Дивертисмент (гет)

* * *

В последний момент она решает взять тайм-аут, хоть ненадолго. Привести в порядок мысли, выстроить по порядку все, что удалось выяснить об этой дикой истории с родителями Грейнджер. И перестать думать о Марроке Блэйде. Если бы! Сибилла Трелони, за которой они с Парвати ходили хвостом без малого семь лет, сказала: «Не ты заставляешь дар работать, дорогая. Это он тебя заставляет».

Она все еще сомневается. Не знает, как быть, но надеется, что поступает правильно, а встреча с Марроком Блэйдом — это знак, предвестие того, что ошибки не будет. Ведь случись по-другому, не стала бы судьба в кои веки ей подыгрывать?

— Аврор Браун, — говорит она, предъявляя палочку дежурному в Министерстве. — По служебной надобности.

Министерство стоит на ушах. Это его обычное состояние, но сегодня над привычной суетой разливается отчетливый запах… злости, кажется? Злости и изумления. Лаванда напоминает себе, что в отделе ее не ждут, и сворачивает в коридор, ведущий к кабинету Главного аврора.

— Браун! — кричит кто-то, пробегая мимо. — Ты чего копаешься?

Она удивленно моргает и дергает дверь.

Гарри Поттер смотрит на нее красными от недосыпа глазами:

—Лаванда? Алисия тебя нашла? Вот ориентировка, ознакомься и приступай. Считай, из отпуска тебя отозвали, насчет компенсации подойдешь потом в финансовый отдел. Твои уже на месте, поторопись, а то они там наворочают.

Когда начальство говорит таким тоном, от вопросов лучше воздержаться. Лаванда придвигает к себе пергамент и читает: «Массовое осквернение памятников: взорвана, предположительно Бомбардой Максима, статуя Альбуса Дамблдора в Годриковой лощине. Разбиты: памятник на месте гибели семьи Боунсов, памятник Колину Криви в Шеффилде. Попытка уничтожения памятника Фреду Уизли близ Оттери-Сент-Кэтчпоул не удалась благодаря наложенным на него чарам».

— На тебе — Шеффилд. Повезло, что кладбище и будни, народу там наверняка немного. Попробуй не просто зачистить, но и собрать хоть какие-то показания. Любые.

— Есть, — отвечает Лаванда. Дурацкие сомнения улетучиваются мгновенно. В том, что именем Волдеморта еще воспользуются, не сомневался никто. Так или иначе, десять с лишком лет они выиграли, да и выступление пока пристрелочное — жертв, похоже, нет.— Разрешите зайти с докладом после выполнения задания?

Он кивает, снова полностью погрузившись в бумаги.

Роза едва не бросается ей на шею. Джимми облегченно выдыхает. Куда хуже обстоят дела с третьим присутствующим — Деннисом Криви. Он стоит перед серым камнем: на нем поперек надписи «Любимому сыну и брату» ухмыляется зеленый череп, под которым жирно выведено «Смерть грязнокровкам!»

— Ну и что стоим? — говорит Лаванда. — Криви, фото есть? Отпечатки сняли? Тогда почисти, ради Мерлина, эту дрянь! Пикс, Стирателей вызвал? Нет? И хорошо, рано еще. Где свидетели?

* * *

В Министерство она возвращается уже по темноте, едва живая от усталости. Невозможно, чтобы один день вместил так много, думает Лаванда, прежде чем постучаться.

— Заходи, — окликает ее Поттер из-за приоткрытой двери. — Что там?

— Сторож сказал — увидел компанию подростков возле могил, пошел прогонять. Дальше не помнит, — докладывает Лаванда. — Похоже на Дербишир, — решается она. — Месяц назад. Тоже завалились в маггловский паб и пытались устроить драку. Нас вызвали, и…

— Похоже? — Поттер поднимает голову, трет глаза под очками. — Отлично, завтра принесешь все, что есть по Дербиширу. Ни на что подобное вас больше не вызывали?

— Нет, — говорит Лаванда. Ее начинает трясти. — Но там… там их из паба выгнали. До нас. Кое-кто, кого ты знаешь.

— Лав-Лав? Ты что, посплетничать решила, как в школе? Кого я знаю в маггловском пабе, скажи на милость?

Почему-то это оказывается последней каплей. Лаванда встает и излагает как по-писаному:

— Рональд Уизли. Известен в Дерби как Роберт Ред, работает ассистентом по охране здоровья в психиатрической лечебнице Кингсвэй, до того находился там в качестве пациента с диагнозом «Амнезия». По общему убеждению, живет с родителями, которые в действительности являются его подопечными, пациентами той же больницы, Джоном и Джейн Доу. В Кингсвэй доставлены из города Мельбурн, графство Дербишир, с диагнозом «Психоз». Страдают галлюцинациями, бредом преследования, раздвоением личности. Есть основания предполагать, что в действительности они… — она переводит дыхание и выговаривает: — миссис и мистер Грейнджер, пропавшие во время Второй Магической войны.

Гарри Поттер — очень сильный маг. Это истина, но Лаванде никогда раньше не приходилось испытать его силу на себе. Теперь приходится.

— Позволь мне, — выдыхает он, и когда Лаванда кивает, не сразу понимая, чего от нее хотят, смотрит в упор.

Ее пригвождает к стулу, не давая шевельнуться, голову будто протыкает насквозь. Через несколько мучительных минут все проходит. Поттер оседает на своем стуле, сползает по спинке.

— Мельбурн, — шепчет он. — Мельбурн, графство Дербишир, две тысячи первый. Мерлин, какие мы идиоты! Прости, Лаванда. Прости. Ты… Это невероятно. Мы перед тобой в долгу. Гермиона… — он закрывает лицо руками и сидит неподвижно, только плечи вздрагивают. — Спасибо, — повторяет он наконец. — Дальше… дальше я сам. Не говори никому, — просит он. — Нужно убедиться…

Лаванда кивает. Ей не по себе, но дело есть дело.

— Я только не поняла, откуда у них дом. И поддельные документы. Не могло быть так, что Пожиратели Смерти планировали наложить Империо и использовать их — чтобы добраться до вас, например? Но успели только вывезти из Лондона, а потом бросили там, когда ушли на Битву за Хогвартс?

Гарри не отвечает и, кажется, даже не видит ее.

Лаванда откапывает на столе чистый лист пергамента, пишет рапорт о досрочном возвращении из отпуска и выходит.

* * *

О компьютере и сведениях, хранящихся в нем, она вспоминает только на следующее утро, полночи проворочавшись от головной боли: от легилименции лекарств не существует. Лаванда отлично понимает, почему Гарри так поступил, и больше не сомневается, что все сделала правильно… или все-таки сомневается? Телефон, подаренный Марроком Блэйдом, лежит на столе. Среди ночи Лаванда читает инструкцию, чтобы отвлечься, а потом находит в списке контактов единственный сохраненный номер. Конечно, она не собирается звонить, тем более время самое неподходящее. Но ей становится легче.

В дежурке все по-старому. Кто-то машет Лаванде из-за стола, кто-то спрашивает: «Отозвали?», кто-то просто кивает.

— Богатенького подцепила, Браун? — ухмыляется Джек Рэббит и съезжает на стуле, выставив ноги в проход. Лаванда старательно наступает на одну из них тяжелым ботинком.

— Ой, прости!

— Хочешь вылететь с волчьим билетом, Рэббит? — негромко спрашивает Алисия. — Прикинь, Лав-Лав, этот ушлепок хотел карточку из твоего букета стянуть.

— Волчьим — это не ко мне, — вякает Рэббит. Алисия встает.

— Думаешь, шучу? Еще одно выступление, и я пишу рапорт.

— Какую карточку? — спрашивает Лаванда. — Из какого букета?

Алисия смеется:

— Зайди к себе — увидишь.

Можно и не смотреть. Букет пахнет на всю комнату, и запах Лаванда чувствует раньше, чем видит дюжину красных роз в кружевной обертке.

В первую секунду она думает о Марроке Блэйде. Потом понимает, что быть такого не может, и уже после замечает между стеблей белый прямоугольник карточки. С единственным, как тут же выясняется, словом — «Спасибо!», написанным мелко и аккуратно: почерк она помнит по школе. Наверно, они искренне благодарны, но ей чудится что-то не то. Будто собаку потрепали по голове за найденный мячик. Лаванда морщится — запах слишком силен, но в комнату влетают Роза и Джимми, и раздражение тонет в восторженных возгласах и весьма красноречивых взглядах.

Спастись от них удается только в коридоре, сославшись на вызов к начальству. Собственно, она никого не обманывает: поговорить с Гарри придется все равно. Того, что он увидел у нее в голове, хватило, чтобы вернуть родителей Грейнджер. А как насчет всего остального? Нет, в возможности разобраться с их памятью Лаванда не сомневается, но успел ли Гарри уничтожить документы? Стереть то, что хранится в компьютере? Наложить чары на персонал больницы? И если нет — чем это может обернуться для Рональда Уизли? Она повторяет эти вопросы, чтобы не сбиться в разговоре и ничего не забыть, но, как выясняется, зря.

— Все под контролем, — обрывает Гарри Поттер, едва она заикается об историях болезни и личных делах.

— Все?

— Абсолютно все, — говорит уже не Гарри, а Главный аврор.

— Ты видел его? Что он сказал? — не сдается она.

— Неважно, — отвечает он. «Не твое дело», — слышит Лаванда.

— А дом? Там же могут быть улики…

— Не могут, — отвечает он так, что становится ясно: задавать вопросы не следует.

По крайне мере, думает Лаванда, бредя по коридору, с этим покончено. И к лучшему, что обошлось без ее участия.

* * *

Рутина затягивает, как болото, Лаванда погружается в привычные дела, разгребает то, что успели натворить ее подчиненные, устраивает разнос, а потом успокаивает едва не плачущую Розу. После нападения меры безопасности усиливаются, вводятся ночные дежурства, к Розе и Джимми добавляется подкрепление — двое курсантов, с которыми тоже приходится повозиться. Карта на стене вспыхивает чаще обычного, снова и снова.

Знакомство с Марроком Блэйдом чем дальше, тем больше кажется ненастоящим, приснившимся или прочитанным в книге, и даже телефон — единственное вещественное доказательство — так и лежит в коробке на столе.

…Она уже собирается домой, когда приходит очередной вызов — в Колчестере, по свидетельству очевидцев, ожила статуя Боудикки с дочерьми. К счастью, погода не способствует прогулкам, и стриптиз, который демонстрирует бронзовая фигура десяти футов высотой, наблюдают несколько случайных прохожих, в том числе маг — он-то и вызвал авроров. Лаванда снимает чары Оживления — какие-то странные, будто их наложили загодя и настроили на определенное время, а потом оборачивается на негодующий возглас:

— Ты чего?!

Бдительный маг с палочкой наизготовку собирается защищаться от Джимми, который вознамерился стереть память заодно и ему.

Она отгоняет Джимми, приносит извинения, благодарит от имени аврората, бездумно произнося положенные фразы — и вдруг замирает на полуслове.

«Под контролем, — сказал Гарри Поттер. — Абсолютно все». А всего-то и нужно — почистить память Рону Уизли и не беспокоиться больше ни о каких компьютерах, ни о каких домах. Но он же не мог?!

— Эй, — говорит маг, размахивая рукой у нее перед глазами. — Что-то вы, ребята, заработались, а? На ходу засыпаете!

* * *

Она уговаривает себя потерпеть до утра. Гарри ясно дал понять, что обсуждать эту тему больше не намерен, несколько часов ничего не решают: что сделано, то сделано. Стоит дождаться выходного или хотя бы завтрашнего вечера, переспать ночь с бедой, как говорит мама, чтобы наутро рассуждать разумно. Но Лаванда не может. Даже несмотря на то, что рабочий день у Рона уже закончился, и он пошел домой… или не пошел. Вспомнить адрес Роберта Реда совсем несложно, и это оказывается последней каплей.

В Дерби, в отличие от Колчестера, тепло и сухо, и достаточно народу на улицах, чтобы выяснить, как пройти на Черч-стрит.

— Вы к кому, мисс? — окликает ее древняя старушка, выгуливающая не менее древнюю беленькую собачку.

— Роберт Ред, — кое-как выговаривает Лаванда.

— А, эти! Так они не то переехали, не то вот-вот. По крайней мере, родителей точно нет, а молодой человек, наверно, на дежурстве.

— Спасибо, — бормочет Лаванда и сбегает, чтобы аппарировать из первого же закоулка.

В коридорах отделения непсихотических расстройств свет притушен. Двери заперты, только из одной, наполовину прикрытой, ложится на пол луч света. Лаванда старается ступать тише, почти крадется к этой двери, заглядывает внутрь.

Рон дремлет, сидя на потертом диване, придерживая на колене пульт от телевизора. Он на работе и, значит, все в порядке — по крайне мере, с памятью. Лаванда представляет, как несколько дней назад вот так же стоял Гарри, и…

— Петрификус Тоталус!

Ему удается застать ее врасплох — ее, аврора Браун! И где он взял палочку? В прошлый раз…

— А, ты, — говорит Рон без всякого выражения. Похоже, спать он и не думал. — Фините Инкантатем. Пришла подчистить за Поттером?

Лаванда отчаянно мотает головой.

— Нет, я просто узнать, как… Вы с ним разговаривали? С Гарри?

— Оно мне надо? Это он старался… за двоих и за прошлый раз. Думал, я его увижу — и привет, будет все как раньше. А вот хрен!

— Но это же ее папа и мама! Ты не должен был скрывать… — не выдерживает Лаванда.

— Больше я вам ничего не должен? — Он встает и отходит к окну — отражение в стекле плывет и дробится.

— Мне сказали, ты уезжаешь, — говорит она ему в спину.

— Сказали — значит, уезжаю. Все, вали.

Наверно, так и надо — уйти и забыть, но она все-таки спрашивает:

— Дом в Мельбурне — чей он?

— Ничей.

— Но ты узнал, кто его купил? Пожиратели Смерти?

Он дергает плечом — в первый раз нормально реагируя.

— Какие еще?..

— Те, что их похитили. И стерли память.

Он резко разворачивается, с минуту молча на нее пялится, а потом начинает хохотать — беззвучно, страшно, трясясь и утирая лицо.

— Как была дурой, так и осталась, — сипит он наконец. — Какие, к черту, Пожиратели? Любящая дочка постаралась.

— Какая дочка?.. — Лаванда в ужасе смотрит на него. — Как дочка?

— Вот так. Память почистила, сверху наложила новую, чтобы спровадить куда подальше. В Австралию, — он скалится, что твой оборотень. — В город Мельбурн, есть там такой. Только с городом промашка вышла: нашелся еще один, поближе. И с заклятьем: три года продержалось, потом стало сползать. Еще вопросы есть?

Он прячет палочку и возвращается на свой диван, будто ее здесь и нет.

* * *

— Совсем пропала, — упрекает ее Парвати. — И опять не ешь ничего. Разве так можно? Тебе нужно нормально питаться, а ты куски хватаешь. Я и вчера стучалась, и позавчера — приготовила тикка масалу, не очень острую, как ты любишь, а ты даже не открыла! Вот доведешь меня — пойду к Гарри и устрою скандал!

Лаванда качает головой. Уснуть ей опять не удалось, рабочий день прошел, как в тумане. Букет она отдала Розе, ссылаясь на слишком сильный запах — только дело-то не в букете!

Она даже написала маме и неожиданно для себя договорилась прийти на ужин в ближайшие выходные, но маме всего не расскажешь. Парвати — другое дело. Она всматривается Лаванде в лицо, уводит ее на кухню, закрывает дверь, заваривает чай и, усевшись напротив, спрашивает:

— Увольняют? Или что?

И слушает, не перебивая, как Лаванда захлебывается виной и сомнениями, а потом решительно пододвигает к ней медную миску с мясом и вторую, в которой исходит паром белый рис.

— Ешь! Это у тебя с голоду, точно говорю! Ты вообще представляешь, что было бы, если бы ты оставила все как есть? Да ты бы себя совсем загрызла! И нечего его жалеть — тебя бы кто пожалел! Если он такой рохля, что даже Грейнджер не смог удержать, а потом спрятаться, как следует, так ему и надо! А его собственные родители — разве о них он подумал? Да ни разу! Разобиделся на весь мир, надо же! Только и смог, что напакостить исподтишка! Ничего с ним не случится!

Чай остыл, Парвати выпивает его одним глотком и яростно отталкивает чашку.

— Хотя все они хороши! На собственных родителей наложить Обливиэйт, а потом потерять их, как… как пару старых кукол! И отделаться от тебя букетиком! Слушай, может, тебе оттуда уйти? — спрашивает она. — Куда угодно, хоть собственное агентство открыть — ты вот как классно все распутала! С нами на паях, а?

Все правильно, думает Лаванда. Сумел же Рон приспособиться в первый раз — значит, сумеет снова. Найдет себе еще каких-нибудь подопечных… хотя он же больше не работает в больнице? Ну, еще что-нибудь придумает, и не ее дело, что именно. Она съедает мясо, потом сладкий пирог, обещает подумать о собственном агентстве…

…И чувствует себя почти хорошо, пока не оказывается дома совершенно одна.

В комнате темно, по стенам ползут тени, деревья мажут листьями по стеклу: самая злая пора, та, что зовется временем между собакой и волком. Как раз для нее.

Можно быть правым — и неправым сразу, думает Лаванда. Легко говорить, если ты не урод среди нормальных людей. Парвати судит, как хороший человек. Правильный, здоровый, честный — и за это Лаванда любит ее еще сильнее. Но для себя ей нужны другие слова, другой взгляд, которому она сможет поверить.

Она протирает рукавом экран телефона и смотрит на единственный сохраненный в нем номер.

* * *

К счастью, ей хватает ума вызвать Темпус. Позвонить Марроку Блэйду Лаванда позволяет себе только на следующий день, в обеденный перерыв. Аврорат понемногу приспосабливается к новому режиму работы: по коридорам будто тянет ветром, холодным, но свежим. Даже Роза и Джимми показывают чудеса дисциплины — и Лаванда, улучив момент, выходит в маггловский Лондон и нажимает кнопку.

Несколько секунд она слушает невнятный гул и похрустывание, затем — долгий гудок, щелчок и задыхающееся:

— Мисс Браун, это вы?

Как будто он бежал к ней.

— Я, — говорит она и, боясь передумать, быстро спрашивает: — Мы можем поговорить?

— Где вы? — тут же откликается он. — Я выеду через четверть часа и, если пробок не будет…

Мерлин милостивый, думает Лаванда, так не бывает!

— На работе, — отвечает она в телефон. — Вечером, если вы сможете приехать туда, где вы меня высадили… скажем, в половине седьмого…

— Да. Конечно, смогу!

Лаванда не взялась бы сказать, чего больше в его голосе — радости или тревоги. Весь остаток дня она только и делает, что дословно вспоминает их разговор, ругательски ругая себя за глупость и беспамятность и обещая себе не забывать больше, кто он. Волшебник без волшебства. Оборотень. Человек, который хочет с ней встретиться.

Когда она аппарирует, знакомый фургон уже ждет у обочины. Маррок Блэйд вертит в руке сигарету, посматривая по сторонам, и отбрасывает ее, стоит Лаванде выйти из переулка между домами.

— Проблемы? Можем поговорить в машине.

Лаванда смотрит на опущенное стекло и соглашается. Забирается на сиденье, хлопает дверцей, говорит: «У меня…» — и умолкает. Слишком много людей, обстоятельств, событий. То, о чем в разговоре с Парвати хватает намека, здесь потребует отдельного рассказа, длинного, размером в большую часть ее жизни, не говоря уже о самом магическом мире. Он читает книги, но в них нет ни слова о Второй Магической, о Гарри Поттере и Гермионе Грейнджер, о василиске, и Армии Дамблдора, и Битве за Хогвартс.

— У меня… — беспомощно повторяет она.

— Выглядите вы так себе, это уж точно, — говорит Маррок Блэйд. — Торопитесь? Нет?

Лаванда мотает головой.

— Вот и ладно. Как насчет заехать ко мне на ферму? Накормлю ужином: овцу только вчера забили. Места сколько угодно, воздух, тишина. Близко совсем, от Мельбурна минут десять езды. И я безопасный, помните?

Вот уж о безопасности Лаванда беспокоится в последнюю очередь: в конце концов, у кого здесь палочка?

— А завтра просто аппарируете на свою работу. Вы ведь можете?

— Завтра я выходная, — автоматически отвечает Лаванда и тут же спохватывается, но поздно: Маррок Блэйд расплывается в улыбке. Острозубой, волчьей, опасной.

— Вау! Мне везет!

— Но у вас же заказы? — вспоминает Лаванда. — Не хочу, чтобы из-за меня…

Он отмахивается.

— У меня понимающие клиенты. И, кстати — самые срочные мы можем развезти вместе завтра с утра, если пожелаете. Места здесь красивые, потом устроим где-нибудь пикник… Ну как? Согласны?

* * *

Это сон, думает Лаванда. В окне фургона мелькают живые изгороди, вспыхивают яркие пятна цветников, бликуют стекла встречных машин.

— Мельбурн там, — говорит Маррок Блэйд, взмахивая рукой куда-то в сторону. — А нам сюда. Пять минут.

Внезапно она спохватывается: а что о ней подумают? Что скажет его семья? Как Маррок объяснит им, почему привез ее без предупреждения, да еще собрался оставить на ночь?

Но встречают их только овцы, голов примерно пятьдесят, равнодушно жующие что-то в большом загоне — с одной стороны к нему примыкает зеленый луг, окруженный низкой изгородью. Рядом со взрослыми овцами блеют ягнята: раньше Лаванда непременно умилилась бы и полезла гладить, но сейчас видит одно: много свежего мяса. Очень много, если считать еще и свиней в соседнем сарае.

Сейчас она не стала бы заводить кролика, это уж точно. Бедный Банни скончался вовремя — хотя до ее седьмого курса он так или иначе не дожил бы. Сердце сжимается от какого-то странного чувства — звериной тоски пополам с жалостью к малышке, которая плакала, услышав предсказание о смерти питомца.

— Как вы справляетесь? — наконец спрашивает она. — Здесь же, наверно, куча работы!

— Сами понимаете, с проживанием я не нанимаю. В Дерби не слишком-то хорошо с работой, так что никто не возражает приезжать каждый день.

— А сейчас здесь кто-то есть?..

— Только вы и я.

Он ведет ее в дом — не слишком большой и почти пустой.

— Я быстро, — говорит Маррок Блэйд, усаживая ее на диван. — Или хотите со мной на кухню?

— Только мясо сильно не прожаривайте, — вырывается у Лаванды. Он смеется.

— У меня проверенный метод. Считаю до десяти и переворачиваю на другую сторону. Но в своем мясе я уверен, а пройдет ли с другим — не знаю. Вино будете? Красное?

Лаванда начинает рассказывать после первого бокала и первого стейка. И вовсе не потому, что опьянела: нужные слова возникают словно сами собой. Быстро не получается, слишком много требуется объяснений и отступлений. Маррок Блэйд слушает очень внимательно. Он предупреждает, что не может все время сидеть на месте: собирает посуду и относит ее в мойку, между делом отхлебывает из бокала, ставит на стол тарелку со свежей клубникой и кувшинчик сливок, опускает жалюзи…

Рассказ ее прерывается только единожды — громкой телефонной трелью. Лаванда вздрагивает, Маррок Блэйд бросает взгляд на экран и кивает ей:

— А вот и заказчик. Прошу прощенья.

И уходит на кухню, прикрыв за собой дверь, что совершенно не мешает ей слышать:

— Нет, сегодня никак. Занят. Завтра — во второй половине дня, не раньше. Я сам позвоню.

Наверно, собеседник продолжает настаивать, потому что спокойный голос становится тверже:

— Сам. Нет, ничего не отменяется, один день роли не играет.

Так он всех клиентов распугает, думает Лаванда. Но Маррок Блэйд, будто и не спорил с кем-то, возвращается в комнату, улыбаясь, и снова принимается описывать круги, в центре которых — она.

Лаванда не смотрит на него — ну разве что краем глаза — и говорит, будто сама с собой. Заканчивает она глубокой ночью. Луна еще совсем молода, но каждый из них чувствует ее присутствие и может, не глядя, определить не только день лунного месяца, но час от восхода.

Вино закончилось, бокал уже убран: перед Лавандой исходит паром горячий чай. Она прячется за чашкой, боясь задать вопрос, но его и не нужно.

— Ты же что-то вроде полицейского, я верно понял? — спрашивает Маррок, которого уже не хочется называть по фамилии. Она кивает.

— Тогда о чем вообще разговор? Сделала, что полагалось. Я не слишком разбираюсь, но у нас бы парня еще и арестовали за похищение человека, если бы признали вменяемым. А раз начальство в курсе, так и тем более, пусть сами соображают. Разве можно себя до такого доводить?

И тут она действительно понимает, как устала. Будто все десять с лишним лет разом навалились на нее, так что даже глаз не открыть.

— Пойдем-ка, — говорит Маррок, помогая ей подняться. Лестница ведет на второй этаж: комната там всего одна. Лаванда улавливает запах чистого белья, и каких-то цветов, и немного — овец в загоне.

Он желает ей спокойной ночи и уходит, бесшумно спускается по лестнице, звенит посудой, что-то напевает под нос. Лаванда запирает дверь заклятьем и накладывает чары на окно, почти не веря, что он захочет прийти. По крайней мере, ей самой ничто не помешает спуститься, думает она, прежде чем провалиться в сон.

* * *

Утром на стуле обнаруживается халат — темно-синий, большой и мягкий. Лаванда не помнит, лежал ли он здесь вчера. Скорее всего, лежал: чары не потревожены. Сквозь их пелену доносится птичий щебет и — теперь уже точно — человеческие голоса. Кто-то понукает овец, должно быть, выгоняя на луг, кто-то переговаривается под самым ее окном. Но куда больше голосов говорят запахи: свежескошенной травы, бензина, жареного бекона и кофе. От кого-то из работников несет женскими духами и сексом, от другого — маггловским виски, но запах оборотня перекрывает их все, хоть Маррока и не видно.

Она накладывает чистящие чары на одежду, проводит рукой по макушке: волосы начинают отрастать, и надо бы побриться снова. Мерлин, да ведь она обещала маме, что придет сегодня! На секунду ее охватывает паника — и тут же пропадает. Обещала — значит, выполнит, а до этого не упустит ни минуты из волшебства, которое с ней творится.

Они выезжают после завтрака. Лаванде стыдно — столько она съела бекона, который раньше особо не любила. Но остановиться просто невозможно. Яичница, и та гораздо вкуснее обычной.

— Нет, яйца не мои. Кур не держу, мороки с ними, — смеется Маррок. — Ну что, двинулись? Парни уже все погрузили. Кстати, помнишь Эми с Итаном? К ним тоже заедем, но уже под конец.

— А магглы, которые тебя усыновили — где они? — решается спросить Лаванда, когда они выезжают за ворота. — Переехали?

— Погибли, давно уже, — отвечает он: в шуме машины и ветра ответ едва слышен. — Автокатастрофа. Когда ты вчера рассказывала, я сразу подумал: если бы мне их вернули, любыми, хоть без памяти… А ты еще сомневаешься! И работу бросать… Тебе же не хочется? Или все-таки хочется? Если что, можешь пожить здесь: отдохнешь как следует, научишься смотреть за овцами…

Лаванда вскидывается — это еще что такое? — а он смеется в ответ: купилась!

— Вот видишь! Но если серьезно, я хотел спросить про полнолуние. Ты… ты не хотела бы приехать сюда? Попробовать вместе? Я читал, что так легче…

Он вдруг начинает сбиваться, заикаться — будто и не подкалывал ее только что. Полнолуние? А как же зелье? И Парвати — ей ведь придется все рассказать?

— Я подумаю, — только и отвечает она.

— Время есть.

Он сигналит, въезжает в открытые ворота и выгружает половину туши. Лаванда смотрит из окна фургона на заказчика, его лысину, окруженную всклокоченными полуседыми прядями, выпирающий живот и штаны на подтяжках, и невольно качает головой: этот едва ли стал бы спорить и настаивать на своем. Следующая заказчица — пожилая дама в твидовой куртке и резиновых сапогах — приглашает их в дом и угощает печеньем. Третьи клиенты Лаванде уже знакомы — это Итан и Эми. Они удивленно ахают, заметив Лаванду, раз десять повторяют, как рады ее видеть, и какие они молодцы, что устроили это знакомство. Мясо отправляется в подвал, Эми бежит в дом за лимонадом, и Лаванда остается одна. Вернее, наедине с домом родителей Грейнджер, глядящим на нее слепыми пятнами окон. Ощущение настолько реально, что она подходит ближе, принюхивается, не веря собственному носу…

Но нюх еще ни разу не подводил ее. В доме кто-то есть — ясно кто, усмехается она про себя. Рональд Уизли. Присмотревшись, она замечает другие доказательства: след от створки ворот на траве, открытое окно, оброненный окурок.

— А, заметила? — спрашивает за спиной Эми. В руках у нее запотевший кувшин с лимонадом. — Это бывший опекун этих Уилкинсов. Какие-то их родственники отыскались, опознали и перевезли к себе, а он остался не у дел, вот и снял этот дом. Который тоже вроде как не у дел! — смеется она. — Ну, будем надеяться, что он нормальный, хотя что там случилось с их документами, я так и не поняла. О, возвращаются! — и, разом позабыв про нового соседа, оборачивается к мужу.

Стакан холодит ладони, но сейчас это даже приятно. В лимонаде позвякивают кусочки льда. Что-то не верится, что Рон будет платить за жилье. Да ведь ему, наверно, и нечем! — осеняет ее. Что там можно накопить с жалованья санитара, если на него до последнего времени жили три человека? А вдруг он договорился с Гарри и живет здесь с его разрешения? Или, по крайней мере, с ведома? Унявшиеся было сомнения опять поднимают голову — изрядно разбавленные досадой на этого болвана. Не мог же он обменять Грейнджеров на дом? Мститель, называется! Не зря Парвати говорила, что на самих Грейнджеров ему плевать, не то бы он не отдал их так легко, тем более той, что стерла им память!

…Если это действительно сделала Гермиона. Конечно, придумать такое трудно, но с домом у него вон как удачно сложилось. Мог же Рон наврать, просто из вредности или от обиды? Поттера достать не сумел, так хоть на Лаванде отыгрался.

Она выпивает лимонад — наверно, слишком быстро, так что невольно ежится. Надо просто пойти и спросить, говорит она себе, без всякого веритасерума или легилименции. Можно сколько угодно повторять, что это не ее дело — но она давно увязла в нем по самые уши.