойства. Поэтому он принимает протянутый платок, вытирает мокрое лицо и равнодушно констатирует очередной факт. Одного платка на сегодня ему явно не хватит.

— Мне понравилась твоя речь. Никаких чувств — только факты. Когда познакомились, сколько встречались, когда ты сделал предложение. Даты рождения детей. Сравнительные показатели твоего бюро до того, как пиаром начала заниматься Джин, и после этого. Бухгалтерский отчёт, а не надгробная речь убитого горем супруга.

— Я не убит. Тем более горем. Как тебе её завещание?

— Способ продлить своё влияние на окружающих даже после собственной кончины.

— Тогда как тебе похороны? — Гарри обвёл рукой собравшихся, массив собора и едва не сбил венок из колокольчиков на скамейке впереди. Наверное, на них бы зашикали, не будь он вдовцом покойной. — Смотри, сколько народу. Всё, как она хотела, даже Альбус собирается сказать речь.

— На это стоит посмотреть.

Они замолчали на те несколько минут, пока возле портрета улыбающейся через плечо Джин говорили прощальные слова Тедди, которого она буквально вынянчила, Джеймс, её любимец и первенец, Ал, с трудом произносящий сухие, ломкие фразы о матери, которую практически не знал. И наконец, Лили, которая заплела такую же косу, как у Джин на фото.

— Эту фотографию снял мой отец, — поясняла девушка, печально улыбаясь. — Это был вечер моего выпускного из старшей школы. Мама тогда прилетела на два дня из Андорры.

Гарри подавил судорожный вздох, зажав рот мокрым платком. А он и забыл. Только сейчас вспомнил, как Лили носилась по своей комнате, примеряя платья, пока он сидел в кресле возле лестницы, держа на коленях ноутбук со включённым скайпом, по которому Джин придирчиво комментировала каждый из нарядов дочери.

— Тебе самому нравится церемония?

— Нет, — негромко ответил Гарри, едва шевеля непослушными губами. — Нет, я не хотел такого для Джин. Я не хотел бы такого для себя. Никакого собора, никаких родственников, которых невозможно пересчитать по головам. Никаких памятных подарков. Вообще никакой шумихи — лишь самые близкие. Семья. И те, кто сам пожелает прийти. Никаких речей по завещанию — только то, что сами захотят сказать. Я бы вообще предпочёл быть кремированным, а не разлагаться в шикарном гробу из красного дерева, обитом изнутри атласом и лебяжьим пухом.

— Правда лебяжьим?

— Вроде бы нет, обычный синтепон. Но цена — словно стаю павлинов перевели. Джин мне как будто мстит всем этим напоследок.

— Согласен, — неожиданно кивнул Снейп. — Помпезно. Показушно. Неразумно. Следствие капризной натуры.

— Это её выбор.

— Нет, это должен был быть твой выбор. Тебя и ваших детей. Её братьев, в конце концов, если вы слишком мягкотелы, чтобы выбирать. Нет никакой сложности быть мёртвым. Сложнее остаться среди живых и справляться с потерей. Жить дальше.

В его голосе, которому, несмотря на весь скептицизм Гарри, хотелось доверять, прорезались особенные нотки. Гарри про себя называл их шаманскими. Гипнотическими. Когда Снейп «включал» эти интонации, противостоять его бесспорному — и оттого ещё более раздражающему обаянию — становилось совершенно невозможно.

— Знаешь расхожую сопливую историю про арабское выражение «похорони меня»? Эдакий аналог «я люблю тебя настолько, что не переживу, если потеряю тебя, и поэтому желаю умереть первым». Малодушный выбор. Настоящая любовь — похоронить всех.

— И кто из нас владелец похоронного бюро?

Молчание. Зря это я, думает Гарри, комкая платок в руках, он же раскрылся — и мы чуть ли не впервые по-человечески разговариваем, а не собачимся. Трибуну занимает Персиваль Уизли, один из старших братьев Джин, и по кипе мятых листов у него в руках понятно, что церемония будет длиться бесконечно. Равно как и вселенская скука, распространяющаяся по церкви от сутулой фигуры Перси, как круги по воде от брошенного камня.

— Да, именно это — настоящее, — шепчет Снейп, наклонив голову набок. Персиваль заливается фальцетом, вспоминая золотые дни детства, когда деревья были выше, небо голубее, а жизнь казалась большим приключением. — Наполнить своё сердце болью до краёв, но не дать дорогому человеку почувствовать эту боль. Похоронить своих любимых, а не дать им похоронить себя. Поэтому самоубийство — не последний аккорд, взятый свободной личностью с силой воли, смогшей превозмочь инстинкт самосохранения и все законы животного мира. Самоубийство — это выстрел мелкой дробью по всем близким. Кто ближе — тот и страдает больше. Выбрав собственную смерть, самоубийца выбирает чужие страдания.

— Морализатор.

— Психотерапевт.

— Нелюдимый одиночка.

— А ты бы доверял психотерапевту с кучей детей, беременной гиперактивной женой, собакой-лабрадором и почётным местом на первой скамейке ближайшей протестантской церквушки? Одинокий психотерапевт-мизантроп исключает шуточки о странностях пациентов за семейным обедом.

И вот тут на них зацыкали соседи со скамеек спереди и сзади. Оказывается, даже положение вдовца не спасает от соблюдения приличий, до которых покойнице и при жизни дела не было.

— Как бы ты завещал обращаться с твоим телом после смерти? — спрашивает Гарри, когда они выходят из церкви. Снейп оглядывается по сторонам и не сразу откликается вопросом на вопрос:

— А тебе разве не нужно ехать в катафалке? С гробом? Как почтенному вдовцу и отцу семейства?

— Мой катафалк, мой водитель, мои правила, — усмехается Гарри и кивает на Луну, роющуюся в сумочке в поиске ключей от машины. — Ты нас довезёшь?

Она на секунду останавливает на нём свой взгляд, и Гарри кажется, что он падает в небо. Её глаза — израненная поверхность Луны, безжизненные просторы, ободы древних кратеров, обломки метеоритов. Он замечает это только сейчас, после почти сорока лет знакомства. После того, как именно она сегодня утром повязала ему тёмно-фиолетовый галстук, так как пальцы Гарри не слушались, и вместо виндзорского узла получался неудачный морской. После того, как вчера она привезла, наверное, тонну колокольчиков, букетик которых сейчас украшает нагрудный карман его пиджака. Да, именно Луна заправила цветы в его петлицу. Тем же утром.

Утром, когда были назначены похороны его жены.

— Да, конечно, сейчас только скажу Альбусу. Мы планировали, что ты поедешь с Джеймсом, Артуром и Молли, а я отвезу Альбуса и Лили.

— Вы и это распределили?

— Конечно, Гарри, — мягко улыбается она. — Мы всё предусмотрели, чтобы ты не волновался.

— Раздробить тело ультразвуком, — громко заявляет Снейп.

— Так, похоже, нам пора в машину. Вам обоим придётся сесть сзади: на переднем сидении я везу корзину с цветами. И убью любого, кто их помнёт.

У Гарри уже нет сил спрашивать, на сколько сотен (тысяч?) долларов Луна обогатила местных флористов. Судя по объёму, какому-то оптовику изрядно повезло на этой неделе. Он выпишет Луне чек чуть позже, когда суматоха уляжется, а траур станет привычным. Возможно, она не примет деньги напрямую, и тогда придётся крепко подумать. Всё, что он сейчас знает, — что никогда не оставит свои долги неоплаченными. И что сейчас самое время лезть в машину.

— Ты начал говорить что-то про дробь, — говорит Гарри, когда Луна выруливает со стоянки возле церкви на дорогу. Навигатор она включать не стала — видимо, с первого раза запомнила дорогу к кладбищу, на которое Гарри как-то отвёз её на следующий день после покупки двух мест для захоронения. Это было лет пятнадцать назад, когда их с Джин брак ещё не трещал по швам, но жене он просто сообщил новость, пока складывал официальную бумагу к остальным общим документам. Джин кивнула и продолжила читать. С Луной так было нельзя, Гарри нужно было показать ей. Поделиться. Услышать, что она одобряет его выбор и — главное — не считает идиотом тридцатилетнего здорового мужчину, приобретающего себе место на кладбище.

Луна поняла. И посадила на границе участка кипарис, который, по её словам, был похож на солнечный луч, что связывает мир живых и мир мёртвых.

— Не про дробь, а про ультразвук, — поправил Снейп, разглаживая на коленях брюки. — Он может раздробить тело на очень маленькие фрагменты. Одна организация занимается тем, что перерабатывает эти фрагменты в компост, пригодный к использованию сразу же. Возвращает нас в природу экспресс доставкой, минуя все отвратительные и длительные стадии.

— Не подозревал в тебе поэтическую натуру.

Поднятие брови и немое «Поттер?».

— Стать после смерти цветком или плодоносящим деревом. Что может быть поэтичнее?

— Бессмертие атомов не имеет никакого отношения к поэзии. Это физика. Закон сохранения энергии.

Гарри думает об этом, пока гроб с телом Джин опускают в идеальную могилу. Пока забрасывают гроб — произведение искусства — землёй. Пока тщательно формируют насыпь. Пока Луна, Лили и остальные женщины украшают её цветами до тех пор, пока почва полностью не скрывается под сине-зелёным покрывалом колокольчиков, трепещущих на ветру.

Он принимает соболезнования стоя, не опуская головы и, кажется, даже не моргая. Лица, такие бледные по сравнению с чёрной траурной одеждой, сменяют одно другое, а он не помнит ни одного. Помнит только, как поток людей, казавшихся бесконечным, вдруг иссякает, и он остаётся над могилой жены один. Дети стоят неподалёку, тесной группой, как рощица молодых деревьев, где каждый защищает другого, помогая выстоять против бури. Альбус не спускает с рук малышку, белоснежный свёрток с нежно-розовым бантом, единственное яркое пятно в этой Вселенной, не считая проклятых цветов. Луна тактично покинула его, оставляя наедине со своим горем, как и положено вдовцу.

Гарри кажется, что его заклеймили. Как и любого заклеймённого — против его воли.

Сзади раздаются шаги, и на примятую множеством ног траву ступают начищенные остроносые туфли. Он уже видел их сегодня. В церкви. Потом в машине. Они говорили о какой-то чуши, но главного Гарри так и не сказал.

— Снейп… Ни черта я не в порядке.

— Так признай это. Хватит изображать гранитную глыбу, никак не отреагировав на внезапную смерть матери твоих детей. Какой бы она ни была. Вы двадцать лет прожили вместе, воспитали двух сыновей и дочь, вели дела, похоронили твоего крёстного и её брата. Это целая жизнь, а ты притворяешься, что ничего этого не было. Это ведь Джин настояла, чтобы забор в палисаднике был белым, верно?

Гарри слишком опустошён признанием, поэтому ему плевать, откуда у соседа-психотерапевта взялось такое знание мелочей быта семейства Поттер.

— Да. Должен признать, вышло намного лучше, чем я предлагал.

— О да. Ты предложил красный. Проклятие, да кто вообще делает заборы красными? Это же портит вид всей улицы.

— А ты предпочёл зелёный. Специально, чтобы его не было видно?

— Мне некогда возиться с клумбами, так что зелёный забор создаёт видимость какой-никакой растительности.

— Ты всегда уходишь от вопросов?

— Когда в моём кресле пациент — да.

— Я не у тебя в гостях и тем более не на консультации.

— Первое — верно. Второе — нет. Там, за оградой, все нас ждут. Точнее, мне там никто не рад, но ты сегодня самый популярный человек на всей улице. Осталось несколько часов — и всё закончится. Давай, Поттер, ты меня двадцать лет доводил, не заставляй тащить тебя на поминки Джин за ворот. Или за ухо.

Всё происходит именно так, как говорит Снейп. Несколько часов кошмара, и стервятники, скорбные и довольные одновременно, начинают разлетаться. Альбус уходит чуть ли не первым, прижимая к груди дочь как драгоценное сокровище и бронежилет одновременно. Джеймс не покидает крыльца, провожая, напутствуя, благодаря и непрестанно вызывая такси тем, кого не может отвезти домой самолично. Лили, вымотанная перенапряжением и шумом, поднимается к себе, и Гарри полагает, что она падает на кровать, не раздеваясь и не снимая туфель.

К полуночи, убедившись, что он поужинал, убрал одежду на вешалку и не собирается составить костюму компанию, отбывает Луна. Колокольчики за её левым ухом завяли и осунулись, но она обещала положить их в любимую книгу. Только когда огни габаритов её машины исчезают в темноте, Гарри понимает, что так и не спросил, какую же книгу она любит больше других.

В следующий раз, думает он, направляясь на кухню, чтобы выпить воды на ночь. Но обнаруживает себя звонящим в дверь соседа напротив. Снейп, одетый в серые брюки и белую футболку, открывает почти сразу. Словно ночной визит заклятого врага его не удивляет.

Словно бы он ждал этого.

— Ты принёс бутылку? Со спиртным к психотерапевту не ходят.

— Я пришёл не мозги вправлять, а провести вечер с… другом. И это бурбон.

— Проходи, — коротко бросает он, делая шаг в дом, где Гарри не был много лет.

* * *

Черноволосая голова уютно уткнулась темечком Северусу в подмышку. Сквозь плетёные римские шторы пробивается полуденный свет. Северус осторожно выпутывается из комка одеял, рук и ног любовника, берёт с тумбочки упаковку сигарет и направляется на кухню. В доме напротив уже кипит жизнь, вызванная чьей-то смертью; на подъездной аллее стоит катафалк; вдоль дороги выстроился ряд машин. Очередной бессмысленный обряд. Северус затягивается — медленно, лениво, пробуя дым на вкус. Над головой раздаётся шум шагов и возня: гость проснулся и теперь разыскивает по спальне свои вещи. В безмолвии дома отчётливо слышен звук закрывающейся двери ванной, шум воды, недолгое гуденье фена. Опаздывает — бросив взгляд на часы, решает Северус.

Из дома напротив, поддерживая под руку одетую в чёрное женщину, выходит Гарри Поттер.